Текст книги "Плач серого неба (СИ)"

Автор книги: Максим Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 14, в которой выясняется, что прогресс не всем по душе, а семена убеждения ложатся в плодородную почву

Женщина плакала навзрыд, и это здорово мешало доктору хлопотать над безобразным кровоподтеком, расплывшимся по всей ее скуле. Пол-оборота назад такой же бедой оказался нервический тремор, который никак не давал наложить шину на сломанную в двух местах руку несчастной.

Но доктор не роптал.

– Не волнуйтесь, госпожа. Уже не о чем. Немножко заживет – и красота не пострадает. Вот и все. Примочку прошу не снимать до завтрашнего утра. Сейчас легкое прогревание… – между пальцев его возник язычок пламени. Рука мгновенно заледенела, когда тепло тела стремительно выхлестнулось из пальцев, сосредоточилось в воздухе и воспламенилось. Женщина застыла, не дыша, скосив непострадавший глаз на быстро засыхавшую квадратную нашлепку. Плач прекратился.

– Руку держите в покое, а будете принимать ванну – не мочите. Через неделю снова приходите, будем снимать шину. Лицо уже начало заживать, но повязку, повторяю, до утра не снимайте. А то, чего доброго, останется рубец. И впредь не нужно слепо доверять жизнь этим новомодным штучкам.

– С-спасибо, доктор. Спасибо вам большое. Но вы же знаете Кассара, он такой… современный.

– Вот она, ваша современность, – доктор кивнул на белый кокон ниже локтя пациентки, – хороший извозчик всяко надежнее. И безопаснее.

– Он хотел как лучше, – женщина снова всхлипнула, – хотел показать всем, что может себе позволить… – слезинка скользнула от уголка глаза до самых губ, – хотел, чтобы мы перестали завидовать соседям.

– Зависть – ужасающее чувство. Намекните супругу, что избавляться от нее стоит не за счет технических приспособлений, которыми он, чего греха таить, не умеет пользоваться. Самый простой и ничуть не накладный способ избавиться от зависти – прогнать подальше одушевленных, что ставят вещи во главе угла. Поверьте, вы оба богаты тем, что есть друг у друга.

– Доктор, вы замечательный! Я никогда, честно, никогда не позволю ему снова купить этого монстра! И… И вы правы! Он уделял ему столько внимания, что честное слово, я стала лишней! А теперь… совершенно верно, я сделаю все, чтобы он и не вспоминал о паромобилях.

– Надеюсь, когда он придет в себя, то будет рассуждать так же здраво, – улыбнулся доктор снизу вверх. Ее решительность была немного комична, но все же приятна, а порыв он всецело одобрял.

Молчаливый слуга подал хозяйке плащ, и кабинет опустел.

Доктор погасил светильник, покрепче закрыл глаза и глубоко вздохнул, расслабляясь. Еще одна душа получила пищу для размышлений. Он давно недоумевал, с чего мир обуяла такая тяга к новым технологиям? Польза от них весьма сомнительна, а вред – очевиден. Сколько жертв дорожных катастроф поступало к нему – не просматривай он регулярно приемный журнал, немудрено было сбиться со счета.

Ольт подошел к окну и отодвинул тяжелую бархатную штору.

Ненавистные бездушные чудища, порождения извращенных умов Боргнафельда, заполонили все и продолжали набиваться в город, как сельди в бочку. Очередной экземпляр, самодовольно поблескивая в свете фонарей, рыгал дымными клубами в сырой вечерний воздух, и оконное стекло звенело от его грохота. Доктор гадливо поморщился. С заводами и фабриками все было понятно. Мир быстро восстанавливался после Раскола, природа стремительно гнала одушевленных обратно в опустевшие три века назад земли, и пробраться туда на ручном труде было бы непросто. Но время шло, гасло бурление душ, и в какой-то момент оказалось, что стремление к возрождению перетекло в страсть к уюту и комфорту. Архипелаг был забыт – одушевленные жадно закапывались в пустые блага и роскошь.

В прихожей звякнул колокольчик, и доктор вспомнил, что забыл запереть дверь. О половик зашаркали ноги – поздние визитеры были не чужды приличий и, похоже, не торопились. Молчание и размеренное дыхание – пожалуй, они и вовсе не были больны. Он вдруг вспомнил, что погасил свет. Что если это грабители, которые думают, что хозяева просто не заперли дверь офиса? Учтивые грабители, которые вытирают ноги… Он вспомнил давний совет своей незаменимой компаньонки, медсестры Пенрис, нанять охранника. На мгновение, протянувшееся от этой мысли до появления таинственных посетителей, он успел пожалеть, что не прислушался к здравой идее.

