Текст книги "Диктатор Одессы. Зигзаги судьбы белого генерала"

Автор книги: Максим Ивлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава VI. ОДЕССКАЯ ЧЕХАРДА

В то смутное время Одесса была сумбурным, суматошным городом с беспрерывно менявшимися властями – большевики, германцы, гетмановцы, петлюровские самостийники, белые, французские интервенты. И вся эта «политическая свистопляска» проходила на фоне безудержной спекуляции, грандиозных афер, разнообразного политического подполья и просто уголовного беспредела различных бандитов, во главе с некороноватшм «королем Одессы» Мишкой Япончиком. В Одессе скопилось множество представителей аристократии, политической элиты, промышленников, финансистов, чиновничества и столичной интеллигенции, катившейся волнами, по мере наступления большевизма, из Петербурга в Москву, затем в Киев, а оттуда к берегам Черного моря.

После ухода в конце ноября оккупационных германо-австрийских войск власть в городе удерживалась немногочисленными и слабыми отрядами русских офицеров-добровольцев в количестве около полутора тысяч человек во главе с большим оригиналом генералом В.В. Бискупским [21]21
  Бискупский Василий Викторович (1878—1945) – из потомственных дворян, муж известной певицы Анастасии Вяльцевой. Окончил 2-й кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище. Участник Русско-японской и Первой мировой войны. Командир 1-го лейб-драгунского Московского полка. Орден Св. Георгия 4-й ст. (1916). Генерал-майор (1916). Командующий 3-й кавалерийской дивизией (1917). С 1919 г. в эмиграции в Германии. Глава т.н. Западно-русского правительства в Берлине (июль—сентябрь 1919 г.). Участник Рейхенгалльского монархического съезда (1921). С 1936 г. – начальник Управления по делам русской эмиграции в Германии, генерал от кавалерии. Умер 18.06.1945 г. в Мюнхене.


[Закрыть]. Положение самого Бискупского было довольно щекотливым – формально он был назначен гетманом П.П. Скоропадским командующим 3-м Украинским корпусом. Но сам корпус существовал только на бумаге, а его добровольцы-офицеры не имели никакого желания защищать гетмана и его Украинскую державу и стремились влиться в ряды Добровольческой армии Де-иикина. В то время в Одессе находился начальник местного центра Добровольческой армии адмирал Д.В. Не-шоков к которому и тяготели все эти офицеры. Но сам Истоков, не проявлял большой инициативы и считал, что, согласно указаниям Деникина, в оперативном отношении добровольцы должны подчиняться местному командованию, то есть Бискупскому.

В Одесском порту высадилась сформированная Деникиным в Екатсринодаре польская стрелковая дивизия под командованием генерала Люциана Желиговского, возвращавшаяся на родину. Поляки не имели желания вмешиваться во внутренние русские дела, не разбирались в той запутанной обстановке, что сложилась в городе, и стремились как можно скорее выехать домой. На город со стороны Вознссснска и Жмеринки двигались отряды петлюровского атамана Н.Л. Григорьева, и вскоре ими были взяты Балта, Ананьев, Бирзула. Связь с Киевом была прервана, и консул Энно остался в Одессе. Представители Антанты объявили Одессу, Николаев, Херсон и Крым зоной своих интересов и готовились ввести туда свой экспедиционный корпус. В последних числах ноября на рейде Одессы появились первые суда Антанты – французский линейный корабль «Мирабо» и несколько миноносцев.

3 декабря Энно получил телеграмму от генерала Вертело [22]22
  Бертело (Berthelot) Анри-Маттиас (1861—1931) – французский дивизионный генерал (1914). Окончил Сен-Сирскую военную школу и академию Генерального штаба. Участник Первой мировой войны. Командовал 53-й дивизией и XXXII корпусом под Верденом. В 1916 г. – глава военной миссии в Румынии. После разгрома румынской армии принял активное участие в ее реорганизации. В 1918 г. – командующий 5-й армией в Шампани, затем командующий Дунайской армией. В 1919 г. – командующий войсками Антанты на Юге России. В 1923—1926 гг. – военный губернатор Страсбурга.


[Закрыть]со следующим распоряжением: «Прошу вас передать главарям большевиков, а также Петлюре и Винниченко, что я их делаю лично ответственными за всякое враждебное выступление и всякое стремление нарушить спокойствие в стране...»

