Текст книги "Егор Булычов и другие"
Автор книги: Максим Горький
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Горький Максим
Егор Булычов и другие
А.М.Горький
Егор Булычов и другие
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Е г о р Б у л ы ч о в.
К с е н и я – его жена.
В а р в а р а – дочь от Ксении.
А л е к с а н д р а – побочная дочь.
М е л а н и я – игуменья, сестра жены.
З в о н ц о в – муж Варвары.
Т я т и н – его двоюродный брат.
М о к е й Б а ш к и н.
В а с и л и й Д о с т и г а е в.
Е л и з а в е т а – жена его.
А н т о н и н а |
А л е к с е й | – дети от первой жены
П а в л и н – поп.
Д о к т о р.
Т р у б а ч.
З о б у н о в а – знахарка.
П р о п о т е й – блаженный.
Г л а ф и р а – горничная.
Т а и с ь я – служанка Мелании.
М о к р о у с о в – полицейский.
Я к о в Л а п т е в – крестник Булычова.
Д о н а т – лесник.
ПЕРВЫЙ АКТ
Столовая в богатом купеческом доме. Тяжёлая громоздкая мебель. Широкий кожаный диван, рядом с ним – лестница во второй этаж. В правом углу фонарь (полукруглый, треугольный или многогранный остеклённый выступ в стене здания на высоту одного, двух и более этажей – Ред.), выход в сад. Яркий зимний день. К с е н и я , сидя у стола, моет чайную посуду. Г л а ф и р а , в фонаре, возится с цветами. Входит А л е к с а н д р а , в халате, в туфлях на босую ногу, непричёсанная, волосы рыжие, как и у Егора Булычова.
К с е н и я. Ох, Шурка, спишь ты...
Ш у р а. Не шипите, не поможет. Глаша – кофе! А где газета?
Г л а ф и р а. Варваре Егоровне наверх подала.
Ш у р а. Принеси. На весь дом одну газету выписывают, черти!
К с е н и я. Это кто – черти?
Ш у р а. Папа дома?
К с е н и я. К раненым поехал. Черти-то – Звонцовы?
Ш у р а. Да, они. (У телефона.) Семнадцать – шестьдесят три.
К с е н и я. Вот я скажу Звонцовым-то, как ты их честишь!
Ш у р а. Позовите Тоню!
К с е н и я. До чего ты дойдёшь?
Ш у р а. Это ты, Антонина? На лыжах едем? Нет? Почему? Спектакль? Откажись! Эх ты, – незаконная вдова!.. Ну, хорошо.
К с е н и я. Как же это ты девушку-то вдовой зовёшь?
Ш у р а. Жених у неё помер или нет?
К с е н и я. Всё-таки она – девушка.
Ш у р а. А вы почему знаете?
К с е н и я. Фу, бесстыдница!
Г л а ф и р а (подаёт кофе). Газету Варвара Егоровна сама принесёт.
К с е н и я. Больно много ты знаешь для твоих лет. Гляди: меньше знаешь – крепче спишь. Я в твои годы ничего не знала...
Ш у р а. Вы и теперь...
К с е н и я. Тьфу тебе!
Ш у р а. Вот сестрица шествует важно. Бонжур, мадам! Комман са ва? (Как дела (франц.) – Ред.)
В а р в а р а. Уже одиннадцать, а ты не одета, не причёсана...
Ш у р а. Начинается.
В а р в а р а. Ты всё более нахально пользуешься тем, что отец балует тебя... и что он нездоров...
Ш у р а. Это ты – надолго?
К с е н и я. А что ей отцово здоровье?
В а р в а р а. Я должна буду рассказать ему о твоём поведении...
Ш у р а. Заранее благодарна. Кончилось?
В а р в а р а. Ты – дура!
Ш у р а. Не верю! Это не я – дура.
В а р в а р а. Рыжая дура!
Ш у р а. Варвара Егоровна, вы совершенно бесполезно тратите энергию.
