Текст книги "Музыка для мужика. История группы «Ленинград»"

Автор книги: Максим Семеляк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Светлана «Колибаба» Шестерикова

Был концерту гостиницы «Прибалтийская» в рамках какого-то серферского праздника, когда как раз пел Пузо. Он вышел и поприветствовал собравшихся: «Привет, серферы-хуерферы!» Дело было на улице, а у этих мат на мате, я не знаю, как это все люди терпели. А Шнур уехал в Москву зажигать. Пузо сказал серферам, что его повязали менты. Дико веселый был концерт, я играла на клавишах, и они чуть не слетели со сцены. После вышли «Ляпис-Трубецкой», но им уже после нас, конечно, делать было нечего.

Сергей Шнуров

Мы вроде бы и заметные, и одновременно непонятно, как к нам относиться. У того же Летова были совершенно другие и определенные задачи, а наши задачи непонятны. Мы не протестуем ни против чего, и самое яркое, что видно, это как раз мат. Мы просто вышли пописать, вот это всех и смущает.

Маша Федоренко

Помню безумный концерт в каком-то московском клубе, когда Шнур был не в духе и просто стоял спиной к публике и перебирал струны время от времени. Света Колибаба тогда практически одна исполнила все его песни. Пьяные в хлам зрители, среди которых преобладали какие-то непонятные офисные толстяки, были все равно довольны и кидали в нас скомканными тысячными купюрами. Шнур придумывал всякие сумасшедшие идеи, решил продать сайт группы «Ленинград», очень смешно переделал песню Земфиры «Я искала тебя» на «Ты искала меня», но выпустить ее директор Земфиры не давал.

Андрей «Андромедыч» Антоненко

Эта переделка Земфиры тогда вообще космос была полный. Я помню, Сукачев слушал ее с круглыми глазами, не веря, что такое в принципе бывает.

Земфира

Не помню, чтобы я негативно отнеслась к кавер-версии. Поют и поют, если кавер к тому же хорош, то где же здесь причина для злости? Меня разозлило другое – строчка про Земфиру с неверным ударением. Мне показалось это ограниченной шуткой с националистическим душком.

Ира Седова

Шнур очень закрытый и не очень счастливый человек. Недопонятый, кстати. Он не является мудрым человеком, но он про все знает, может любой разговор поддержать и всех за пояс заткнуть. Он каждый раз попадает пальцем в небо. В прямом смысле. И успехи группы «Ленинград» идут от этой его удачливости – пальцем в небо. Это же все на поверхности лежало, а он пришел и взял. Все думали, ну это же так понятно, так просто, так банально. И никому не приходит в голову, что, если банальное раздуваешь до нереального, получается феномен.

Андрей «Дед» Кураев

«Ленинград» – странный феномен. Когда я первый раз попал на концерт, дело было в «Спартаке», меня поразило, что народу битком. Я подумал: как же так, я тут, блядь, играю, все знаю, а вдруг какие-то неведомые мне люди играют музло, и полный зал. При этом в зале почти нет знакомых, совсем другая публика, не с наших концертов. И это явно люди не из тех клубов, в которые ходил я – «TaMtAm», «Фиш-фабрик». «Ленинград» был абсолютно параллельной историей. Глядя в полный зал, я подумал: что-то я пропустил. Они тогда играли песню «Ска», а я стоял и недоумевал: ну как же так, ведь мы в «Спитфайре» играли ска единственные по стране, и за много лет до «Ленинграда» кроме нас тут вообще никто не знал, что это такое, а теперь получается, что музыку ска в Россию принес Серега. Шнуров вообще так устроен – раз, новье хватает и переделывает на свой лад. И никогда не кладет в долгий ящик. Сварганил вещь – завтра это уже на студии.

Борис Хлебников

Шнуров вообще не перфекционист. Ему все надо сделать очень быстро и чтобы сейчас нравилось. Переделывать, доделывать – это для него какая-то вредоносная вещь. Ему нельзя себя причесывать, а надо, наоборот, делать очень грязно – на «отьебись».

