Текст книги "Стражи забытого Предела (СИ)"

Автор книги: Максим Ковалёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

   Это случилось прямо перед Ули. Шуко поднимался с колен, когда его испуганный и одновременно удивлённый взгляд остановился на чём-то в направлении выхода из Пещеры. Истёртое годами лицо старика посетило словно бы внутреннее прозрение. Дряблый рот раскрылся шире, морщины на лбу и щеках разгладились. Он вроде бы произнёс некое короткое, но крайне важное слово. Ули но не смог прочитать по губам. А затем лицо Шуко исказил ужас. Рот скривился, на губах запузырилась пена. Колени старика ослабли окончательно. Он повалился навзничь и забился в судорогах, путаясь в своей накидке.

   Алая вспышка угасла, как и её отсвет. Но света в Пещере хватало, чтобы Ули видел происходящее с Шуко во всех подробностях, которые предпочёл бы и просмотреть. Судороги продолжались невыносимо долго. Он хотел подползти, попытаться как-то помочь.

   – Всем сидеть на своих местах! – на этот раз Тамир не шептал, а приказывал в голос. – Ритуал ещё не завершился. Дверь закрывается... Ещё немного. Никому не огля...

   – Хрррррамммшшшшш...

   Протяжное шипение и последующий скрежет когтей заглушили его слова. Но хватило и того, что он успел сказать. Зверь больше не вопил. И Шуко уже затихал, распростёршись в неестественно скрюченной позе.

   – Тише! – вновь призвал их к спокойствию Тамир. – Это Дар. Не такой, как всегда, но оно не суть важно. Главное...

   Преподнесённый им Дар решил пробежаться по Пещере, показав себя во всей красе.

   Если Бурхдухар походил на откормленную свинью с лобастой башкой и зубастой пастью – плотоядную свинью, то этот Зверь напоминал небольшого медведя или скорее раздутого козла. Серая шерсть висела на нём клочьями, а под ней и в местах, где она отсутствовала, поблескивала чешуя. Приземистое туловище несли аж шесть лап, на самом деле опирающихся на серповидные когти. Длинный гладкий хвост имел на конце рогатину. Чешуйчатая голова крепилась на подвижной шее. Морда являлась труднопредставимой, если не видеть этого собственными глазами, помесью из козьих и ящеровидных черт. С жёлтыми, точно варёный желток, буркалами. С продольными щелями зрачков.

   – Хрррааамммшшшшш.

   «Бурхдухара назвали так, потому что, задыхаясь, тот без конца хрипел: бурррх-ду-хххррр, – мелькнуло у Ули. – Этого назовут Храмширом».

   И, в отличие от прежнего, новый Дар, оказавшись по эту сторону Предела, задыхаться не собирался.

   Зверь вперевалку, но весьма ретиво прорысил мимо них, наступив по пути на Шуко – тело старика промялось под ним, как мешок с зерном, и, не сбавляя хода, врезался в стену с поблекшими тенями. Треснувшись о преграду, Храмшир повалился на пол. На стене остался влажный отпечаток. Зверь бил лапами, длинный хвост извивался и скручивался в узлы.

   – Ещё немного, – ободрил их Тамир. – Дверь почти закрылась.

   Дар поднялся, помотал головой и уставился на смирно сидящих перед ним людей. Зашипел, показав раздвоенный язык. Дёрнулся в их сторону. И вновь упал. Бока его вздымались и опадали, как кузнечные меха. Вздымались и опадали. Но эти меха работали впустую. Из пасти доносилось бульканье. Зверь задыхался.

   Хвала Отцу Небесному, Всеблагому и Всемилостивому, он всё же задыхался!

   – Ещё немного, ещё немного, – шептал себе Ули. Внезапные слёзы текли по его щекам, он не пытался их утереть.

   Зверь дёргался некоторое время. Затем затих у стены, когти перестали скрести камни. Похожая на сплюснутый шар голова упала на передние лапы. Но не стоило радоваться раньше времени. Он лишь затаился, сберегая силы. Его полуприкрытые буркала поблёскивали, отражая свет факелов. А хвост свернулся хлыстом, готовый стегануть всякого, кто рискнул бы приблизиться.

   Сидящие на полу Пещеры люди смотрели на Зверя. А тот смотрел на них.

   – Сейчас закончится, – пообещал Тамир, всё также держа свой посох стоймя.