К с е н и я. Вот и учи её!
Ш у р а. И у вас портится характер.
В а р в а р а. Хорошо... хорошо, милая! Мамаша, пойдёмте-ка в кухню, там повар капризничает...
К с е н и я. Он – не в себе, у него сына убили.
В а р в а р а. Ну, это не резон для капризов. Теперь столько убивают...
(Ушли.)
Ш у р а. А если бы у неё красавца Андрюшу ухлопали, вот бы взвилась!
Г л а ф и р а. Зря вы дразните их. Пейте скорее, мне здесь убирать надо. (Ушла, унося самовар.)
(Шура сидит, откинувшись на спинку стула, закрыв глаза, руки – на затылке рыжей, лохматой головы.)
З в о н ц о в (с лестницы, в туфлях, подкрался к ней, обнял сзади). О чём замечталась, рыжая коза?
Ш у р а (не открывая глаз, не шевелясь). Не трогайте меня.
З в о н ц о в. Почему? Ведь тебе приятно? Скажи – да? Приятно?
Ш у р а. Нет.
З в о н ц о в. Почему?
Ш у р а. Оставьте. Вы – притворяетесь. Я вам не нравлюсь.
З в о н ц о в. А хочешь нравиться, да?
(На лестнице – Варвара.)
Ш у р а. Если Варвара узнает...
З в о н ц о в. Тише... (Отошёл, говорит поучительно.) Н-да... Следует взять себя в руки. Надобно учиться...
В а р в а р а. Она предпочитает говорить дерзости и пускать мыльные пузыри с Антониной...
Ш у р а. Ну и пускаю. Люблю пускать пузыри. Что тебе – мыла жалко?
В а р в а р а. Мне жалко – тебя. Я не знаю – как ты будешь жить? Из гимназии тебя попросили удалиться...
Ш у р а. Неправда.
В а р в а р а. Твоя подруга – полоумная.
З в о н ц о в. Она хочет музыке учиться.
В а р в а р а. Кто?
З в о н ц о в. Шура.
Ш у р а. Неправда. Я не хочу учиться музыке.
В а р в а р а. Откуда же ты это взял?
З в о н ц о в. Разве ты, Шура, не говорила, что хочешь?
Ш у р а (уходя). Никогда не говорила.
З в о н ц о в. Гм... Странно. Не сам же я выдумал это! Ты, Варя, очень сердито с ней...
В а р в а р а. А ты слишком ласков.
З в о н ц о в. Что значит – слишком? Ты же знаешь мой план...
В а р в а р а. План – это план, но мне кажется, что ты подозрительно ласков.
З в о н ц о в. Глупости у тебя в голове...
В а р в а р а. Да? Глупости?
З в о н ц о в. Сообрази сама: уместны ли в такое серьёзнейшее время сцены ревности?
В а р в а р а. Ты зачем сюда спустился?
З в о н ц о в. Я? Тут... объявление одно в газете. И лесник приехал, говорит: мужики медведя обложили.
В а р в а р а. Донат – в кухне. Объявление – о чём?
З в о н ц о в. Это, наконец, возмутительно! Как ты говоришь со мной? Что я – мальчишка? Чёрт знает...
В а р в а р а. Не кипятись! Кажется – отец приехал. А ты в таком виде.
(Звонцов поспешно идёт вверх, Варвара – встречать отца. Шура в зелёной тёплой кофте и в зелёном колпаке бежит к телефону, её перехватил и молча прижал к себе Булычов, за ним идёт поп Павлин, в лиловой рясе.)
Б у л ы ч о в (сел к столу, обняв Шуру за талию, она гладит его медные, с проседью, волосы). Народа перепортили столько, что страшно глядеть...
П а в л и н. Цветёте, Шурочка? Простите, не поздоровался...
Ш у р а. Это я должна была сделать, отец Павлин, но папа схватил меня, как медведь...
Б у л ы ч о в. Стой! Шурка, смирно! Куда теперь этот народ? А бесполезных людей у нас и до войны многовато было. Зря влезли в эту войну...