Митя Борисов

Я помню концерт в «Маме» – был страшный биток, Шнур вышел в платье, и это был лучший концерт по тем временам. Он убил публику абсолютно. Гениальный был концерт.

Александр «Сашко» Привалов

В 99 году мы играли в МДМ на фестивале «Неофициальная Москва». И у нас был обед в «Бункере». За соседним столом сидели «Вопли Видоплясова». Мы сами по себе, они сами по себе. На столах было по бутылке водки, у нас она сразу кончилась, смотрим – у них она вообще нетронутая. «Вопли» нам заявляют: у нас перед концертом не принято, так что забирайте. А я при этом сижу, слушаю, о чем они говорят: ну мы там съездили туда, а там такой говенный звук, ой, а вот там такие мониторы. Мне в то время это было просто дико. Мне казалось: какая, в пизду, разница, что там у тебя происходит в мониторах, если тебя прет и ты каждый раз играешь, как в последний. Да плевать, что со звуком, есть он, нет, тебя вштыривает, и ты выворачиваешься наизнанку. «Ленинград» – это честно было. Ничего не важно было. И люди это чувствовали. Честно, и все.

Паша Павлик

Ничего подобного «Ленинграду» в те годы даже близко не было. Ну, была группа «Корабль», вроде бы то же самое по стилистике, но никому кроме рафинированной группки не интересная. А эти пробили всю страну и даже иностранцы кайфовали, не понимая ни слова. И жизнь была такая, что все искренне, без всяких надломов. До поры до времени. Потом уже начались надломы – люди ж взрослеют.

Я работая в FEELEE, нажрался всякой музыки выше крыши. Устал и как-то иронически посматривал на все вокруг. У меня было личное уважение к музыкантам, но удовольствия от их музыки не было никакого. А когда я слушал «Ленинград», то совершенно искренне был счастлив.

Андрей «Андромедыч» Антоненко

Мы были нечто среднее между «Гражданской обороной» и «АукцЫоном».

Митя Мельников

Тогда никто не играл веселую музыку. Были «Два самолета» в Питере, но они слишком богемные, слишком наркоманы, слишком столичные и вдобавок пели непонятно о чем. В «Ленинграде» никто не притворялся, все действительно были пьяные, при этом умудрялись играть и играли весело. Потом, конечно, реально начали нажираться так, что падали со сцены. Уже был перебор по части свинства. А на первых порах все было просто замечательно.

Митя Борисов

Группа «Ленинград» бессмысленна без успеха. Она была на это рассчитана. Мне это дико нравилось. Это был остроумный ход, при этом не блядский, никто никому не продавался. И мы в этом были уверены. То, что они выебут всю страну, было понятно сразу. Я до сих пор не понимаю, почему никто из продюсеров этого не понял и просто не сел на баблос. Это уникально, они ж до сих пор свободны. Все под кем-то.

Илья Ценципер

В то время – что сейчас уже очень сложно себе представить – существовал андеграунд и существовала попса. Все это были разные зверушки разной породы, они бегали по разным тропкам и никогда не встречались. Тогда существовали две вселенных успеха. Сейчас их либо гораздо больше, либо это более продолжительное пространство. Мир правды, угара и чего-то похожего на заграницы. Журнал «Афиша» и группа «Ленинград» похожи тем, что они не вполне сознательно, но все-таки стали размывать эту границу. Отчасти в силу смены поколений, отчасти в силу экономических причин. Шнуров играл в сознательного трикстера, который может действовать по разным правилам, находиться на разных территориях и везде быть одинаково успешным. Это то, чем довольно последовательно занималась также «Афиша», которая выкроила другой кусок из реальности. Просто традиционное противостояние немытых, но честных лучезарным гадам из телевизора – это противостояние и для «Афиши», и для «Ленинграда» происходило в другой плоскости. Вообще, «противостояние» – неправильное слово, просто что было интересное, что было живое, то в «Афишу» и попадало. И по-моему, «Ленинград» играл по таким же правилам. Туда, где было живо и не совсем гнусно, туда они и лезли, не обращая внимания на такие вещи, как традиционная демаркационная линия. Поэтому нам было легко договориться со Шнуровым снять его на обложке в виде зайчика в деловом костюме, что выбивало его из традиционного способа представления русского рок-музыканта. Трудно представить себе Гребенщикова или группу «Чайф», которые соглашались бы сниматься в роли шутов гороховых. Шнур умел разговаривать на разных языках. «Ленинград», наверное, единственный пример в этой пост-рок-музыке, который задел настолько разнообразные территории.

