Текст книги "Новелла по мотивам серии «Сыщики». Исповедь потрошителя"

Автор книги: Максим Дубровин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Знаешь, какой эпизод мой самый любимый в «Пиквике»?

– Какой, сэр?

– В котором пиквикисты добирались в Дингли Делл и по дороге Уинкль упустил поводья коня и тот убежал от них в Рочестер. А вторая лошадь... – Диккенс засмеялся и, вскочив с кресла, подошел к шкафу с книгами. – Я сейчас найду этот отрывок.

Не переставая посмеиваться в бороду, писатель достал с полки толстый том и быстро пролистал до нужного места.

– Вот: «...Изорванные костюмы, исцарапанные лица, запыленные ботинки, измученный вид и в довершение всего лошадь. О, как проклинал мистер Пиквик эту лошадь! Время от времени он бросал на благородное животное взгляды, горящие ненавистью и жаждой мести; не раз принимался высчитывать, каковы будут издержки, если он перережет ей горло, и им овладевало с удесятеренной силой искушение убить ее...»

Произнося эти слова, Диккенс лишь делал вид, что читает. На самом деле он хорошо помнил этот отрывок, и одно взгляда было достаточно, чтобы полностью восстановить его в памяти. Поэтому, вместо того чтобы смотреть в книгу, писатель пристально вглядывался в лицо маленького гостя, внимательно наблюдая за движениями его души. И расчет Диккенса оправдался!

На короткое мгновение лицо мальчишки исказила злорадная гримаса. И хотя в следующий миг на нем отразилось замешательство, а затем испуг, писатель все же успел уловить эту странную метаморфозу. Мальчик-из-темноты не остался равнодушен к цитате и вынырнул из своего убежища, на секунду оттеснив Берти.

Диккенс закрыл книгу и поставил ее назад на полку.

– Ты хотел отомстить Ретивому? – спросил он спокойно.

– Нет, мистер Диккенс! – горячо воскликнул Берти, прекрасно понимания, что ему не поверят. – Я люблю лошадей. И на Ретивого совсем не обижаюсь! Я бы ни за что не стал ему вредить.

Он говорил так искренне и отчаянно, что Диккенс, сам неплохой актер и заядлый театрал, усомнился. Была ли эта ухмылка, не ошибся ли он, не померещилось ли? Нет! Он видел своими глазами! А может, мальчик безумен и сам не помнит, что натворил? Травма могла сказаться на его душевном здоровье.

Писатель прошелся по комнате туда и обратно. Он был уже немолод и в жизни видел немало. Несмотря на невероятное честолюбие, подчас переходящее в откровенную гордыню, Диккенс по праву считался лучшим писателем своей эпохи. Его писательский талант пророс из уникального умения наблюдать за людьми, подмечать то, чего не видят остальные и превращать это в книги. Характеры для своих персонажей он черпал отовсюду и был рад каждому необычному, странному и даже пугающему человеку, встреченному им на своем пути.

Поэтому мальчик, пробравшийся ночью в конюшню чтобы нанести коню тяжелую рану, заинтересовал его чрезвычайно. Но теперь мальчишка совсем не походил на злодея, одержимого местью. Лишь на мгновение из-за маски испуганного ребенка выглянуло совсем другое лицо – жестокое, коварное и довольное собой. Кто же это был?

– Если это сделал не ты, то кто тогда? – спросил Диккенс.

Берти колебался. Он уже понял, что взрослые и слышать не хотят про мальчика-из-темноты. Что их злит само упоминание «несуществующего» виновника странных событий. Но с другой стороны, если все равно отдуваться придется ему, то почему бы не попытаться еще раз рассказать все как есть? Тем более что если и был где-то человек, способный поверить в невероятное, то это был Чарльз Диккенс.

От писателя не укрылись сомнения, отразившиеся на лице ночного гостя.

– Говори смелее,– приободрил он. – Я не стану тебя ругать.

Мальчик-из-темноты гадко захихикал где-то в глубине его разума, уверенный в собственной безнаказанности и этот торжествующий смех подействовал на Берти сильнее, чем обещания писателя. Захлебываясь слезами, запинаясь и с трудом находя слова, не надеясь быть услышанным и понятым, он выложил Чарльзу Диккенсу все как на духу.

