Текст книги "Воины клевера"

Автор книги: Максим Волосатый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Максим Волосатый
ВОИНЫ КЛЕВЕРА

Пролог первый

Кто сказал, что беду рисуют темным?

Небо полыхало непередаваемо прекрасным изумрудным светом. Уходящая за горизонт равнина мягко мерцала всеми оттенками бирюзы. Даже сильный и ровный ветер, обычный для Хатала, казалось, состоит из одного лишь света. Чистого, переливающегося всеми оттенками белого света.

Таит подставил этому свету грудь, попробовал на вкус тревожный, чуть горьковатый ветер и грустно улыбнулся. Небо должно быть желтым, равнина – зеленой, а ветер вообще должен дуть в другую сторону, неся влагу и отдохновение, а не смерть и небытие, скрытые в прекрасном свете.

Но и так красиво, очень красиво. И всю эту красоту сделал он. Один. Для себя и остальных. В час своего горя и своей беды.

– Величие Сущего, ничтожный слуга просит разрешения доложить, – краем глаза Таит отметил преклонившую колено фигуру. Ну вот и кончилась красота. Осталась смерть. И немного жизни. Для тех, кто сумеет уйти, и тех, кому он, Таит, сумеет ее подарить. Пора. Таит повернулся к коленопреклоненному воину:

– Встань, Силаин зол-италь Исииль. Встань и говори.

Воин поднялся, посмотрев в глаза Таиту. «Силаин зол-италь Исииль». Никакой он не Силаин – Лан, просто Лан, старый друг, друг детства, юности, да и всей остальной жизни тоже. Зеленоватые волосы выбиваются из-под боевого шлема. По две серьги в каждом ухе – на-халь, первый ряд халиона. Амулеты сплошным нагрудником спускаются с шеи. Каждый – произведение искусства. Халь, каких сейчас остались единицы. В том, что они дошли досюда, в Хатал, и его личная заслуга тоже. И без него Таит никогда не зажег бы ни небо, ни ветер. Старый верный друг.

Как жаль, что теперь уже ненадолго. Теперь все ненадолго. И потому «зол-италь Исииль». Потому что в спину им смотрят все, кто остался в живых. Все, кто выжил в исходе расы аталь. Все, кто прошел насквозь свою империю, повелевавшую многими мирами, в надежде спастись. Их было много. Если бы Таит поднял взгляд, он бы не смог увидеть края безбрежного живого моря, заполнившего некогда окраинный и тихий мир Хатал. И все же это до боли мало. Ататоны, империи расы аталь, больше не существовало. И здесь, под полыхающим небом, собралась лишь жалкая часть расы, некогда одним своим именем наводившей ужас на любое мыслящее существо. Самые сильные – они смогли дойти. Самые умелые – они смогли защититься. Самые умные – они смогли заранее все понять и подготовиться. Самые достойные – их защищали до последнего. Все они теперь молча стояли и ждали, пока лучшие из лучших халь откроют последний проход, уводящий обреченную расу из привычных обитаемых миров в жуткую неизвестность, где им придется начинать все заново.

А чтобы бурая мгла, накрывшая Ататону, не смогла добраться до них в этой неизвестности, Дверь, которую они откроют, потом запечатают. Всеми умениями, которые накопили аталь за бесчисленные века. А замком на этой Двери станет то, что долгое-долгое время, уходящее в немыслимые дали, оставалось под запретом. Кровь. Кровь халь. Кровь на-халь. Первого из на-халь. Их король не оставит свою империю. Бурая мгла может убить его, но не победить. И через узор, скрепленный кровью последнего из Ататидов, не сможет пройти никто.

Так сказал он сам. Их король. Итаиталь зол Ататид Насини Ататона.

Последний король империи аталь повернулся к своему другу:

– Встань, Силаин зол-италь Исииль. Встань и говори.

– Мой король, – Лан поднялся. Он был чуть выше Таита, но казалось, все равно смотрит снизу вверх.