   Ули и сам ощущал, что проход-дверь, как называл его старейшина, закрывается. Он послужил ключом для открытия. Закрывался же проход без его участия. Вот только, не смотря на ободряющие слова, что-то всё же было не так. И это он тоже ощущал.

   – Что?.. Нет! – вскричал Тамира, заставив Ули сжаться в комок. – Не смейте!

   Что «не сметь» и «кому», Ули понять не успел, потому что вновь полыхнуло. Ярчайшая, ярче всех предыдущих, вспышка погрузила Пещеру в кровавую зарю.

   На «той стороне» взвыло с новой силой. Сперва Ули показалось, что там задул ураганный ветер, но это был не ветер, а голоса. Зверь встрепенулся, все три глаза раскрылись одновременно. Хвост стеганул воздух. Храмшир поднялся. Его хватило на то, чтобы проковылять пару шагов, и он рухнул обратно на брюхо.

   За первой вспышкой последовала вторая. Потусторонний вой не утихал. Ули почувствовал дрожь, что передавалась ему через пол Пещеры.

   – Нет, нет, нет, – точно заговор твердил старейшина.

   Остальные стражи пришли в смятение.

   – Сидеть! Всем сидеть на своих местах! – в какой уже раз повторил Тамир.

   Но когда древняя основа скалы вспучилась под ними волной, как если бы горный исполин заворочался во сне, а затем его глубинные недра издали тяжкий вздох, молодой Драм вскочил на ноги. Старикам и мужчинам приходилось не легче. Но у одних задеревеневшие мышцы ни за что не распрямились бы столь резво, а у других хватило выдержки, дабы не совершать подобной глупости. У Драма сил доставало. Как и у Ули. Но последний пребывал в оглушённом состоянии, точно это и не он, а кто-то другой сидел сейчас на полу Пещеры, а он сам смотрел на него со стороны, как во сне.

   – Куда?! – ни голос старейшины, ни что-либо иное не смогло бы более удержать Драма на месте.

   – Ааааааа!!! – Драм отвернулся от Зверя и от стены с беснующимися на ней тенями. Отвернулся, чтобы увидеть перед собой зев Пещеры – спасительный выход из подгорной тьмы. Всего полсотни шагов, и он будет бежать под гору как ветер до самой деревни! Бежать и орать во всё горло от счастья! И ужаса... Ведь кроме выхода там, напротив него, колебалось в воздухе, там было... были... в огненной купели... там...

   Зверь среагировал на рывок и вскинулся. Разинулась безгубая пасть, верхняя и нижняя челюсти подались в стороны как у змеи, и два кожистых мешка на его шее вздулись пузырями. Пронзительное блеяние ударило по ушам и в спину бегущему. Драм замахал руками, точно это могло ему чем-то помочь. Лицо его, на котором первое возбуждение сменилось содроганием от увиденного – того, что ужаснее любого Храмшира! – претерпевало очередное изменение. Застывшая маска в разводах алых бликов легла на него. И её уже ничто не сменяло. Зрачки парня съехали куда-то вбок, он рухнул как подкошенный, как если бы крепкие молодые ноги его вдруг размякли. Драм растянулся на спине. Всё тело его напряглось и выгнулось дугой, двумя опорами которой были затылок и пятки. Из ободранного лба потекла кровь. Сплошные белки глаз полезли из орбит от внутреннего напряжения, но стиснутые до хруста челюсти не выпускали крика наружу. Лишь сдавленный стон.

   – Не двигайтесь! – твердил им Тамир. А потом заорал: – Ради своих родных и всего мира – не двигайтесь!

   Ещё двое мужчин уже начали вставать, но окрик старейшины, точно удар кнута, усадил их обратно на пятую точку. Видя, что все они вот-вот готовы потерять голову и броситься прочь из Пещеры, Тамир сам поднялся на ноги.

   Старейшина встал в полный рост, сжимая свой посох обеими руками. Свечение глазниц Защитника из болотно-жёлтого сделалось белым и холодным, точно внутри черепа зажглись две ледяные звезды. Произнося неведомые слова, старейшина обратился лицом к чужому вою.

   Ули подташнивало от нахлынувшей слабости. Но тут он вытаращился на старейшину, забыв про всё на свете. Он испугался, что тот собрался пожертвовать собой, дабы спасти их. Но нет – глаза Тамира были крепко зажмурены.

   Старейшина повысил голос. Один во всём мире он знал эти отрывистые грозные слова, и один он мог найти в себе мужество говорить их так и тем.

   «Это заклятье. Ещё с тех времён», – понял Ули.