Хозяин Гэдсхилл-Плэйс слушал не перебивая. Его трубка погасла, но он даже не заметил этого. Рассказ мальчишки был невероятен и при этом пронзительно чистосердечен.

– Он слышит нас и сейчас? – спросил Диккенс, когда история была закончена.

– Слышит, сэр.

– А он может ответить?

– Только если захочет. Но со взрослыми он обычно не разговаривает.

– Как ты думаешь, если я его попрошу, он согласится?

– Не знаю, сэр.

Глаза у писателя горели. Он то присаживался на краешек кресла, то вновь вскакивал, теребил бороду, дважды доставал из кармашка халата часы-луковицу и прятал назад.

– Как ты его называешь? Мальчик-из-темноты?

– Иногда – так, а иногда – Мясник.

– Мясник? – Диккенса слегка передернуло, но он быстро овладел собой и даже криво улыбнулся. – Ну что же, довольно метко, в образности тебе не откажешь. С твоего позволения, я попробую с ним поговорить.

Берти ничего не оставалось, как кивнуть. Писатель сел в свое кресло, сложил руки на коленях и посмотрел прямо в глаза гостя.

– Ты слышишь меня, мальчик-из-темноты?

Ответом ему было молчание. Диккенс подождал несколько секунд и повторил свой вопрос. И вновь безрезультатно. Тогда писатель решил сменить тактику.

– Если ты согласишься поговорить со мной, я дам тебе гинею.

Мальчик-из-темноты не ответил. Вместо него пришлось говорить Берти.

– Он не хочет, сэр.

– Это он сам тебе сказал?

– Нет, он просто «закрылся».

Диккенс не стал продолжать уговоры. Вместо этого он задумчиво погладил бородку и спросил:

– Ты знаешь, что такое животный магнетизм, сынок?

– Нет, сэр. – Берти уже почти успокоился. Его даже обрадовало, что мальчик-из-темноты не стал разговаривать с писателем. Ему казалось, что буря миновала и теперь, после тихого разговора под молоко с печеньем, все закончится.

– Тогда слушай. Животный магнетизм – это особый талант, который проявляется у некоторых людей – в особенности у сильных личностей. Благодаря этому таланту, такой человек может воздействовать на других, передавать им часть своей силы. Например, для излечения болезней.

Берти, будучи смышленым мальчишкой, уже понял, куда клонит писатель.

– А это не больно? – спросил он.

– Нет, сынок, не больнее чем просто уснуть. Недаром древние греки называли магнетизм – «гипнос» – что означает «сон». При помощи магнетизма я погружу тебя в гипнос и тогда, надеюсь, смогу поговорить с твоим... соседом.

– А как вы это сделаете?

– Смотри сюда.

Писатель вновь достал из кармана часы на цепочке и, взявшись за ее кончик, заставил часы раскачиваться подобно маятнику.

– Следи за часами сынок и слушай меня внимательно.

Берти послушно уставился на блестящий предмет. Часы медленно раскачивались перед его взором. Писатель что-то говорил, и поначалу Берти пытался прислушиваться к его словам, но очень быстро смысл их стал улетучиваться, растворяться в ритмичном покачивании часов и монотонном звуке голоса. Буквально через пять минут он уже плавно скользил на волнах «гипноса», и не сразу понял, когда именно Диккенс перестал обращаться к нему и позвал мальчика-из-темноты.

И тот откликнулся на зов. Он пошевелил губами Берти, бросив в лицо писателю какие-то обидные, судя по интонации слова. Берти силился разобрать, что он говорит, но что-то мешало – магнетизм писателя или запрет Мясника, а может быть и то и другое разом. Затуманенным взором Берти увидел, как в удивлении вытянулось лицо писателя.

Между тем маятник продолжал раскачиваться перед глазами Берти. Голос Диккенса звучал издалека, а слова мальчишки он слышал как будто изнутри головы. Мысли путались, сосредоточиться на разговоре не получалось.