Но внешность визитеров поставила его в тупик. Их можно было принять за кого угодно, только не за грабителей. Первым шел высокий и поджарый ящер, обвитый вместо одежды десятком широких кожаных ремней, на одном из которых висели длинные ножны, закупоренные затейливо украшенной рукоятью. Доктор провел по нему взглядом снизу доверху и вздрогнул. Глаза рептилии, необычно большие, бледно мерцали в полумраке кабинета.

Тихое покашливание второго визитера отвлекло доктора от жутковатого зрелища. И его глаза немедленно заплутали меж бесчисленных кос снежно-белой бороды. Лишь добравшись до кончиков завитых ровными кольцами усов, он сумел сосредоточиться на лице гостя – пожилого альва, весь вид которого говорил о достоинстве и элегантности. Глубокие глаза полнились недюжинным интеллектом, и хотя доктор не привык доверять первому впечатлению, он заранее зауважал позднего визитера. Фраза «простите, я не принимаю» умерла у корня языка. Вместо нее родилось «Добрый вечер. Чем могу быть полезен?»

– Можете, – ласково улыбнулся альв. – Вы можете быть очень полезны, доктор.

И эта открытая, полная теплого дружества улыбка неожиданно подействовала. Подернулись темным маревом годы одиночества, и тонким, но таким осязаемым лучиком забрезжило впереди утешение. Обида на весь мир отступила пред светом доброй души, и доктор понял, что готов целиком и полностью довериться незнакомцу, который сделал неприметный рабочий вечер уютным и спокойным.

– Позвольте предложить вам кресла. Вам, и вашему…

– Другу и соратнику, – добродушно усмехнулся альв, – а мне позвольте представить вас друг другу. Сиах, вечный защитник рассеянного старика от сонмищ пустопорожних дум, которые то и дело застилают мир перед носом, а оглянуться за спину мешают и того сильнее. Уже несколько раз он спасал мое имущество, и чуть больше – жизнь. Этот город чересчур негостеприимен. Как, впрочем, и весь погрязший в Хаосе мир. Благодарю, я, пожалуй, присяду. А вот мой друг постоит. Он не любит сидеть, знаете ли. Для их народа есть два положения тела – на ногах и лежа. Но он редко спит. Кстати, если вы вдруг пожелаете предложить нам чаю, он, уверен, так же не станет вас обременять. Верно, Сиах?

Коротко, едва заметно, ящер кивнул. Глаза его быстро моргнули – будто погасли на миг два больших светильника. По спине Ольта пробежали мурашки – пробежали и тут же забылись.

– Что же я! Ну конечно, если вы не против, я действительно поставлю чайник.

– Ни в коей мере, друг мой. С удовольствием выпью чашечку.

Доктор сорвался с места. В его голове творилось странное: он никогда раньше не видел этих двоих и прекрасно осознавал это, но в то же время не мог избавиться от ощущения, что знаком с ними целую вечность. Его переполняла симпатия к этому достойному старику, хотелось… нет, не услужить, но позаботиться о старом друге. «Никто, думал он, никто до сих пор не говорил со мной так. Учтиво, на равных, никакой снисходительности, никаких взглядов сверху вниз… Никаких истерик, никаких…» Перечисляя отсутствующие у гостя недостатки, доктор все четче понимал, что вот так, внезапно и даже несколько нелепо, в жизнь вошел настоящий друг. Друг, которого у него не было никогда. И душа половинчика ликовала.

Чайник выдохнул первый робкий клуб пара. Не мутно-серого месива, что сочилось из дребезжащих чрев стальных уродов за окном, но чистого водяного пара, который, вкупе с чайником, легко превращает вязкое уныние в дремотный комфорт. Облачко вытянулось в струйку, чайник заворчал, и доктор наполнил заварочную кружку.

