Текст книги "Хохот Демиурга. Мысли в моей голове"
Автор книги: Максим Шешкаускас
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– Но мне же не было суждено родиться гением. Моя роль, восхищаться и преклоняться перед другими.
– Какими другими? Нет никого, лучше тебя. Ты мой самый-самый. Это я преклоняюсь перед тобой. Ты мой Бог, а я твоя рабыня.
И ты опустилась на колени. Что-то необъяснимое пронзило мою грудь обволакивающим теплом в тот момент. На глазах выступили слезы. Я упал на колени напротив тебя, я пытался сказать, но слова давались с трудом:
– Но как же тот свет…
– А ты попробуй изобразить не меня, а свет, который так ясно видишь – начни с него, и у тебя получится. Ты сможешь, я верю…
– Я смогу, – вторил я уверенным шепотом, – у меня получится! Спасибо тебе, любовь моя – я верю.
…Это и был второй раз, когда я вслух отрекся, о, моя любимая Вера. В этом я сейчас, перед тобой раскаиваюсь. Ведь после того, как я откажусь от своих идеалов третий раз – меня больше не станет в мире, в котором осталась ты…
Но тогда я этого не знал. Жажда жизни забурлила во мне. Второе, что я делал после пробуждения – брался за кисть (первым делом я вновь признавался тебе в любви, конечно же), а в обед ты приносила сэндвич и бутылку пива, и уговаривала пообедать хотя бы таким образом, а потом ты тихонько садилась рядом и наблюдала за мной до позднего вечера, пока не стемнеет, и я, в отсутствии солнечного света, не смогу больше работать. Тогда мы брались за руки и шли гулять – я переживал, что опять забыл смыть краску с рук и одежды, а ты, улыбаясь, говорила, что так лучше – пускай все видят, что я Настоящий художник.
Я был одержим страстью к жизни, тебе, творчеству. Я перестал походить на себя прежнего, и мои мысли потекли по новому.
По-прежнему раз в неделю я встречался с Никитой, но с ним, по непонятным мне тогда причинам, отношения как раз-таки начали ухудшаться. Я не рассказывал о тебе, моя любимая – моя муза, и, возможно, он начал думать, что причина моего душевного подъема – его деньги. А всё, что дают деньги, фальшиво. Может быть, думал я тогда, Никита расстраивается, что я пошел по ложному пути, на который, нечаянно, направил меня он. Но дело же не в деньгах! Мне и хотелось разубедить его, и почему-то было страшно раскрывать истинную причину, любимая. Почему-то интуиция подсказывала мне этого не делать, не говорить с ним о тебе. Если бы я тогда к ней прислушался.
Мы с Никитой сидели в том же баре, в котором встретились впервые – я пил пиво, он взял напиток покрепче, хотя, какое это имеет значение… Я делился своими планами, рассказывал, что почти разгадал загадку, что теперь уверен, что смогу написать нечто выдающееся, что я его не разочарую. Он в это время выглядел скучающим, а мне так хотелось подбодрить моего покровителя и друга:
– Вот увидишь, – говорил ему я, – портрет, над которым я сейчас работаю, ослепит тебя своим светом. Мне удалось поймать и передать на полотне то, что многие за целую жизнь не замечают. Как только закончу, я покажу тебе свою работу одному из первых, чтобы ты сразу же понял, что поверил в меня не напрасно!
– Поверил? – переспросил он и тут же, поморщившись, осекся, – одному из первых? Значит, не самому первому? Кто же тогда тот счастливчик?
Я немного замешкал, а затем посчитал, что проговорился не случайно – пришло время рассказать моему другу о тебе, поделиться с ним радостью.
– Ты верно подметил, что теперь в моей жизни есть некто «первый», только не «тот», а «та». И счастливчиком стал уже я. Ты не представляешь, насколько я теперь счастлив. Она… она полностью перевернула мою жизнь, она изменила меня, поверила, и передала мне свою веру. А что может быть важнее веры? Я больше не плутаю во тьме, а иду к свету, путь к которому она мне подсказала. И, какой бы сложной не была дорога, я не отступлю, потому что не могу подвести ее. Я дойду! И ты тоже восхитишься результатом.
– Влюбился, значит… – Кратко подытожил Никита, но заинтересованность промелькнула в нем.
