Текст книги "Ночная смена (СИ)"

Автор книги: Максим Ковалёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

   А Илия просунул руки меж прутьев решётки, ключ на ощупь стал искать замочную скважину. Попал он в неё не сразу. Некоторое усилие и ключ провернулся в замке. Отделявшая их дверь с тихим скрежетом, разнёсшимся в тиши подвала подобно детскому плачу, отварилась.

   Илия толкнул её ногой – выход для него был свободен.

   – Ты не сбежал, – произнёс он. – Я предлагал тебе это. Но ты, глупец, предпочёл остаться и поглумиться надо мной. Если бы ты сам отпер дверь или смотался куда подальше, ты бы спасся... Теперь поздно.

   «Бежать! – взывало сознание. – Ничего ещё не поздно!»

   Вот только мышцы Густава словно бы разом утратили всякую силу. Единственное на что его хватило, это привстать навстречу монстру. Он не замечал, как его рука шарила у пояса в поисках дубинки. Без помощи сознания делала она это не с той стороны. Рука касалась ножен с кинжалом, что был бы сейчас даже уместнее, но она искала дубинку и потому кинжал не замечался.

   Илия переступил порог камеры. За какие-то мгновения иссохшийся до состояния мумии узник походил теперь на ходячего мертвеца – кем он и являлся! Упырь протянул тощую, обзавёдшуюся внушительными когтями руку в направлении сторожа. Смрадный серный дух исходил от него, вызывая тошноту, сжимая желудок и выдавливая обратно наверх его содержимое. Густав сглотнул едкую желчь.

   – Я тебя выпью, – прошипел упырь, облизавшись языком, вынырнувшим бледным слизнем из щели его рта и вновь скрывшимся в ней. – Глупый человечишка.

   Голос Илии отдавался в ушах Густава. Его остекленевший взгляд приковывал к себе, парализуя волю. Упырь приближался, а он торчал как соляной столб, словно только и ждущий, когда ему разорвут шею и жадно присосутся к хлынувшему потоку крови. Полузвериная рожа... эти обвислые губы, не способные скрыть выпирающих клыков... птичья согбенность хребта и сутулость плеч... хилость похожих на сухие ветви конечностей... змеиное шипение... вонь нужника... нечистая, отвратная всему человеческому мерзость.

   Слепая рука искала дубинку, искала и не находила...

   А тьма вокруг них клубилась и наблюдала, ожидая развязки. Ожидая брызг и густеющих луж на подвальном полу, обглоданных частей тела, что обнаружат лишь утром, воплей страдания и хлюпанья насыщения. В этой тьме что-то перемещалось и повизгивало тонким от нетерпения голоском. Тьма жила, она предвкушала, она тоже была против него. Отсветы ламп расплывались в её мареве погребальными огнями.

   Смерть подступала к Густаву. А он не мог. Не был способен...

   Вновь что-то звякнуло. Освещения хватало, чтобы разглядеть небольшой стеклянный сосуд, взявшийся неведомо откуда и покатившийся по полу прямо к Густаву. Эта странность привлекла к себе внимание обоих, на миг заставив отвлечься от всего прочего.

   Густав видел посверкивающий бок колбы – вроде бы так называлась эта алхимическая штука – и мутноватые разводы на стекле. На его лице отразилась цепочка быстро сменявшихся эмоций: непонимание – непонимание, сопряжённое с туманным подозрением, словно в голове прозвучал вдруг незримый колокольчик – несвоевременная задумчивость. Чтобы это ни значило, оно сломило панический ступор, сковавший до того его печёнку с селезёнкой.

   Упырь этого не понял. Когтистые пальцы протянулись к шее сторожа. Клыки разошлись в плотоядной ухмылке. До Густава донеслось голодное шипение.

   Он отпрянул в сторону, опрокидывая кресло и уходя от захвата. Правая рука его, наконец сообразив, что дубинка висит с другого бока, привычным движением выдернула её из петли на поясе. В следующее мгновение, от души хакнув, сторож уже обрушивал своего дубового «дружка» на лапу кровососа.