П а в л и н (вздохнув). Соображения высшей власти...
Б у л ы ч о в. С японцами тоже плохо сообразили, и получился всемирный стыд...
П а в л и н. Однако войны не токмо разоряют, но и обогащают как опытом, так равно и...
Б у л ы ч о в. Одни – воюют, другие – воруют.
П а в л и н. К тому же ничто в мире не совершается помимо воли божией, и – что значит ропот наш?
Б у л ы ч о в. Ты, Павлин Савельев, брось проповеди... Шурок, ты на лыжах бежать собралась?
Ш у р а. Да, Антонину жду.
Б у л ы ч о в. Ну... ладно! Не уйдёшь, так я тебя – минут через пяток – позову.
(Шура убежала.)
П а в л и н. Выровнялась как отроковица...
Б у л ы ч о в. Телом – хороша, ловкая, а лицом – не удалась. Мать у неё некрасива была. Умная, как чёрт, а некрасива.
П а в л и н. Лицо у Александры Егоровны... своеобразное... и... не лишено привлекательности. Родительница – откуда родом?
Б у л ы ч о в. Сибирячка. Ты говоришь – высшая власть... от бога... и всё такое, ну а Дума то – как? Откуда?
П а в л и н. Дума, это... так сказать – допущение самой власти к умалению её. Многие полагают, что даже – роковая ошибка, но священно-церковно-служителю не подобает входить в рассуждение о сих материях. К тому же в наши дни на духовенство возложена обязанность воспламенять дух бодрости... и углублять любовь к престолу, к отечеству...
Б у л ы ч о в. Воспламенили дух да в лужу и – бух...
П а в л и н. Как известно вам – убедил я старосту храма моего расширить хор певчих, а также беседовал с генералом Бетлингом о пожертвовании на колокол новостроящегося храма во имя небесного предстателя вашего, Егория...
Б у л ы ч о в. Не дал на колокол?
П а в л и н. Отказал и даже неприятно пошутил: "Медь говорит, даже в полковых оркестрах – не люблю!" Вот вам бы на колокол-то хорошо пожертвовать по причине вашего недомогания?
Б у л ы ч о в (вставая). Колокольным звоном болезни не лечат.
П а в л и н. Как знать? Науке причины болезней неведомы. В некоторых санаториях иностранных музыкой лечат, слышал я. Тоже и у нас существует пожарный, он игрой на трубе пользует...
Б у л ы ч о в (усмехаясь). На какой трубе?
П а в л и н. На медной. Говорят, весьма большая труба!
Б у л ы ч о в. Ну, если – большая... Вылечивает?
П а в л и н. Будто бы успешно! Всё может быть, высокопочтеннейший Егор Васильевич! Всё может быть. В тайнах живём, во мраке многочисленных и неразрешимых тайн. Кажется нам, что – светло и свет сей исходит от разума нашего, а ведь светло-то лишь для телесного зрения, дух же, может быть, разумом только затемняется и даже – угашается.
Б у л ы ч о в (вздыхая). Эко слов-то у тебя сколько...
П а в л и н (всё более воодушевлённо). Возьмите, примерно, блаженного Прокопия, в какой радости живёт сей муж, дурачком именуемый невегласами...
Б у л ы ч о в. Ну, ты опять, тово... проповедуешь! Прощай-ко. Устал я.
П а в л и н. Сердечно желаю доброго здоровья. Молитвенник ваш... (Уходит.)
Б у л ы ч о в (щупая правый бок, подошёл к дивану, ворчит). Боров. Нажрался тела-крови Христовой... Глафира!.. Эй...
В а р в а р а. Вы что?
Б у л ы ч о в. Ничего. Глафиру звал. Эк ты вырядилась! Куда это?
В а р в а р а. На спектакль для выздоравливающих...
Б у л ы ч о в. И стёклышки на носу? Врёшь, что глаза требуют, для моды носишь...
