Текст книги "Зыковы"
Автор книги: Максим Горький
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
(Муратов, сморщив лицо, уходит.)
А н т и п а (сыну). Ну, что смеёшься?..
М и х а и л. Хочется сказать тебе, отец, что-то хорошее, от души...
А н т и п а (смущён). Вот ещё... Зачем? Ты – помалкивай...
М и х а и л. Видишь ли – ведь я понимаю тебя... я даже тихонько, издали как-то – нередко любовался тобою... любоваться – это уж значит любить...
А н т и п а (удивлён, не верит). Софья, – чу? Вон, что говорит..,
П а в л а (Софье). Ведь ему вредно говорить!
(Софья останавливает её жестом.)
М и х а и л. Ты – топор в руке божьей... в чьей-то великой, строящей руке... И ты, и тетя Соня. Она еще тебя острее... А я вот и все такие, как я, – ржавчина... Я хочу сказать, отец, – я много думал над этим бесполезных людей нет, есть только люди вредные...Ты – не казни себя...
А н т и п а (тронут, наклонился, поцеловал сына в лоб; выпрямился). Ну, господь с тобой... Спасибо, брат! Это мне – хорошо... Помоги тебе бог за то, что сказал так.., Отец... отец, брат Михайло, это тоже ведь не просто – мясо, это – живой человек с душою, он тоже – любит! Ведь нельзя не любить-то! Нельзя – все радости в любви...
П а в л а (тихонько плачет). Господи... не понимаю я...
А н т и п а (ей, торжествуя). Видишь? (Сыну.) Ведь я тебя – как знаю? Когда ты ещё языком не владал – я уж боялся за тебя, сын... я думал про тебя: вот будет человек – самый близкий мне, вот это он и возьмёт на себя и труды и грехи мои, возьмёт, оправдает всю мою жизнь...
М и х а и л (очень взволнован). Нечем взять... Мне нужно – тетя Соня...
(С ним – обморок. Софья бросается к нему, Павла испуганно отскочила, Антипа опустился на колени, Целованьева около дочери, в дверях – Муратов.)
П а в л а (громким шопотом). Скончался!
С о ф ь я. Перестань.
Ц е л о в а н ь е в а. Доконали...
А н т и п а. Что с ним, а? Софья? Где доктор-то?
С о ф ь я. Доктор уехал... Дайте воды...
П а в л а (мечется). Вот... ну разве нельзя было придти к нему? Ах, жестокие!..
М у р а т о в (негромко). Вы бы не шумели!
П а в л а (сердито). Ах, оставьте... Что вам нужно? Не люблю я вас...
М у р а т о в (кланяясь). Это меня почти не огорчает...
М и х а и л (очнулся). Положите меня...
С о ф ь я (брату, Муратову). Берите его!
М и х а и л. Ничего, я могу...
(Отец и Муратов ведут его.)
М и х а и л (усмехаясь). Вот в каком я почете...
П а в л а (останавливая Софью). Что мне делать, что? Скажи...
С о ф ь я. Подожди, нужно к Мише...
П а в л а. Я тоже, кажется, умру, – скажи, что же, куда же я?
С о ф ь я. Подумай сама... Антипе ты – не жена, Михаилу – не сестра...
Ц е л о в а н ь е в а. Говорила я тебе – не надобно продавать свой-то угол!..
П а в л а. Оставь, мама!..
Ц е л о в а н ь е в а. Куда теперь спрячешься?..
С о ф ь я. Ты, Павла, много говоришь о любви, но – любить не умеешь ещё. Когда любят – всё ясно: куда и, что делать... всё делается само собою, и никого, ни о чём не надо спрашивать...
Ц е л о в а н ь е в а. Вот, вот!.. Без спроса живи... да! Очень хорошо учат тебя...
С о ф ь я. В солнечный день не спрашивают – отчего светло? А в твоей душе, видно, не взошло ещё солнце-то...