Банды Григорьева под «жовто-блакитным» флагом фактически «прошли» ряды войска Бискупского, даже не заметив его присутствия, и 7 декабря вплотную подошли к Одессе. Генерал Бискупский вступил в переговоры с петлюровцами. В городе началась паника. Жители с ужасом представляли себе «прелести» жизни под властью погромно-самостийного атамана. Прибывший в ноябре в Одессу сербский полк отказался вступать в противостояние с Григорьевым, отряды польских легионеров также не хотели собственного уничтожения и заняли нейтралитет. Считавшиеся силами Антанты сербы и поляки заняли зону вокруг порта, чтобы в случае надобности быстро покинуть Одессу.

Минимальное сопротивление григорьевским бандитам еще пытались оказывать только немногочисленные офицерские дружины, у которых не оставалось никаких шансов на жизнь при победе погромного атамана. Офицеры надеялись только на ввод в Одессу французских войск или эвакуацию по морю в случае победы григорьевцев, и тоже начали стягиваться к порту.

В центре города стали вспыхивать перестрелки между польскими легионерами и оставшимися немецкими солдатами. Почувствовав полное ослабление власти, бандиты Мишки Япончика тоже перешли к активным действиям. Была брошена бомба в Русский театр во время спектакля для офицеров, совершены налеты на ряд гостиниц и на остатки немецких частей.

26 ноября (9 декабря) Григорьев предъявил ультиматум о сдаче Одессы. Гришин-Алмазов решил остаться в городе, но уйти в подполье. Петлюровские отряды под командованием И.М. Луценко вступили в Одессу 28 ноября (11 декабря) 1918 года. Они захватили железнодорожную станцию Одесса-Главная, вокзал и весь прилегающий район. Дружины белогвардейцев отошли и заняли зону в районе улиц, примыкающих к порту.

Порядка в городе от этого не прибавилось – окончательно распоясавшиеся бандиты Мишки Япончика и городское отребье штурмом взяли на следующий день Бульварный полицейский участок (Преображенская, 44) и выпустили оттуда 56 уголовных и политических заключенных.

Этого показалось мало, и вскоре разгоряченная толпа бандитов, босяков и рабочих с окраин направилась по Большефонтанской дороге к городской тюрьме. По дороге к ним присоединилась еще толпа налетчиков в несколько сот человек, во главе с самим Мишкой Япончиком, вооруженным до зубов. Скопище осадило тюрьму и, взорвав ворота, ворвалось во двор. Из тюрьмы было выпущено около 700 заключенных. Среди освобожденных были политические – большевики Голубенко, Соболь, Панченко-Трюх, Южный-Горенюк, но основную массу составляли уголовники, в числе которых и опасные убийцы-изуверы. Япончик вызволил из заточения своего отца и младшего брата.

При разгроме тюрьмы была уничтожена канцелярия и все дела преступников. Охрана тюрьмы из 60 человек была буквально растерзана толпой, а начальник тюрьмы, запершийся в сарае, сожжен там заживо.

Новая петлюровская власть при этом продемонстрировала свою полную неспособность, а может быть, и нежелание навести порядок в городе. Это и не удивительно – сами григорьевцы мало чем отличались от бесчинствовавших в городе люмпенов. Хотя к тюрьме в конце концов был выслан петлюровский отряд, который успел пострелять в разбегающихся бандитов.

Характерный портрет типичного григорьевского вояки того времени оставила нам сестра милосердия Мария Нестерович-Берг: «Боже, что за тип! Высоченный, в огромной папахе, в длинной, до полу шубе, с винтовкой за плечами, ручные гранаты, два нагана и нагайка за поясом, в руках попросту дубинка, «украинская булава», – для разбивания голов несчастным жертвам. Пьян, еле на ногах стоит».

Через шесть дней после петлюровцев, 4 (17) декабря, в одесском порту высаживается первый эшелон французских войск – 156-я пехотная дивизия под командованием бригадного генерала Альбера Бориуса. Среди французов было немалое количество колониальных войск (зуавов) – сенегальцев и марокканцев, что затем долго служило предметом шуток одесситов. Они занимают несколько улочек в районе порта и Николаевского (Приморского) бульвара, выставляют посты и объявляют здесь «нейтральную зону», над которой был поднят французский флаг.

