Текст книги "Чичваркин Е гений. Если из 100 раз тебя посылают 99"

Автор книги: Максим Котин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Нет смешнее слова «ж...»

– У меня есть шикарная подводка. Помните, когда Ким Чен Ир приезжал, всех бомжей с вокзалов убрали? Давайте про это скажем, давайте?

Чичваркин стоит перед воротами с табличкой «Московский городской центр дезинфекции». На нем куртка из искусственно состаренной кожи с воротником, отороченным мехом, белые штаны и ослепительные ярко-красные кроссовки. Волосы смазаны гелем и уложены при помощи расчески с редкими зубьями.

– Надо сказать, что мы его отмоем, – напоминает режиссер с «Третьего канала».

– «Здесь отмывают бомжей» – можно так сказать?

– Говори.

– Мы превратимся в профессора Преображенского, – улыбается Чичваркин.

За лацкан его искусственно состаренной куртки цепляют микрофон.

– Женя, поговори, как будешь говорить.

– Нет смешнее слова «ж...», – говорит Чичваркин. В этот момент звонит мобильный телефон, и Чичваркин говорит в него свое коронное: «Да, кто это?»

– Опять твой телефон, – говорит режиссер. – Он у нас в каждой программе.

Ситуация со времени августовского кризиса сильно изменилась – теперь Чичваркин не только активно следит за информацией об общественной жизни страны через газеты и телеканалы, но и сам участвует в создании этой информации.

«Третий канал» снимает передачу про мобильные телефоны под названием «Город. Контакт», в которой Чичваркин выступает в роли ведущего. Сегодня на повестке дня – дорогие кредиты. Планируется объяснить зрителям, что проценты по ним так высоки потому, что кредиты выдают кому попало, и добропорядочные граждане платят не только за себя, но и за тех, кто их не возвращает. Проиллюстрировать эту мысль должен бомж с паспортом, который попросит кредит на покупку мобильного телефона и получит его.

Записав стендап перед воротами бомжатника, съемочная группа направляется во двор. На крыльце у дверей стоят несколько клиентов центра дезинфекции, которые ждут бесплатной процедуры избавления от вшей.

– А построить их можно? – говорит режиссер старшему по бомжам.

– Как?

– Очередь сделать.

– Так, очередь сделали, – командует старший, и бомжи строятся, двигаясь как мутанты в американском фильме ужасов.

– Не так, надо, чтоб очередь шла к дверям.

– Так?

– Ну, ничего, ребята вполне нормальные, – резюмирует Чичваркин, понаблюдав за передвижениями бомжей. У него снова звонит телефон, но на этот раз он не спрашивает: «Кто это?»

– Ну что, договорились? Поехал туда кто-нибудь? Когда? И что? Если фраза кажется непонятной, она на самом деле понятна – тем, кто цену устанавливает... Тут все как надо, – с восторгом говорит Чичваркин, бросив взгляд на очередь. – Тетки в санитарных костюмах. Бомжи прямо как с вокзала, бухатые и вонючие.

Конкурентов смело в унитаз

– Какое следующее важное событие после кризиса? – спрашиваю я Чичваркина, пока он ждет, когда снимут эпизоды без его участия.

– Выпадение волос с задней части головы, – отвечает Чичваркин.

До кризиса Чичваркин носил длинные волосы, собранные в хвост, но их пришлось укоротить, потому что ему не хотелось походить на престарелого панка и иметь одновременно «и хвост, и плешь». Чичваркин говорит, что, если бы во время кризиса у него был большой бизнес, как, например, у владельцев «Анариона», у него бы вообще все волосы выпали. И удивляется, почему с ними этого не произошло, – ведь компания потеряла треть бизнеса, которую так и не смогла вернуть, и уступила лидерство компании «Техмаркет». После этого начался ее закат: за несколько лет доля рынка упала с 20 до 1 %, и дело закончилось продажей компании сети «Цифроград».

Возможно, ошибка владельцев «Анариона» заключалась в том, что они работали «на сохранение» – им было что терять, и они просто пытались уберечь свой бизнес, снижая издержки. По большому счету, Чичваркину тогда терять было нечего, поэтому он «на сохранение» не работал, а наоборот, решил развиваться.