Ц е л о в а н ь е в а. Не слушай, Павла, речи эти, ой, не слушай!
С о ф ь я. А вы, Анна Марковна, много вреда приносите дочери вашей...
Ц е л о в а н ь е в а. Ещё бы те! Кто больше матери вреден? Нет, матушка, уж вы позвольте...
С о ф ь я (уходя). Я знаю, что с вами бесполезно говорить к об этом, простите, сорвалось...
Ц е л о в а н ь е в а. Иди, беги к любовнику-то скорее!..
П а в л а. Это – неправда! У неё нет любовника.
Ц е л о в а н ь е в а (спокойно). Нет, так будет...
П а в л а (ходит по комнате). Не взошло солнце...
Ц е л о в а н ь е в а. А ты – верь ей! Не про солнце надо думать, а про себя – как самой прожить тихо и с удовольствием... Все хотят жить с удовольствиями. Разбойника этого надобно тебе оставить, и барыня эта не подруга тебе – она тоже воровой породы. А мы – люди тихие. Деньги у тебя есть свои – двадцать пять тысяч... И ещё я... Со своими деньгами можно жить как хочешь: свой целковый – родного брата дороже... Мне в этом доме – тоже не привольно, а мне пора отдохнуть – сорок три года мне!.. Кто я тут?
П а в л а. Не про то вы говорите, не то! Зачем я вышла из монастыря?
Ц е л о в а н ь е в а. Со своим капитальцем и в монастыре барыней проживёшь. И я бы с тобой... Нет подружки верней родной матери... она всё понимает, всё прикроет...
П а в л а. Стойте... идёт кто-то...
Ц е л о в а н ь е в а. Уйти бы нам, а? Гляди, полиция скоро приедет.
П а в л а. Зачем?
Ц е л о в а н ь е в а. А как же? Я послала...
(Муратов входит.)
П а в л а. Ну, что он?
М у р а т о в. Устал, дремлет...
П а в л а. Он ведь не умрёт?..
М у р а т о в. Со временем непременно умрёт...
П а в л а. Когда? Не сейчас?
М у р а т о в. Точно не знаю когда...
Ц е л о в а н ь е в а. Вы бы, батюшка, не издевались над простодушием нашим...
П а в л а. Оставьте, мама! Ведь рана не опасная?
М у р а т о в. Револьверишко – слабый, пуля маленькая, скользнула по ребру и вышла в боку – это безопасно...
П а в л а. Ах, слава богу, слава богу!.. Василий Павлович, кажется, я сказала вам давеча дерзко...
М у р а т о в. О, не беспокойтесь! Я знаю христианские ваши чувства...
П а в л а. Я даже и не помню, что сказала...
М у р а т о в. Пустяки... уверяю вас...
Ц е л о в а н ь е в а. Встрёпана ты очень, Паша...
П а в л а (взглянув в зеркало). Ой, ужас! Что ж вы раньше-то не сказали?
Ц е л о в а н ь е в а. Время не было...
П а в л а. Вы – извините, я уйду...
М у р а т о в. О, пожалуйста...
П а в л а. Так что – Миша скоро встанет?..
М у р а т о в. Не знаю... Доктор сказал, что организм его очень истощён пьянством и распутством...
П а в л а. Ой, как вы...
Ц е л о в а н ь е в а. А ты иди-ка, иди! Не тебя это касается...
(Муратов садится в кресло у стола, согнулся, схватил голову руками, имеет вид человека, которому очень тяжело. Входит Софья, при виде Муратова её усталое лицо становится суровым. Он поднял голову, медленно выпрямился.)
С о ф ь я. Вы, вероятно, устали?..
М у р а то в. А вы?
С о ф ь я. Да, немножко...
М у р а т о в. Нужно отдохнуть. Я сейчас уйду. Но – прежде позвольте мне поставить один вопрос?
С о ф ь я (не сразу). Ставьте.
