Текст книги "Шестая сторона света (СИ)"
Автор книги: Максим Лагно
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 9. Джессика Линс
1
На третий день из оставшихся четырёх до моего девятнадцатилетия я оторвал задницу от кровати.
Выключил плеер и без музыки в ушах пошёл на остановку трамвая. Решил наведаться в Инофрмбюро, чтобы наконец-то снять объявление о поиске Алтынай.
В дороге смотрел в окно: капли дождя ползли по стеклу, велосипедисты кутались в полиэтиленовые дождевики, водители редких в нашем Дворе электромобилей с презрением смотрели на остальных участников дорожного движения.
Дождь.
Завтра тоже будет дождь. Всю мою жизнь будет дождь. Мой постаревший труп с облезлыми наушниками на черепе смоет в канализацию, где он истлеет, превратившись в труху, которая будет сыпаться с потолка туннеля при прохождении состава. А какой-нибудь молодой обходчик будет смотреть на неё и думать, откуда берётся труха?
Держись, не держись, а размазнёй станешь вовсе не от вихревого потока гиперзвукового поезда. С горечью думал: толку-то, что я нашёл Алтынай? Лучше бы продолжал искать.
С этой мыслью пересел на другой трамвай, плюнув на Информбюро. В другой раз разберусь с объявлением. Вышел на остановке у Волькиного дома, поднялся на его этаж и позвонил в дверь.
Волька так долго не открывал, что я решил вернуться.
Дверь открылась. В подъезд ворвались громкие звуки какого-то хеви-метала.
Волька был одет в спецкомбинезон анимастера: на лямках и груди с десяток маленьких кармашков и петелек для инструментов создания анимации. В руке держал помповую кисть, заряженную красной смесью. Во рту дымилась сигарета. Специальные бинокулярные очки с лазерным прицелом закрывали половину лица. Я еле успел прикрыться ладонями, чтоб шальная точка лазера не выжгла глаз.
– Прости, брателло, – заорал Волька, срывая бинокуляры, – я не ждал никого так рано.
– Если помешал, то уйду.
– Ё-маё, стоять, – прокричал Волька сквозь хеви-метал.
Схватил меня за руку и втащил в квартиру. Пока я снимал и цеплял на вешалку мокрую куртку, он отстегнул бинокуляры, уложил в специальный футляр. Дорогая вещь.
Я подошёл к станку для анимастеринга и остолбенел. На полотне дёргалась незавершённая анимация: блондинка с кудряшками выгибала спину и подмигивала мне.
– Волька, это же Джессика Линс?
Волька уже наполнил стаканы портвейном:
– Клёвая тёлка. Нравится?
– Так вот, какую рекламу ты мастеришь.
– Ё-маё, а ты думал, что для шампуней? Мастеря промо-акции для какого-нибудь «Клира», я бы и на сигареты не заработал.
– Неужели так прибыльно?
– Все лёгкие бабки крутятся в порно, брателло. Ну, и в торговле наркотиками. Но я в неё не лезу. Опасно это.
Мы чокнулись стаканами.
Волька отпил:
– И лёгкие бабы тоже, гы-гы, в порноиндустрии.
2
Первая бутылка портвейна закончилась необычайно быстро. Волька достал ещё, а на закуску вытащил из холодильника пакет крупных маслин. Закусили сладкий до тошноты портвейн солоновато-терпкими маслинами. Глаза анимастеринговой Джессики на станке осветились изнутри синим огнём.
Я подошёл к станку:
– Хорошо ты её смастерил, как настоящая.
– Сначала был сделан проектный оттиск с оптической установки автоанимирования. Остальное, да, я подретушировал, округлил, убрал лишнее, добавил нужное. В основном дефекты оптики, а не тёлочки, она и в жизни такая же, как на аниматине. Идеальная.
– А разве оптические автоаниматоры доступны гражданским специалистам? Они же только у ментов и спецслужб.
– Ё-маё, брателло, за бабки можно хоть плазменный двигатель с гиперпоезда снять.
Волька вынул из шкафа плоскую коробку. На обложке Джессика Линс и надпись «Premium Pack». Внутри была стопка различных аниматин с нею. Во всяких позах и ракурсах. Мускулистые мужчины, просовывали ей всюду члены, заламывали руки. Словом, обычные порноматины, необычно то, что они были чьей-то работой.