В а р в а р а. Папаша, вы бы поговорили с Александрой, она ведёт себя отчаянно, становится совершенно невыносимой.
Б у л ы ч о в. Все вы – хороши! Иди! (Бормочет.) Невыносимы. Вот я... выздоровлю, я вас... вынесу!
Г л а ф и р а. Звали?
Б у л ы ч о в. Звал. Эх, Глаха, до чего ты хороша! Здоровая! Калёная! А Варвара у меня – выдра!
Г л а ф и р а (заглядывая на лестницу). Её счастье. Будь она красивой, вы бы и её на постелю себе втащили.
Б у л ы ч о в. Дочь-то? Опомнись, дура! Что говоришь?
Г л а ф и р а. Я знаю – что! Шуру-то тискаете, как чужую... как солдат!
Б у л ы ч о в (изумлён). Да ты, Глафира, рехнулась! Ты что: к дочери ревнуешь? Ты о Шурке не смей эдак думать. Как солдат... Как чужую! А ты бывала у солдат в руках? Ну?
Г л а ф и р а. Не к месту... не ко времени разговоры эти. Зачем звали?
Б у л ы ч о в. Д о н а та пошли. Стой! Дай-ко руку. Любишь всё-таки? И хворого?
Г л а ф и р а (припадая к нему). Горе ты моё... Да – не хворай ты! Не хворай... (Оторвалась, убежала.)
(Булычов хмуро улыбается, облизывает губы. Качает головой. Лёг.)
Д о н а т. Доброго здоровья, Егор Васильевич!
Б у л ы ч о в. Спасибо. С чем прибыл?
Д о н а т. С хорошим: медведя обложили.
Б у л ы ч о в (вздохнув). Ну, это... для зависти, а не для радости. Мне теперь медведь – не забава. Лес-то рубят?
Д о н а т. Помаленьку. Людей нет.
(Входит Ксения. Нарядная, руки в кольцах.)
Б у л ы ч о в. Ты что?
К с е н и я. Ничего. Ты бы, Егорий, не соблазнялся медведем-то, куда уж тебе охотиться.
Б у л ы ч о в. Помолчи. Нет людей?
Д о н а т. Старики да мальчишки остались. Князю полсотни пленных дали, так они в лесу не могут работать.
Б у л ы ч о в. Они поди-ко с бабами работают.
Д о н а т. Это – есть.
Б у л ы ч о в. Да... Баба теперь голодная.
К с е н и я. Слышно – большой разврат пошёл по деревням...
Д о н а т. Почему разврат, Аксинья Яковлевна? Мужиков – перебили, детей-то надобно родить? Выходит так: кто перебил, тот и народи...
Б у л ы ч о в. Похоже...
К с е н и я. Ну уж, какие дети от пленных! Хотя, конечно, ежели мужчина здоровый...
Б у л ы ч о в. А баба – дура, так ему от этой бабы детей иметь неохота.
К с е н и я. У нас бабы – умные. А здоровых-то мужиков всех на войну угнали, дома остались одни... адвокаты.
Б у л ы ч о в. Народу перепорчено – много.
К с е н и я. Зато остальные богаче жить будут.
Б у л ы ч о в. Сообразила!
Д о н а т. Цари народом сыты не бывают.
Б у л ы ч о в. Как ты сказал?
Д о н а т. Не бывают, говорю, цари народом сыты. Своих кормить нечем, а всё хотим ещё чужих завоевать.
Б у л ы ч о в. Верно. Это – верно!
Д о н а т. Нельзя иначе понять – для какого смысла воюем? И вот бьют нас, за жадность.
Б у л ы ч о в. Правильно говоришь, Донат! Вот и Яков, крестник, тоже говорит: "Жадность всему горю начало". Он – как там?
Д о н а т. Он – ничего. Умный он у вас.
К с е н и я. Нашел умника! Дерзкий он, а не умный.