Внезапно он осознал, что уже не сидит на месте, а напротив, мечется по комнате. В тоже время он совершенно не чувствовал своего тела – им управлял Мясник. Писатель, путаясь в полах халата, бросался из стороны в сторону, пытаясь остановить прыткого мальчишку. Часы он уронил, но Берти вдруг отчетливо понял, что они уже не нужны – он глубоко спит, а все происходящее просто-напросто страшный, но совершенно неопасный сон.

– Поймай! Поймай, глупый старикашка! – внезапно закричал он и сам не поверил, что эти слова сорвались с его губ. – Поймай меня, если сможешь!

– Остано... вись! – запыхавшись, воскликнул писатель, хватаясь за бок. – Я всего лишь хочу поговорить.

– Вот мы и говорим! – захохотал Берти, сам не понимая, как это происходит, но подозревая, что во сне случается и не такое. – Это я! Я был там, в конюшне! Я покалечил твою глупую лошадь! А теперь возьмусь и за тебя!

От этих дурацких слов, похожих на реплики из глупой оперетты, на которую Берти однажды ходил с мамой, почему-то повеяло ледяным холодом. Берти с ужасом обнаружил, что стоит у стола Диккенса, а в руке у него плоский нож для разрезания писем. Оружие было длинным, а кромка лезвия удивительно острой. Даже в неумелых руках это было очень опасное оружие.

Видимо Диккенс растерялся. Он стоял, не шевелясь, разведя в недоумении руки, а тем временем его противник крадущимся шагом приближался, поигрывая ножом. Наконец писатель пришел в себя и попытался избежать встречи с распоясавшимся гостем. Он отпрыгнул за стол, полагая, что тот станет надежной защитой от агрессии одержимого мальчика. Но он ошибался.

Мальчик-из-темноты не стал терять время на беготню вокруг стола. Он вскочил на кресло, а в следующий миг оказался на столе, опрокинув молоко и печенье. Эта позиция подходила для нападения как нельзя лучше. Не дожидаясь, пока опешивший Диккенс отпрянет, он прыгнул ему на грудь, с откинутой в замахе рукой.

Они покатились по ковру. Старику кажется, удалось перехватить руку с ножом, но Берти почудилось, что он увидел кровь на руках противника. Он хотел сказать что-то вроде: «Не волнуйтесь, мистер Диккенс, это просто сон», но не успели эти слова сорваться с его губ, как Диккенс позвал:

– Берти! Если ты меня слышишь, вернись! Я умоляю тебя, вернись! Мне одному не справиться!

Мальчишка вывернулся из рук хозяина кабинета и вновь размахнулся ножом, целя прямо ему в грудь.

Берти решил, что сон, пожалуй, становится слишком уж неприятным. Убить человека даже во сне – тяжелое испытание для мальчишки. Он попробовал разжать собственные пальцы, стискивающие нож. Как ни странно, это ему удалось – только что его тело двигалось как бы само по себе, а спустя секунду начало пусть и с трудом, но повиноваться. Берти чувствовал сопротивление, как будто невидимый и неосязаемый противник пытался сжать его кулак.

Но на помощь ему пришел писатель. Он подхватил выпавший из руки мальчика нож и отбросил в сторону. Затем неожиданно сильными руками стиснул голову ребенка, приблизил его лицо к самым своим глазам и, пристально глядя черными бездонными зрачками в душу повелел не терпящим возражений голосом:

– Спи!

Берти хотел сказать, что и так уже спит, но неожиданно... проснулся.

Он лежал на большом диване, обложенный шелковыми подушками, а у его ног сидел Чарльз Диккенс. Вид у него был утомленный и расхристанный. Один из рукавов халата зиял широкой прорехой, в которой Берти разглядел кровавую царапину. Увидел – и мигом вспомнил свой страшный сон, в котором он бросался на писателя с ножом в руке.

Неужели это был не сон и, все случилось на самом деле?! Сеанс магнетизма, безумная ярость Мясника, в конце концов – схватка. Значит, он все же ранил Диккенса и теперь его засадят в Ньюгейт до конца дней!

Глаза Берти, должно быть, расширились от ужаса перед будущим, потому что Диккенс склонился над ним и ободряюще потрепал по плечу.