   В жутких историях упырям приписывают невероятную живучесть, едва ли ни полное пренебрежение к боли и прочие сверхчеловеческие качества. Но в данном случае ничего подобного не проявилось. Ибо от удара скрывающийся под личиной стихоплёта Илии не призрел боль, а завыл от неё как баба. Отшатнувшись, упырь схватился за повреждённую лапу и вытаращился на своего тюремщика, словно не понимая, зачем тот только что это сделал.

   Густав же, ободрённый воем урода, пошёл в атаку.

   – А ещё не хочешь!? – проорал он, замахиваясь дубинкой и целя в мерзкую харю, дабы разбить её в кровавую кашу, смять и изничтожить. – Фокусы мне тут показывает... На!

   Упырь в последний момент отклонился, и удар пришёлся вскользь ему по плечу.

   – И ещё! – добавил Густав, хрипя и обливаясь потом. Тьма колыхалась вокруг них, в ней дико плясали тени, но сторожу ни стало до них никакого дела. Он был занят. – Ори громче! Но если разбудишь мне Зою с детьми, я тебе точно черепушку расквашу!.. А если разбудишь стариков – они тебя пустят на опыты. Знать, для того тебя сюда и притащили!

   Дубинка свистела в воздухе. Упырь пятился спиной назад. Запнувшись, он упал. Победоносно вскрикнув, Густав саданул его как следует по ляжке. Звериная рожа исказилась в гримасе. Тощие лапы заламывались, пытаясь прикрыть башку.

   Затоптать! Ибо нечего подобной твари поганить собою мир!

   Сторож бил, упырь заслонялся. В какой-то момент Густав подошёл слишком близко, и урод, изловчившись, укусил его за руку. Сперва показалось, что из предплечья вырвали целый кусок мяса, но только показалось – выступило лишь несколько капель крови. Вместо дубинки сторож заехал кулаком в челюсть, и урод мешком отвалился в сторону. Рука у Густава была тяжёлой, то в городе многие изведали на собственной шкуре.

   – Кусаться задумал, паскуда? На тебе за это!

   Очередной удар пришёлся извивающемуся на полу кровососу по пояснице. Подвальная тьма огласилась протяжным стоном. Для сторожа он прозвучал как песнь, даруя приток свежих сил не хуже тех чудодейственных порошков, что по слухам частенько принимали магистры.

   Дубинка взлетала и падала нещадной карающей десницей.

   Густав вошёл в раж. Он уже видел себя, стоящего над укокошенным уродом, видел, как на крики сбегаются господа, как они застывают в изумлении и восхищении от его отваги. В общем, он малость замечтался. Потому, когда угол стола врезался ему в бок, сбив дыхание, сторож сперва даже не понял, что произошло. Свалившаяся на пол лампа чудом не разбилась, лишь тревожно замерцала.

   Если бы упырь был действительно такой, как про них рассказывают, он успел бы кинуться на Густава, пока тот силился восстановить дыхание, не выронив при этом своего оружия. Но, получив краткую передышку, урод только отполз подальше. Пара-тройка хороших ударов разом согнали с него большую часть жути. Куда-то подевался адский блеск глаз, и затемнённая ранее половина рожи посветлела. Да и сама рожа, ещё сохраняя следы изменения, заметно поосунулась, возвращая себе прежние черты.

   Густав отметил это краем глаза, не успев осмыслить, как следует. Ведь вместо того, чтобы продолжить схватку, упырь задумал слинять. Поднявшись с пола, пуская кровавые пузыри и прихрамывая, кровосос бросился наутёк. Миг и о нём напоминало лишь болезненное хрипение во мраке, словно там скулил старый побитый пёс.

   Сторож утёр рукавом взмокшее лицо. Надо было отдышаться, он отбился от урода, но ведь и отпускать его было нельзя. Мало ли что тот мог натворить, проникнув в тайные схроны, о которых столько разглагольствовал. А наверху спали живые люди... И вообще – не в смену Густава твориться такому безобразию! Он подобрал лампу и сжал покрепче дубинку. Рука отозвалась болью. В ближнем свете Густав разглядел на ней следы от зубов твари, у которой в пасти явно недоставало одного из передних клыков. То ли он успел его выбить, то ли...

   Помотав головой, сторож двинулся по тёмному проходу, твердя себе под нос:

   – Беззубая тварь... Прихлопну как таракана.