– Извините, что так, но я редко принимаю гостей… здесь, – ему стало неловко. Он редко принимал гостей даже у себя дома – приглашать было некого. Иногда забегала сестра Пенрис, но то были скорее деловые визиты – она забирала необходимые медикаменты, и даже захоти он предложить ей чаю, то попросту бы не успел. О домовладелице и говорить было нечего. В душе снова зашевелилась старая злость. На пациентов, знакомых, коллег, даже на эту глупую медсестру, – за то, что все они бездумно отдались хаотическому ритму проклятого Вимсберга. Погрузились в него с головой и уже не могут остановиться, оглянуться, увидеть тех, кому не нужна бешеная скорость жизни. Но господин, пришедший тем вечером, был другим. Ярость мгновенно утихла. Да, этот одушевленный – такой же, как он сам. Он не станет торопиться, не сдастся водовороту и останется на плаву. И уж подавно он не полезет в мерзкое чрево порождения технологии. Он мельком глянул в окно. Большая, крытая темным повозка стояла прямо под окнами клиники. Уж не гостю ли она принадлежала? Должно быть, именно ему. Достойный экипаж для столь представительного альва.

– …меньше всего склонен обижаться, это на отсутствие гостеприимства с вашей стороны. – Оказывается, из-за своих раздумий он пропустил часть фразы нового друга. Доктор ощутил мимолетный укол стыда за невнимательность, – не вздумайте себя укорять, я редко встречал столь же радушных хозяев! – стыд испарился и пришла радость. Новый друг, – он уже не мог думать о госте иначе, – был доволен.

– Вам с сахаром, или без?

– Две ложки, пожалуйста.

– Молока? – только бы эта корова Пенрис не забрала последнее!

– Нет, спасибо, просто крепкий, сладкий чай. О, да, восхитительно. Поистине превосходно. Вы позволите?.. – альв достал из внутреннего кармана плаща кисет и трубку.

– Да, конечно! – доктор пошарил на столе, но вспомнил, что в клинике не разрешалось курить. Ольт вскочил, подбежал к окну и распахнул его настежь. В комнату ворвался ветер, а с ним несколько капель дождя и звуки вечернего Вимсберга. От назревшего и стихшего рычания паромобиля доктор привычно поморщился, и от гостя это не укрылось.

– Они раздражают вас, не так ли?

– Вы даже не представляете, насколько.

– Почему же, друг мой, отлично представляю. Мне не меньше вашего ненавистны железные идолы, которым сейчас поклоняются и стар, и млад. Как хитро нас провели, не так ли?

Он ушам своим не верил. Старый альв будто выхватывал слова из его собственной истерзанной души, и она на глазах разглаживалась и заживала, наполняясь восторгом и легким испугом.

– Я… Вы… Вы действительно так считаете?

– О да, доктор! Ведь мы думали, что победили Хаос. Что за наивность? Хаос – он все так же вокруг нас!

– Да… Да! – испуг исчез, а восторг креп с каждым мигом, – о, как же вы правы! Мы променяли мир на механического монстра, мы…

– …поклоняемся ему и приносим жертвы. Часто – кровавые, – альв скрипнул зубами, – вы, как доктор, должны особенно хорошо это понимать.

– Я понимаю! Вы так правы. Хаос здесь, он по-прежнему в наших душах!

– Именно так, друг мой, именно так. Мы позволяем им безнаказанно творить зло, тратить бесценные ресурсы… на что?

– На собственное обогащение и процветание! Они облегчают себе жизнь, строят маленькие мирки, а о настоящем мире не думают. Это ужасно! – он упивался восхитительным взаимопониманием. О, как ему не хватало возможности так, запросто, поговорить с кем-то о своих переживаниях.

– Они ловко обманули нас всех: объявили повсеместную силу запретной. Назвали Хаосом ее, и искусно скрыли настоящий Хаос внутри нас. Удивительно ли, что все нутро нынешних одушевленных изъедено чем-то худшим, чем сама скверна? Посмотрите на Сиаха! Племя отвергло его только потому, что бедняга от них отличался. Даже хладнокровные южане смотрят не внутрь, а наружу! Взгляните же, – он ткнул пальцем в невозмутимо подпиравшего стену ящера, – его преступление заключалось в том, что он вырос не таким как все! И так повсюду!

– А надежды на спасение с каждым днем все меньше, – ладонь Ольта потянулась к губам, смахнуть случайные хлопья пены, но замерла на полдороги, когда из глубины естества изверглись новые слова, – а ведь мы все еще можем спасти себя!

– Как же, друг мой?

– Взять эту силу! Воспользоваться ей! Употребить во благо всех одушевленных!

– Великолепно, доктор! Смело и поистине мудро. Вы готовы пойти всем наперекор?