– И ты представить не можешь, как это прекрасно!
– Ты прав… – зловещая задумчивость изменила его лицо, – не могу представить. Но знаю способ, как прочувствовать то, что чувствуешь ты.
– Друг мой, как бы я хотел, чтобы действительно существовал такой способ! Поняв то, что теперь чувствую я – ты бы так же захотел изменить свою жизнь!
– А умереть ты не боишься? – Так же безэмоционально, как в нашу первую встречу, повторил он вопрос, после которого и завязалось наше знакомство.
– Умереть… – в этот раз я уже не спешил, и прежде чем ответить, задумался, – знаешь, пожалуй теперь я боюсь. Да, мне страшно лишиться жизни – но этот страх – небольшая плата за то, что я научился жить. Я только понял, что все имеет вкус, цвет, смысл, и естественно я боюсь это понимание потерять. Еще я очень боюсь оказаться в одиночестве, пускай даже абсолютно безмолвном, в котором не будет меня самого, но, соответственно, не будет и ее рядом. Конечно боюсь, ведь только что я преодолел, наконец понял, что жизнь многоуровневая – и перебрался на новый этап. Да, теперь, когда я понял, какая же это интересная игра, я боюсь в нее проиграть, не успеть, оборвать раньше времени. Теперь я могу признаться, что заблуждался, считая, что надо играть отведенную роль. Цель каждого – вырваться из быта, вот в чем сверхзадача! Не восхищаться, а найти в себе то уникальное, что восхищает! Да, теперь я боюсь умереть, но, в то же время, я храбр, как никогда, чтобы жить! Да, теперь я боюсь смерти, потому что научился ценить жизнь!
– Понятно. Но мне пора, что-то я забыл о времени за болтовней.
И Никита резко ушел, оставив меня с осознанием, что я снова отрекся. В третий раз, моя любимая. Из-за самомнения, или ради нашей любви – сказать сложно. Но ты уже понимаешь, чем моя глупость закончилась…
А я, опьяненный любовью и верой, ничего не понимал, и продолжал переть против самой сути.
Подошло время сессии, и тебе на месяц надо было уехать. Прощаясь, ты поцеловала меня, провела ладонью по щеке и сказала, что чувствуешь, когда вернешься, портрет будет готов. «И это будет лучший портрет со времен Моны Лизы» – так же как Джоконда, загадочно улыбнувшись, добавила ты.
Я приступил к работе. Я больше не думал сделать что-то из ряда вон выдающееся, я просто писал красками так, как ты мне виделась. Месяц прошел для меня, как один день – даже не помню, пил ли я, ел, спал…Наконец, портрет был готов. В тот же час ты мне позвонила напомнить, что завтра вернешься. Конечно же я тебя встречу! Закончил ли я работу? На этот вопрос я ответил туманно: во-первых, желая порадовать сюрпризом, во-вторых, терзаясь неуверенностью, нарисовал ли я что-то достойное.
Весь месяц я ни с кем не разговаривал и никого не видел – календарь указывал на пятницу, а значит, я мог увидеться с Никитой, и от него первого получить отзыв на свою работу. Встретиться мы договорились в том же баре.
Когда я пришел, Никита допивал уже не первый бокал – я сильно опоздал – долго мучился, пытаясь прикрыть еще не высохший мольберт простыней так, чтобы не навредить портрету. В итоге, просто развернул его картиной к стене.
– Я опоздал, но ты меня простишь, когда увидишь причину!
Никита смотрел хмуро, будто только что оторвался от тяжелых мыслей. Мне спешилось вывести друга из его состояния и поделиться своей радостью:
– Картина, – говорил я, едва ли не задыхаясь от эмоций, – портрет. Моя главная работа готова. Ты должен увидеть!
– Закажи себе что-нибудь. – Отозвался он сухо.
Я заказал пива, к которому не притронулся – получается, я не успел промочить горло перед тем, как мне его перерезали…
– Извини, я как избалованный ребенок. Но я хочу показать тебе немедленно. Спешим в мастерскую.
– Сейчас-сейчас, – Никита подозрительно озирался по сторонам, – сейчас пойдем. Вот только знаешь что? Мне надо дождаться… партнера. Подписать там кое что. Иди-ка без меня, тебе все равно будет скучно, а я догоню через какой часик.