Я завистливо сказал:
– А я целый день дыролов по монорельсе катаю. Как Вокзал закрыли, вообще ничего не делаю.
Волька досадливо закрыл коробку:
– Не думай, что я только и делаю, что трахаюсь или маслины жру. Анимацию для этой рекламатины с утра сделать не могу, всё как-то неестественно выглядит. То морфинг дерьмовый, то плоскости тела сгибаются не по анатомии.
– А по мне, так очень красиво.
Волька наполнил стаканы, посмотрел на меня сквозь сигаретный дым и прищурился:
– Нравится? Хочешь познакомлю?
– А можно?
– Можно и кое-что большее.
– Больше, чем правда, – глупо повторил я.
– Чего?
– Не важно, – я сделал большой глоток.
– Тогда вперёд, на почту.
Волька переоделся в джинсовый костюм и обул белые кроссовки. На улице слякоть, а ему не жалко обуви. Во внутренний карман куртки сунул бутылку с остатками портвейна.
Впрочем, бутылку мы допили по пути. На почтамте Волька отправил телеграмму:
– Джессика девочка быстрая. Минут через десять ответит.
Я стоял рядом и глупо хихикал, сам не зная чему.
– Джессика – это сценический псевдоним. Реально её зовут Ольга, но не проболтайся!
– А мне как её звать?
– Как она тебе представится, так и называй. Не вздумай намекнуть, что знаешь настоящее имя.
Джессика прислала ответ: «Буду через два часа».
– Считай, это подарок на твою днюху, – помахал Волька телеграфной полоской.
Мы поскорее отправились домой, чтоб продолжить бухать, а то от свежего воздуха хмель стал проходить.
– То есть, ты можешь запросто вызвать любую порномодель и она приедет? – спросил я, перестав стыдиться наивности своих вопросов.
– Не любую, конечно, а из тех, с кем сейчас работаю. Например, Джессике сказал, что нужно позировать для анимации.
– Так она просто позировать придёт?
Волька засмеялся:
– Ё-маё, ты чё расстроился, как ребёнок. Джессика не дура, правила бизнеса знает. Ты главное не обращайся с ней, как с порноматинами, когда закрываешься в своей комнате. Ха-ха, засмущался, именинник. Это же нормально. У меня столько этих порноматин, что дрочил бы круглые сутки, но онанизм для творчества вреден. Поэтому воздерживаюсь.
3
Мы выпили ещё по стакану портвейна и произвели быструю уборку. Как бы невзначай Волька отдёрнул тяжёлую занавеску, закрывающую угол комнаты:
– Моя кровать, если что.
– Не очень интимно.
– Я же один живу.
Задёрнул занавеску и мы вернулись к бутылке.
Отчего-то я волновался от предстоящей встречи, даже портвейн не действовал. Тут Волька сразил неожиданным вопросом:
– А как там твоя Девочка-Картинка? Вы уже того, а?
– Нет, мы просто друзья.
– Друзья, а? Думал, у тебя на неё планы.
Я пожал плечами. Волька не унимался:
– Она же придёт завтра на твою днюху?
– Говорила, что придёт. Я её не видел с того дня, как тебя встретил.
– Значит, придёт, – удовлетворённо обронил Волька.
Я, пьяный дурак, решил, что он за меня переживает:
– Я всем разослал твой адрес. Но народу немного будет. Лебедев, пара людей с работы, да одноклассники.
Было трудно говорить про Алтынай. Впервые за эти дни не хотелось даже думать про неё. Вот и прошла любовь?
Я отошёл к стереосистеме и убавил громкость хеви-метала, который до сих пор орал на повторе. Вспомнил, кто это: группа Manowar, альбом Fighting The World, 1887 года.
Помню, помню, Волька был любителем такого треш, хэви, спид и дэт метала. Он меня на тяжёлый рок и подсадил. Сначала Metallica и Pantera. Позже я сам добрался до любимой на всю жизнь Nirvana.
До Вольки я слушал техно и прочую мерзость.
А недавно Волька притворялся, что джаз слушает и понимает.
Все позёры и вруны.
А самый большой врун и позёр – это я. Зачем убеждал себя, что больше не люблю Алтынай, если от одного её имени в груди надувался воздушный шарик, подбрасывая меня к потолку?