– Не волнуйся, малыш. Все в порядке. Теперь все будет хорошо.

– У вас кровь. Это... я?

– Пустяки, легко отделался. – Диккенс усмехнулся, постепенно возвращая себе горделивый и даже слегка бахвальский вид. – Задал он нам жару, этот твой мальчик-из-темноты, а?

Он откинул назад мокрую от пота прядь седых волос и повторил:

– Теперь все будет хорошо.

***

И ничего страшного больше не случилось.

Берти провел остаток ночи в уютной гостевой спальне, куда ему принесли новый стакан молока и печенье. Так спокойно и безмятежно он не спал ни до, ни после того.

Ранним утром послали за родителями. Морты примчались в Гэдсхилл-Плейс взволнованные и готовые к худшему. Провожаемые хмурыми взглядами обитателей поместья, они прошли в кабинет Диккенса. Туда же вскоре писатель позвал и Берти.

О чем говорили трое взрослых и мальчик в течение часа в святая святых Гэдсхилл-Плейс, так и осталось тайной для домочадцев Диккенса. Из-за двери не слышалось криков, которых можно было ожидать от вспыльчивого писателя; разговор велся настолько тихо что, даже приложив ухо к двери, горничная не смогла разобрать ни слова.

Под конец, вместо того, чтобы послать за поверенным и предъявить Мортам материальные претензии за увечья, нанесенные Ретивому, писатель потребовал шампанского. Девушка, подававшая бокалы, клялась потом в людской, что хотя глаза миссис Морт были красными от слез, вид она все же имела пусть и ошарашенный, но довольный. И когда Морты покидали поместье, все трое светились неподдельной радостью, особенно негодный мальчишка, ранивший коня.

А ему было чему радоваться. Этой ночью Чарльз Диккенс, используя магнетическую силу, прогнал Мясника назад в темноту. Больше он не вернется, пообещал писатель. Много лет спустя, уже, будучи взрослым, Бертран Морт как-то разговорился с отставным военным, проведшим четыре года в плену у туарегов султаната Агадес. Слушая бывшего пленника, Берт невольно поймал себя на мысли, что ему хорошо знаком восторг освобожденного из неволи. Именно так как описывал свое состояние этот человек, он чувствовал себя в тот день, когда писатель изгнал мальчика-из-темноты назад в небытие.

Диккенс был превосходным магнетизером. Об этой его страсти Берт потом много слышал и читал – писатель учился месмеризму у лучших мастеров Европы и весьма преуспел в нем. Но в одном он ошибся. Мясник ушел не навсегда.

Шли годы. Берти вырос и поступил в университет, где под мудрым наставничеством мировых светил, постигал медицинскую науку. Было бы неправдой сказать, что он забыл о кошмаре своего детства – лете, проведенном в одном теле с безумным мальчишкой-убийцей. Но постепенно жизнь его наполнилась людьми и событиями, которые вытеснили неприятные воспоминания на задний план. Лишь изредка, во сне, ему чудилось, будто где-то внутри него бьется в прочной «месмерической» клетке плененный Мясник. Проснувшись, Берт почти никогда не мог вспомнить, что ему снилось.

По окончании университета новоявленный доктор Морт четыре года проработал в Королевской больнице Лондона, трудясь, бок обок с великим Листером. Приобретя неоценимый хирургический опыт, он решился на покупку частной практики и сменил ушедшего на покой старика-доктора в мрачном Уайтчепеле.

Так он поселился у добродушного табачника мистера Батлера, в недорогой и удобной комнате прямо над магазином. За шесть лет практики, доктор Морт стал уважаемым человеком в округе. Со всех окрестных кварталов, а иногда даже из Сити и Шордича за ним посылали и в холод и в слякоть – лечить недуги и хвори лондонцев. Он уже подумывал перебраться в более фешенебельный район, жениться, купить и рассрочку небольшой дом, когда жизнь его внезапно совершила крутой вираж.