   Но чем оно поможет? Ни Тамир, ни они все вместе не остановят Их, если после стольких веков Те решились начать новое вторжение, скопив сил и наплевав на всякие клятвы.

   Тамир стоял, широко расставив ноги, и его всё равно шатало. Он говорил, вновь и вновь повторял тайные слова. А пол Пещеры продолжал вздрагивать под ними. Лежащий Зверь хрипел и без разбора хлестал хвостом направо и налево, благо ни до кого не доставая.

   Что это? Ули сперва не понял, откуда доносится...

   Остальные стражи принялись тянуть за своим старейшиной прежний заунывный мотив – их песнь. И Ули присоединил к общему хору свой осипший голос. Ему было плохо. Голова гудела, в глазах расплывалось. Пещера вращалась вокруг него, точно он был осью, проходящей через её центр, через толщу всей сотрясающейся горы. Он тонул в круговороте...

   Когда Ули пришёл в себя круговерть остановилась.

   Судя по всему, в беспамятстве он пребывал не так уж долго. И на том спасибо. Хотя его позора это нисколько не оправдывало.

   Рядом ходили и разговаривали. И если это не значило, что всё закончилось и закончилось благополучно, то значит, он умер, и это была лишь его мечта. Ули лежал на полу Пещеры, глядя на её неровный свод. Под голову ему подложили свёрнутую валиком накидку, а его собственной укрыли сверху как одеялом.

   Возле него сидел дед, помешивая палочкой в очаге, куда доложили остатки хвороста. Тепло от огня грело бок Ули, и от этого было так хорошо. Тёмные мешки свисали под глазами деда, делая его ещё старея. Дед заметил, что он смотрит, и улыбнулся ему.

   Все стражи, кроме Ули и деда, были на ногах. Пока кто-то отдыхал, у других хватало забот. Четверо мужчин, и отец в их числе, окружили Зверя. Остальные во главе со старейшиной наблюдали за ними со стороны, готовые прийти на помощь.

   Ули понимал, что ему нужно подниматься и тоже помогать. Но он... пригрелся. Да и не нужна была никому его никчёмная помощь. Потому с почти спокойной совестью он остался лежать и смотреть.

   Мирные отсветы огня ложились на пол Пещеры, на покрывшиеся пеплом камни очага, линии рисунков на которых вновь стали едва различимы. Освещали они и оставленный здесь же посох старейшины, вернее его снятую верхнюю часть. Глазницы Защитника более не светились. Теперь это был лишь жуткий пожелтевший череп с треснувшей лобовой костью. Оберег погас и, должно быть, навсегда. Тамир оставил себе древко от него в качестве опоры. Старейшина следил за тем, как отец и помогавшие ему пытались справиться с их новым Даром. Кожа на лице Тамира даже в неровном свете костра выглядела красной и бугристой, точно обваренной кипятком. Но держался он вполне твёрдо.

   Дверь между мирами закрылась до следующего ритуала, и по стенам Пещеры двигались лишь их собственные тени.

   Ули всё же приподнялся со своего ложа.

   – Вздремнул? – спросил дед, взглянув на него и переведя взгляд обратно на Зверя.

   – Я уснул? – в горле пересохло, слова произносились с трудом. – Я упал и...

   – Всё хорошо, ты молодец. Полежи. Тут ещё долго будут возиться.

   Но Ули перехотелось лежать. Он желал если не участвовать в поимке Зверя, то хотя бы понаблюдать за ней.

   Зверь не сдавался до сих пор. Четверо мужчин пытались загнать Бурхду... то есть Храмшира в угол Пещеры. Двое стариков держали наготове верёвки, вязать ему лапы. Бурхдухар, как говорил дед, тоже случалось взбрыкивал, но чтобы его утихомирить хватало десятка ударов посохом. В этот раз предстояло попотеть.

   Зверь прижался к стене, выпучив на окруживших его жёлтые буркала. Он более не наводил оторопи, как при своём появлении, но слишком приближаться к нему не решались. Дыхание вырывалось из его груди со свистом, лапы подкашивались, хотя сил держаться ему ещё хватало.

   Вот отец попытался огреть Зверя закругленным навершием посоха по башке. Храмшир извернулся, схватил древко зубами и рванул на себя. Отец едва удержался на ногах. За свой посох ему пришлось побороться. Когда он сумел-таки отвоевать его, на древке остались глубокие зазубрины.

   Ули протиснулся вперёд, чтобы всё видеть.