– Эй, именинник, чего приуныл-то? Наливай и пей. Я вижу Джесси в окно.
Волька погнал меня открывать дверь и встречать гостью, а сам заменил Manowar на джаз:
– Не поверишь, но под джазовую лабуду, тёлочки лучше позируют.
4
Джессика была ниже ростом, чем казалась на плакате, и гораздо моложе. Я почему-то ожидал увидеть её в каком-то секси прикиде, но на ней было простое тёмное платье целомудренной длины – до пяток. Поверх платья болоньевая куртка. На плече висела огромная спортивная сумка.
Порнозвезда больше напоминала студентку, вселяющуюся в комнату общежития.
А вот глаза, глаза были «лядские», как говорил отец на нашу кошку, когда она стягивала со стола еду и притворялась невиновной. Джессика тоже была будто невиновной, во что не верилось, зная её профессию. В глазах не было того холодного синего свечения, что на аниматинах. Скорее спокойная зеленоватая глубина.
Она улыбнулась мне и прошла мимо. Бросила сумку на диван, стянула мокрую куртку и бросила рядом. Подошла к станку анимастеринга.
Я смотрел на её фигуру, обтянутую платьем.
– И какая проблема с анимацией? – спросила Джессика, повернувшись ко мне.
– Волька сказал, что мало жизни.
– По мне так шикарно. Волька делает самые лучшие аниматины. Я и звездой стала из-за его умения выставить меня настоящей богиней.
– Ты и так богиня, – ляпнул я.
Джессика вдруг плаксиво закричала:
– Волька, не говори, что притащил фаната. Как они меня задолбали: подстерегают под дверью или как-то находят адрес и шлют типографские оттиски своих членов! Будто я нормальных членов не видела. Приходится постоянно менять почтовый ящик из-за километров телеграфных лент, что эти извращенцы присылают среди ночи.
Волька выбежал из кухни с бутылкой какого-то алкоголя в руках. Строго посмотрел на меня:
– Что ты ей сказал?
– Ничего такого.
– Ага, а богиней кто обзывался? – пожаловалась Джессика.
– Это же комплимент. Ты сама сказала «богиня».
– Комплимент, – передразнила она. – Тебе не понять, как сложно жить, когда «богиня» или «царица сердца моего» сопровождаются оттиском эрегированной кочерыжки.
– Прости, я не хотел.
Волька строго шепнул мне:
– Я же просил относиться к ней, по-человечески. Знакомясь с Алтынай, стал бы называть её богиней?
Тут Джессика захохотала, подбежала ко мне и обняла. Почувствовал прикосновение её грудей к моему телу:
– Да мы же шутим, именинник. Поздравляю! – И поцеловала в губы.
Сделал вид, что оценил шутку. Сел на диван и погрузил лицо в стакан с портвейном, буркнув:
– Я не стал бы слать оттиск своего члена.
Джессика присела рядом и прочитала этикетку на бутылке.
– Очень вкусный портвейн, – сказал я. – Особенно если маслинами заедать. Налить?
– Ненавижу сладкий алкоголь.
Волька поставил на стол квадратную бутылку:
– Джессика у нас по хардкору пьёт. Я кстати тоже не могу больше сладость хлебать. Давай, Лех, вискаря?
Я смело подставил стакан.
5
Подкрепившись, Джессика и Волька принялись за работу. Я застыл на диване, делая вид, что происходящее для меня не в новинку.
Модель разделась, натянула чулочки и подвязки, похожие на те, что на аниматине. Хотела поправить макияж, но Волька сказал, что это не обязательно:
– Мне важно уловить внешнее проявление внутренней сущности, проявляемой через движение.
Джессика взобралась на задрапированный постамент, приняла нужную позу и промурлыкала:
– Поэтому ты, Волька, лучший. Даже к анимации для дрочки подходишь как к произведению искусства.
Встав за станок, Волька мгновенно протрезвел. Его движения приобрели точность и уверенность. Он не стал переодеваться в комбинезон, а положил его рядом, вынимая из карманов необходимые инструменты и детали.
Время от времени давал Джессике короткие команды:
– Жопу выше. Спину прогибай. Ещё прогибай. Так. Двигайся. Не распрямляя спину, двигайся, говорю! Держи изгиб. Именно при виде изгиба твоей спины фанаты бегут тискать свои кочерыжки.