Генерал А.С. Лукомский [23]23
  Лукомский Александр Сергеевич (1868—1939) – из дворян. Окончил Петровский Полтавский кадетский корпус, Николаевское инженерное училище и Николаевскую академию Генерального штаба. Участник Первой мировой войны. Генерал-лейтенант (1914). В 1917 г. начальник штаба Верховного главнокомандующего. Орден Св. Георгия 4-й ст. (1917). Участник Корниловского выступления. Начальник штаба Добровольческой армии с декабря 1917 по февраль 1918-го. Помощник главнокомандующего Добровольческой армией (1918). В 1919—1920 гг. Председатель Особого совещания. С 1920 г. в эмиграции в Югославии и Франции. Был помощником великого князя Николая Николаевича. Умер 25.02.1939 г. в Париже.


[Закрыть]писал затем: «французы, предполагали 5/18 декабря вступить в город с музыкой, но вследствие выяснившегося враждебного настроения петлюровцев, занимавших город, было решено первоначально очистить его от них.

Эта задача, под прикрытием огня с французских судов, была выполнена офицерским добровольческим отрядом, под начальством генерал-майора Гришина-Алмазова.

Потери добровольческого отряда исчислялись в 24 офицера убитыми и около 100 ранеными.

7 (20) декабря генерал Бориус, по соглашению с представителем Добровольческой армии, возложил на генерала Гришина-Алмазова обязанности военного губернатора Одессы».

Эти же события очень ярко и интересно описывает и ближайший сподвижник Гришина-Алмазова по Одессе

В.В. Шульгин. Приехав в Одессу, он поселился в «Лондонской», самой фешенебельной гостинице города, рядом с номером консула Энно, и стал непосредственным свидетелем и участником дальнейших событий.

«В Одессе среди русских командных лиц была не то что паника, но полная нерешительность. Выделился среди адмиралов и генералов недавно прибывший сибиряк Гришин-Алмазов. Очень зорко это понял Энно, сказав мне:

– Гришин-Алмазов производит на меня впечатление волевого человека.

Тем более было удивительно, как он это понял, ведь Гришин-Алмазов не говорил по-французски, все переводила будущая жена Энно...

И вот, по приглашению консула Энно, у него в номере состоялось совещание. Были приглашены все эти растерявшиеся русские генералы и адмиралы. В соседней комнате, моей, сидел Гришин-Алмазов, ожидая приглашения.

Энно в нескольких словах изложил присутствующим положение, т.е. анархию, безначалие.

– Cherc amic, traduiscz! {Переведите.)

Присутствовавшие выслушали, склонив голову, но не отвечали.

– Единственный человек, который производит на меня впечатление волевого характера, это генерал Гришин-Алмазов. Cherc amie, traduiscz!

И это выслушали растерявшиеся. Тогда пригласили генерала (он, собственно говоря, был полковником). Фамилия его была Гришин, Алмазов был псевдоним.

Вошел человек, явственно молодой для генерала. Одет он был в грубую солдатскую шинель, но с генеральскими погонами, широкую ему в плечах. Шашка, не сабля, была на нем пропущенная, как полагается, под погон. Он сделал общий поклон присутствующим. Энно предложил ему сесть. И снова повторил в его присутствии то, что говорил раньше.

– Chere amie, traduisez!

Сущность слов Энно состояла в том, что при безвластии в Одессе надо сконцентрировать власть в одних руках, а именно в руках генерала Гришина-Алмазова.

– Chere amie, traduisez!

Генерал Гришин-Алмазов, держа шашку между колен, обвел твердыми глазами «растерявшихся» и спросил:

– А все ли будут мне повиноваться?

«Растерявшиеся» ничего не сказали, но сделали вид, что будут повиноваться.

На этом собрание закончилось. Гришин-Алмазов стал диктатором в Одессе. Я увел его в свой номер. Там он сказал:

– Ну теперь мы посмотрим!

И, схватив кресло, сломал его.

Как я ни был печален, я улыбнулся.

– Александр Македонский был великий человек, но зачем же стулья ломать.

(Это из Гоголя, кажется. В скобках: Гоголь.)

* * *

За несколько дней до того, как Гришин-Алмазов стал диктатором в Одессе, небольшие отряды Добровольческой армии севернее Одессы были разбиты большевиками. Они бежали и в Одесском порту захватили корабль «Саратов» и собирались уходить в Крым. К этим саратовцам явился новоиспеченный диктатор и сказал:

– Я назначен консулом Энно и представителем Деникина в Одессе Шульгиным главным начальником военных отрядов Добровольческой армии. Потрудитесь мне повиноваться.