Нет, не так. Это Таит сейчас смотрит сверху вниз. На все и на всех. На Лана, на этот мир, на оставшихся в живых подданных, на тугой узел линий хальер, закрутившийся над обреченным миром. Обреченным, потому что после их ухода на месте Хатала останется только черная дыра в мироздании. На темную полосу на горизонте, которую все еще сдерживают его узоры, заставляющие по капле иссыхать обреченный мир. Она скоро придет. Прорвет их защиту и придет. Но ему не страшно. Он встретит ее. Один. Не боясь никого и ничего, потому что тогда ему впервые в жизни не надо будет думать ни о чем, кроме боя. Он станет яростью. Чистой яростью и болью погибшей империи, вобравшей в себя все, что некогда было расой аталь. Он уже почти умер, ему не страшно. И это «почти» сейчас исчезнет. Лану осталось только доложить. Говори, мой друг…

– Мой король, проход открыт. Глеммы прошли первыми. Два хорда ушли, один вернулся. Там есть жизнь. Там есть лес…

Голос Лана сорвался. Не от страха – от радости. Аталь будут жить, они смогут уйти. А Лану все равно. Он остается со своим королем.

Хрустальный невидимый полог с тихим звоном сомкнулся над головой Таита. Все! Он сделал. Он не смог победить своих врагов (видят Несуществующие: кто бы смог?), но он спас свою расу. Аталь будут жить. Все, кто верил ему и шел за ним, будут жить.

А он продержится. Теперь это легко. Теперь ему не надо оставаться в живых. Да он и не живой. Вся его кровь по капле осталась там, в бесчисленных мирах империи, которые они оставляли один за другим. Неведомый враг, так до сих пор и непознанные «Они», ненадолго останавливались только тогда, когда защищать очередной обреченный мир оставался кто-то из Ататидов. Сколько жизней спасли эти передышки, сказать не мог никто, но с каждой жертвой аталь все с большим обожанием смотрели на своих вождей.

Ататиды правили расой аталь давно. Так давно, что никто уже не помнил, был ли у аталь хоть когда-нибудь правитель, не носящий приставку «зол Ататид». И вот теперь их нет. Никого. Все они остались со своей империей.

Кому мог рассказать Итаиталь зол Ататид, как больно отправлять на смерть своих братьев, сестер? Никому. Он только крепче сжимал зубы, и каменело на лице извечное презрение аталь к своим врагам. Он думал, что это было больно – смотреть, как один за одним уходили Ататиды. Как пусто становилось за семейным столом. Как тяжело было терпеть сочувствие оставшихся. Он ошибался. Что такое боль, он узнал только тогда, когда два мира… Две жизни… Две вселенной назад ушла Лавана. Его Лавана. Так и не успевшая подарить ему наследника. Она просто посмотрела в его глаза, легко коснулась губ своими губами. Улыбнулась. И ушла. Защищать мир, который закрывал последний путь отхода. И «Они» стянулись туда все. Все. Оставив почти закрытый проход свободным. Почуяв кровь Ататидов. Оставив последнего из них выть в душе от безумной боли, которая и стала жизнью на все оставшееся время.

И вот теперь все кончилось. Нет больше изматывающего бега. Некуда торопиться. Он продержится, это видно уже сейчас. Осталась только малая малость.

– Подойди ко мне, мой друг, – голос последнего короля зазвенел.

Аан переменился в лице. Еще бы, ты всегда был умен. Ты все уже понял.

– Нет, Таит, нет! Я остаюсь. Мы же договорились.

– Подойди, – Итаиталь зол Ататид был уже не здесь. Этому голосу нельзя было не повиноваться.

Две фигуры на высоком холме говорили долго. Живое море молчало, отдавая последние почести уходящему королю. И никто не мог знать, что рассказывал последний Ататид своему другу. Но если бы кто-нибудь все же увидел Силаина зол-италь Исииль, то он поразился бы, с какой скоростью раздражение и обреченность на его лице уступили место сначала изумлению, потом радости, а затем тихой торжественности.

Но вот последний разговор короля закончился. Жестом, видимым всем, он отправил Силаина зол-италь Исииль вниз. Герольды огласили последнюю волю Ататида. Силаин зол-италь Исииль становился местоблюстителем Ататидов на троне аталь. Новый вождь начал уводить отхлынувшее живое море в новый мир. И на его месте, как камни после отлива, осталась небольшая кучка. Те, кто решил разделить со своим королем его участь. Поленья в разгорающемся костре.

Аталь уходили. Их новый вождь – тоже. Но перед тем, как войти в переход, поддерживаемый самыми сильными из известных на-халь, Лан обернулся. Его голос разнесся над живым морем, сделавшись слышным каждому. Он был сильным халь, и готовящийся к последнему бою король услышал его точно так же, как и любой аталь.