Джессика не могла сдержать смех. Падала на живот и крутила попкой в такт хохоту:
– Перестань, я не могу.
Но именно эти непосредственные, не позёрские движения Волька и улавливал. Он точно тыкал паяльником, приваривая нужную шестерёнку в правильном месте.
Талант.
Анимастеринговая Джессика оживала с каждым прикосновением штифта или отвёртки. Я цедил горький виски и боялся шевельнуться, чтоб никто не заметил бугорка в моих брюках.
Отложив микропаяльник, Волька отошёл на шаг от станка, прищурился.
Джессика на постаменте замерла, ожидая команды.
Джессика на аниматине – дышала и подмигивала зрителю.
Волька убрал откровенное свечение в глазах. С помощью лака и ещё каких-то вонючих смесей, добился идеальной сине-зелёной глубины зрачков.
Не знаю, из-за алкоголя или взаправду, но я видел как грудь девушки незримо поднималась от дыхания. Казалось, одно неосторожное движение и анимированная Джессика вывалится за край холста.
Уметь показать возможность неосторожного движения – высшее проявление таланта.
– Офигенно, – сказал я, потрясённый волшебством искусства анимации.
Волька посмотрел на меня, будто впервые видел. Взялся за помповую кисть и сделал несколько мазков по губам анимированной Джессики.
Потом швырнул кисть в стену и проорал:
– Я гений, ё-маё! Давайте бухать!
Расплёскивая виски, Волька наполнил наши стаканы. Джессика сползла с постамента, накинула на себя драпировку, как мантию.
– Теперь ты точно богиня, – заявил я.
Она взяла стакан и уселась ко мне на колени, прямо на бугорок. От её тела, вискаря и музыки Manowar, которую Волька врубил по новой, у меня закружилась голова.
Джессика ёрзала на моём бугорке, превратившимся в гору. Что-то кричала о самом гениальном анимастере мира. Волька тоже кричал о гениальном анимастере и прыгал под песню Black Wind, Fire And Steel, подвывая слова:
Born of black wind, fire and steel
Ещё бутылка, песни и крики.
Потом Волька закричал, что хочет отправить срочную телеграмму. Я пробовал отговорить, мол, ночь на дворе. Но он был пьян и не хотел ничего слушать. Быстро оделся и сбежал из собственной квартиры.
Я потащил весёлую и пьяную Джессику к занавескам кровати.
Глава 10. Чужой секс
1
Проснулся один в постели. Занавеска полностью отодвинута.
На диване сидела Алтынай и смотрела коробку Premium Pack с аниматинами Джессики. Изучив одну открытку, аккуратно складывала в стопку и брала следующую.
Я подскочил и сел в кровати. Хотел выпрыгнуть из-под одеяла и зачем-то встать перед Алтынай на колени, но понял, что без трусов:
– А… ал… кхнай… – спросонья у меня был хриплый голос.
– Проснулся? – Алтынай закрыла коробку: – Эта Джессика красивая.
– Ал…
– Но я не понимаю, зачем выставлять всё напоказ. Теряется тайна. Тайна ведёт к правде, а не наоборот.
Из кухни появился Волька. Свежий и бодрый, будто после бассейна. Одет в шорты и чёрную майку с изображением гитариста AC/DC:
– Нет, Картина Девушки, ты напрасно думаешь, что Джессика правду какую-то выставляет. В порнобизнесе как раз тайну и продают.
– Какую тайну? – спросила Алтынай.
– Спроси у любого пацана какую, – рассмеялся Волька. – Не всякий расскажет. Тайна же.
Алтынай тоже рассмеялась. Когда это они успели так подружиться? Я перегнулся через кровать, отыскивая трусы. Алтынай деликатно ушла на кухню.
Волька присел на кровать, будто я в больнице, а он меня проведать пришёл. Поднёс стакан портвейна:
– С праздником.
– Блин, Волька, что теперь Алтынай подумает?
– Что, что, – бодро ответил он, – что ты предпочёл Джессику, а не её.
– Я кретин.
– Некоторых девушек это заводит.
– Кретины?
– Нет, когда тот, кто ей нравится, трахается с кем-то ещё.
Я выхватил стакан и сделал парочку глотков. Подавил рвотный позыв и отпил ещё:
– Ты думаешь?