Во время кризиса многие торговцы разорились (по выражению Чичваркина, «их смело в унитаз»). Ставки арендной платы снизились (по выражению Чичваркина, «упали ниже плинтуса»). Некоторые владельцы готовы были сдавать торговые площади по курсу $9, хотя на тот момент он уже перевалил за отметку $20, потому что найти арендатора стало крайне сложно (Чичваркин произносит синоним слова «самоудовлетворение», – в том смысле, что никто не справлялся – все «самоудовлетворялись»).

Чичваркин решил справиться, несмотря на кризис, и «Евросеть» до конца года открыла еще несколько точек. После того как появился пятый магазин, Тимур Артемьев, который взял на себя решение финансовых и организационных проблем, сказал: «Женя, стоп, давай остановимся. Надо не открывать шестой магазин, а наладить бизнес-процессы в тех, что уже есть». «Я знаю, что делаю, – ответил Чичваркин. – Ты давай, ковыряйся с тем, что нужно делать. А я дальше пошел. Хорошо?»

«Я посмотрел ему в глаза и понял: он знает, что делать. Это у меня в голове полная неразбериха, а у него – все стройно, четко и ясно. Знаешь, говорю, иди и делай», – вспоминает Артемьев. Он говорит, что хотел наладить бизнес-процессы, потому что боялся: если не будет порядка, начнут воровать. А Чичваркин считал, что если «Евросеть» будет этим заниматься, она окажется в хвосте стада.

«Вот стадо голодных животных идет. Кто впереди, ягоды срывает, кто за ним – листья, следующие – ветки, а последним остается только кора, – говорит Артемьев. – Надо было срывать спелые вишни, и черт с ними, с бизнес-процессами. Как оказалось, Женя был прав. Количество денег, которые у нас крали, было меньше количества денег, которые мы зарабатывали, срывая спелые вишни».

Даже такой небольшой рост (в свете будущего роста до нескольких тысяч точек) уже тогда не был встречен конкурентами с должной радостью. Под Новый год Чичваркину позвонил один из продавцов магазина на ВДНХ и сказал, что милиция хочет забрать кассу. Попытки найти с ней общий язык и понять, в чем компания преступила закон, успехом не увенчались – кассу забрали, товар арестовали, точку опечатали. Кассу милиционеры продержали до Рождества, отключив магазин от новогодних продаж. Потом «Евросеть» переживет не один подобный эпизод, поэтому сейчас Чичваркин утверждает, что с ними тогда обошлись относительно гуманно: «Даже деньги все вернули. То есть у них не было задачи грабить. Была задача не дать нам работать в Новый год». Довольно быстро владельцы «Евросети» вычислили, кто из конкурентов наслал на них «оборотней в погонах». Чичваркин утверждает, что ничего похожего компания в ответ делать не стала. «Просто мы другие, – говорит он. – Я тогда подумал: встретимся на рынке».

Правда, до «встречи на рынке» надо было накопить капитал. И компания его копила весь следующий год. Решение проблем с милицией взял на себя Перевозчиков. Он создал службу безопасности из двух бывших работников милиции. «Это были люди старой закалки, не то, что нынешние, – рассказывает он. – Они умели решить любой вопрос за бутылку водки». Навыки новых сотрудников были гораздо важнее знаний окончившего юридический факультет Перевозчикова – правовое поле было таким, что доказать свою невиновность зачастую было просто невозможно. «Тогда придраться можно было хоть к фонарному столбу, – говорит Чичваркин. – У вас вообще все незаконно».

Товар закупался на внутреннем рынке, и зачастую продавцы не могли дать на него никаких сертификатов. Требовательный покупатель мог, конечно, потребовать сертификат, но тогда он просто ничего бы не купил. «Нужно было не выпендриваться, а побыстрее товар у поставщика сдернуть, – объясняет Перевозчиков. – Если не сдернешь, его возьмут другие».