Михаил Рябчиков

Знание о группе «Ленинград» распространялось не из-за пластинки и не из-за концертов, а только благодаря устному общению – вокруг «ОГИ». Так же было и с Tiger Lillies, кстати. Приятное чистое время – все вокруг были знакомы.

Матильда Мозговая

Я хорошо помню, как первый раз «Ленинград» показали по MTV. Я сидела дома и делала уроки. Тутта Ларсен объявила, что вот, все мы уже год как слушаем группу «Ленинград», наконец-то у нее появилось видео и наконец-то нам разрешили его показать. Ну и показали клип «Ду ю лав ми». Тогда я впервые увидела, как выглядит Шнур. В клипе шнуровский друг Демыч переодевается в женщину и параллельно показывают выступление группы «Ленинград» в каком-то клубе. Демыч бреет ноги, красит губы, глаза, ногти, курит сигаретку. Приходит в клуб, залезает на сцену и целует Шнура взасос. На этом видеоклип заканчивается.

Марфа Хромова-Борисова

«Ленинград» я впервые услышала году, наверное, в 97-м, весной. «TaMtAm» уже закрылся, а «Молоко» как раз открылось. И чисто случайно мы оказались на концерте. Это был, конечно, восторг – вдовинский чуть повизгивающий голос, все эти песни полублатные-полупионерские: «Любка», «Катюха». Очень свежее было чувство, правда. И через месяц, что ли, объявили еще один концерт. Мы сразу решили, что пойдем, даже ждали его, можно сказать. А за полчаса до начала решили: нет, не пойдем. Неохота что-то. Потом друзей спросили, как оно прошло – и у них то же самое получилось. Передумали в последний момент.

Меня удивило это тогда, да и сейчас удивляет.

Зато года через четыре, когда я стала молодой матерью, ходила на работу и вообще не знала совершенно, куда мне деваться, я слушала все время «Мат без электричества». В наушниках спешила домой, смотрела злорадно по сторонам и думала: что, суки, похоронили? перевели в другой социальный слой? А вот хрен вам, у меня тут ТАКОЕ играет… Правда, очень помогало почему-то наладить связь с самой собой.

Группу «Ленинград» очень любят дети. Только надо делать перерыв где-то лет с двух и примерно до семи – в этом возрасте дети любят все повторять бездумно, включая матюги. А после семи они уже вроде как знают, что разные слова бывают и что бывает художественный мат.

Михаил Ефремов

Что касается мата, то, естественно, это прекрасно.

Юрий Сапрыкин

Альбом «Мат без электричества» я впервые услышал почему-то днем 1 января; кажется, накануне еще в отставку ушел Ельцин. И к обоим этим событиям я оказался совершенно не готов. Мне очень нравилась пластинка «Пуля», она была простая и понятная, даже уютная, что ли. Это был такой одомашненный блатняк, похожую музыку (хоть и менее талантливо) до сих пор играют всякие «Хоронько-оркестры» и ВИА «Татьяны». А тут какой-то мужик матом орет, музыки ноль, аранжировок никаких, песни совершенно патологические – мы ебемся с семи лет, я обнимаю батарею – бред, в общем. А я еще с похмелья. Как говорится, должно было пройти время; через пару месяцев я слушал «Мат» с диким кайфом в режиме нон-стоп.

Паша Павлик

У Сереги созревание стиля было очень трудное. Все его первые музыкальные записи, кроме «Пули», я слышал обязательно. Что-то они там с Андромедычем постоянно писали, потом браковали. Люди талантливые – не жалко. Состав был интересный, была большая джазовая составляющая, которая мне как раз нравилась. Это были люди никому не известные, но абсолютно ничего не боявшиеся.