– Клянусь, мой король и мой друг, клянусь, не будет у аталь королей, в которых не течет кровь Ататидов. Силаин зол-италь Исииль принимает на себя титул Зеленого Принца. Аталь ждут тебя, мой король.

Отдав последний торжественный салют, Силаин зол-италь Исииль исчез в проходе. Все. Вот теперь в самом деле все.

И когда последний узор, намертво запечатывающий закрытый переход, по которому ушли остатки расы аталь, принимал в себя последнего Ататида, глядя в бессильно заволакивающую исчезающий мир ненавистную бурую мглу, Итаиталь зол Ататид Насини Ататона счастливо улыбался. Он все-таки победил…

Пролог второй

– Хей, Джонни, – усталый пожарный, вытирая перемазанное сажей лицо, уселся на невесть как уцелевшую скамейку перед сгоревшим зданием. – Закончили?

– Вроде да, – белозубо сверкнул улыбкой Джонни. – Теперь помыться – и на боковую. Ну и устал же я.

– Да уж, работенка сегодня выдалась та еще, – пожарный обернулся к дымящемуся остову дома. – Хорошо еще, что он невысокий, а то представь, каково было бы карабкаться этаж на пятидесятый, а?

– Да уж, – Джонни честно сделал сегодня свою работу и теперь имел полное право почесать в охотку языком, – считай, повезло нам. Не то что бригаде Салливана на той неделе, слышал?

– Как не слышать, у них там целый квартал полыхал. Сколько они там потеряли, троих?

– Четверых.

– Во-во, и я про то же. А все эти аталь проклятые. Сколько можно? Чего-то они к нам зачастили.

– Это еще не зачастили. Ты новости послушай. Говорят, в Европе они вообще чуть не каждый день чего-то устраивают. И у русских тоже. И в Китае. То монстра какого-нибудь сбросят, то болезнь какую. Или как у нас – выскочат из своего портала, бросят свою бомбу – и бежать. Куда только власти смотрят? А еще республиканцы. А я ведь за них голосовал.

– И зря голосовал, – пожарный понизил голос и, воровато

оглянувшись, наклонился к Джонни: – Точно тебе говорю, нам не все рассказывают. Ты глянь новости. Раз в неделю по всей Америке где-то что-то поджигают, чего-то взрывают. Так?

– Ну так, – неуверенно согласился Джонни, пытающийся понять, к чему клонит собеседник.

– А я тут со своими приятелями по колледжу созваниваюсь регулярно, они в управлении работают, так их послушать посчитать, и получается, что не по разу в неделю, а чуть ли не каждый день что-то происходит. И не по одному случаю. Точно тебе говорю, неладное что-то творится. Как наших оттуда, из этого, Зеленого Лепестка, вышибли, так с каждым годом все хуже и хуже. Эти аталь так просто не успокоятся. Чует мое сердце, мы еще с ними горя хлебнем.

– Да ну тебя, Джеймсон, скажешь тоже, – Джонни после такой работенки никак не был готов к переосмыслению мира. – Ну поимели они нас там, так мы им должок-то с процентами вернули, когда они сюда сунулись. Ты себе голову не забивай, пусть думают те, кому за это деньги платят. А наше дело – чтобы ни одной искорки после нас не осталось.

Залихватски улыбнувшись, он вытащил изо рта у Джеймсона сигарету и демонстративно затушил ее о скамейку.

– Пошли, после смены надо будет обязательно в бар заскочить. Так, минут на двадцать. Не составишь компанию? Угощаю.

– О чем разговор.

– То-то.

– Сынки, что, все? Убили змея?

– Убили, бабусь, – здоровенный спецназовец в полной боевой выкладке аккуратно поправил ленточку заграждения. – Только ты туда все равно не ходи, мало ли что.

За ленточкой виднелась туша огромного чудовища, похожего на Змея Горыныча из детских сказок, разорванного взрывом чуть ли не пополам.

– Вот еще, страсть-то какая, и не надо мне, – замахала руками любопытная старушка. – А что, много народу-то пропало-то, когда он того, тут явился-то?

Сколько надо, столько и пропало, – посмурнел спецназовец. – Проходи, бабусь, а то мало ли что. Они разные бывают, оживет еще.

– Уже, уже, сынок, – засуетилась старушенция и припустила мелкой рысью вниз по улице. Но одним глазом все равно, даже на бегу, умудрялась косить в сторону уже начинающей истаивать невесомым дымом туши.