М у р а т о в. Я хочу подать прошение о переводе во Владыкинское лесничество – вы знаете, там лесничий застрелился...
С о ф ь я. Да, знаю...
М у р а т о в. Но если б я остался здесь – мог ли бы я расчитывать...
С о ф ь я (ударив чем-то по столу, решительно). Нет!
М у р а т о в. Позвольте, вы не дослушали! Я хотел спросить – могу ли я рассчитывать, что ваше отношение ко мне изменится...
С о ф ь я. Я поняла вопрос.
М у р а т о в (встал, усмехаясь). Шохин убил человека, но, право, вы относитесь к нему милостивее, чем ко мне.
С о ф ь я (не сразу). Может быть... вероятно... Что такое – Шохин? Он – честный зверь, он думал, что это его долг – убивать людей, которые крадут добро его хозяина. Но – он понял, что сделал, и всю жизнь не простит себе этого, теперь он относится к людям иначе...
М у р а т о в. Вы – ошибаетесь... как всегда...
С о ф ь я. В вашем лесничестве за семь лет ваши Шохины убили и изувечили несколько десятков человек...
М у р а т о в. Ну, не так много...
С о ф ь я. А сколько посажено в тюрьмы, сколько разорено семей из-за вязанки хвороста! Вы это считали?
М у р а т о в. Нет, конечно. И какое вам дело до этой статистики? Сударыня – всё это романтизм! Как бы вы приказали поступать с ворами?
С о ф ь я. Не знаю, но – не так! Ведь вот у нас – не воруют...
М у р а т о в. Н-но! Это – не факт, а только видимость, как говорит доктор, тоже романтик.
С о ф ь я. Нам нужно кончить этот разговор, – он возникает с каждой встречей...
М у р а т о в. Вы совершенно напрасно спорите со мною...
С о ф ь я (встала). Послушайте, Василий Павлович: да, вы для меня хуже Шохина, хуже любого пьяного мужика – мужика можно сделать человеком, – вы что-то безнадёжное... Мне не очень легко сказать вам это...
М у р а т о в. Не идёт к вам романтизм, хозяйка!..
С о ф ь я. Нелегко видеть вас таким, каков вы есть. Умный, образованный человек без любви к людям, без желания работать, – это меня отталкивает. Я видела, как вы гасли, как вы быстро теряли себя, развращали других.
М у р а т о в. Пять минут назад я слышал, как Анна Марковна мудро сказала: все хотят жить с удовольствиями! Это очень верно. Что стоят все эти якобы развращённые мною люди вместе с нашим племянником? Я раздавлю их, кто-то другой, или они сами медленно передавят друг друга – не всё ли равно?
С о ф ь я. Быть Мефистофелем в уездном городе – это очень легко, вы бы попробовали быть честным человеком!
М у р а т о в. Недурно сказано! Но что значит – честный человек?
С о ф ь я. Нам не о чём говорить.
М у р а т о в. То есть – вы не можете ответить. Ужасно одиноки вы... одиноки и бессильны!
С о ф ь я. Это неправда! Есть где-то люди, которые чувствуют жизнь так же, как я. Ведь ничего нельзя выдумать, можно только принять в душу свою то, что есть в жизни. В моей душе есть светлое – значит, оно есть и вне моей души; в моей душе есть вера в возможность иной жизни – значит, она есть в людях, эта благая вера! Я многого не понимаю, я плохо образованна, но я чувствую: жизнь – благо, и люди – хороши... А вы всегда лжёте на людей... и даже – на себя...
М у р а т о в. Я всегда говорю правду...
С о ф ь я. Это правда ленивых, самолюбивых, обиженных, что-то злое, гнилое. Это – издыхающая правда!
М у р а т о в. До сего дня она считалась бессмертной.
С о ф ь я. Нет, – живёт и растёт другая... Есть другая Русь, не та, от лица которой вы говорите! Мы – чужие люди... Не попутчица я вам, и – мы кончили, надеюсь?