Алина Крупнова

Он, безусловно, здорово подорвал повсеместное увлечение виртуозностью исполнения, качеством звука. Доказал целому ряду людей, что по большому счету это неважно.

Михаил Ефремов

Конечно, охуительно приватизированное название. В общем, это одно из проявлений постмодерна, такой постмодерн-рок. «Ноль», кстати, тоже не был до конца роком. Но Чистяков был ебнутый, а Шнуров – нет.

Михаил Трофименков

Шнур говорит, что не помнит такого, но я-то помню, я был не пьяный еще. Лет семь назад Марина Кронидова, моя жена, работала на башировском кинофестивале «Чистые грезы» пресс-атташе, а принимая во внимание всем известные организационные способности нашего обожаемого Александра Баширова, фактически – еще и директором программ. Поскольку одной ей просто физически не хватало времени и сил пиздить одновременно президента фестиваля, киномехаников и башировских студентов, как бы выполнявших там как бы административные как бы функции, я помогал ей, как мог. То есть: надев пиджак и лицо, придав себе максимальное ускорение, бегал по питерскому Дворцу молодежи. Такая зондеркоманда и «скорая помощь» в одном лице. Полагаю, именно мой сосредоточенный внешний вид и одежда ввели в заблуждение Сергея Шнурова, принявшего меня за начальника, неважно какого, но начальника. В конце концов, я там был единственный в пиджаке. Хотя в момент событий я-то себя со стороны не видел, поэтому несколько недоумевал из-за того, что произошло. Впрочем, по порядку. Программа фестиваля включала в себя ночные концерты, но музыканты, как люди ответственные, репетировали в буфете еще засветло. Пробегая мимо буфета, я уронил шляпу, то есть то ли Шнур налетел на меня, то ли я налетел на него, несущего к столику боезапас коньяка. Мы, как люди благовоспитанные, извинились хором, но он решил заодно воспользоваться ситуацией. «Простите, – откашлявшись, произнес он, – а можно мы будем выступать не ночью в зале, а сейчас в фойе?» Понятно, что у меня не было ровным счетом никаких полномочий и резонов что-либо Шнуру запрещать или разрешать. Мне было совершенно наплевать, где и когда играет «Ленинград». Но, с одной стороны, признавшись в этом, я бы резко обломал человека. Поэтому был обязан отреагировать на его просьбу с человеческой теплотой. С другой стороны, я не мог просто так, с кондачка, разрешить ему выступать в фойе: согласование бюрократических деталей – дело тонкое, а Шнур дал мне возможность впервые в жизни почувствовать себя бюрократом. Ну, таким инструктором обкома комсомола, приставленным к Ленинградскому рок-кпубу. Я подошел к делу ответственно: «А вы играете акустику или электричество?» – «Акустику». – «Хорошо, а каков состав инструментов?» Шнур честно перечислил. «Угу, – задумался я. – А почему вы хотите играть именно сейчас?» «Боимся, – признался Шнур, – опять получится как в прошлый раз». Аргумент был неотразим, тем более что слова «прошлый раз» для меня не содержали абсолютно никакой информации, а звучали этакой мантрой. Изобразив на театрально-взвешенное время напряженную работу ума, я великодушно раз решил: «Играйте». На Страшном суде мне, надеюсь, зачтется то облегчение, которое испытал Шнур, услышав эти слова.

Илья Бортнюк

Назревал альбом «Дачники». Записали песню «Терминатор» и «Когда нет денег» (на нее даже клип сняли). Я потащился с ними на «Наше Радио» – другого варианта тогда не было. Козырев был категорически против. Он сказал, что на его радиостанции никогда не будут крутить русский шансон. Мне стало совсем непонятно, как вообще продвигать группу. Радио нет, телевидения нет. Можно было, конечно, брать исключительно концертами, но это могло занять несколько лет. А Шнуров на этот счет вообще не парился. Он говорил, что все нормально, что самые крутые артисты как раз и не попадают на радио и телевидение, и вообще-то он прав был по-своему. А потом Козырев приехал на фестиваль журнала Fuzz в Питер и своими глазами увидел, что «Ленинград» там принимают едва ли не лучше, чем Земфиру. Сказал, давай попробуем поставить «Терминатора». И поставили его в какую-то пробную программу. И как только он его поставил, такой шквал звонков… Песня тут же оказалась на втором, а потом на первом месте и держалась там какое-то рекордное количество времени. Мало кто понимал, что вообще происходит.