Все началось со злополучного визита к умирающему судье Джейкобсону минувшей зимой. В ту ночь Берта подняла с постели служанка Джейкобсонов, посланная за ним с приказом, во что бы то ни стало уговорить доктора посетить судью в неурочный час. Из сбивчивого рассказа запыхавшейся девушки, Берт понял что судью, вероятнее всего хватил удар. Он пользовал старика уже четыре года и давно ожидал подобного исхода, поэтому не мешкал. Быстро одевшись и прихватив с собой саквояж, он отправился к Джейкобсонам.

Все оказалось именно так, как и предполагал Берт. Судья лежал в душной жарко натопленной спальне и отблески пламени из камина плясали на его пергаментно-бледном лице. Глаза умирающего были закрыты, и глубоко запали, скулы напротив резко выдались вперед, и казалось на кровати лежит уже мертвец. Но толстая синяя жила на шее старика еще пульсировала дурной кровью, а руки его были сжаты в кулаки. Судья цеплялся за жизнь.

Берт присел на край кровати и взялся за левое запястье умирающего. Пульс на руке почти не прощупывался. Предплечье было исчеркано рубцами от старых кровопусканий. Сколько их сделал за эти годы старику Берт... Двадцать? Тридцать? Писали, что в Индии обнаружили любопытную траву – раувольфию змеиную, вытяжка из которой позволяет снизить давление в сосудах, не прибегая к варварским средневековым методам.

Пожилая леди – миссис Джейкобсон – приблизилась к кровати с другой стороны и с мольбой посмотрела на Берта.

– Что-нибудь можно сделать, доктор?

Берт покачал головой.

– Это апоплексический удар. Я могу лишь облегчить страдания, выпустив пинту крови. Возможно, он ненадолго придет в себя. Вы уже послали за священником?

Миссис Джейкобсон испуганно прикрыла ладонью рот и помотала головой.

– Он запретил, сэр. Вы же знаете этого упрямого осла! – в голосе ее прозвучали нотки злости, с какой люди порой говорят о любимых, хороших, но чертовски упрямых людях.

Берт кивнул. Любой проходимец в округе знал, что судья Джейкобсон был, упрямцем, богохульником и тираном. Но вместе с тем, едва ли, даже среди уличного сброда, нашелся бы хоть один человек, посмевший утверждать, что оный судья был несправедлив или излишне жесток в своих приговорах. Ходили слухи, что ни один злодей не мог утаить правды, едва суровый взгляд из-под напудренных буклей парика, останавливался на нем, а низкий грудной голос повелевал говорить.

Взгляд этот заслуживал особого «врачебного» внимания Берта. Глаза судьи Джейкобсона время от времени меняли цвет. Обычно карие, они порой становились разноцветными – синим и зеленым. Приходящая гетерохромия – о таком доктор Морт никогда не слышал. Судья отмахнулся от попыток Берта изучить это явление, а когда тот попытался настоять, прикрикнул, как он это умел и вопрос был закрыт.

Теперь судья умирал, стиснув кулаки.

Берт раскрыл саквояж и достал ланцет. Служанка молча подала маленький медный тазик для крови, а миссис Джейкобсон присела в кресле и тихо-тихо заплакала. Берт придвинул ближе свечу, повернул руку судьи к себе наружной стороной и примерился сделать надрез. Но в этот момент судья пошевелился и открыл глаза. Лицо его перекосилось: левый глаз – сейчас он был зеленым – открылся не полностью, а угол рта с той же стороны был опущен.

– Уйдите все.

Произнесено это было едва слышно и шепеляво, но вместе с тем необъяснимая сила в голосе старого судьи не позволяла ослушаться. Подскочили одновременно и доктор, и служанка, и плачущая миссис Джейкобсон.

– Мистер Морт, вы останьтесь,– так же тихо попросил судья. Он впервые назвал Берта не «доктором» а просто «мистером», как будто подчеркивал, что не видит больше смысла в лечении.

Никто не посмел ослушаться, и вскоре в комнате остались только Берт и умирающий.

– Я ведь уже не выкарабкаюсь? – спросил старик без всякого выражения.

– Вы умираете, сэр,– лгать судье Берт даже не пытался.

– Ну что же, я не боюсь. Смерть – удел каждого, пора бы и мне встретиться самым главным Судьей.