– Я? Я давно готов. Знать бы, где найти эту силу! Как ей овладеть! Ух, сколько болезней можно было бы вылечить! Сколько жизней спасти! Я показал бы миру его неправоту. Продемонстрировал бы всю глубину его заблуждений! Вывел бы на чистую воду тех, кто не дает нам дышать и жиреет на наших страданиях. Но… – внезапно плечи его поникли.

– Что же вы хотели сказать? – глаза альва полыхали азартом, – говорите же, доктор, ну?!

– Я не могу! Я не знаю, – по маленькой щеке рассерженно пробежала одинокая слеза, – понятия не имею, как! Я – маг огня, но что с того? Я исцеляю одушевленных, но благодарить за это нужно устаревшие лекарства. Моя собственная сила ничтожна и бесполезна! – он не сдержался и судорожно всхлипнул.

– Вы не правы, друг мой, – старик откинулся на спинку кресла. В побелевшие от напряжения костяшки пальцев вернулась зелень, когда они отпустили подлокотники и расслабились. – Есть нечто стократ важнее, чем сила вашей магии, ваших рук, ног, мозгов – ваша страсть, сила духа! А я вижу: ее с лихвой хватит для осуществления мечты, да не одной! И не тревожьтесь, как это сделать. – Его лицо, не в силах удержать спокойствие, вспыхнуло яростным торжеством. – Я непременно вам помогу.

– Вы? Но как? И… Правда?! Только скажите! Отдам все, что имею! Вы научите меня пользоваться этой силой?!

– А как же, – голос альва вновь стал спокойным и дружелюбным, – такой подарок я вам сделаю, будьте покойны. К тому же, это совсем нетрудно. Способ придуман давно, но есть одна заковыка – чтобы эта сила проснулась в одушевленном, он должен желать ее всеми силами, но не для себя. Ради других. Признаться, до встречи с вами я и не надеялся найти кого-то столь же одержимого всеобщим счастьем. А поди ж ты. Ключ к невиданной мощи, мой дорогой доктор, – бескорыстие, а его у вас – хоть отбавляй. Осталось только расчистить русло, в которое мы направим эту мощь.

– Когда? Я на все… Любую…

– Терпение, дружище. Мы встретимся вновь. И вернемся к разговору, ведь теперь я уверен, что вас послала мне сама судьба. Благодаря вам, друг мой, у мира снова есть надежда, и сердце мое исполнено радости.

– Вы… Вы святой! – вскричал доктор, – вы действительно святой!

– О нет, друг мой. Я такой же, как вы. Мы вообще с вами очень похожи, не находите? Наши устремления, наша страсть, скорбь – едины. Вместе мы расплавим мир и придадим ему единственно правильную форму. Вот только маленький нюанс… От вас кое-что потребуется.

– Только скажите! Все что вам будет угодно!

– Не мне, доктор, что вы такое говорите?

– Простите, – стыд немедленно придавил половинчика к земле. «Да что ты будешь делать?» Ольт покраснел.

– Не извиняйтесь, дружище, право, не стоит, – каждая морщинка улыбающихся глаз альва заполнилась теплом, – мы всего лишь мирские души, нас одолевают слабости, мы ошибаемся – но меняем мир лишь тогда, когда боремся с собственными недостатками.

– О, да! Клянусь, я сделаю все, чтобы стать таким же, как вы.

– Ни в коем случае. Оставайтесь собой, доктор. Таким, какой вы есть. В такого вас мы верим. До свидания же, друг мой. До скорого свидания.

– До свидания! Я буду ждать. Но молю, скажите, когда же мы снова встретимся?

– Скоро, доктор. Уже очень скоро. Ждите вестей.

Глава 15, в которой я размышляю о вреде курения, но сталкиваюсь с угрозой иного характера

Первые часы ночи – самое практичное время для частного детектива. Мысли о постели крадучись подбираются к головам уважаемых одушевленных, и те, для пущей крепости сна, спешат поскорее закончить деликатные дела. В это же время из вонючих и сырых недр города на свет зажигаемых фонарей выползают те, из чьих хитрых глаз и кривых ухмылок знающий сыщик выманит сведений больше, чем из любого дневного информатора. Ну разве не удачное время для поиска бродяг и попрошаек?