– Брателло, я в порнобизнесе работаю. Я знаю о девушках такое, что тебе не приснится в самой страшной поллюции.
– Я спрашиваю, ты думаешь, я нравлюсь Алтынай?
– Это вы сами разбирайтесь. Но на её месте, я тебя в окно поезда выкинул бы. Кретин.
Волька говорил зло, без обычной подделки под интонации хулигана:
– Иногда я думаю, что по сравнению с тёлками, даже самый похотливый подросток – образец чистоты помыслов.
– Не все же в порно идут. Алтынай не такая.
– Откуда ты знаешь, какая? Придумал себе ангелочка и любишь его.
Только сейчас я отметил, что, не смотря на кажущуюся бодрость, Волька был пьян. То ли со вчерашнего, то ли уже утром вмазал. Мне ревниво захотелось достичь такого же пьяного состояния.
Выпил портвейн до дна:
– Думаешь, Алтынай пошла бы в порно?
– Любая пошла бы. Знаю людей, кто способен уломать и святую.
Не отдавая отчёта, какую чушь мы несём, я помотал головой:
– Алтынай не такая. Я в физическом смысле.
– Кретин, она что, не красивая?
– Красивая, но…
– Ё-маё, именинник, ты бы отказался посмотреть порноматину с её участием?
Так как Волька сопровождал вопрос новым стаканом портвейна, я пробулькал:
– Нет, не отказался бы.
Волька отошёл от кровати:
– Ё-моё, как там говорится у вас, железнодорожников: виси и не размазывайся?
– Держись, не будь размазнёй, – поправил я.
2
Волька и Алтынай работали слажено. Очистили середину комнаты, отодвинули диван, принесли с кухни стол побольше. Я хотел приткнуться со своей помощью, но не успевал.
Или – мне не было места.
Алтынай не выдержала:
– Именинник, может тебе просто посидеть спокойно, не болтаясь под ногами?
Волька согласился:
– В натуре, брателло, иди, не знаю… музыкой займись? Составь плейлист. У меня на мафоне можно сразу пять дисков поставить и задать очередь воспроизведения треков.
Я угрюмо отошёл и поставил Nirvana. Музыка на все времена. Никогда мне не надоест. Не нужны никакие пять долбаных дисков.
Алтынай и Волька проворно накрыли на стол. Перекидывались шутками, подкалывали друг друга, как старые знакомые. А ведь Алтынай Волька сначала не понравился. Или… Или женщины всегда так себя ведут? Противоположно направленно?
В дверь позвонили. Волька погнал меня открывать:
– Это твои гости, встречай.
Лебедев. Облачённый в невиданный ранее деловой костюм, даже галстук. Ботинки начищенные. Вместо рюкзака – блестящий портфель. Кажись, всё отцовское. Если раньше он выглядел лет на тридцать, то теперь был как сорокалетний старик.
Степенно пожал мне руку:
– С юбилеем.
– Мне девятнадцать.
– Тем не менее.
Вынул из портфеля подарок: набор из пены для бритья и одеколона.
Алтынай указала Лебедеву на стол:
– Проходите, пожалуйста, занимайте места.
– Можем перейти на «ты», – солидно разрешил Лебедев.
Он и Алтынай прошли к столу. Я вернулся к стереосистеме.
Смотрел на Алтынай и хотел срочно что-то ей сказать. В чём-то извиниться, объяснить, что всё на самом деле не так как она думала. Никто ни в чём не виноват. Кроме Вольки, разве что. Если бы не его вмешательство, то мы бы поцеловались напротив «Подростков в Абрикосовом Саду» Шай-Тая и жили бы долго и счастливо.
– «А Джессика?» – спросила бы Алтынай.
– «Что Джессика? – ответил бы я, признавая вину. – Это Волька подсунул мне её. Сам бы я ни за что»
Алтынай стояла передо мной и смеялась:
– Ты оглох или не протрезвел со вчерашнего?
– Алтынай, прости меня, я не должен… – встрепенулся я.
Алтынай резко оборвала меня, ткнув в живот коробку обвязанную ленточкой с бантиком:
– Твой подарок.
Волька наполнил бокалы. Лебедев со старческими интонациями сказал, что «воздержится от приёма алкоголя», и налил себе лимонад.
– С праздником, брателло! – закричал Волька, передавая мне бокал с портвейном.