   Правда или нет, что упыри видят в темноте не хуже, чем днём, но этот почти успел выбраться из подвала, не заплутав в его коридорах. Густав понял это, расслышав шорохи, доносящиеся с ведущей наверх лестницы. Он прибавил шага.

   Кровопийца, вновь нацепивший личину Илии-человека, не иначе пытался выскочить на улицу, только повреждённая нога подвела, и он растянулся на натёртых до блеска плитах. Видя его жалкие дёрганья на полу нижнего зала Цитадели, Густав преисполнился прежней отваги. Вся растерянность и обессиливающий страх остались позади в гулких пространствах подземелья. Это там таилась тьма и порождённые ею кошмары, здесь же был мир людей.

   Дубинка легла аккурат по хребту урода, когда тот начал подниматься, заставив его вновь распластаться на плитах. Сторож отставил мешающуюся лампу в сторону.

   – Куда это ты собрался? Я тебя...

   Гадёныш пнул его в голень. Густав повалился прямо на него. Дубинка отлетела в сторону. Пришло время честных кулаков.

   Они возились и мутузили друг друга двумя пыхтящими кабанами. Уж Густав в своём обмундировании ощущал себя именно так. Урод разбил ему губу. Сторож сплюнул и сломал тому нос. По крайней мере, хруст был соответствующий. Подвернувшиеся им на свою беду стол со стульями оказались снесены. Они во что-то врезались и разбили это что-то, прокатившись по россыпи осколков. То один, то другой оказывался сверху и уже мнил себя победителем, но затем был опрокинут. Ни единого членораздельного слова не прозвучало за всё время их борьбы, только бессвязные животные звуки.

   Упырь попытался вцепиться в Густава, он отбросил его загребущие лапы и наподдал локтём в печень. Мерзавец застонал, но уклонился от прямого удара в челюсть, вместо этого заехал своему обидчику лбом в переносицу. В глазах у Густава полыхнул фейерверк. Он потерял всякую ориентацию. А на него уже наваливались, и удушающая хватка сжала его горло, перекрыв доступ воздуха.

   Несмотря на полученные раны, урод сохранил поболее сил. Может, и зря он погнался за ним – дал бы сбежать и всего делов... Носовая перегородка пылала болью, в ушах стучало, лёгкие молили о малейшем живительном глотке. Руки Густаву придавили к полу, он мог только бесполезно сучить ногами. Ими он, видимо, и зацепил лампу. Та отлетела к дивану, маслом из неё выплеснулось и пламя перекинулось на кожаную обивку. Густав понял это по тому, что хватка на его горле внезапно ослабла, а лица коснулась волна жара. Восседающий на нём противник отвлёкся. У Густава было всего мгновение на контратаку. Рванувшись так, что вместе с ткань одежды затрещали и связки, он сбросил с себя урода, вновь обретя возможность дышать. Когда, привстав на коленях, налитым кровью взглядом сторож сумел оглядеться, ему показалось, что дурной кошмар вырвался из подвала следом за ними.

   Посреди нижнего зала пылал костёр. Высвеченные им тени от диванов и шкафов ложились на шпалеры стен, создавая ощущение пещеры. Всё было красным и чёрным. Воняло гарью, слышался треск и чей-то надрывный вой. И посреди этого, точно окаменев, в полупрозрачной ночной рубахе стояла Зося.

   Потом донёсся переливчатый лай.

   «Откуда в башне собаки? Старики совсем спятили и разводят у себя наверху собак».

   Три стремительных силуэта пронеслись сквозь расцвеченный племенем сумрак и набросились на хромоногую тень, ползущую в сторону входных дверей. Рычание и лязг зубов сменились вполне человеческим криком.

   – Я пустил собак! – Кто-то пытался приподнять Густава. Вот только сил помощнику для того явно не доставало.

   «Не дать уроду добраться до Зоси...»

   Дубинка куда-то девалась, рука была пустой. Но Густав соображал уже вполне связно, чтобы вспомнить про кинжал. Сплёвывая натёкшую в рот кровь, он поднялся на ноги. Отпихнул в направлении возникшей рядом матери мешающегося помощника и извлёк из ножен пол локтя наточенной стали. После чего направился к рычащему клубку из сцепившихся тел.