– Вот народ, – пожаловался спецназовец подошедшему товарищу, – тут такое творится, а им хоть бы хны. Только и интереса, что «сколько народу пропало?». Тьфу.

– Так уже привыкать начали, – второй боец достал сигарету. – Считай, каждую неделю такая херня происходит. Не нравится мне все это, – он мотнул головой в сторону монстра. – Нелюди совсем обнаглели, мало мы их крошили.

Он был одним из тех немногих, кто вырвался из мясорубки в Зеленом Лепестке и имел право на пренебрежительный тон.

– И что самое поганое, они-то сюда засылают свои магические штуки, вроде этой зверюги, а у нас-то живые люди гибнут.

– А что ж наши-то молчат? – поинтересовался первый. – Неужели ответить нечем?

– Да они вроде и не молчат. Тоже чем-то отвечают. Но ты сам посмотри, что получается. Если бы мы что-то серьезное показывали, давно на каждом углу звонили бы. Вот, мол, мы какие, доблестно всех имеем, а то, что монстры да взрывы, ну так уж потерпите, дело житейское. Ан нет, у нас все хреново, по всему миру сплошные теракты, аталь давят, а от нас ничего. Молчок.

– И что будет?

– А хрен его знает, что будет. Но я тебе одно скажу: не дай бог тут начнется то же самое, что в Зеленом Лепестке.

– Добрый вечер, Торвальд Эрикович, – невысокий мужчина в дорогом сером костюме поднялся из-за стола, приветствуя гостя. – Прошу вас, садитесь. Кофе?

– Да, спасибо, – Торвальд Эрикович Йенсен, генерал-лейтенант в отставке, бывший глава Управления Практической Магии ВС РФ, в узких кругах больше известный как Гермес, сел в предложенное кресло. – Добрый вечер.

Когда секретарь, принеся кофе, удалился, хозяин кабинета резко свернул предваряющий основную беседу разговор о погоде.

– Вас уже ввели в курс дела? – поинтересовался он.

– Да, – Йенсен кивнул, – но я не очень понимаю, зачем вам понадобился старый конь вроде меня. Да еще и опальный.

Старая обида никуда не делась. Потускнела, потеряла остроту, но не исчезла. И как Гермес ни пытался выглядеть отстраненным профессионалом, эмоции ему не были чужды. Слишком глубокий след оставила в его душе давняя история.

Хозяин кабинета взял паузу. Выждав пару секунд, он сцепил пальцы рук и оперся на них подбородком. Довольно неожиданный жест, учитывая его статус. Йенсен даже немного удивился.

– А все просто, Торвальд Эрикович, все просто. Мы не можем без вас обойтись.

Пару секунд он наблюдал за поползшими вверх бровями Гермеса, затем пояснил:

– Без вас и вообще без любого специалиста в области магии, Лепестков, аталь и прочих вещей, связанных с деятельностью нелюдей. Сейчас нам нужны все и не время вспоминать былое и считаться старыми обидами.

Он жестом остановил открывшего было рот Гермеса и продолжил будничным тоном:

– Мы проигрываем войну порталов. На сегодняшний день соотношение успешных акций на территории противника у нас с аталь составляет, – он чуть замешкался, глядя в бумаги, – один к тридцати. Эффективность терактов у аталь значительно выше. И, самое главное, меры противодействия, предпринимаемые аталь, на порядок эффективнее аналогичных мер, предпринимаемых нами. Другими словами, они отбиваются лучше, чем мы.

– Н-ну, – Гермеса было сложно смутить, но хозяину кабинета это удалось. – Я даже не знаю…

– Но главное не это, – мужчина как не заметил реплики, – а то, что выводы наших аналитиков, равно как и их коллег в других государствах, однозначны: в течение нескольких лет – от пяти до семи – вероятность успешного вторжения нелюдей на Землю составляет девяносто процентов.

Глава 1

– Ба-бах! – Ирил!

– Бабах!

– Ирил!!!

– Ба-бах, ба-бах!

– ИРИЛ!!!!!

– Ба-бах, ба-бах, ба-бах!

Горшки лопались один за одним. Во все стороны летели куски глины, пыль потихоньку покрывала место «битвы».

– Ирил, ты опять?! – Вбежавшая в сарай женщина огорченно всплеснула руками, увидев стоящего посреди всего этого безобразия мальчишку. Тот повернул к ней перекошенное лицо, еще не плачет, но – вот-вот, и, узнав мать, наконец сорвался. Испуганный жалостливый детский плач показал матери все, что до поры скрывала поднятая пыль.