При этих словах он попытался улыбнуться, но ухмылка вышла кривая, страшная. Доктору Морту не раз случалось наблюдать за последними часами жизни своих пациентов, и редко кому доставало мужества встреть смерть достойно. Уважение, которое он и без того испытывал к старому судье, разом выросло на порядок.

– Я позвал вас, Бертран, не для очередного кровопускания,– прошептал между тем старик. – Нет нужды суетиться перед смертью. У меня к вам другой интерес. Помните, вы интересовались моими глазами?

Берт, который, время от времени, возвращался мысленно к феномену «разноглазости» судьи, кивнул.

– Я не захотел с вами об этом говорить, и на то была причина. Но теперь время пришло.

Доктор не стал спорить, хотя и не понимал, почему умирающий стремится обсудить вопрос, который при жизни его не слишком-то беспокоил. Он отложил ланцет и приготовился слушать. Судья полежал некоторое время, прикрыв глаза и собираясь то ли с силами, то ли с мыслями. Наконец он проговорил:

– То, о чем я расскажу, покажется вам бредом умирающего старика, но очень скоро вы сможете убедиться, что это правда от первого до последнего слова. Времени у нас мало поэтому не стану ходить вокруг да около. Слушайте же. Мои глаза меняли цвет не сами по себе. Все дело в маленькой вещице, которой я владею. Именно она изменяет цвет глаз, когда я к ней прикасаюсь. Не перебивайте, черт побери!.. Это не главное... – он отдышался, длинная тирада далась нелегко. – Самое важное впереди. Цвет глаз – пустяк. Главное то, что дает эта вещица – непреодолимую власть над людьми. Да-да, именно так – власть, которую невозможно превозмочь или игнорировать. Чего бы вы ни потребовали от человека – он сделает это. Потребуйте от него умереть – и он убьет себя...

Берт уже понял, что вопреки собственным уверениям, старик повредился в уме. Такое не раз случалось в его практике. Часто умирающие, приняв его за приходского священника, начинали каяться в совершенных грехах или спешили поведать страшные тайны своей жизни. К этому доктор Морт давно привык. Было лишь немного неловко от того, что на сей раз безумие овладело таким смелым и сильным человеком, каким всегда был судья Джейкобсон.

Видимо, выражение сочувствующего недоверия отразилось на его лице, потому что старик перебил сам себя и сказал неожиданно резким и раздраженным голосом:

– Уберите к дьяволу с лица эту участливую мину. Я еще не сошел с ума.

Берт почувствовал, как вопреки его воле, сочувственная улыбка действительно покинула его физиономию. Старик смотрел на него, гневно сдвинув брови, и сверкая из-под них разноцветными глазами.

– Слушайте меня внимательно. Я пригласил вас, чтобы передать эту вещь. Вам, Бертран!

С этими словами старик приподнял правую руку и разжал кулак. На ладони у него оказалась маленькая металлическая фигурка медузы.

Доктор Морт в изумлении переводил взгляд с лица судьи на медузу и обратно. Нужно было что-то сказать, почему-то простые слова благодарности показались глупыми и лицемерными. В самом деле – за что тут благодарить?

– Почему именно мне? – спросил Берт. – Ведь у вас супруга, сыновья...

Старик, по-видимому, был готов к этому вопросу, потому что ответил немедленно.

– Джейн добрая, но слишком... простая женщина. Такой дар не по ней. А мальчишки... – тут судья печально вздохнул. Мальчишками он называл своих сыновей, каждый из которых был старше Берта. – Им нельзя и подавно. Они жадны и корыстны, а потому используют свою власть для наживы и не самым честным манером. Рано или поздно, медуза приведет их к петле. Я давно разочаровался в своих сыновьях, но не желаю им такого конца.

Он помолчал, отдыхая.

– Вы – другой, мистер Морт. Я уже несколько лет подыскивал человека, которому смогу передать медузу не беспокоясь о ее и его судьбе. Мой выбор пал на вас. Вам не чужды любовь и сострадание к ближнему, умны и не спесивы, вы... хороший человек. Эта вещь должна принадлежать вам. Возьмите.