Тут для меня впервые обозначилась магическая повелительная сила у Гришина-Алмазова. Повелевать – это дар Божий. Саратовцы подчинились. Диктатор в течение нескольких дней учил их, как простых солдат, умению повиноваться. Отшлифовав их таким образом, он бросил их в бой.

Против кото? Против большевиков, украинцев и примыкавших к ним, которые захватили Одессу, и в частности, «французскую зону», примыкавшую к гостинице, где жил консул Энно.

Саратовцы дрались прекрасно, но были малочисленны. К концу дня Гришин-Алмазов пришел ко мне:

– Формально мы победили, но потери есть. Если мы продержимся ночь, за завтрашний день я ручаюсь.

В это время явился адъютант Гришина-Алмазова, который был при нем неотлучно, кроме времени, когда сидел на гауптвахте.

– Ваше превосходительство, там один офицер, очень взволнованный, добивается увидеть вас немедленно.

– Просите.

Вошел офицер действительно совершенно, как у нас говорят, «расхристочениый». Он махал руками в воздухе, поддерживая «расхристанные» слова.

– Ваше превосходительство! Мы окружены со всех сторон. Противник дал нам для сдачи 10 минут.

Гришин-Алмазов холодно смотрел на взволнованного офицера. И сказал спокойно:

– Отчего вы так волнуетесь, поручик?

И вслед за этим загремел:

– Что это, доклад или истерика? Потрудитесь прийти в себя!

Это подействовало. Руки и ноги поручика успокоились, и он повторил уже без истерики то, что сказал раньше.

И Гришин-Алмазов успокоился и сказал:

– Вы говорите, что окружены со всех сторон. Но как же вы прорвались? Вот что. Возвращайтесь к пославшему вас полковнику и скажите вашему начальнику: «Генерал Гришин-Алмазов, выслушав, что противник дал вам для сдачи 10 минут, приказал: дать противнику для сдачи 5 минут».

– Ваше превосходительство!

– Ступайте.

Поручик повернулся по-военному и пошел.

Я повторил вроде поручика:

– И что вы делаете, Алексей Николаевич?

Он ответил:

– Другого я ничего не мог сделать. У меня нет ни одного человека в резерве, кроме моего адъютанта. Я послал им порцию дерзости. Я хорошо изучил психику гражданской войны. «Дерзким» Бог помогает.

После некоторой паузы он повторил:

– Формально мы победили, если мы продержимся ночь, за утро я ручаюсь. А теперь пишите.

– Что?

– Приказ № 1.

– И что писать в этом приказе?

– Я поставил себя в полное подчинение генералу Деникину. Я умею не только приказывать, но и повиноваться. Пишите так, как написал бы Деникин, если бы он был здесь. Заявляю вам, что отныне вы моя «Деникинская совесть». Ухожу, чтобы вам не мешать.

Он ушел, я стал писать приказ № 1. Не думаю, чтобы Деникин так написал. Приказы того времени и в таких обстоятельствах обыкновенно начинались словами: «запрещается». Я, ощутив в себе тоже какую-то порцию дерзости, написал: «разрешается». Разрешается ходить по улицам днем и ночью. Когда возвратившийся Гришин-Алмазов прочел это, он посмотрел на меня вопросительно. Я сказал: «Это звучит гордо». Но ни один разумный человек не будет гулять по Одессе ночью – убьют и ограбят.

– Ну хорошо, дальше.

– Разрешается днем устраивать общественные собрания, где будут обсуждаться гражданами все важные дела, но в закрытых помещениях. Публичные митинга запрещены.

Гришин-Алмазов сказал:

– Наконец вы что-то запретили.

– Дальше опять будет либеральная политика. «Печать свободна».

– Да они Бог знает что будут писать.

– Не будут. Будут бояться. Назначьте несколько дельных офицеров в качестве необязательных цензоров. И они будут очень рады. (Надо отметить, что у генерала Гришина-Алмазова уже был опыт работы с военной цензурой. Еще в августе 1918 года он занимался подготовкой Временных правил о специальной военной цензуре и специальном военном почтово-телеграфном контроле для Сибирского правительства в Омске. —М.И.)

В это время обсуждение приказа № 1 было прервано. Явился адъютант Гришина-Алмазова.

– Разрешите доложить.