– И вас, – вздохнул я. Отпил и сел на диван, распечатывать подарок от Алтынай.
Кассета. Нарисованная от руки обложка: два силуэта шли по гиперзвуковому тоннелю. Можно узнать рукоятку дыролова и далёкий свет приближающегося поезда. Алтынай верно изобразила головной обтекатель гиперпоезда в виде раскалённой звезды, как оно и есть в реальности.
Оправдывающимся тоном Алтынай пояснила:
– Это я нарисовала до того, как ты с Джессикой познакомился.
– Алтынай, я дурак.
Не обращая внимания на мои слова, она продолжила:
– Составила сборник из песен с твоих кассет, что мне понравились. Ещё своих половину добавила.
Договорила и отошла к Вольке, который ввязался в спор с Лебедевым о роли андерграундного анимационного искусства в развале советской тоталитарной системы.
Волька отстаивал мнение, что искусство само нашло дорогу, пробив «асфальтный панцирь диктатуры». Лебедев же отрицал самостоятельность андерграунда, приводя доказательства того, что работа с советскими внесистемными анимастерами, писателями и музыкантами была «тщательно спланированной операцией ЦРУ».
Я повернулся к стереосистеме и поставил кассету. Заиграла незнакомая, но с первых же секунд офигенная композиция. Ритмичная. Прочитал список песен, начертанный Алтынай: Limp Bizkit, Nookie.
Всё же я ритмичная обезьяна. Прав Лебедев.
Что ж, продолжу быть самим собой, это уже достаточное наказание.
3
Сел ровно между колонок, чтоб музыка заслонила меня от всего вокруг. Скоро пришли остальные гости: несколько одноклассников, которых Волька не помнил, но радостно обнял и хлопнул по плечу. Совсем как меня при встрече в музее. Одноклассники подарили мне ещё один набор пены для бритья.
Ненадолго заглянула Маргарита. Её пригласила Алтынай. Маргарита подарила мне новые наушники «Ноунейм» с набором поролоновых оболочек. Появился один парень с работы, тоже обходчик. Я не знал его имени, и понятия не имел, чего он припёрся.
Он подарил мне брелок. Причём даже не купленный, а сувенирный, с гербом нашего Вокзала, которые даром раздавали всем прибывающим, чтоб те пристёгивали ключи от почтовых ящиков.
Пришли две девочки, с которыми зависал в Колледже. Одна, кажется, до сих пор была в меня влюблена. Она сразу послала на меня многозначительный взгляд из-под полуприкрытых век. Откинула волосы со лба и оттянула вырез блузки:
– Жарко, проветриться бы.
Думала, что я вызову её в подъезд, чтоб мы могли «объясниться». Скоро она приметила, что я посылал такие же многозначительные взгляды на Алтынай. Горько улыбнулась и больше не поворачивалась в мою сторону.
Как же неприятно, когда тебя любит кто-то ненужный.
Гости постоянно тянули меня к столу, наполняли стакан, который и без того не пересыхал. Говорили тосты. Волька припомнил что-то из прошлого. Лебедев рассказал, что всегда ценил мою настойчивость в выборе музыки:
– Это признак зрелости, когда человек точно знает, что он хочет услышать.
Я постоянно искал взглядом Алтынай. Она старательно отводила глаза. Смеялась чужим шуткам, слушала чужие комплименты, и выскальзывала от чужих предложений потанцевать.
– Ай, как глупо, брателло, быть таким кайфоломом на собственной днюхе, – прокричал Волька в одно ухо.
Во второе зашептал Лебедев:
– Я узнал от взломщиков кое-что секретное о пропавшем поезде, позже расскажу!
Когда кассета со сборником Алтынай заканчивалась я переворачивал на сторону «Б», потом обратно. И ещё раз. Не помню, сколько.
Прищуриваясь, я глотал и глотал то, что было в стакане. Не знаю с чьей помощью, но содержимое там всё время менялось, то водка, то виски, то портвейн, то чистый лимонад, которым я чуть не подавился от неожиданности.
Щуриться становилось тяжелее и тяжелее. Я закрыл веки.
4
Когда я всплыл из алкогольного обморока, то музыка (самый близкий друг) закончилась. Комната погрузилась в полусумрак, который Волька создал, направив луч софита на одну из абстрактных аниматин, части которой состояли из зеркальных тетрагональных объектов. Анимация крутилась, проецируя на стены хаос разноцветных рефлексов.