Алексей Зимин

Став обладателями благой вести, мы с Семеляком принялись немедленно нести ее в массы. Я не знаю, сколько кассет с «Матом» я купил и развез по разным гостям. Пили мы много, по разным гостям ездили без счета, и везде нужна была музыка, чтобы поддерживать, оправдывать и вдохновлять алкогольный делириум. Наверное, я вел себя тогда как одержимый. Но на фоне регулярного пьянства это было не так заметно. Выпив, человек вообще чаще всего ведет себя настырней.

Андрей Карагодин

Весной 2000-го я вернулся в Москву из Голландии, где прожил всю зиму, и обнаружил, что в городе творится что-то странное. На Чистых прудах открылся подвал со странным названием «ОГИ», где каждый без исключения вечер собирались, смеялись, накуривались анашой, ухлестывали за не самыми красивыми, говоря по правде, женщинами, а главное – отчаянно, с остервенением, напивались дрянной водкой под дармовую газировку все мои друзья (было нам тогда по плюс-минус 25). «Пить стало снова модно», – провозгласил Семеляк, и даже наш старший товарищ, адепт спортивного ориентирования и спортивного секса художник Володя Могилевский стал прикладываться к бутылочке. После очередного графина с отравой было решено, что случился «ревайвл» молодости. Тут-то и грянула группа «Ленинград». Уже к июлю компания дошла до абсолютного скотства. На даче нашего дружка, спившегося таможенного брокера по прозвищу Мокеша под матерный ор «Ленинграда» озверевшие выпускники МГУ, дети академиков и редакторы журналов метали друг в друга ножи, выбивали зубы, колотили в пьяном угаре о придорожные столбы машины, ебали девок друг друга и заливали в себя бессчетные ящики «Старого мельника» и «Гжелки». Со стороны происходящее выглядело как преступление против человечности, но у участников бесстыдств вызывало ощущение дикой эйфории: типичный симптом помешательства.

Анна Черниговская

Осенью 2000 года был сборный концерт на Пушкинской, 10. Гребенщиков сыграл пару песен, и «Ленинград» неполным составом – тоже. До этого все кому не лень задавали Боре вопрос, а слышал ли он группу «Ленинград», и он честно отвечал, что нет. Это был самый популярный в городе вопрос. Ну и он их на том концерте послушал. Дня через два я встречаю Борю. Он говорит: «Знаешь, я постоял за кулисами, послушал, а на следующий день у меня состоялось интервью для какой-то странной радиостанции „Фантом-FM“. Приходит чувак, аккуратный такой, вежливый, называет меня Борис Борисович, вопросы задает умные. А я прекрасно понимаю, что это тот же самый Шнуров, которого я видел накануне. Это два разных человека». Еще Гребенщиков мне сказал: «Мне очень жалко этого парня. Он сам не понимает, каких бесов он выпускает. Я, как человек постарше, уверен, что он с ними в конце концов заиграется. Он просто пока этого не чувствует. Потому что нельзя этого делать, мы через это уже проходили».

Дмитрий «Демыч» Беляев

Бес выпущен, согласен. Но бес-то выпущен не только в музыке или культуре. Бес выпущен из бутылки вообще везде в мире. Это наш общий бес. Отражением этого бесовства на здешней почве служит группа «Ленинград».

Алексей Зимин

Я носился с «Ленинградом» и удивлялся, отчего другие не замечают всей взрывоопасной радости, которую несет в себе эта пластинка. Для меня было очевидно, что вот это и есть лучшая группа русского рока, что это должно стать как минимум национальным достоянием, а не просто ночным саундтреком клуба «ОГИ».