– Докладывайте.

– По телефону звонят, что противник, которому было дано 5 минут для сдачи, сдался.

Надо было увидеть лицо адъютанта. Он смотрел на своего генерала, как на чудо. И в нем действительно было что-то чудесное. Он сказал радостно, но спокойно:

– Я хорошо изучил психику гражданской войны.

***

Фактически французская интервенция на Юге России началась. В одесский порт прибыли французские суда с небольшим числом французской пехоты. Во главе их стоял французский генерал Бориус. Они познакомились в моем присутствии. Я представил Бориусу Гришина-Алмазова, который сказал, кажется, по поводу украин-ствующих: «Ваши друзья – наши друзья. Но мы драться не будем».

На это Гришин-Алмазов ответил:

– На это мы и не рассчитываем. Драться будем мы.

Бориус спросил:

– А что вам нужно от меня?

– Несколько офицеров-французов.

– Зачем?

– Затем, чтобы они были свидетелями того, как мы будем драться.

Бориус очень обрадовался.

– Назначаю вас военным губернатором Одессы.

Генерал Бориус потребовал от петлюровцев, чтобы они очистили город. Получив отказ, он полностью доверился Гришину-Алмазову и его добровольцам. Французы оказали белым только огневую поддержку со своей эскадры. Уличные бои в городе шли в центре, районе вокзала, районе Нового рынка и Нежинской улицы.

В итоге инициатива Гришина увенчалась полным успехом. Через сутки, 5/18 декабря, город был полностью взят под контроль добровольцами, над Одессой был поднят трехцветный русский флаг, а петлюровцы отошли к северу и встали полукольцом вокруг города. Интересно, что в этот же день, пользуясь беспорядками и перестрелками в городе, одесские бандиты ограбили местное казначейство на сумму в миллион рублей.

Бориус был очень рад, что при занятии Одессы не была пролита французская кровь, и с тех пор стал полностью доверяться во всех делах новоиспеченному «диктатору Одессы».

Радуясь приходу французов и освобождению города от петлюровцев, одесские газеты запестрели приветствиями на русском и французском языках «дорогим друзьям и союзникам» и лозунгами «Да здравствует единая Россия!». Разразился приветственной статьей в «Одесском Листке» участник Ясского совещания, лидер кадетов П.Н. Милюков. Иван Бунин, проживавший тогда в Одессе, тоже написал специальное стихотворение по этому поводу:

22 декабря 1918 г.

И боль и стыд и радость. Он идет

Великий день, – опять, опять варягу

Вручает обезумевший народ

Свою судьбу и темную отвагу.

Да будет так. Привет тебе, варяг.

Во имя человечности и Бога,

Сорви с кровавой бойни наглый стяг,

Смири скота, низвергни демагога.

Довольно слез, что исторгал злодей

Под этим стягом «равенства и счастья»!

Довольно площадных вождей

И мнимого народовластья!

9 (22) декабря в Преображенском кафедральном соборе отпели офицеров и солдат, павших в боях с петлюровцами, и с воинскими почестями похоронили на Военном кладбище.

Гришин-Алмазов, в официальном донесении на имя Деникина, красочно описал сложившуюся обстановку в городе, заверил его, что «нигде и пи при каких обстоятельствах не будет проводить политики иной, кроме указанной в директивах», и попросил утвердить его в должности военного губернатора Одессы и прилежащего района. Деникин вскоре утвердил его и приказал произвести гам призыв офицеров и двух возрастных классов, «руководствуясь условиями местной обстановки».

Дел же у «диктатора», как и в бытность его управляющим Военным министерством ВСП, было невпроворот... Необходимо было налаживать гражданскую жизнь в Одессе, выбрать вместе с Шульгиным ответственных лиц для занятая министерских должностей в создаваемом одесском «правительстве», покончить с бандитизмом и уголовщиной на улицах города и, самое главное, необходимо было немедленно занять уезды, прилегающие к городу, выйти на стратегический простор и начать наступление на Херсон, Николаев и другие южные части Новороссии, прилегающие к Черному морю. Между тем генерал Бориус, получив приказание от своего высшего командования занять лишь Одессу, категорически отказался развертывать дальнейшее наступление и запретил выполнять эту операцию добровольческим частям.