Натянув шляпу по самые брови, я, отбросив попытки сохранить достоинство, продирался сквозь косые струи дождя по ярко освещенной улице. Любой случайный полицейский вполне мог бы арестовать меня за, скажем, чрезмерно таинственный вид, но представителей трогательного недоразумения, которое в Вимсберге называлось законом, поблизости не наблюдалось. Шипение газа и шорох дождевых капель сплетались в уникальный шум, который при всем желании не давал мне почувствовать себя одиноко. Стоило закрыть глаза – и казалось, будто я в самом центре оживленного народного гуляния, но веселятся вокруг исключительно ящеры.

В такое время извозчики стараются держаться ближе к центру, где вовсю оживает город, к кабакам, откуда уже кое-кого выносят, да к светлым местам – и желательно с навесом. Поэтому, хотя в немалой степени и из-за жадности, повозку я искать не стал. Все равно пешим ходом до Северных Ворот было не больше полуоборота пути.

В окнах «Любимицы судеб» не горел свет, дверь была заперта, и вся жизнерадостность трактира, обычно катившая от него широкими, почти зримыми волнами, словно испарилась. И пусть в иное время я непременно заинтересовался бы странностями любимого заведения, в тот момент меня заботило совсем другое. Я вдруг осознал, какую глупость совершил. С чего бы бродяге двое суток сидеть под дождем и ждать человека, который недвусмысленно послал его подальше? Это вредно не столько для крепкого здоровья попрошайки (а живучести в этом сброде побольше, чем у тараканов), сколь для его доходов – сидеть среди ночи у закрытого трактира, возле городских ворот, за которые никого не выпускают? Да уж. Энтузиазм меня подвел. Несколько сегментов я изобретал тихие, сдержанные проклятия и даже пару раз сплюнул в бурлящую воду, но это оказалось ожидаемо бесполезно. Зато я выпустил пар и вспомнил о дыме. Под навесом у входа в «Любимицу» я нашарил в кармане сигареты и с чувством закурил. Не знаю, кто придумал врать, будто сигареты успокаивают. Видимо, фабриканты. Четыре из последних пяти лет я убил на бесплодную борьбу с дурацкой привычкой, которая начала тяготить уже через несколько месяцев после старта. Но без толку. Травяная зараза, поселившись в легких, не собиралась отпускать пойманную и аккуратно спеленатую жертву. К тому времени я выдерживал без курева самое большое неделю, но за это время успевал достать и себя, и всех, с кем сталкивался, – по работе и нет.

Помнится, одну из моих немногочисленных пассий, альвини Лорес, такие метания здорово злили. «Брокк, заявила однажды она, заполнив глазищами все обозримое пространство, если хочешь курить, – кури. А не охота травиться – кури хорошие сигареты. Вот и все. А сейчас прекрати жалеть себя и иди сюда». И несмотря на то, что всех ожиданий незаконнорожденной дочери миррионского мануфактурщика я в ту ночь так и не оправдал, совет мне понравился. Довольно быстро я научился обходиться парой-тройкой пачек «Красного лейтенанта» целую неделю.

Фильтр затлел и обжег пальцы. Я с досадой отбросил окурок, проследил его последний путь и предсмертную вспышку, а потом получил страшный удар в плечо и растянулся в луже, прямо под вывеской «Любимицы Судеб». Стало больно и очень обидно.

Тот, кто мне врезал, стоял спиной к фонарю, и в легком газовом ореоле я видел лишь могучий безликий силуэт. Он мог быть орком, мог – человеком или даже высоким альвом. Но такой удар сделал бы честь даже эггру – все, что я мог, это беспомощно разевать рот и судорожно всасывать воздух в обмякшие от боли легкие. И когда те, вроде бы, встрепенулись, громила приблизился ко мне и преспокойно пнул в ребра. Было безумно больно, зато вернулось дыхание. Я немедленно застонал. Таинственный незнакомец, продолжая молчать, процокал по мокрым булыжникам в сторону. Я почти бессознательно отметил, что сапоги негодяя были подкованы. Здоровяк наклонил голову, оставив серебриться на свету лишь ежик коротких волос, и превратился в совсем уж бесформенную кляксу. Из собственных недр клякса извлекла небольшую дубинку и мерно захлопала ей по невидимой ладони. Заметив, что моя рука подбирается к отвороту плаща, незнакомец коротко подшагнул и влепил мне в ребра еще один пинок. Я сжался в тугой комок душной боли. И тогда на сцену соизволил выйти режиссер.