Ничего не понимая, я безропотно подчинился – Никита всегда оказывал на меня властное влияние. Уже потом, после смерти, я узнал, что он подстроил наш разрозненный уход, чтобы снять с себя подозрения. И полицейским он позже скажет, что я подорвался, переживая за какую-то встречу. И бармен подтвердит, дескать да, был в тот вечер такой – нервный какой-то – забежал, и тут же умчался…
Взволнованный, я кругами истоптал свою малюсенькую мастерскую, наверное, тысячу раз. Наконец, в дверь постучали – я бросился открывать. На пороге стоял Никита, его дьявольское спокойствие было, как опрокинутый на меня ушат ледяной воды. Но ничего – сохранит ли он свое состояние, увидев портрет? Вот главный вопрос того момента. Осмелев, я схватил его за рукав и потащил к картине.
– Сейчас ты увидишь. Сейчас ты все поймешь. Ну, будешь ли ты таким хмурым? Только… Ай! Мне важно услышать твое честное мнение.
Перед картиной я остановился. Заячьей трусостью обволокло сердце – а вдруг он не поймет? Что если портрет, как и все мои работы до – посредственен. Была не была – едва не уронив, я развернул мольберт лицом к зрителю.
Никита застыл. С его лица будто смыло все, что читалось тем вечером. Никита смотрел на портрет, а я Смотрел на Никиту, в котором отражался тот свет, который мне все-таки удалось запечатлеть!
– Так вот она какая… – едва слышным шепотом произнес он, не отрывая взгляд от картины.
Значит, попал! Пряча слезу ликования, я отвернулся к окну – мои руки тряслись, сердце бешено колотилось. Значит, я оправдал твою веру, любимая!
Естественно, я не мог видеть, как Никита в то время заставляет себя отовраться от портрета, как смотрит на меня, как подходит к столу, как берет мастихин, как крадется…
Я только успел почувствовать, как он обхватывает мою голову, и первые из десятков ударов по горлу.
Тогда я ничего этого заметить не мог – детали всей сцены я увидел позже – в Храме Утех, о котором тебе, моя любимая, лучше не знать…
На этом я заканчиваю свою исповедь. Я раскаиваюсь в том, что хотел стать лучше, чем есть. И я понимаю, за что поплатился. Нельзя было поддаваться амбициям, нельзя было идти против своих идей… Пусть даже ради любви… О! Как же больно в этом признаться! Но у меня еще будет время, чтобы осознать полностью… Сколько времени? Не знаю, возможно – вечность…
Но нет, я не в аду. Я сейчас среди тех, кто знает и обмусоливает каждый эпизод каждого прошлого. Получается, сюда я, до встречи с тобой и стремился?
Но ты мне уже не ответишь. Ты ведь не слышишь меня, любимая? Моя Вера…
Я здесь, до конца своих дней без тебя. И так мне и надо – это моя кара за то, что отрекся от прежних Богов, за то, что их трижды предал.
3. Ее исповедь
Сегодня солнце ослепительно ярко, любимый. Именно в такие дни, а вовсе не в дождливые, как некоторые полагают, мне особенно больно. Наверное, потому что ты любил солнце, и в его лучах воспоминания о тебе становятся ярче и теплее…
Пускай это будет моей тебе исповедью. Ты боготворил меня, но даже не подозревал, что сам стал моим Богом: добрым, нежным, заботливым, и, самое главное, любящим.
Почему я это все не рассказывала, а теперь уже никогда не расскажу тебе настоящему, а говорю сейчас той частице тебя, что всегда во мне? Потому что мужчины не понимают самого главного, и мне страшно, что и ты бы не понял: то, что с телом, не важно, но моя душа принадлежала, и всегда будет принадлежать только тебе.
Ещё об этом невозможно говорить вслух, даже вспоминать очень страшно и стыдно, но ты подслушай, как я перебираю воспоминания.
Природа превратила меня из девочки в девушку слишком быстро, гораздо раньше, чем ровесниц. На первый взгляд, странно, наверное, но в этом причина, что в душе я до сих пор ребенок. Ведь мне хотелось игр и ребячества, а получала я злобную зависть девчонок и жадные взгляды парней постарше меня. Да, у меня уже был тот набор «женских прелестей» (до чего же мерзкие, пошлые словечки!), владеть которыми хотелось каждому парню, наравне с другими вашими взрослыми игрушками – автомобилями и оружием.