Одесса между тем задыхалась в кольце блокады. Власть Гришина распространялась лишь на город, а уже ближайшие деревни были заняты петлюровскими отрядами. В их руках было даже начало городского водопровода. В городе остро ощущался недостаток продовольствия и фуража, цены неимоверно росли, и это вызывало недовольство населения белыми и французскими интервентами. Гришин понимал, что ликвидировать продовольственный кризис возможно, только заняв прилегающие уезды, богатые хлебом и являвшиеся ближайшим рынком Одессы, и открыв железнодорожное сообщение с Румынией, где оставались большие запасы русского имущества бывшего Румынского фронта. К январю 1919 года он располагал силами в количестве 1600 штыков, 56 сабель при 10 орудиях. Французский гарнизон состоял из бригады пехоты с артиллерией и техническими частями и конного полка. Этих сил было вполне достаточно для расширения зоны, учитывая крайне низкое моральное состояние петлюровских отрядов и их постепенное разложение. Определенные надежды были и на остававшиеся еще в Николаеве немецкие войска в количестве 25 тысяч человек, блокированные в городе и окончательно затравленные петлюровцами.

Связь между Екатеринодаром, Новороссийском и Одессой была очень плохая, донесения и распоряжения из деникинской ставки приходили с большим опозданием. Деникинское командование питалось различными слухами о происходящем в Одессе, в частности, о стремлении образовать там какое-то особое «правительство» для юго-западной России. Волновала и позиция французского командования в Одессе. Чтобы разобраться на месте во всех этих вопросах, 15/28 декабря Деникиным был командирован в Одессу генерал-лейтенант Александр Сергеевич Лукомский, помощник главнокомандующего Добровольческой армией.

Вот, что писал затем Лукомский:

«В Одессе я нашел обстановку крайне сложной.

Генерал Бориус мне сказал, что в ближайшем будущем ожидается прибытие в Одессу генерала Д’Ансельма, который примет командование над всеми союзническими войсками, направляемыми на юг России; что он, конечно, будет иметь исчерпывающую директиву и что тогда будут устранены все недоразумения.

Ясно было, что до приезда генерала Д’Ансельма совершенно бесполезно убеждать генерала Бориуса изменить характер его действий, ибо он точно руководствуется полученной им инструкцией.

Во внутренние дела по управлению в Одессе и в распоряжения о мобилизации в городе Одессе генерал Бориус не вмешивался, предоставляя генералу Гришину-Алмазову полную самостоятельность.

Но из слов генерала Бориуса я понял, что представители различных общественных групп, находившихся в Одессе, очень недовольны полным подчинением русской администрации в Одессе генералу Деникину и состоящему при нем Особому совещанию и неоднократно ему заявляли, что власть в Одессе необходимо построить на автономных началах, так как управлят ь всем из Екате-ринодара невозможно.

Из доклада генерала Гришина-Алмазова я узнал, что он вследствие постоянного перерыва сообщений с Новороссийском и необходимости наладить в Одессе правительственный аппарат образовал при себе особый орган для разрешения возникающих вопросов в составе отделов: гражданской части, торговли и промышленности, морского, юстиции, народного просвещения, путей сообщения, финансов, продовольствия и контроля.

Из дальнейшего доклада ясно выяснилось, что и генерал Гришин-Алмазов полагает необходимым, основываясь на мнении представителей общественных кругов и различных организаций, иметь в Одессе особое автономное правительство, которое должно руководствоваться лишь общими директивами от генерала Деникина.

Мотивами для такого предположения Гришин-Алмазов выставил: отсутствие должной связи с правительством (Особым совещанием) генерала Деникина; совершенно исключительное значение Одессы в торгово-промышленном отношении и в отношении правильного направления деятельности морского транспорта через правления пароходных обществ, которые все сосредоточены в Одессе; исключительное значение Одессы в смысле установления товарообмена с заграницей; особое значение Юго-Западного края, который, но мере освобождения от большевиков, будет тяготеть к Одессе, и, наконец, необходимость представителю главнокомандующего самому иметь право распоряжаться распределением денежных ассигнований, пользуясь имевшейся в Одессе экспедицией заготовления денежных знаков, так как опять-таки при отсутствии связи с Новороссийском и Екатеринодаром не будет никакой возможности своевременно испрашивать необходимые кредиты.

Затем генерал Гришин-Алмазов указал еще на то, что местные условия в Одессе и на юго-западе России настолько отличны от района действия Добровольческой армии на Северном Кавказе, что решать вопросы, относящиеся до Новороссии, в Екатеринодаре вряд ли будет возможно, – вследствие невозможности своевременно знать в Екатеринодаре о том, что делается в Одессе.