Теперь я понимаю, что для большинства именно в этой пластинке не хватало драйва, какого-то прямого, убийственного высказывания. В «Мате» было все, что составило потом силу «Ленинграда», но чтобы эта сила стала явной всем, понадобилась еще одна пластинка.

Летом 2000-го мы возвращались ночным поездом из Петербурга с Костей Мурзенко. Была дикая жара, и в вагоне-ресторане было нечем дышать. Мы покупали там водку и шли пить ее в тамбур – там было прохладнее.

В один из таких заходов мы натолкнулись на Илью Бортнюка, тогдашнего директора «Ленинграда». Мурзенко познакомил меня с ним и сказал, что я поклонник «Мата без электричества».

Я стал внушать Бортнюку, что нужна новая пластинка, после которой все бы поняли, какая сила этот «Ленинград». «Такая пластинка уже записана. Осенью выйдет», – сказал мне Бортнюк. И выдал мне демо-кассету «Дачников».

На демо-кассете было по минуте от каждой песни. Но этого было вполне достаточно, чтобы понять: осенью «Ленинград» уберет всех.

Нет страницы 97

Глава третья

Поздней осенью двухтысячного года для всех, кто имел неосторожность принять ансамбль под руководством Сергея Шнурова близко к сердцу, настали окаянные дни. В ту пору «Ленинград» находился в самом бесстыдном, изнаночном расцвете, точнее сказать, разгаре. Каждый концерт игрался как последний, даже если таких концертов было по три в день. Из Москвы группа не вылезала. Альбом «Дачники» заполонил собой все. Его слушали с каким-то самозабвенным остервенением. Если «Мат без электричества» все же воспринимали с некоторой долей удивления, а порой даже известного неверия собственным ушам, то «Дачников» жутко, жадно жрали – как незаслуженный, но долгожданный паек. С выходом «Дачников» стало окончательно ясно – то, что еще пол года назад можно было списать на внезапное воспаление какого-нибудь специфически восприимчивого нерва, перешло в хроническое заболевание всего организма. У меня сейчас такое чувство, что в ту зиму я не слушал вообще никакой музыки, кроме альбома «Дачники», – это при том, что в мои непосредственные обязанности входило более или менее регулярное рецензирование пластинок. (На «Дачников» мною тоже был сочинен пространный отзыв под названием «Летите, грусти и печали, к ебени матери в пизду!». Впрочем, в опубликовавшей его газете «Ведомости» заголовок был слегка купирован.)

Той зимой пили сильно, но как-то отрадно. Алкоголь сопутствовал «Ленинграду» на правах околоплодной жидкости – в некоторый момент стало неясно, что, собственно говоря, первично: желание открыть бутылку или желание поставить кассету, где тут причина, где следствие. Ни одна пьянка не обходилась без прослушивания «Дачников», ни одно прослушивание «Дачников» не обходилось… ну понятно. Все мы, ровесники Шнура и по вполне естественному совместительству его адепты, словно бы учредили себе дополнительный год молодости – подобно тому, как весь окружающий мир зачем-то вторично пустился праздновать миллениум. Повторная и притворная молодость всегда протекает острее положенной. Перевод стрелок с 2000-го на 2001-й тоже был веселее прошлогоднего – если в торжественном преддверии смены девяток на нули еще сохранялись пресные надежды на апокалипсис (проблема 2000 и все такое), то в повторном праздновании не оставалось уже ровным счетом ничего помимо безудержного скотства.