Д о н а т. От ума и дерзок, Аксинья Яковлевна. Он там, Егорий Васильевич, дезертиров подобрал человек десяток, поставил на работу, ничего – работают. А то они воровством баловались.
Б у л ы ч о в. Н-ну, это... Мокроусов узнает – скандалить начнёт.
Д о н а т. Мокроусов – знает. Он даже рад. Ему – легче.
Б у л ы ч о в. Ну, смотри...
(Звонцов сходит сверху.)
Д о н а т. Медведя, значит...
Б у л ы ч о в. Медведь – твоё счастье.
З в о н ц о в. Разрешите предложить медведя Бетлингу! Вы знаете, он оказывает нам...
Б у л ы ч о в. Знаю, знаю! Предлагай. А то – архиерею предложи!
К с е н и я (усмехаясь). Вот бы поглядеть, как архиерей в медведя стреляет.
Б у л ы ч о в. Ну, я устал. Прощай, Донат! А что-то нехорошо всё, братец мой, а? Как я захворал, так и началось неладное...
(Донат молча поклонился, уходит.)
Б у л ы ч о в. Аксинья, Шурку пошли мне. Ты чего мнёшься, Андрей? Говори сразу!
З в о н ц о в. Я по поводу Лаптева...
Б у л ы ч о в. Ну?
З в о н ц о в. Мне стало известно, что он связался с... неблагонадёжными людьми и на ярмарке в Копосове говорил мужикам противуправительственные речи.
Б у л ы ч о в. Брось! Ну какие теперь ярмарки? Какие мужики? И что вы все на Якова жалуетесь?
З в о н ц о в. Но ведь он как бы член нашей семьи...
(Шура вбегает.)
Б у л ы ч о в. Как бы... Не очень-то вы его... своим считаете. Он вот и обедать по воскресеньям не приходит... Иди, Андрей... После расскажешь...
Ш у р а. На Якова ябедничал?
Б у л ы ч о в. Это – не твоё дело. Сядь сюда. На тебя тоже все жалуются.
Ш у р а. Кто – все?
Б у л ы ч о в. Аксинья, Варвара...
Ш у р а. Это ещё не все.
Б у л ы ч о в. Я серьёзно говорю, Шурёнок.
Ш у р а. Серьёзно ты говоришь – не так.
Б у л ы ч о в. Дерзкая ты со всеми, ничего не делаешь...
Ш у р а. Если ничего не делаю, так в чём же дерзкая?
Б у л ы ч о в. Не слушаешь никого.
Ш у р а. Всех слушаю. Тошно слушать, рыжий!
Б у л ы ч о в. Сама – рыжая, хуже меня. Вот и со мной говоришь... неладно! Надобно тебя ругать, а не хочется.
Ш у р а. Не хочется, значит – не надо.
Б у л ы ч о в. Ишь ты! Не хочется – не надо. Эдак-то жить легко бы, да нельзя!
Ш у р а. А кто мешает?
Б у л ы ч о в. Всё... все мешают. Тебе этого не понять.
Ш у р а. А ты – научи, чтобы поняла, чтобы мне не мешали...
Б у л ы ч о в. Ну, этому... не научишь! Ты что, Аксинья? Что ты всё бродишь, чего ищешь?
К с е н и я. Доктор приехал, и Башкин ждёт. Лександра, оправь юбку, как ты сидишь?
Б у л ы ч о в (встаёт). Ну, зови доктора. Лежать мне вредно, тяжелею от лежанья. Эх... Улепётывай, Шурёнок! Ногу не вывихни, гляди!
Д о к т о р. Здравствуйте! Как мы себя чувствуем?
Б у л ы ч о в. Неважно. Плоховато лечишь, Нифонт Григорьевич.
Д о к т о р. Нуте-ко, пойдёмте к вам...
Б у л ы ч о в (идя рядом с ним). Ты давай мне самые злые, самые дорогие лекарства: мне, брат, обязательно выздороветь надо! Вылечишь больницу построю, старшим будешь в ней, делай что хочешь...