Однажды на склад нагрянули таможенники с твердым намерением конфисковать весь товар, поскольку на него не было необходимых документов. Руководители «Евросети» понимали, что, если товар конфискуют, бизнесу конец – очень уж большая была партия. Поэтому они заявили, что товар не отдадут. Таможенники сначала не поняли, как это можно не отдать им товар. «А вот так, не отдадим, и все», – говорили в «Евросети». Таможенники пугали ОМОНом, но руководители не пугались, потому что им было нечего терять, кроме этих телефонов. Пререкания длились целый день. С бывших милиционеров, которые умели решить любой вопрос за бутылку водки, семь потов сошло. «Мы действовали то жестко, то мягко, то мягко, то жестко, – вспоминает Перевозчиков. – То упрашиваешь, то в позу встаешь». Как именно в итоге удалось уладить дело, Артем не уточняет, но история закончилась тем, что таможенники оставили товар на складе. Компания получила возможность развиваться дальше вместе со страной, которая постепенно приходила в себя после кризиса.

«Страна была похожа на человека, которому дали обухом по голове, он упал в грязь и медленно встает – сначала на одно колено, потом на другое», – говорит Чичваркин, поглядывая на стоящих неподалеку людей, которые, судя по их внешнему виду, за последнюю неделю не раз валялись в грязи.

* * *

В конце 1999 года Чичваркин впервые выехал в дальнее зарубежье. В отпуске на отдыхе он был патриотом – всегда предпочитал Сочи, но тут решился пересечь границу. Чичваркин задумал съездить на Тайвань на телекоммуникационную выставку, чтобы договориться о прямых поставках аксессуаров. Первых прямых поставщиков с Тайваня Чичваркин нашел в туалете «Анариона» и хотел развить этот опыт.

Опыт был такой: Чичваркин сидел в очереди субдилеров в офисе «Анариона», когда почувствовал настоятельную потребность посетить туалет. Его провели во внутренние помещения компании. Сидя на унитазе, Чичваркин увидел, что в туалете свалены пустые коробки из-под аксессуаров. На них были наклеены ярлыки, по которым можно было проследить весь путь, который проделал товар из Китая в «Анарион», а также (и это было главное) название и телефон поставщика. Не вставая с унитаза, Чичваркин позвонил по указанному номеру и удостоверился в том, что телефон правильный. Тогда он связался со своим офисом и дал задание связаться с китайцами и выяснить, можно ли у них закупить аксессуары напрямую. Еще до того как Чичваркин покинул туалет, менеджер отзвонился и сообщил, что успешно пообщался с тайваньцами и уже ждет от них прайс-лист по факсу. Чичваркин говорит, что эта «туалетная» история помогла отказаться от посредничества «Анариона» и начать закупать часть аксессуаров напрямую вдвое дешевле.

Чтобы покупать вдвое дешевле и другие аксессуары, Чичваркин решил поехать на выставку. Россия не признавала Тайвань, поэтому визу пришлось делать через Прибалтику. Поскольку Чичваркин не знал, каков будет экономический эффект поездки, он летел эконом-классом, а отель снял дешевый, далеко от выставки. Чичваркин говорит, что «впечатление от заграницы было таким, словно его обухом по голове ударили».

В России сотовые операторы требовали, чтобы точки, торгующие сим-картами, располагались не меньше чем в 500 метрах друг от друга, а на Тайване Чичваркин увидел целые «сотовые» улицы. Воровать там не принято – на открытом прилавке могут лежать часы с бриллиантами, которые никто не тронет. За первые три часа, проведенные на выставке, Чичваркин сумел оправдать все затраты на поездку, договорившись со всеми ключевыми поставщиками аксессуаров. Он утверждает, что плохо говорит по-английски, но это не помешало ему найти общий язык с тайваньцами.

– С чем-чем, а с этим было проще всего. Это очень напоминало рынок.

Чичваркин говорит, что вообще с любым барыгой находит общий язык за пять минут вне зависимости от национальных и языковых барьеров. Чичваркин пересказывает диалог с тайваньцем, коверкая русские слова, изображая китайскую речь, хотя понятно, что в оригинале диалог шел на английском.

– Мне нужно пять тысяч штук, сколько будет стоить?

– Долар сорок стука, – говорит Чичваркин, изображая тайваньца.