При всей апологии пьянства и блядства «Ленинград» едва ли искалечил кому-нибудь жизнь или свел с ума (хотя в отечестве всегда были группы, вполне способные на такое). В этой музыке была искренняя агрессия, но без подлинного злонравия. Это, кстати, хорошо чувствовали женщины – рык, брань и азарт «Ленинграда» их скорее забавляли (не смущал даже мизогинический выпад «Побрей пизду»). Это было одним из достоинств «Ленинграда» – он не затягивал в так называемые «бездны», не шел наперекор, не играл в постороннего. «Ленинград» был прост, как мычание, зато обходился без поверхностных трюков по глубинным поводам. Каждое утро я вставлял в плеер кассету с аляповатой надписью «Дачники» (точнее говоря, она оставалась там с вечера) и шел на работу. Мне сейчас сложно судить о качестве той работы, но все-таки я на нее ежедневно являлся. Если начать утро, например, с Северного с его плывущим расхолаживающим звуком, то день скорее всего окажется потерян для общества. «Ленинград» же не был деструктивен, он не создавал неразрешимых противоречий с реальностью. Невинное, в сущности, развлечение, поданное в форме абсолютного, нечеловеческого экстаза, – вот, чем он являлся на самом-то деле. Ничего подобного здесь раньше не было. Пресловутый русский рок принадлежал к тому сорту музыки, которая почему-то всегда норовит явиться на помощь в трудную минуту. Но вот чтобы прийти на помощь в легкую минуту – этой идеи здесь доселе не возникало. Собственно, весь смысл русского рока был еще в начале девяностых невзначай, но с потрохами сдан Федором Чистяковым. Чистяков прекрасно проговорился в программной песне «Этот руский рок-н-ролл»: «Будем КАК БЫ веселиться». Вот именно. Веселье имело право на существование только в форме истерики. Чистякову туманно вторил «АукцЫон»: «Может, ты заметил – у меня веселье?» На этом маниакально-депрессивном фоне «Ленинград» явил окончательную беспричинную раскавыченную радость. Шнур на пластинках орал, стонал, ахал, визжал, порой даже включал дурачка, который ищет глупее себя, однако он никогда не истерил. Разумеется, будучи русским пьющим человеком с растроенной гитарой в руках, он тоже иногда вскрывал разнообразную подноготную. Но он придумал, что это подноготная должна быть смешной.

«Дачники» появились аккуратно к зиме. Темнело рано, дни становились короткими, как песни Шнурова. И каждый вечер начиналось одно и то же: «Поедем на дачу! Поедем на дачу!» Идиотская сезонная блажь замурзанного горожанина в шнуровском исполнении звучала как мольба о Земле обетованной и одновременно как диковатый намек на то, что вся Россия – наша дача. «Дачники» были отчаянно зимней музыкой. Все на этой пластинке напоминало о минусовой температуре: хоккейная команда, помянутая во второй же песне; сумеречное откровение «у нас в отношениях серьезный мороз»; наконец, ментовская реплика «руки из карманов!». Почему руки в карманах? Потому что перчаток нет, скорее всего. Даже украденная у Skatalites ямайская обработка бондовской темы звучала словно бы с паром изо рта.

Если «Мат без электричества» начинался расфокусированным каверзным писком духовых, то «Дачники» запрягали грубо, густо и грозно – по принципу «к греху поближе». Голос Шнура стал плотнее и решительнее, он пел не то чтобы со знанием дела, но уж с сознанием своей правоты как минимум. В выражениях он не стеснялся, более того, часто именно «выражения» выходили на первый план в обход собственно текстов песен. Например, посреди откровенно слабой песни «Блюз» Шнуров вдруг заявлял: «Вот так вот без выебонов мы делаем охуенную музыку!» Этот прием действовал безотказно. Шнуров повторит его бессчетное количество раз: все эти «Попизди мне еще под окнами, гитарист хуев!», «Не забудь полить помидоры!», «Хуярь по струнам, пока пальцы не отсохли!» и прочие восклицательные ремарки составляют золотой фонд «ленинградской» звукописи.

Гитарные партии на альбоме исполнил Пузо, более того – он их сам и сочинил. В паре вещей – «Терминатор» и «Агент 007» – стучал Ринго из «С.П.О.Р.Т.» и «Волков-трио», почему-то не указанный в кредитах пластинки.

Оформление пластинки было традиционно уебищным. Красно-белая мазня «Мата» сменилась на желто-черную. На вкладке к «Дачникам» музыканты сфотографировались снизу кружком, обнявшись – похожая фотография была на одной из пластинок Kinks (впрочем, о столь изощренном плагиате участники «Ленинграда» явно не подозревали). А вот чего не было уже ни на одной из пластинок Kinks, так это разворота, где все музыканты стояли со спущенными трусами. На «Дачниках» такой как раз был.