   Противостояние со Зверем продолжалось изнурительно долго. Забивать его в Пещере, для чего можно было бы использовать рога на тех же посохах, не допускалось, потому Тамиру и другим всё же пришлось прийти на помощь. Храмшир шипел и хлестал хвостом. Отец стоял ближе прочих, ему попало по ногам. Хромая, он отступил в сторону.

   Зверь двигался всё медленнее, хрипел, задыхался. И никак не умирал. Но, сколь ни селён он оказался, в этом мире судьба его была предопределена. Наконец Храмшира удалось оглушить. На него навалились все разом. Упираясь посохами, обездвижили. Стянули верёвками лапы, а заодно и хвост.

   Только тогда Ули позволили подойти. Не без опаски он провёл рукой по спутанной шерсти на боку Зверя, под которой нащупывалась мелкая чешуя. Из такой шкуры выйдет тёплая и крепкая накидка для старейшины. Не хуже прежней. Сперва, правда, придётся хорошенько отстирать вонь. А трёхглазый череп станет ещё более устрашающим, а значит сильным оберегом. Мяса же хватит вкусить всем в деревне.

   Храмшир под его ладонью дышал через раз. Рядом Зверя гладил ещё кто-то.

   Лицо Драма было в потёках засохшей крови, которые пытались оттереть, но до конца не оттёрли. Его это не заботило. Он стоял с широкой улыбкой и весь был увлечён тем, как пальцы скользили по шерсти. Ули порадовался, что Драм жив. Но вот его потускневший, будто сонный взгляд и в то же время эта улыбка...

   Подошёл отец, на всякий случай подёргал путы. Ули спросил, когда он вырвет для него клык. Отец хмыкнул в бороду и сказал, что вместо клыка Тамир разрешил ему взять один из хвостовых рогов. Ули сразу принялся искать под верёвками хвост Зверя. Ребристые заострённые наросты на его конце были ещё лучше любого клыка.

   Передохнув, общими усилиями при помощи посохов они перевалили тушу Зверя на подставленные носилки. Храмир слабо задёргался.

   Теперь можно было возвращаться в деревню.

   Но прежде выпили воды и ещё посидели, собираясь с силами перед спуском, что с такой ношей обещал выдаться не легче подъёма. Некоторые из стариков так вовсе задумали прилечь. Тамир не торопил их. Они заслужили отдых.

   Сначала Ули не отходил от Зверя, но тот совсем перестал шевелиться, будто издох. Он приложил к нему ухо, услышал редкие удары. Потом пошёл к выходу из Пещеры, подышать свежим воздухом... Горы укутывал сумрак. Сверху за зыбким пологом туч мерцали звёздные искры. Было прохладно и тихо. Ему показалось, что на востоке уже различается светлеющая полоса. Неужели с того момента, как они поднялись сюда, прошла вся ночь? Слишком быстро, а может, и не слишком.

   Он долго стоял и глядел в темноту. В отяжелевшей голове было глухо, как в дупле. Невдалеке угадывались шесты с Защитниками, ни один из них не светился, лишь ленты развевались по-прежнему. Ули зевнул и поёжился. Задел башмаком обрывок верёвки, так и оставшийся мотаться на вбитом в камень кольце. За его спиной, оказывается, стоял ветхий Мок. Привалился к стене и, как Ули, смотрел наружу. Могло показаться, что он заснул стоя, но его глаза были открыты. Эти маленькие слезящиеся глаза полнило изнеможение. Больше ничего. Словно не их стараниями весь мир был спасён ещё на несколько лет, словно они впустую прошлялись всю ночь по горам, и теперь старик думал только о том, хватит ли ему сил добраться до дому. Ули прошёл мимо, не сказав ни слова.

   Тамир начал их расшевеливать. С кряхтением поднимались на ноги, прямили спины. Пока отряхнули накидки, пока затушили головни в очаге и разобрались, где чей посох, прошло ещё время. Снаружи темень успела выцвести до предрассветной серости. Стали видны силуэты деревьев, между которыми разлилась туманная дымка.

   Мужчины взвалили носилки со Зверем на плечи. Понесли из Пещеры. Остальные двинулись следом. Тело Шуко решили оставить здесь и вернуться за ним потом. Забрать его сейчас было просто некому. Ольб, отец Драма, нёс носилки. Сам Драм, когда не дали больше гладить Зверя, принялся махать руками. Благо посох ему не вернули. Тамир взял его под локоть и повёл с собой. Запёкшиеся губы старейшины говорили что-то успокаивающее. Улыбка сошла с лица парня, но давешняя сонливость так и застыла на нём.