– Опять?

– Да-а-а… – размазывая сопли и слезы, мальчишка безуспешно начал оправдываться: – Я зашел, а он как глянет, я его… а он… Я по нему… А он за горшком…

– Это был кот, сынок, – мать устало опустилась на пол. Спасти горшки уже не получится, так что нет смысла кричать, топать ногами, пугать ребенка. Тем более что он и не виноват ни в чем, – это был просто кот, как и в прошлый раз: искал, что поесть. Ну, иди сюда, не бойся.

Мальчишка осторожно подошел, позволил себя обнять и уткнулся в мамино плечо, поняв, что выволочка отменяется. По крайней мере сейчас.

– А потом ты начала кричать, и я испугался еще больше – шмыгнув носом для храбрости, тихо поведал он.

– Понятно, – мать грустно улыбнулась, – и ты со страху бабахнул еще один.

– Ага.

– А потом я крикнула сильнее…

– Ага.

– В общем, никто ни в чем не виноват. – Она погладила светлую вихрастую головку. – Ладно, иди уже, только обещай…

– Ладно-ладно, – мальчишка мгновенно прочувствовал ситуацию, вывернулся из рук матери и пулей вылетел в дверь, – я аккуратно, мы в вольдов пойдем игра-ать.

– Ирил! – запоздало всплеснула руками мать, но того уже и след простыл.

Подметя черепки и пыль, женщина аккуратно прикрыла за собой рассохшуюся дверь перекошенного сарайчика, присела отдохнуть на колоду, стоящую у стены, да и задумалась, глядя перед собой остановившимся взглядом.

Из мыслей ее выдернул громкий скрипучий голос:

– Здорова будь, Таная. Опять твой набедокурил?

– Са-Сефара, здравствуйте, – встрепенулась женщина от своих невеселых, судя по выражению лица, мыслей и посмотрела на гостью.

Перед ней стояла старая торквани, опираясь на палку. Торки, в большинстве (кроме некоторых горных племен), очень высокорослы, Са-Сефара исключением не была. Даже согбенная годами, она все равно была выше человеческой женщины. Приходилось поднимать голову. Фирменный оскал торков, потерявший с годами свою пугающе острую зверскость, тем не менее, по-прежнему вызывал уважение. Все еще густые, краснеющие к старости волосы, Са-Сефара подвязывала на боевой манер воинов-торков – пучок ровно посередине темени. Слухи про нее ходили разные, но откуда она пришла в самое дальнее поселение обитаемого Пестика, чем занималась до этого и настоящее ли это ее имя, точно не знал никто. Одно можно было сказать определенно: ни один вольд, торговец или ремесленник Хайара никогда не пытался с ней спорить, потому что старая торквани неизменно оказывалась права. Если она не знала, что сказать, то просто молча стояла, посверкивая своими не утратившими зоркость темными глазами. Но если уж она открывала рот, то лучше было бы ее послушать, а потом сделать так, как она сказала.

– Опять, спрашиваю, побил чего?

– Опять, – вздохнула Таная. – Он испугался чего-то, горшок и разбился, а тут я давай кричать, он еще больше перепугался – ну и так далее.

– Ясно, – взгляд темных глаз, глядящих из-под нахмуренный бровей, не обещал ничего хорошего. – Это у тебя ведь уже третий раз, а?

– Четвертый, – расстроено ответила Таная.

– Еще хуже. Плохо это, – проскрежетала торквани.

– Да что вы, Са-Сефара, – перепугалась женщина, – он же мальчик еще, не понимает ничего, он же никому ничего плохого не сделал, а горшки – так что горшки, да пусть хоть все переколотит. Вон у соседки свой-то палками перебил тоже… Так и ничего, что с них взять-то…

– Да ты никак решила, что я его съесть собираюсь, как у вас там в ваших сказках человеческих понаписано? – Торквани недовольно пристукнула своей палкой. – Я о нем беспокоюсь. Ты знаешь, почему у нас, в Пестике, халь, то есть магов по-вашему, практически нет?

Широко распахнув глаза, Таная робко покачала головой.

– А что вообще такое «Пестик», знаешь? – прищурилась торквани. – Что такое «Клевер»?