Количество гостей убавилось. Одноклассник целовался с подругой той девчонки, что была в меня влюблена в колледже.
Лебедев сидел на кресле напротив другого одноклассника и ожесточённо спорил:
– Нет сомнения в эффективности Глобальной Перевозки! Гении прошлого, направляемые просьбами Судитрона, построили её для нас, обеспечив экономическое развитие на столетия вперёд. А сейчас расплодились анархисты, которые хотят всё сломать.
Одноклассник был пьян, но, как и все пьяные, разбирался в политических вопросах не хуже Лебедева:
– О каком развитии можно говорить, когда планета расчерчена на шестиугольники, соединённые гиперзвуковыми поездами? Знаешь что это напоминает? Это клетка, братуха, настоящая клетка. Сеть, наброшенная на свободолюбивый человеческий дух.
Лебедев не сдавался:
– Клетка для наследственных богачей, которые не контролируют Глобальную Перевозку. Им не нравится, что мы, простые люди, имеем возможность быстро и дёшево перемещаться в любую точку планеты. Хоть в Антарктику езжай, если туда поезда пустят, и увидишь там такие же шестиугольники Дворов с законсервированными станциями и домами, ожидающими жильцов.
– Тюрьмы для будущих узников системы.
– Пойми, анархист, то, что ты называешь «клеткой», на самом деле гарантия достойной жизни для всех, независимо от богатства и происхождения. Это план развития на тысячелетия вперёд!
– Тю-ю, – плевался анархически настроенный собеседник. – Монополия на принятие решений не должна принадлежать консерваторам, поклоняющимся деревянной кукле.
Оба помолчали. Лебедев, видать, подбирал аргументы.
Анархист же выпил водки. Лучший аргумент в споре:
– А ещё эти инъекции дебильные. Ну зачем они? Двадцатый век почти наступил, а нас всё ширяют, как в древности. Потом два дня ходишь, как деревянный, сам в куклу превращаешься. А я, может, уколов боюсь? На Западе давно никто не колется.
– Если хочешь знать, то вопрос с инъекциями почти решён, с 1901 года их полностью отменят, – пылко возразил Лебедев. – Их делали для нормализации графика выхода Судитронов. Но скоро внедрят новую линейку кукол. Они будут быстрее, так что надобность в Почтительном Ожидании отпадёт.
Анархист не унимался:
– А на хрена кукла? Что мы, дети какие-то?
– Люди прошлого любили переносить на неодушевлённые предметы человеческие образы. Вот и придали механизму вид человека. В наши дни разрабатывается проект изменения внешности Судитрона. Есть предложение абстрагироваться, переделав куклы в геометрические объекты.
Анархист пьяно пробормотал:
– Ваще отстой будет. Так хоть кукла, а то прикатится параллелепипед какой-нибудь, хули его слушать?
– Об этом и идёт общественная дискуссия. В которой наше поражённое нигилизмом поколение никак не представлено. Нужно бороться не за то, чтоб нас услышали, а против глухоты в целом.
Анархист хлопнул ещё водки:
– А идёт ли общественная дискуссия, чтоб всю эту гнилую систему к херам собачьим разломать и выкинуть за борт истории? Вот это было бы дело.
Лебедев поднялся и навис над Анархистом:
– Смелые, речи! Признайся, ты бы отказался от просьбы Судитрона?
Анархист притих, протрезвел даже:
– Э-э-э, братуха, что-то меня не туда занесло.
– То-то же. Кроме того, ты повторяешь ложь несогласных, о том, что Судитрон работает в чьих-то личных интересах. Идея Судитрона, как верховного механизма организации, – это автоматическая саморегуляция общества, согласно парадигме разумного управления, а не пожеланиям промышленников и родовой аристократии.
– Но и ты согласись, что есть нечто противоестественное в том, что мы живём на всём готовеньком. Ладно, триста или сколько там лет назад, великие люди построили эту сеть. Но что построили мы? Неужели мы какие-то неспособные ни к чему инвалиды, которые живут на всём готовом?
Лебедев почесал затылок:
– Согласен. Недоработка. Но это и есть пространство для общественной дискуссии, а не для террористических методов изменения глобального порядка. Может, это и есть наш участок работы для общечеловеческого процветания? Предки оставили нам Судитронов и Глобальную Перевозку, а мы не должны дать им исчезнуть.