   Нескольких пинков хватило, чтобы разогнать шелудивых в стороны. Не веря в своё спасение, урод отнял руки от лица. В этот момент Густав склонился над ним, занося кинжал. Если бы на разбитой роже мелькнул хотя бы отдалённый признак прежней мерзости, Густав ударил бы, не задумываясь. Но на него, мало что соображая, глядел растерянный и запуганный узник, в компании которого за вполне дружеской беседой он разделял недавний ужин. Подспудные сомнения вновь звякнули в сознании внутренним колокольчиком.

   Он всё же ударил. Но не остриём, а круглым обухом кинжала, попав промеж глаз, куда и целил. Противник разом обмяк, и Густав уже со спокойной совестью плюхнулся на пол. У него кружилась голова и болело всё тело. Было жарко, он обливался потом. Может, он тоже горел? Выяснить это сторож не успел, остатки сил покинули его, как и сознание.

   Но напоследок ещё подумалось: «Зачем мне всё это? Ведь мне давно пора на покой».

   ...Чем закончилась безумная ночь, Густав узнал лишь на следующий день и с чужих слов.

   На шум драки и собачий лай спустились магистры. Увиденная ими картина поражала своей абсурдностью. Но посреди ночи, в клубах дыма и гари, с кровавыми брызгами, отсвечивающими алым в дёрганом свете пылающего в помещении огня, хватало в ней и жутковатых оттенков. Голосила кухарка, тут же были её дети. По нижнему залу вокруг горящего дивана прыгали лающие собаки. А на полу среди опрокинутой мебели и осколков разбитой вазы распростёрлись два тела: одно принадлежало ночному сторожу, а второе какому-то незнакомцу. Оба носили на себе следы недавней ожесточённой драки.

   Последовавшее расследование ночного переполоха выявило целый ряд примечательных фактов, от которых стоило то ли качать головой, дивясь незаурядности человеческого разума, то ли хохотать в голос от превосходящих даже самую буйную фантазию превратностей жизни.

   Если вкратце, то дело обстояло так.

   Тип, которого во всё ещё бессознательном состоянии повязала вызванная из города стража, приходился племянником другому сторожу – Лобазу, приятелю пострадавшего Густава. Вот только приятель на поверку оказался не таким уж и приятелем. Ибо носатый умник задумал пропихнуться родственничка на хлебное место, то самое, что занимал его напарник. И эти двое состряпали план, который здравомыслящему человеку на ум пришёл бы навряд ли.

   Они задумали подставить Густава. Да так, чтобы тот изобличил себя полным придурком и к тому же трусом, которого только и следует, что гнать со службы.

   Лобаз прознал, что магистры в последние недели по каким-то своим надобностям усердно разыскивали то ли некоего бродячего менестреля, то ли просто прохиндея. И племянничек решил выдать себя за него, дабы дядюшка совершенно официально (но с минимальным числом свидетелей) препроводил его в Цитадель. Сделано это было к вечеру, чтобы иметь повод подержать «задержанного» до утра под замком, не тревожа уже отдыхающих от дневных забот магистров. Показывать узника хозяевам Цитадели в планы заговорщиков не входило вовсе.

   Ведь ближайшей же ночью «задержанный» должен был сбежать из своего заключения.

   При этом его сторожу, то бишь Густаву, они намеривались так заморочить голову, чтобы из его последующих объяснений складывалась картина явного умственного помешательства подставного горемыки. Обеспечить это взял на себя племянничек.

   Человеком он был незаурядным, по меньшей мере.

   Уже в зрелом возрасте в нём обнаружился зачаток магического Дара, позволивший даже проскользнуть в Академию Магических Искусств, где он с трудом протянул два года, после чего всё же был вышвырнут. Как гласило постановление: «за малосилие, неусердие и завистливость». Но, что ещё существеннее: «за навязчивое желание выказывать из себя обременённую высшим Даром персону, ни в коей мере ей не являясь». А власть имущие из магов подобного позерства, ох как не любят.