Этот был полной противоположностью жестокому напарнику. Малого роста, неплохо одетый. Лицо скрывал все тот же контражур, но клочок там, линия здесь – кое-что то и дело выплывало из темноты. И я удивлялся даже сквозь боль. Светло-бежевые полы плаща изумительно гармонировали с ярко-синими сапогами для верховой езды, а те в свою очередь мило оттеняли кирпичного цвета цилиндр. В руках нелепого попугая вертелась черная трость.

– Уилбурр Брокк, – его голос и облик, подобно предметам туалета, яростно спорили друг с другом: говорил маломерок хриплым басом. И он не спрашивал, а утверждал, а это редко радует в беседе с незнакомцами.

– Кто, простите? Таких не знаю, – я постарался забыть о попранной гордости и нывшем плече и удивленно вытаращил глаза.

– Ай, оставьте, – пробасил щеголь, – мой добрый друг ведь вас по голове не бил. С чего бы иначе вам терять память? Но к делу же, к делу. Я так занят сегодня ночью…

«Ага, – подумал я, – чисткой перьев».

– Так вот, мастер Брокк, – сволочной силуэт говорил спокойно и даже дружелюбно, игнорируя мои корчи в грязи. – Мне бы хотелось донести до вашего сведения, что многие клиенты считают вас крепким профессионалом и подлинным знатоком своего дела.

– Я… счастлив, – прохрипел я, осторожно уподобляя тело младенцу в материнской утробе. Рука вновь аккуратно потянулась под плащ, и – о чудо! – громила этого не заметил.

– Рад разделить с вами счастье. Но это еще не все! Многие клиенты лелеют надежду, что если им вновь потребуется помощь, они всегда могут на вас рассчитывать. А вы, мастер Брокк, как думаете? Могут?

– Да, все что угодно, – в пальцы ткнулась холодная рукоять. Но торопиться было рано.

– Это замечательно. Приносить пользу старым друзьям – что может быть лучше? Уважаю, мастер, уважаю. И в знак уважения дам совет, который, уверен, будет ценнее двух томов инструкций.

– Красиво сказано, – я не забывал корчиться, а сам осторожно, стараясь не выдать себя, одной лишь кистью тянул оружие на свободу.

– Вы еще не слышали сам совет. Настоящий шедевр краткости и доступности, – сукин сын упивался собственным красноречием, – вот, оцените сами: забудьте о дурацкой истории с похищением.

– Мог бы догадаться, – буркнул я, но быстро осекся, когда большой силуэт неспешно шевельнулся. Удара в ребра не последовало.

– Но право же, детектив, профессиональная гордость хороша только тогда, когда есть кому ее испытывать. Надо же понимать, когда задача не по силам. Намекаю – это как раз она. Бросайте вы это дело, мастер Брокк. Скоро шумиха закончится, и поедете вы в свой Эскапад, да забудете все, как страшный сон, это я вам обещаю. Договорились?

– Я… подумаю над вашим предложением.

– Вот и замечательно, – его радостное хихиканье мне понравилось куда меньше угроз, – просто превосходно! И что еще приятнее, остаток ночи у меня свободен, так что я, пожалуй, пойду. А вам, чтоб не скучали, оставлю товарища – пусть поможет утвердиться в решении. У него наверняка найдется парочка веских аргументов. До свидания, мастер Брокк. Хотя я – как, думаю, и вы, – рассчитываю на «прощайте».

Он замолчал и ушел. Какое-то время слышались шаги, а потом глухо ухнул кнут, зацокали по булыжнику копыта, и дробно загрохотали по мостовой, завращались невидимые колеса.

Подбородок саднило – должно быть, приложился о камни, когда падал. Но дотронуться до ссадины и оценить масштаб повреждений я не мог – громила никуда не делся. Он подпирал трактир до тех пор, пока от цокота и грохота не осталось даже эха, и лишь тогда плавно, одними плечами оттолкнулся от стены. Повел могучими плечами и огляделся – я различил грубые, но определенно человеческие черты и мешковатую рыбацкую одежду. А еще – скучающую полуулыбку на лице и короткий шлепник в кулаке, который здоровяк недвусмысленно держал на отлете.

Медлить было нельзя. Я рывком выхватил руку из под плаща, одновременно нажимая кнопку на рукояти, и длинное лезвие кинжала мгновенно раздалось в стороны тремя лепестками. Мышцы сжались, и когда дубина дернулась к моему лицу, я резко отшатнулся и ткнул клинками в противника. Скулу обожгло. Удар прошел вскользь, но обещал оставить хороший синяк. А противник отскочил назад, не задев кинжала, и легкость его движений никак не вязалась с громоздкой статью.