– Доллар сорок дорого, давай доллар двадцать, – говорит Чичваркин, изображая Чичваркина.

– Долар двацать нет, давай долар трицать.

– Я у тебя возьму на этот месяц пять тысяч, а на следующий шесть. Давай доллар двадцать.

– Нет, давай долар двацать пять.

– Я буду весь год брать, а в декабре возьму десять тысяч, могу гарантийное письмо написать.

– Мы русским гарантийным письмам не верим. Давай сесяс долар двацать пять, а через три месяца я тебе компенсирую и дальше будет долар пятнадцать.

Так и договорились.

Бип

Через год после кризиса 1998 года сотовый рынок России кардинально изменился. Сотовые компании МТС и «Вымпелком» делали все возможное, чтобы не потерять свой бизнес, – у них были долларовые тарифы, которые стали запредельно дорогими, хотя и раньше эти операторы не могли похвастаться доступными ценами.

Но уже через два месяца после кризиса они снизили тарифы вдвое, а с 1 января 1999 года сделали входящие звонки с мобильных телефонов внутри сети бесплатными. Весной «Вымпелком» снизил стоимость подключенных телефонов до $118 (такой же телефон, подключенный к МТС, стоил $155) и уже через месяц поставил рекорд по количеству подключений – 10 тыс. новых абонентов в месяц, сравняв показатели провального марта с новогодними продажами. Летом «Вымпелком» и МТС снова снизили тарифы, доведя минимальную стоимость пользования телефоном до $12 в месяц (двадцать пять минут разговора). Спустя год после кризиса на рынке появилась более справедливая посекундная тарификация.

Во многом именно благодаря кризису буквально за год мобильный телефон из анекдотов про новых русских перекочевал в повседневную жизнь простых людей. Я помню, что всеми силами противился этой новой моде и издевался над знакомыми, которые уже обзавелись новыми устройствами. А потом взял и неожиданно для знакомых и самого себя пошел и купил аппарат.

В апреле 2000 года в магазинах «Евросети» из-за снижения цен стал падать объем продаж. Продавцы все чаще жаловались на то, что в других салонах связи цены ниже. Если раньше клиенты были такие, что торговаться им было как-то с руки, то теперь все чаще попадались такие, которые готовы были торговаться и кричать, что «этот чехол в Турции стоит в десять раз дешевле». Если раньше в телефонном бизнесе главное было просто найти телефон и выложить его на витрину, то теперь гораздо важнее была цена этого телефона.

В то же время «Евросеть» уже накопила финансовый жирок. В ассортименте имелось целых семь моделей телефонов. Чичваркин говорит, что именно тогда он понял: настало время ценовой войны. И решил ее развязать – резко снизить наценку с 20 до 5 % и зарабатывать на обороте. Для человека, пришедшего с рынка, такое решение было вполне естественным.

Чичваркин вспоминает, что, когда он торговал в Лужниках, там был один торговец, который продавал джинсы дороже остальных: у всех они стоили 7000, а у него – 8000 рублей. Его товар был точно таким же, как у всех остальных, – даже закупался у того же оптовика. Чичваркин долго не мог понять логику такого ценообразования. Наконец он подошел к этому человеку и спросил:

– Слушай, все продают одни и те же джинсы, у всех они стоят семь тысяч. Почему у тебя восемь?

– Потому что восемь больше, – ответил конкурент.

Покупали у него, конечно, реже, чем у других, но нельзя было сказать, что он бедствовал. Очевидно, те, кто приобретал товар за 8000 рублей, считали, что эти джинсы лучше. Поэтому нередко любитель больших цен зарабатывал не меньше других.

«Мне такой подход всегда претил, – говорит Чичваркин. – Я считаю так: купил – продал. Все должно крутиться как можно быстрее. С такой сетью, как сейчас, с медленно работающей таможней и сумасшедшей логистикой, у меня вообще сердце кровью обливается. Но, наверное, большая розничная компания по другим законам жить не может». Тимур Артемьев, когда услышал об идее Чичваркина снизить наценку в четыре раза, пришел в ужас. «Когда он позвонил мне и сказал об этом, я был в шоке, – рассказывает Артемьев. – Я приехал к нему домой, мы гуляли по двору и обсуждали эту идею».