   Будучи на мели, племянник прибыл к Лобазу одолжить средств к существованию. Дядя был скряжист, денег не давал и лишь досадовал об некогда доступной, а ныне упущенной возможности более долгосрочного решения финансовых трудностей. Племянничек идеей проникся, разом измыслив, как данную возможность вновь перевести в разряд доступных.

   За время своей недолгой учёбы освоить полноценную магическую практику он так и не сумел, но зато познакомился с кое-чем из широкого ассортимента алхимических составов, способных проявления этой самой магии усилить, ослабить или же сымитировать. После долгих уламываний Лобаз выделил средства на закупку требуемых ингредиентов, из которых и был изготовлен навевающий «жутковатые видения» порошкообразной состав, при добавлении к которому обычной воды, обращающийся в дурно пахнущие испарения.

   Разработанный план в своём роде не был лишён гениальности настолько же, насколько и сумасбродности. Как бы то ни было, он вполне мог сработать. Племянничек свою роль отыграл так, что позавидовали бы лучшие актёры театральных подмостков. Только в одном заговорщики просчитались, а вернее, с одним. Выбранный в качестве жертвы Густав не выказал ни наивной сострадательности – на что они особо и не надеялись, – ни – на что они уже вполне надеялись – «нормальной человеческой трусости». Более того, этот глупец проявил упёртое рвение...

   В городской управе из чуть живого молодчика мигом вытрясли все признания с покаяниями. С этими ребятами никакие мелодраматические номера не прошли бы уж точно. В общем, рудные шахты севера скоро получат к себе нового работника.

   Густаву обо всём этом поведал магистр Искарий – ещё не старый в сравнении с прочими, полноватый бородач в шитом золотой нитью халате, – когда они сидели в его апартаментах на третьем этаже Цитадели, развалившись в удобных креслах, попивая принесённый Зоей горячий глинтвейн с корицей. За окнами вечерело. Голова у Густава ещё потрескивала и нос распух как картошка. Но что для солдата, пусть и бывшего, пара новых шрамов – только украшения. Его подлатали, а прочее сгладила толика горячительного.

   Магистр то и дело срывался на зычный гогот и утирал слезящиеся от смеха глаза. Имевшая место история изрядно повеселила не только обитателей Цитадели, но и половину города, докуда уже докатились слухи. Густав же просто наслаждался моментом.

   На груди у него поблескивала серебряная Сова со свитком в лапах, отличительный знак за проявленную храбрость. По словам магистра к ней так же должна была прилагаться денежная премия. Она и прилагалась, но она же и была удержана из содержания Густава за устроенный пожар, повлекший повреждение мебели и ковров. Жаль, но, как говорится, и на том спасибо.

   «Главное, – рассуждал про себя герой, смакуя ароматный напиток и со сторонним интересом поглядывая на зев камина в углу, на многочисленные книжные шкафы с приставленными к ним лесенками, на витые канделябры, ощущая при этом, как расслабляются ноющие мышцы на удобном седалище, – главное, что его не турнули с места».

   Да, господа магистры проживали с комфортом. А уж благодаря чему этот комфорт обеспечивался, за какие-такие заслуги, не его, Густава, дело. Отметили да угостили – чего ещё желать обычному служаке?

   – И ещё кое-что, – добавил магистр, отставив опустевшую кружку на стол, заваленный горами свитков, а также неподъёмными в своей толщине, как для чтения, так и для переноса фолиантами. – Вместо прежнего напарника вам будет нанят новый. У нас уже есть на примете один молодой человек. До того он обучался в ордене Грегорианцев, хотел стать Воином Господнем, да не проникся, так сказать, монашескими идеалами. Словом, вам будет, о чём побеседовать, коротая часы ночных дежурств. Через пару дней примете его под своё начало.

   Густав лишь согласно кивнул и попросил ещё кружечку глинтвейна.

   Приобщить новичка к службе – это можно. Ветерану всегда есть, чему поучить молодёжь. И что рассказать. Если парень в самом деле толковый, он даже покажет ему след от укуса оборотня-кровососа, которого он заломал голыми руками. Никаких тебе волшебных мечей и прочей ерунды, без которой не обходится ни один герой в сказках. Но то ведь сказки, а здесь – реальная жизнь.

Конец