Я немедленно встал на ноги, и мы закружились по мостовой. Кинжал был длиннее дубины, и, по идее, опаснее, зато сам громила был сильнее, да и голова у него не кружилась. Поэтому оба медлили, не решаясь нанести первый удар. Меня пошатывало, а плечо ныло так сильно, что пришлось перебросить оружие в левую руку. Правую же я сунул в карман плаща и намотал полу до самого локтя. Не ахти, какая защита, но чем равнее шансы, тем лучше. Оставалось лишь подгадать момент для одной хитрости, но враг делал все, чтобы не дать мне сосредоточиться. К счастью, мне помогли.

Рычание мотора властно подмяло под себя монотонное шлепанье капель о булыжник, и синий паромобиль со знаками Круга на носу и дверцах стремительно вырвался из недалекого переулка. Здоровяк совершил лишь одну ошибку – оглянулся, и я немедленно этим воспользовался. Вторая кнопка у самых лезвий освободила тугую пружину в рукояти, и маленький трезубец стремительно рванулся к горлу громилы. Куда без единого звука вошел почти на всю длину, пробил кадык, горло и остановился в глубине черепа.

Человек всхрапнул от изумления. Он отчаянно косил, пытаясь рассмотреть, что его убило, да так и рухнул, сведя глаза к переносице. Представление закончилось.

Пока я стоял над телом, размышляя, что дешевле – достать клинок, или не мараться и купить новый, синий паромобиль остановился в двух шагах. Высокий желтоглазый магпол застал триумф жадности – я сосредоточенно выдирал трезубец из черепа здоровяка. Судя по всему, где-то внутри тот нашел кость.

– Самозащита, я правильно понимаю? – знакомый низкий голос почти не выражал эмоций, но «почти» не включало в себя любопытство.

– Да еще какая, – лезвие поддалось, и я слегка пошатал его, не глядя на собеседника. – Вам надо было это видеть. Я, признаться, до конца не был уверен, что попаду, но он отвлекся на вашего монстра, – я не глядя ткнул пальцем в сторону пофыркивавшей машины.

– Примем это, как официальную версию, – металлическая маска кивнула, – чего он хотел, Брокк?

– Они. Был еще один, но уехал в повозке. А хотели того же, чего и от моего клиента, инспектор – невмешательства. Все просто: мне ломают кости, я тихо лечусь, и не занимаюсь не своим делом.

– Думаете, покушения связаны, детектив?

– Не думаю, а прямо-таки уверен.

– И что натолкнуло вас на эту мысль?

– Все… – кинжал все-таки вышел из раны, и я резво отскочил от брызнувшей темной струйки. До инспектора не долетело ни капли. От резкого движения голова закружилась, оружие упало на землю, и инспектор наклонился, чтобы подать его мне. Рукав плаща слегка задрался, и там, под тканью, почудился гладкий отблеск металла. Да пальцы магпола коснулись мостовой с далеким от мягкости звуком. Я невольно нахмурился, принимая кинжал, но инспектор, как ни в чем не бывало, продолжал говорить.

– Вы помните о нашем соглашении, Брокк?

– Забудешь тут… В смысле, конечно, инспектор. Я доложу вам, как только узнаю что-нибудь новое о нанимателе, хотя это и противоречит профессиональной этике. Да… И еще – вам не знакомо это лицо?

Черты искаженного последней судорогой лица были хорошо видны, лишь подбородок был весь залит кровью.

– Конечно же нет. Но мы, пожалуй, заберем труп. Для опознания… другими сотрудниками.

– Никаких проблем. Мне он, собственно, не нужен, – я потряс головой. – Разрешите идти, инспектор?

– Идите, Брокк. И все время помните о договоре.

По его сигналу двое ребят в синих плащах резво выскочили из машины и загрузили тело прямо в салон. Не прошло и сегмента, как, взвизгнув шинами, паромобиль скрылся за поворотом.

Я же отправился на бульвар Поющих Игл. Хотелось навестить одну очень примечательную личность, но для начала следовало переодеться. Авторитет в подобных делах очень важен. А как выглядеть достойно с разбитой мордой и в заляпанной грязью одежде?

Извозчик, вопреки моим ожиданиям, нашелся быстро и, к моему вящему удовольствию, почти безропотно согласился везти подозрительного оборванца.