(Ушли. Ксения, Башкин.)
К с е н и я. Что сказал, доктор-то?
Б а ш к и н. Рак, говорит, рак в печёнке...
К с е н и я. Ух ты, господи! Что выдумают!
Б а ш к и н. Болезнь, говорит, опасная.
К с е н и я. Ну конечно! Всякий своё дело самым трудным считает.
Б а ш к и н. Не во время захворал! Кругом деньги падают, как из худого кармана, нищие тысячниками становятся, а он...
К с е н и я. Да, да! Так богатеют люди, так богатеют!
Б а ш к и н. Достигаев до того растучнел, что весь незастёгнутый ходит, а говорить может только тысячами. А у Егора Васильевича вроде затмения ума начинается. Намедни говорит: "Жил, говорит, я мимо настоящего дела". Что это значит?
К с е н и я. Ох, и я замечаю – нехорошо он говорит!
Б а ш к и н. А ведь он на твоём с сестрой капитале жить начал. Должен бы приумножать.
К с е н и я. Ошиблась я, Мокей, давно знаю – ошиблась, Вышла замуж за приказчика, да не за того. Кабы за тебя вышла – как спокойно жили бы! А он... Господи! Какой озорник! Чего я от него не терпела. Дочь прижил на стороне да посадил на мою шею. Зятя выбрал... из плохих – похуже. Боюсь я, Мокей Петрович, обойдут, облапошат меня зять с Варварой, пустят по миру...
Б а ш к и н. Всё возможно. Война! На войне – ни стыда, ни жалости.
К с е н и я. Ты – старый наш слуга, тебя батюшка мой на ноги поставил, ты обо мне подумай...
Б а ш к и н. Я и думаю...
(Звонцов идёт.)
З в о н ц о в. Что, доктор – ушёл?
К с е н и я. Там ещё.
З в о н ц о в. Мокей Петрович, как – сукно?
Б а ш к и н. Не принимает Бетлинг.
З в о н ц о в. А сколько надобно дать ему?
Б а ш к и н. Тысяч... пяток, не меньше.
К с е н и я. Экий грабитель! А ведь старик!
З в о н ц о в. Через Жанну?
Б а ш к и н. Да уж как установлено.
К с е н и я. Пять тысяч! За что? А?
З в о н ц о в. Теперь деньги дёшевы.
К с е н и я. В чужом-то кармане...
З в о н ц о в. Тесть согласен?
Б а ш к и н. Вот, я пришёл узнать, согласен ли.
Д о к т о р (вышел – берёт Звонцова под руку). Ну-с, вот что...
К с е н и я. Ох, порадуйте нас...
Д о к т о р. Больной должен лежать возможно больше. Всякие дела, волнения, раздражения – крайне вредны для него. Покой и покой! Затем... (Шепчет Звонцову.)
К с е н и я. А мне почему нельзя сказать? Я – жена.
Д о к т о р. О некоторых вещах с дамами говорить неудобно. (Снова шепчет.) Сегодня же вечером и устроим.
К с е н и я. Что это вы устроите?
Д о к т о р. Консилиум, совет докторов.
К с е н и я. Ба-атюшки...
Д о к т о р. Это – не страшно. Ну-с, до свидания! (Уходит.)
К с е н и я. Строгий какой... Туда же! За пять минут пять целковых берёт. Шестьдесят рублей в час... вот как!
З в о н ц о в. Он говорит – операция нужна...
К с е н и я. Резать? Ну, уж это – нет! Нет, уж резать я не позволю...
З в о н ц о в. Послушайте, это – невежественно! Хирургия, наука...
К с е н и я. Плевать мне на твою науку! Вот тебе! Ты тоже невежливо говоришь со мной.
З в о н ц о в. Я говорю не о приличиях, а о вашей темноте...
К с е н и я. Сам не больно светел!
(Звонцов, махнув рукой, отошёл прочь. Глафира бежит.)
К с е н и я. Куда?