С этими словами он протянул раскрытую ладонь Берту, и тому ничего не оставалось, как принять дар. Старик облегченно вздохнул, как будто завершил тяжелую работу на радость себе и людям. Если бы он знал, как далек от истины, то скорее проглотил бы фигурку и унес ее с собой в могилу. Но людям недоступно виденье будущего. Медуза обрела нового хозяина.

– Запомните еще одну важную вещь. Хозяин у этого амулета может быть только один. Не пытайтесь с кем-то разделить ее власть. Она принадлежит только вам.

Берту оставалось только кивнуть.

– А теперь я хочу, чтобы вы ушли. Мне нужно проститься с семьей. И пускай уже позовут священника, черти его раздери.

***

Доктор Морт вернулся в свою квартирку над табачным магазином лишь поздним утром обремененный неожиданным наследством и грустными мыслями об усопшем судье. Он оставался в доме Джейкобсонов до последнего момента и сам засвидетельствовал смерть. Теперь ему предстояло разобраться с фигуркой медузы, столь неожиданно и драматично попавшей ему в руки.

Родным умершего он ничего не сказал о медузе, справедливо полагая, что старик этого не хотел бы. Иначе, зачем было выдворять всех из комнаты перед разговором? Поэтому просто положил подарок в карман, решив изучить ее по возвращении домой.

Конечно, он не поверил в ту ахинею, что нес умирающий. От рассказа веяло средневековой мистикой, и принять его всерьез в просвещенном девятнадцатом веке было бы слишком неразумно. Но старик верил в то, что говорил, и эта вещь много значила для него. Уже поэтому стоило ее сохранить. В память о нем. Вот только глаза... Берт успел заметить, выходя из комнаты судьи, что его глаза вернули себе естественный цвет. Неужели это действительно связано с фигуркой?

Он вынул медузу из кармана и подошел к окну, чтобы лучше рассмотреть ее. Искусная, ювелирная работа. Серебро? Нет, фигурка была заметно тяжелее серебряной. Впрочем, так ли это важно? Ведь не продавать же он ее собирается. Можно сделать брелок, сейчас это модно.

Берт сжал медузу в кулаке. Холодный предмет быстро нагрелся в руке, будто признавая нового владельца. Берти подошел к зеркалу, не рассчитывая увидеть там что-то необычное, скорее для очистки совести. Но первый же взгляд, брошенный на свое отражение, заставил его попятиться. Глаза, как и предсказывал судья, сменили цвет. Зеленый и голубой – все в точности, как у Джейкобсона!

Это выходило за рамки его понимания. Может быть, он тоже сходит с ума? Опасаясь свихнуться окончательно, доктор Морт решил проверить другие слова покойного – о «непреодолимой власти». Он выскочил в коридор и тут же наткнулся на мистера Батлера.

– Здравствуйте, мистер Морт. – Любезно приподнял котелок табачник.

– Здравствуйте, сэр. Вы-то мне и нужны! – Берт чувствовал, как странный, несвойственный ему ранее кураж, подталкивает его в спину, заставляет сделать следующий шаг. – Я давно хотел поговорить с вами о квартирной плате.

– Да? – мистер Батлер принял заинтересованный вид, но заметно напрягся.

– На мой взгляд, она несколько высоковата для такого небольшого помещения, да еще и расположенного в таком... э-э-э... неблагополучном районе.

Мистер Батлер, несколько обескураженный подобным заявлением после стольких лет счастливого сотрудничества с доктором Мортом, растерянно огляделся, словно желая удостовериться, что находится в том самом доме у той самой квартиры, о которых шла речь. Он уже готовился возразить, как доктор Морт, сверкнув разноцветными – это обстоятельство даже не успело удивить табачника – глазами, потребовал:

– Я настаиваю на снижении платы... вдвое.

И мистер Батлер, заикаясь и не веря своим ушам, проблеял:

– К-к-конечно, доктор.

– Значит, по рукам?

Коротышка только кивнул. Глаза его при этом выражали болезненное непонимание, граничащее с ужасом. Доктор и сам выглядел удивленным. Тряхнув головой, он скрылся в своей комнате.