Я, соглашаясь с трудностью решать все вопросы, касающиеся Одессы и Юго-Западного края из Екатеринодара, категорически отверг допустимость образования в Одессе какого-то автономного правительства, которое своими мероприятиями могло бы совершенно разойтись с тем направлением основных вопросов, которое будет проводиться генералом Деникиным через состоящее при нем Особое совещание.

Я указал, что вопрос должен был быть разрешен так: действующее при Гришине-Алмазове совещание должно быть сохранено, но исключительно в качестве совещательного органа, без правительственных функций, кои принадлежат лишь самому Гришину-Алмазову в пределах предоставленных ему полномочий.

Для неотложных и непредвиденных расходов он должен испрашивать достаточный кредит.

В случаях неотложной необходимости или перерыва связи с Новороссийском и Екатеринодаром он должен самостоятельно принимать решения, донося немедленно генералу Деникину.

Это решение, ставшее, конечно, сейчас же известным в Одессе и впоследствии (1/14 января 1919 г.) подтвержденное телеграммой генерала Деникина, не удовлетворило многих из общественных деятелей, некоторые политические организации, пароходные общества и торгово-промышленные круги».

Среди этих «неудовлетворенных» и ставших в оппозицию к военному губернатору организаций, в первую очередь был Совет государственного объединения, чьи представители принимали активное участие в совещании в Яссах. В те дни, когда решался вопрос об одесской власти и шли перестрелки на улицах города, бюро Совета укрылось в Крыму, теперь же, возвратившись в Одессу, они стали ставить вопрос перед французским командованием о своем участии во власти и попутно требовать у Гришина-Алмазова субсидий на свою работу в Одессе и за границей (эти субсидии, кстати, исчислялись в десятки миллионов рублей). Член бюро Совета государственного объединения М.С. Маргулиес [24]24
  Маргулиес Мануил Сергеевич (1868—1939) – адвокат, присяжный поверенный, видный масон. Окончил юридический факультет Новороссийского университета (1887) и медицинский факультет в Париже (1897). Член партии конституционных демократов (КД). Гласный Петроградской городской думы. Участник Ясского совещания. После отъезда из Одессы в 1919 г. был министром торговли и снабжения в Северо-Западном правительстве при генерале Н.Н. Юдениче. В эмиграции во Франции. Автор воспоминаний «Год интервенции» (Берлин, 1923).


[Закрыть]с князем М. А. Куракиным побывали в декабре в Бухаресте, где заявили французам о желательности образования в Одессе Юго-Западного правительства, сперва хотя бы в форме совета при французском командовании. Свои претензии к губернатору были и у «Национального центра», Союза возрождения России, Совета земств и городов Юга России. Все они проводили бесконечные заседания, ставили вопросы о созыве Государственного совещания в Одессе, замене губернатора-диктатора директорией из трех лиц, лезли со своими предложениями «от лица общественности» к французским генералам и т.д.

Шульгин вспоминал об этом, в своем стиле: «Этого было достаточно для моего личного «зигзага». По времени он обозначился в начале 1919 года, когда я мог наблюдать в Одессе еврейскую работу против Добровольческой армии, персонифицировавшейся в лице талантливого генерала Гришина-Алмазова. При нем я был, так сказать, на ролях «действительного тайного (и явного) советника». Это было, как известно, во время французской интервенции. Разложение пришедшей в Одессу французской армии было сделано в значительной мере антибелым жужжанием Одессы-мамы. А ведь никаких погромов еще тогда не было».

Свою лепту добавляли и другие партии и группы – от монархистов и оставшихся не у дел бывших деятелей гетманского режима до законспирированных украинских организаций. Причем все эти организации, как и положено в столь необыкновенное время, имели свои контрразведки, разведки или осведомительные органы. Если к этому добавить, что все эти контрразведки иногда работали одновременно на нескольких хозяев (М.С. Маргулисс свидетельствовал, что одна и та же контрразведка обслуживала и немцев и Украинскую народную громаду, а другая работала одновременно на французов, на Гришина-Алмазова и, за особую плату, делилась сведениями с Советом государственного объединения), то получается очень яркая картина различных влияний, интриг, происков и подковерной борьбы за власть в одном отдельно взятом городе.