Если «Мат без электричества» был просто любимой кассетой-игрушкой, которую теоретически можно было выкинуть в окошко и начать жизнь с чистого, хотя и изрядно мятого листа, да и вообще Шнурова можно было счесть студийной мистификацией, успокоить себя окрыляющей сентенцией «чумазый играть не может», то теперь от «Ленинграда» нельзя было отмахнуться – с каждым концертом ансамбль въедался в городской пейзаж, как чернила в кожу. Я ходил чуть не на все представления «Ленинграда», и я был не один такой. В этих оголтелых зацикленных визитах чувствовалась своего рода новая культура. Что-то вроде благоприобретенной привычки разговаривать с барменом. В любом случае в этом было что-то не вполне здешнее.

Зачем вообще собираются рок-группы? Очевидно, затем, чтобы однажды вечером произвести впечатление лучшей группы на Земле. Не великой, не успешной, не гениальной и даже не той, что когда-нибудь войдет в энциклопедию, а именно что лучшей на Земле.

У «Ленинграда» такие безоговорочные моменты были. Если честно, их было даже не сосчитать. Концерты «Ленинграда» отличались такой зашкаливающей атавистической живостью, о которой в то время уже и думать забыли. Шнур чудил и одновременно творил чудеса. Концерты тогда, как правило, начинались с песни «Группа крови на рукаве», так что Шнуров на правах басиста в первые же секунды задавал ритм всего концерта. Тогда он еще мог не прятаться в гримерках (да и не везде они, к слову, были), служебными входами не пользовался, стоял, я помню, в общей очереди в клуб «Бега» на собственный концерт. Правда, в какой-то момент ходить на «Ленинград» в «Китайский летчик», «Проект ОГИ» и уж тем более в клуб «Бега» стало бессмысленно, поскольку они уже были не в состоянии вместить и трети желающих. Поэтому все внимание было сконцентрировано на трех очагах напряженности – «Tabula Rasa», первая «Точка» (в то время она еще находилась в ангаре на улице 1905 года) и ДК МАИ. Это были большие, неудобно (за исключением «Точки») расположенные, неуютные залы.

Человек, угодивший на любое мероприятие с участием «Ленинграда», увидел бы в зале подвижное, гомонящее, скользкое от пота и пива, непристойно и тупо счастливое стадо людей, а на сцене – какой-то свихнувшийся комбайн по перегонке сексуальных и алкоголических переживаний в единственно верную музыку. Фестивальные истории и большие сценические площадки им никогда не шли, «Ленинград» был плохо представим без тесноты и давки – как на сцене, так и в зале. Только в этой атмосфере плотского прессинга и термической обработки человек получал от «Ленинграда» настоящее наслаждение. Память о тех концертах – удел не слуха, но осязания: жар, теснота, скрежет пластмассовых стаканчиков под ногой, теплое, как слеза, пиво, горячая, как кровь, водка. Дошло до того, что я стал таскать с собой на концерты пишущий плеер. Это имело прямой смысл – почти на каждом представлении игралась какая-нибудь новая вещь, по традиции раз в начале, раз в конце. Запись почему-то всегда выходила удивительно чистой.

Любой концерт того сезона мог быть описан строкой Леонида Губанова «…пахнет музыкой и матом». Концерты устраивались по малейшему поводу: фестивали, дни рождения, какие-то спонтанные сходки. Термин «корпоративка» тогда только утрясался, однако реалия сама по себе уже существовала. Например, «Ленинград» усиленно поигрывал на шабашах чичваркинской «Евросети». Впрочем, было бы странно, если бы контора, вышедшая на российский рынок с лозунгом «Евросеть – цены просто охуеть», вздумала развлекать своих работников иной музыкой. Вообще, бизнес-стратегия «Евросети» чем-то напоминала шнуровскую: минимум затрат (пресловутая реклама про «охуеть» обошлась компании тысяч в десять) при максимуме огласки.