– Да, конечно, то есть нет, – все так же робко кивнула, а потом помотала головой Таная.

– Понятно, да и зачем тебе, – вздохнула торквани. Она аккуратно присела на край той же колоды – годы не щадят ни людей, ни торков, да и ни одну другую расу Клевера, разве что спрашивать с нелюдей они приходят гораздо позже,

– Слушай внимательно, – проворчала она, – повторять не буду.

Таная замерла, внимательно прислушиваясь к словам торквани: Са-Сефара заслужила уважительное отношение.

– Обитаемый Клевер – это четыре мира, четыре Лепестка: Желтый – мы, Зеленый – аталь, Серый – глеммы и Огненный, – скривилась торквани, – вы, люди. Посередине – Пестик. Магия, хальер, есть везде, кроме Огненного. Не досталось вам. А в Пестике этой хальер – вдесятеро. Понятно?

– Нет, – тихо произнесла Таная, словно извиняясь за непонятливость.

– О духи! – закатила глаза Са-Сефара. – В Желтом Лепестке шаман возьмет и срубит дерево, а тут – так же – лес снесет и не заметит. Силушки-то на десятерых. Теперь понятно?

– Понятно, – закивала женщина, – понятно, только…

– Твой парень – халь, – пояснила торквани, – только беда в том, что халь у нас жить не могут. Сейчас он горшок разбил, а подрастет… А ну как не понравится ему кто?

– Ох, – схватилась за голову Таная, – убьет не ровен час кого.

– Убьет – полбеды, – прищурилась торквани, – иного и убить не зазорно, воин крови не должен бояться. А вот сотворит чего такое, что и себя, и тебя, и весь наш Хайар снесет, вот тут ты чего будешь делать?

Танае, судя по лицу, как и любой матери, было наплевать и на себя, и на Хайар. Дитятку угрожает невесть что, какой уж тут Хайар?

– Сараси Са-Сефара, – невесть откуда вспомнила приличествующее обращение Таная, – что ж делать-то теперь?

– Сараси? – прищурилась торквани. – Нет, дочка, я не сараси.

Она замолчала, старые, но еще зоркие глаза остановились на какой-то точке над горизонтом, высматривая видимое им одним. Медленно-медленно торквани перевела взгляд на человеческую женщину:

– Сараси – это воины, это шаманы, сараси – это жизнь, дочка. – Она вздохнула. – А я не сараси, я просто старая Са-Сефара, которая скоро помрет тут, на окраине Пестика. Молчи, – оборвала она вскинувшуюся было Танаю, – просто так не помру. Перед смертью тебе еще помогу. Одна ты со своим сорванцом не справишься, мужик тебе нужен. И не красней, не девка.

Таная резко выпрямилась:

– Спасибо, Са-Сефара, но тут я сама разберусь. – Куда только девалась усталая перепуганная женщина? – За науку благодарю, а со своим ребенком попробую управиться одна.

– Не перечь, – сдвинула брови старуха, – твоего-то уже сколько лет как Твари забрали? Пацан – байстрюк байстрюком растет, ни вежества, ни силы своей не знает. Койку свою как хочешь огораживай – твое дело, а халь в Пестике воспитывать – это уметь надо.

Она поднялась. Резко, сильно, несоразмерно со старым, ветшающим телом. Темные глаза впились в лицо женщины:

– Ты что думаешь, кто-нибудь из Лепестков пропустит появление в Пестике халь? Никто, Как только парень выкинет чего значимого – тут же придут, – она сжала посох так, что и без того бледные старческие пальцы белыми полосами перечеркнули темное дерево, – и не могу тебе обещать, что с добром придут.

Торквани повернулась и, не дожидаясь ответа, молча двинулась вниз с холма.

– Днями пришлю, жди, – бросила она через плечо.

И ушла, медленно растворяясь на уходящей вверх по холмам дороге, накрытой зеленоватым покрывалом вечернего неба. Ушла, оставив человеческую женщину одиноко стоять возле старенького покосившегося сарая на вершине холма, за которым начиналось безбрежное море Пестика. Неизведанное и страшное, каждый год требующее и требующее новых жертв.

Маленькая фигурка Танаи с развевающимися волосами долго оставалась неподвижной. До тех пор, пока сумерки не закрыли гладь моря, разрешая закончить еще один день, а снизу не раздался беззаботный мальчишеский крик, зовущий и напоминающий матери, что жизнь все так же идет своим чередом.