Предмет действовал! Судья был прав во всем! Берт подавил желание отбросить фигурку прочь – его испугало то, что произошло. Он осторожно положил медузу на стол и упал в кресло рядом. Нужно было серьезно обдумать произошедшее.

В этот момент в дверь постучали.

– Доктор Морт, это мистер Батлер. Могу я побеспокоить вас?

Берт поспешил открыть дверь. Коротышка выглядел все таким же растерянным, однако к нему возвращалась решимость.

– Хм... Доктор... Мы с вами только что заключили несколько поспешное соглашение... Просто не представляю, как я... Наваждение какое-то...

– О, прошу не принимать в серьез, мистер Батлер. Это был... умственный эксперимент. Меня вполне устраивает прежняя плата. И простите великодушно!

Толстяк, собравшийся уже было сражаться за каждый пенс, только хлопнул глазами. Берт поспешил отделаться от него как можно скорее. Ему нужно было остаться наедине с собой и собраться с мыслями.

Итак. Он полностью подчинил своей воле табачника. Правда, только на время. Стоило выпустить медузу из рук, как рантье бросился отстаивать свои доходы. Стало быть, действие ее на людей имеет прямой эффект, но не имеет остаточного. Хорошо это или плохо, рано судить. Сейчас Берта волновало другое – его собственное поведение. То, как стремительно он бросился испытывать возможности медузы, да еще и на милейшем мистере Батлере, было не похоже на него самого. Слишком бесшабашно, слишком... жестоко и необдуманно, словно кто-то толкал его под локоть.

По сердцу пробежал холодок, еще не уверенность, но уже предчувствие беды. Каким-то шестым чувством доктор вдруг ощутил, что добра от неожиданного подарка не будет. Сколько раз он впоследствии клял себя за то, что не избавился от проклятой Медузы в тот же день, пока это еще можно было сделать. Вместо этого Берт решил выспаться и поразмыслить над будущим на свежую голову. Он разделся, лег на кровать и мгновенно уснул.

А с пробуждением его жизнь перевернулась.

Берт обнаружил, что лежит в своей постели полностью одетый. Причем помимо знакомой одежды, на нем был незнакомый черный макинтош. Но что самое ужасное – весь наряд, включая обновку, оказался испачкан засохшей кровью. Чья это кровь и что она делает на его одежде, Берт не имел ни малейшего представления. Как и о том, что произошло.

Стараясь сохранять самообладание, он кое-как избавился от пятен и осторожно поинтересовался у соседей, не заметил ли кто чего-нибудь необычного. Расспросы ни к чему не привели, но попутно выяснилось, что с момента смерти судьи прошло уже целых два дня.

Берт был шокирован. Двухдневная амнезия вкупе с окровавленной одеждой не предвещали ничего хорошего.

Сначала он даже не связал новые странности с медузой, она просто вылетела у него из головы. Еще не имея тому достаточных доказательств, доктор Морт понял: Мясник вернулся. И уже успел натворить бед.

Выйдя на угол, он купил газету и внимательно прочел сводку происшествий. Несколько грабежей, пожар, драка в порту, убийство из ревности – обычные мелочи городской жизни. От сердца отлегло, хотя окончательно расслабляться было рано. Ведь он своими глазами видел кровь!

Еще несколько дней Берт внимательно изучал криминальную хронику в крупнейших газетах, пытаясь выяснить, к какому из описанных происшествий он может иметь касательство. Одновременно он опасался появления на пороге своей квартиры полицейских. Живое воображение рисовало ему ужасы суда, тюремной жизни и прочих наказаний за преступления, о которых он даже не помнил.

За эти дни Берт ни разу не подумал о медузе, болтавшейся в кармане. Мыслями он то и дело возвращался в далекое детство, когда вынужден был делить тело со злобным и кровожадным мальчишкой. Неужели ему опять предстоит пережить все это?

Мясник затаился и больше никак не проявлял себя. Дни шли за днями. Постепенно страх утих. Берт вернулся к практике и внешне его жизнь ничем не отличалась от прежней. Но не было дня, чтобы он не вспомнил о своем страшном «спутнике» и его неведомом преступлении. Друзья и постоянные пациенты заметили, что прежде веселый и общительный доктор, стал хмур и нелюдим.