5
Я поднялся и побрёл к столу, чтоб обновить содержимое стакана.
Умеют же некоторые складно говорить. Почему я не такой?
Почему меня не волновала судьба глобальной сети? Не тревожила система международной торговли? Не задевали проблемы общего управления сетью в условиях существования государственных границ? Не заботило будущее мировой социально-экономической системы, сложившейся в условиях глобальной транспортной сети?
Ни одна из этих умных тем, которые постоянно поднимали и обсуждали на политических инфостендах, не вызывала у меня желания поспорить, внести предложение.
Я как не взрослый.
Меня волновала Алтынай, музыка, желательно бодрая и ритмичная, ну и, немного, Джессика.
Стоп.
А где Алтынай? И Волька?
– Где они? – заорал я так, что оба спорщика замолчали, а целующиеся замерли.
– Кто? – спросил Лебедев.
– Эти… эти… двое, – меня так трясло от злобы, что не мог выговаривать слова, даже имена забыл.
Занавески кровати в углу колыхнулись. Обострившееся ревностью зрение уловило движение. Я швырнул стакан на пол. Перепрыгнув через диван с целующейся парочкой, достиг кровати.
Рывком сорвал занавеску. Так и есть – Волька ворочался поверх девушки. Её тёмные волосы разметались по белым простыням, как краска из разбитой помповой кисти анимастера.
Обеими руками схватил Вольку за ногу и стащил на пол. Рассчитывал со всей силы стукнуть в лицо, но удар пришёлся куда-то в темечко. Я больше себе руку ушиб.
– Ты чего? – крикнул Волька.
Сделал мне подсечку, повалил на пол и пару раз хлестнул ладонями по щекам. Я брыкался, старался скинуть с себя Вольку. Он прижал меня локтем к полу и занёс кулак.
Девушка на кровати сначала завизжала. Потом укуталась в одеяло и спустилась ко мне на пол:
– Я тоже тебя люблю, Лех! – она пьяно попробовала поцеловаться. – Думала ты забыл меня! Я тебя всегда помнила.
Это была не Алтынай, а девушка, влюблённая в меня в Колледже.
Она пахла чужим сексом.
6
Голый Волька слез с меня. С содроганием ощутил, как его яйца и ещё стоячий член скользнули по моим ногам.
Влюблённая из Колледжа, что-то продолжала бормотать и покрывала меня липкими поцелуями. Волька натянул джинсы и вышел в подъезд, хлопнув дверью.
Лебедев помог мне оттащить Влюблённую из Колледжа обратно на кровать. Я взял со стола бутылку чего-то и два стакана. Вышел вслед за Волькой. Тот курил в приоткрытую форточку, в которую задувал холод и капли дождя.
Некоторое время мы молча стояли. Волька расправил плечи, подставляя мускулистое тело дождю и холодному ветру. Я наоборот – скукожился от перепоя и осознания вины.
– Ё-маё, ты решил, что я с Алтынай?
– Да.
– Значит, ты считаешь, что она способна с первым встречным?
Я виновато наполнил стаканы:
– Извянки, по пьяни напутал.
– Больше не путай. Могу и убить ненароком.
– Я подумал, Алтынай и ты, за моей спиной… Не разобравшись ринулся.
– Какая твоя спина? Разве Алтынай тебе чем-то обязана?
– Ты прав, мы даже не целовались.
– Брателло, я сразу понял, что ты её любишь. Но за кого ты меня принимаешь? Разве я способен старому дружбану подлянки кидать?
– Просто ты… такой.
Волька нахмурился:
– Договаривай.
– Ты парень-мечта. Своя хата есть, денег полно. Артист. Анимастер.
– Ты дурак, Лех. Да, я парень-мечта. Но не для девочек, они-то не дуры, а для таких сопляков, как ты. Вы хотели бы быть мной, да вам ссыкотно делать усилия в этом направлении. Мир жесток, брателло, так что не бойся бить первым. Хотя, ты молоток, ты ударил. Но слабо.
– Ты о чём сейчас?
Волька почесал темечко, куда пришёлся мой бестолковый удар:
– Да ё-маё, хер знает. Третий день бухаем как-никак.
– В твоих словах есть правда. Чувствую себя, как говно.