   – Что с ним? – спросил Ули.

   Дед вздохнул, утёр рукавом нос. Прокашлялся.

   – Он тяжело заболел. Кхе-хе... такой молодой.

   – Он поправится?

   Молчание.

   – Это потому, что он обернулся? – не отставал Ули.

   – Да.

   Ули понял, что дед не хочет говорить об этом. Об алых вспышках и голосах, что доносились, как эхо близящейся грозы, о полёте, что он испытал толи во сне, толи наяву.

   Пещера Шёпота – теперь, скорее, Крика! – её тёмное нутро и таящиеся в нём страхи остались позади. В лица им задул ветер. Старики плотнее кутались в накидки. Начался спуск с горы, внимательнее смотреть под ноги.

   Старейшина запел негромкую песнь. Из привычных слов. Песня была не ритуальная, а о тех же горах, о лесе и небе, о сбегающих с вершин холодных ручьях и людях, живущих посреди всего этого. А ещё о козах, куда же без них.

   Пока шли, занялся рассвет. Они шли в тумане и по туману, точно по улёгшимся на землю облакам. Башмаки сделались мокрыми. Далеко-далеко разнёсся крик птицы. Может, той самой, что сопровождала их накануне. Старики плелись гуськом по тропе. Носилки покачивались на плечах носильщиков. Несколько раз останавливались и снимали их – этот Дар был потяжелее прежнего. Буки за последнюю седмицу заметно облетели, лес сделался светлее и будто просторнее. Лишь тёмно-зелёные конусы елей сохраняли извечную угрюмость. Когда проходили по широкой прогалине, открылся вид на долину в изложине меж Горбатой горой и её соседкой. Долину затопило мглистое озеро, в котором плавали соломенные крыши домов.

   Остановились ещё раз перевести дыхание. Без того редкие разговоры утихли совсем. Опёршись на свои посохи, они вдыхали утреннюю прохладу. Небо прояснялось. Над горами разгорался новый день. В лесу прибавлялось птичьих голосов. Проведённая в Пещере ночь растянулась точно не на одну ночь. Но она прошла, и мир пробуждался от тревожного сна.

   Ули подошёл к отцу. Тот прихрамывал, но нёс носилки. Они смотрели на связанного Зверя, бывшего, в общем-то, не страшнее Бурхдухара.

   Кто-то указал на трещину, что пролегла через тропу. А у Пещеры видели несколько упавших шестов, и там же словно бы сдвинулся с места один неподъёмный валун. В ближайшее время следовало восстановить Защитников в прежнем виде.

   Обменялись на сей счёт соображениями.

   Когда собрались поднимать носилки и двигаться дальше, Ольб отвёл взгляд от Драма, которого старейшина вновь брал под руку. Повысив голос, он сказал:

   – Это всё девчонка накликала! Недаром им велено сидеть по домам и не высовываться.

   – Не говори точно Шуко! – Дед дёрнулся как ужаленный. – Дурной старик, разве девочка заставила его встать с места, когда другие сидели?

   – Мне плевать на Шуко! – горячился Ольб. – Сын, сына моего... Что я скажу его матери?.. Она всё! Она, девчонка!

   Дед шагнул в его сторону. Отец оказался быстрее. Они с Ольбом были давними приятелями, но тут уж... Если бы Ули не встал между ними, а там не подоспел Тамир, быть бы беде. А так вроде обошлось. Позыркали, посопели друг на друга. И подняли носилки прежним составом – что ни думай, а общее дело доделать надо.

   Все вымотались, что и говорить. Нет, Амми кроме Ольба никто ни в чём не винил. А тому нужно было время, чтобы смириться со случившимся. Просто что-то изменилось на «той стороне». И теперь что-то должно было поменяться на этой. Чтобы хорошенько подумать о том, у них имелось в запасе шесть спокойных лет.

   Старики положили остатки сил на обратную дорогу с горы. Трава и листья кустов блестели от капель росы. Хотелось собрать её в ладони и умыться, но лень было сгибаться. Влагой напиталась шерсть накидок. Ничего, днём, пока женщины будут заняты готовкой праздничного обеда, а мужчины прилягут отдохнуть, накидки вывесят на плетни заборов, и солнце их просушит.

   Тропа делалась нахоженнее. Из-за деревьев выступил тёмный угол окраинного дома, увитый высоко вскарабкавшимся плющом. Донеслось блеяние проснувшихся в деревне коз, а с ними просыпались и люди. Ночные тревоги уходили окончательно.