М у р а т о в (взял с камина шляпу). Увы, но я уверен, что по пути к этой другой правде вы сломите себе шею, – pardоп! Бросьте-ка вы все эти фантазии и примите мою руку – руку человека интересного – э?
(Софья молчит, смотрит на него.)
М у р а т о в (отступая к двери). Подумайте! Мы поехали бы в Европу, в Париж – это гораздо забавнее города Мямлина. Вы – молодая, красивая, в Европе очень умеют ценить красивых женщин – сколько наслаждений ждёт вас! Я же – не ревнив, ваши маленькие шалости будут даже приятны мне... Мы бы прекрасно сожгли жизнь, э?
С о ф ь я (вздрогнув, тихо, с отвращением). Ступайте...
М у р а т о в. Это меня огорчает...
А н т и п а (сзади его, в дверях). Ну-ка, посторонись...
М у р а т о в. Н-ну-с? Прощайте...
А н т и п а. Прощай! (Сестре.) Уснул Михайло-то... Хорошо мы с ним поговорили... (Присматривается к ней, обернулся к двери.) Опять этот, бес зелёный, наплёл чего-нибудь? На что ты его привечаешь?..
С о ф ь я. Давно... лет шесть тому назад, человек этот нравился мне...
А н т и п а. Молода была... Уйти мне, что ли?
С о ф ь я. Подожди... Как хочешь...
А н т и п а (помолчав). Может, Михайло-то теперь меньше пить будет... а, Соня?
С о ф ь я. Что?
А н т и п а. Ну, ладно! Думай своё, я пойду...
С о ф ь я. Что ты спросил?
А н т и п а. Миша-то, мол, может, меньше пить станет...
С о ф ь я. Не думаю. Едва ли. Ты – не трогай его, оставь его мне...
А н т и п а. Я готов всё тебе оставить... А как же... с этой?
С о ф ь я. Отпусти её...
А н т и п а (тихо). Куда это?
С о ф ь я. Куда хочет...
(Антипа сел, молчит.)
С о ф ь я (подошла к нему). Что ты придумаешь иначе?
А н т и п а (угрюмо). Не в нашем это быту – с женами разводиться!
С о ф ь я. Какая она жена тебе? Ведь только мучиться будешь с ней...
А н т и п а. Нет, это не годится... Лучше я сам уйду. Брошу всё на тебя и уйду куда глаза глядят... Не для чего теперь жить мне... Эх, горько, что ты бездетна!
С о ф ь я (отошла, сурово). Кто меня за умирающего замуж выдал?
А н т и п а. Ну – я! Ладно уж. Зато – богатая ты, первая в уезде. Сильнее всех дворянишек... А дети... они не только от мужей бывают...
С о ф ь я. Милостив ты, да – поздно!
А н т и п а. Эх, Соня, Соня...
С о ф ь я. Что – эх? Никуда ты не уйдёшь, вздор это!
А н т и п а (задумчиво). Стыдно стало мне. Не так всё... не то! Греха – не боюсь; печаль – не люблю я... А меня – печаль одолевает, с ней – не жить, не работать...
С о ф ь я. Мне – не легче твоего, и печаль моя горше твоей, а я – не прячусь... Знал бы ты, как мучительно потерять уважение к человеку, как от этого сердце болит.. Знал бы ты, как я искала хороших людей, как верила найду! Не нашла... Поищу ещё... да...
А н т и п а. Несчастливы мы с тобой, Софья. Враги всё около нас.
С о ф ь я. Кабы – умные! Умный враг – всегда хороший учитель...
А н т и п а. Чему – учитель?
С о ф ь я. Сопротивлению. Вот – муж мой враг был мне, – а я его уважаю... многому он научил меня!.. (Подошла к брату, положила руку на голову его.) Ну, довольно! Остались мы с тобой одни, и будем жить – одни. А может, придут хорошие люди, поучат, помогут! Ведь есть же хорошие люди?..