Первый интим у меня произошел даже не из-за любопытства, просто моему ухажеру так этого хотелось, и я легко пошла на уступок, чтобы не огорчать. К сексу я относилась несерьезно, как к какой-то глупой игре, в которую многие почему-то хотят со мной поиграть – я не понимала, что в этом такого сакрального, но мне нравилось наблюдать за переменой во взгляде парней когда они только хотели, когда получали, и после… Еще и мои «подруги» подначивали, брали на слабо, подстрекали – я думала, им тоже нравится эта игра, они же просто мечтали избавится от конкурентки, заклеймить меня шлюхой (тяжелое слово, которое невозможно произнести вслух, любимый). И я получила клеймо – по наивности, поверь мне, не потому что я искала для себя удовольствие – мне не хотелось обделять тех, кто так этого просил…
И началась жизнь изгоем. И тогда я очутилась на краю пропасти, в которую, сильно не раздумывая, в отчаяние бросилась – на самое дно. Люди злые – и никто из жалости, либо сострадания меня принимать не хотел, все боялись замараться, навредить своей репутации. А мне было страшно, я не такая, каким был ты, любимый, я очень боюсь одиночества. Но нашлись и те, и их было не мало, которые хотели воспользоваться моим положением и мной, соответственно. Да, им был нужен секс – и я им его давала, полностью удовлетворяла запросы, понимая, что больше не играю, а расплачиваюсь телом за то, чтобы не остаться совсем одной.
Посчитав, что разгадала натуру людей, я начала их презирать, ненавидеть, бояться. Мне хотелось бросить им вызов, и я не нашла ничего лучше, как брать с них деньги – я начала обменивать себя на банкноты, и запустила это колесо с безумной скоростью, чтобы мой самый страшный демон, мое одиночество – не смог меня нагнать…
Думаю, остаткам души оставалось гореть уже не долго в том пламени, которым я слепила себя, когда ты подошел ко мне и сказал свое первое нескладное:
– Привет, я Савел, а как тебя зовут?
И я, хотя была не в настроение, ответила – потому что я сразу приметила тебя в толпе, потому что ты казался каким-то другим. Мы говорили, и чем дальше, тем больше я убеждалась в твоей уникальности: тебе не было нужно то, чего хотели другие – ты искал родственную душу. Тебя занимала не плоть, ты желал, чтобы тебя поняли.
Но твои идеи вызывали во мне протест – как это так, твоя цель прислуживать другим, при этом подчеркивая свою низменность? Поверь мне, любимый, ты сильно заблуждался. Ты был лучше многих, и уже в нашу первую встречу мне хотелось это доказать. Так возник наш первый спор, в котором каждый остался при своем – но я поняла, что моя миссия – следовать за тобой, разубедить тебя, возвысить.
И начался наш совместный поход. Ты учил, что есть люди, не такие как мы – талантливые и гениальные, я верила, что ты один из них, и пыталась передать эту веру тебе.
Мы оба начали меняться в лучшую сторону. Ты стал верить в себя, я в тебя и в остальных людей. Я перестала быть изгоем, оттаяла под теплом твоей любви…
Да, я сейчас плачу. Захлебываюсь слезами и никто меня не сможет утешить. Как так? Почему ты покинул меня навсегда, любимый? Помнишь, как хорошо нам было вместе? Ты жил для того, чтобы работать, я, по твоим заветам – прислуживать тебе, ведь ты был моим Гением.
А помнишь одну из наших последних ночей вместе? Ты как обычно, закончил работать с закатом, и мы пошли гулять. Кеды бесшумно касались брусчатки пустынного Старого города. Руки сплелись, и по их венам в едином ритме пульсировала кровь, которую разгоняли в унисон бьющиеся сердца. Мы ни о чем не говорили, ты обычно был молчалив, а я наблюдала, как парит твоя мысль – я ее будто бы видела перед собой, и она оставляла в воздухе цветные следы – цвета тех красок, которыми ты работал в мастерской. Это были необычайно красивые узоры, и я знаю, ты на самом деле разукрашивал мою жизнь своими красками.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