   Ули даже не пытался подавить зевка от уха до уха. Дед растянул рот за ним, аж хрустнула челюсть. Мальчик – мужчина, совсем молодой, но уже мужчина – улыбнулся. Крепнущий свет изгонял сумрак, и окутавшие мир туманные пелены рассеивались под ним. Утро полнило душу лёгкостью. От того и шагать становилось легче. Ноги сами летели по вылезшим на тропу древесным корням, спеша к дому. Закончилась роща. Несущие носилки мужчины замедлил ход, но не чтобы вновь отдохнуть. Прошёл старейшина, проверяя, не отстал ли кто-то. Дед переложил посох из руки в руку. Ули посерьёзнел, расправил плечи. Следовало выглядеть, как подобает стражу Предела, исполнившему своё поистине нелёгкое служение.

   Ведь их встречали.

   У первых домов стояли все женщины деревни. Стояли и ждали возвращения своих отцов, мужей, братьев, сыновей. И по тому, как они смотрели, было понятно, что ночной грохот в горах напугал их до полусмерти. Вместе с хозяйками пришли собаки и вездесущие козы. Всем скопом.

   Женщины подступили к ним, но пока оставались чуть в стороне.

   Тамир распорядился опустить носилки на землю. И возвестил:

   – Стражи выполнили свой долг! Наш Дар был принят, и мы получили ответный. Новый. Больший. Как знак большего почтения. Впервые за сотни лет... Когда вновь придёт срок, мы также преподнесём больший Дар. Дикого кабана или рысь. Дабы мир сохранялся вечно, и Предел сохранялся вечно!.. Стражи вернулись домой.

   На последних словах голос старейшины сорвался.

   Ули стоял возле деда. Про себя он думал, что Храмшир (а с ним дрожащие горы и обжигающий свет с «чужой» стороны очага) мог быть знаком отнюдь не почтения... Но дальше мысли его не шли. Да и старейшине было виднее. Пока Тамир говорил, вспомнились пролитые в Пещере слёзы. Ничего, в следующий раз их не будет. И, как же хорошо, что следующий раз наступит ещё нескоро.

   Тамир указывал своим обезглавленным посохом на лежащего на носилках Зверя. Он вещал о том, как целый мир держится на них одних, какая великая миссия возложена – не только на мужчин, но и на женщин. На всё их селение. Ули смотрел в скопление знакомых лиц, что слушали старейшину посреди нарождающегося утра. И читал на них отнюдь не гордость или радость, и даже не удивление от вида нового Дара. А усталость от бессонной ночи.

   С некоторым недовольством Ули отвернулся.

   – Так пусть будет пир! – возгласил Тамир, раскинув руки. – Воздадим хвалу Небесам за то, что поддержали в нас силы и мужество. Примем Дар, как полагается.

   По его знаку отец и остальные подняли носилки. Храмшир издал булькающее хрипение. Кожаные пузыри на его шее вздулись и опали. Хвост выскользнул из верёвок, свесившись безвольной змеёй. Зверь оставался жив до самого конца – хорошая примета.

   Тут уж всё смешалось. Женщины обнимались с вернувшимися мужчинами. Разговоры. Но ещё в полголоса. Для шумного веселья время наступит позже. Гомонящая толпа следом за носильщиками и их ношей направилась к центральной площади, где всё уже было приготовлено для праздничного костра.

   Ули двигался в гуще людей. Мать поцеловала его и отошла к отцу.

   – Дед, почему погиб Шуко? Что там на самом деле за Пределом, что мы стережём за весь мир? Тамир говорил, но...

   Дед провёл ладонь по его волосам, думая про себя, что после сегодняшней ночи в их чёрном буйстве могут замелькать ранние белые нити. Два рогатых посоха слаженно постукивали по деревенской улочке.

   – Я не знаю. Никто не знает. Забылось за давностью лет. У нас уж точно. А может, и у Них тоже... Ты ещё слишком юн, многого не поймёшь. Знать-то оно не главное. Главное, чтобы Предел стоял. Чтобы был мир, и всё шло своим чередом... Ладно, беги вперёд. Я тихонько поковыляю, а тебя вон – ждут.

   Мать была в своём всегдашнем платье с платком из козьей шерсти на плечах. Держа её за руку, рядом шла Амми. Клык, что висел у малявки на шее, та крепко сжимала в кулаке. На брата она косилась огромными глазищами.

Конец

28