– Это невозможно, мы обанкротимся, – говорил Тимур.

– Нет, маржа будет меньше, но сделок будет больше, – убеждал Чичваркин.

– Но не настолько больше, чтобы выжить.

– Именно настолько.

– Ну, делай как хочешь, – согласился, наконец, Тимур.

Сейчас он объясняет свое согласие тем, что изначально партнеры разделили сферы ответственности. Маркетинг и продажи взял на себя Чичваркин, а Артемьев делал все для того, чтобы Чичваркину не надо было заниматься ничем другим – и с этим справлялся хорошо. Тимур верил другу. Если Чичваркин оказывался прав, выигрывали оба, если нет – оба проигрывали.

В мае 2000 года «Евросеть» впервые приняла участие в выставке «Экспоком», арендовав крошечный стенд. Партнеры решили одновременно запустить рекламную кампанию на городских радиостанциях про новую ценовую политику. Первый вариант слогана «“Евросеть” – цены просто ошизеть!» предложил один из сотрудников компании. Чичваркин решил похулиганить – заменить последнее слово на нецензурный «синоним».

Лидер «Евросети» вспоминает, что, когда он предложил сделать нецензурную рекламу, все говорили, что ролики не примут, а компанию закроют. «Я отнесся к этой идее очень негативно, – подтверждает Артемьев. – Мне было по-настоящему стыдно. Мне тогда казалось, что бизнес – это так торжественно, благостно, а ненормативная лексика – не солидно и недостойно». Впрочем, и в этот раз Тимур не стал настаивать на своем. «Мне это, может быть, противно, да и неудобно перед родными, но это его сфера ответственности, зачем я буду туда лезть», – объясняет он.

Несколько радиостанций отказались транслировать неприличную рекламу. Но многие согласились, причем некоторые поставили «бип» на три буквы неприличного слова, а некоторые – только на букву «У». На всю рекламную кампанию «“Евросеть” – цены просто о...!» потратила $9000 – ни на одной радиостанции ролик не выходил больше пяти раз. Но Чичваркин говорит, что эффект от нее был как от атомной бомбы – за несколько дней о «Евросети» узнала вся страна. Когда ее основатель появлялся потом на конференциях субдилеров, каждый считал своим долгом сказать: «А-а-а-а-а! “Евросеть” – цены просто о...!»

– Мне все звонили, – говорит Чичваркин.

– Кто все?

– Вообще все! – громко шепчет Чичваркин и делает страшные глаза. – Каждый считал своим долгом высказаться. Говорили, что это классно. Спрашивали, что я себе вообще позволяю?

Сомнения Артемьева развеялись, когда при входе на выставку он встретил человека, который шел и распевал неприличный стишок «Евросети», размахивая желтым пакетом. «Наш стенд находился рядом со стендом „Евросети“, и мы ощутили масштаб амбиций компании, потому что они использовали громкую музыку, чтобы привлечь наибольшее количество посетителей, – вспоминает глава российского представительства BenQ Mobile (в то время возглавлявший Siemens) Сергей Яковлев. – Помню, тогда это вызвало у нас недовольство, поскольку такая модель поведения не соответствовала нашим представлениям о формате участия в серьезных выставках».

На бизнесе скандальная слава компании сказалась самым положительным образом – продажи выросли в несколько раз. Если до акции дневной оборот составлял $25 тыс., то через месяц – уже почти $100 тыс. «Я тогда как раз приехал в Россию из США, – вспоминает Павел Караулов, управляющий партнер Divizion. – Меня кампания не радовала, поскольку, с моей точки зрения, успех такой рекламы характеризовал российского потребителя не с лучшей стороны. А кампания была, несомненно, успешной – отработала с существенным превышением ожиданий».

Рекламный желатин

Недавно я был на ВДНХ. В одном кафе висело объявление. Оно начиналось со слов «Всегда в продаже», за которыми следовало перечисление ассортимента: «Пепси-кола», батончики «Марс», «Боржоми» (причем минералка была вычеркнута).