А н т и п а (задумчиво). Коли себя хорошим не покажешь – не найдёшь хорошего. Это – твои же слова...
С о ф ь я. Вот и покажи! Ты – встряхнись. Вспомни: когда ты уступал, кому? Надо ли горю уступать? Не надо уступать!
А н т и п а (встал, расправил плечи, смотрит на сестру, усмехаясь). Просто всё у тебя, Софья, откуда это у тебя, господь с тобой? Давай-ка, обнимемся, единая ты моя... спасибо тебе!
(Обнялись, Антипа смахивает слёзы.)
А н т и п а. Ну, давай жить, давай спорить! Эх, начну теперь делами ворочать – земля поколеблется...
С о ф ь я. Вот это – больше на тебя похоже! Теперь ты – уйди... Мне надобно побыть одной... иди, милый! Мы с тобой – друзья, это хорошо!
А н т и п а. Не говори – зареву...
Ш о х и н (в двери). Исправник приехал с понятыми.
А н т и п а (сердито). Что? Зачем?
С о ф ь я. Кто звал?
Ш о х и н. Анна Марковна Василья посылала...
А н т и п а. Ну, я ж её...
С о ф ь я. Стой, я сама устрою всё! Не вмешивайся в это – не ходи туда...
А н т и п а (порываясь). Нет, я её – в окошко выкину, с дочкой вместе...
(Шохин широко улыбается.)
С о ф ь я. Шохин, не пускайте его. Слышишь? Сиди спокойно...
А н т и п а (мечется по комнате). Полицию позвали... на-ко вот, а? Ты чего рожу растянул?
Ш о х и н. Ничего...
А н т и п а. То-то! Думаешь, я и вправду пойду с тобой? Нет, уж пускай другие отступят, а я останусь на своём месте... Полицией пугают!.. (Остановился против Шохина.) И тебе идти некуда – брось это! За тобой грех пред людьми, на людях и оправдай его...
Ш о х и н. Да ведь теперь я тоже останусь... Теперь, чай, не мне уходить...
А н т и п а. Ну, вот... Шататься – стыдно! Вон – хозяйка-то наша, Софья-то Ивановна, как себя держит... а ведь – женщина!
П а в л а (вбегает). Антипа Иванович, там пришли...
А н т и п а (жестом останавливая её). Знаю! Полиция там... Ты – иди, с богом! Тебе бояться нечего, это твоя же мать позвала полицию. Ты – иди себе!.. Уходи...
П а в л а (с тревогой). Куда?
А н т и п а (отвернулся). Это – твоё дело... Прощай...
П а в л а. Куда же?..
А н т и п а. Мать – укажет... Прощай...
(Павла медленно уходит, Шохин уступает ей дорогу, наклонив голову, Антипа идёт к двери на террасу, остановился там, прислонясь лбом к стеклу. Шохин тяжело вздохнул.)
А н т и п а (не оборачиваясь, глухо). Прощай!
Занавес
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано в 1913 или 1914 году отдельной книгой в издательстве И.П.Ладыжникова, Берлин (без обозначения года издания); в России до Октябрьской революции было опубликовано только первое действие пьесы в журнале "Современник", 1915, No 1, январь.
Пьеса написана, как явствует из переписки М.Горького с И.П.Ладыжниковым, не позднее лета 1913 года. Дата цензурного разрешения пьесы к представлению на сцене – 30 октября 1913 года.
Начиная с 1923 года, пьеса включалась во все собрания сочинений; печаталась по тексту издания И.П.Ладыжникова.
После опубликования "Зыковых" издательством И.П.Ладыжникова М.Горький вновь отредактировал текст пьесы.
Печатается по тексту машинописной копии, заново отредактированному автором и сверенному с рукописью (Архив А.М.Горького).