Такие объявления – рудименты «совка», которые до сих пор встречаются очень часто. Они совершенно бессодержательны: прелесть любого кафе в том, что там готовят руками. Например, шашлык. Кому интересно, что тут можно купить батончик «Марс»?

Знакомая с 1990-х надпись «оптом и в розницу» как бы объединяет b2b и b2c. Это похоже на шампунь и кондиционер в одном флаконе. Шампунь – это то, что жиры растворяет. А кондиционер – это, по сути, как раз и есть жиры. В действительности надпись «оптом и в розницу» обычно означает «мы можем продать дешевле, но не тебе».

«Предлагаем большой ассортимент товаров и услуг». «Доступные цены». «Только для вас». Такие выражения, не несущие никакой информации, живучи и кочуют из одного объявления в другое. Но бессодержательность – удел не только маленьких кафе и оптовых компаний. Я пытаюсь отучить менеджеров нашей компании от слов «мы открылись». Получается не всегда: некоторые используют их втихаря и считают, что эти слова работают, в то время как надо превращать открытие в грандиозное событие – оповещать о нем заранее, открываться в срок и создавать посетителям грандиозный праздник.

Каждое рекламное слово должно быть осмысленным. Малый бизнес приходит к бессодержательности из-за недостатка образования, а большой – из-за лени или боязни нарушить правила. Хорошая реклама должна быть с перчинкой. Но вот на телевидении сейчас разрешены только «сластинки»: власти любой «перец» стараются вырезать, а зачастую сами телеканалы боятся и просто перестраховываются, отказываясь ставить рекламу, в которой «можно усмотреть признаки призыва к насилию». В результате имеем бессодержательную сладкую патоку.

«Почувствуй легкость». «Испытай радость». «Насладись вкусом». Это все желатин – слова ни о чем. По сути, это мало чем отличается от объявления «Всегда в продаже» на двери уличного кафе на ВДНХ.

из колонок Чичваркина в журнале «Секрет фирмы», #11 (194) / 2007

Чичваркин признается: хотя он понимал, что времена изменились, до акции он не был готов держать максимально низкие цены долго – скорее, рассчитывал, проведя шумную рекламную кампанию, через месяц снова увеличить наценку, хотя бы ненамного. Но эффект от матерно-ценового промоушена оказался слишком мощным, чтобы думать о возвращении к прошлому. «Тяга пошла не реальная, – говорит Чичваркин. – Мы вдавили педаль в пол. И понеслось».

В постсоветской России Чичваркин далеко не единственный, кто получил «тягу» и сделал имя с помощью лексики, которая в прежние годы была запретной. В долгу у мата и Сергей Шнуров, лидер группы «Ленинград», которая стала знаменитой, когда украсила заимствованные мотивы ненормативной лексикой, и ее концерты стали один за другим запрещать городские власти. Дмитрий Пучков, выучивший английский на двухгодичных курсах при ДК МВД имени Дзержинского, стал известен под именем Гоблина благодаря «аутентичным» переводам голливудских фильмов (нецензурные английские слова он переводил еще более нецензурными русскими). Да и режиссеры Павел Костомаров и Антуан Каттин именно благодаря матерной лексике произвели фурор на Каннском кинофестивале 2005 года, показав документальный фильм «Трансформатор», построенный на неформальном монологе главного героя – водителя грузовика.

Запрещенную лексику в рекламе обыгрывали даже такие крупные компании, как Nike и Unilever, а британский бренд FCUK положил ее в основу всей рекламной политики – после появления первой рекламной кампании FCUK Fashion британский Комитет по надзору за рекламой получил сразу 27 жалоб на шокирующие постеры, а через несколько лет по требованию граждан включил компанию в список неблагонадежных, обязав ее согласовывать с комитетом каждый рекламный материал.

Чичваркин придумал свой неформальный стишок на три года позже FCUK. Но я думаю, что ему было сложнее преодолеть моральные барьеры. Мне кажется, что русский язык гораздо более табуированный, чем английский. Я, например, до сих пор не могу себя заставить писать на том языке, на котором разговаривают соотечественники.