Г л а ф и р а. Звонок из спальни...
(Ксения идёт вместе с ней к мужу.)
З в о н ц о в. Не во время заболел тесть.
Б а ш к и н. Да. Стесняет. Время такое, что умные люди, как фокусники, прямо из воздуха деньги достают.
З в о н ц о в. Н-да. К тому же революция будет.
Б а ш к и н. Это я не одобряю. Была она в пятом году. Бестолковое дело.
З в о н ц о в. В пятом был – бунт, а не революция. Тогда крестьяне и рабочие дома были, а теперь – на фронтах. Теперь революция будет против чиновников, губернаторов, министров.
Б а ш к и н. Если бы так – давай бог! Чиновники хуже клещей, вцепятся, не оторвёшь...
З в о н ц о в. Царь явно не способен править.
Б а ш к и н. Поговаривают об этом и в купечестве. Будто мужик какой-то царицу обошёл?
(Варвара на лестнице, слушает.)
З в о н ц о в. Да. Григорий Распутин.
Б а ш к и н. Не верится в колдовство.
З в о н ц о в. А – в любовников – верите?
Б а ш к и н. На сказку похоже. У неё – генералов – сотня.
В а р в а р а. Глупости какие говорите вы.
Б а ш к и н. Все так говорят, Варвара Егоровна. Я всё-таки полагаю, что без царя – нельзя!
З в о н ц о в. Царь должен быть не в Петрограде, а – в голове. Кончился спектакль?
В а р в а р а. Отложили. Приехал какой-то ревизор, – вечером эшелон раненых будет, около пятисот. А места для них нет.
Г л а ф и р а. Мокей Петрович, вас зовут.
(Башкин ушёл, оставив на столе тёплый картуз.)
В а р в а р а. Что ты с ним откровенничаешь? Ты же знаешь, что он шпионит за нами для матери! Картуз этот он лет десять носит, жадюга! Просален весь. Не понимаю, почему ты с этим жуликом...
З в о н ц о в. Ах, оставь! Хочу занять у него денег на взятку Бетлингу...
В а р в а р а. Но я же тебе сказала, что всё это устроит Лиза Достигаева через Жанну! И обойдётся – дешевле...
З в о н ц о в. Надует тебя Лизавета...
К с е н и я (из комнаты мужа). Уговорите вы его, чтобы лежал! Он там ходит и Мокея ругает... Ах, господи!..
З в о н ц о в. Поди ты, Варя...
Б у л ы ч о в (в халате, в валяных туфлях). Ну, и что ещё? Несчастная война?
Б а ш к и н (идя за ним). Кто же спорит?
Б у л ы ч о в. Для кого несчастная?
Б а ш к и н. Для нас.
Б у л ы ч о в. Для кого – для нас? Ты же говоришь: от войны миллионы наживают? Ну?
Б а ш к и н. Для народа... значит...
Б у л ы ч о в. Народ – мужик, ему – всё равно: что жить, что умирать. Вот какая твоя правда!
К с е н и я. Да – не сердись ты! Вредно тебе...
Б а ш к и н. Ну, что вы? Какая же это правда?
Б у л ы ч о в. Самая настоящая! Это и есть правда. Я говорю прямо; моё дело – деньги наживать, а мужиково – хлеб работать, товары покупать. А какая другая правда есть?
Б а ш к и н. Конечно, это – так, а всё-таки...
Б у л ы ч о в. Ну, а что – всё-таки? Ты о чём думаешь, когда воруешь у меня?
Б а ш к и н. Зачем же вы обижаете?
К с е н и я. Ну, что ты, Варя, глядишь? Уговори его! Ему лежать велено.
Б у л ы ч о в. Ты – о народе думаешь?
Б а ш к и н. И – при людях обижаете! Ворую! Это надо доказать!
Б у л ы ч о в. Доказывать нечего. Всем известно: воровство дело законное. И обижать тебя – незачем. От обиды ты не станешь лучше, хуже станешь. И воруешь – не ты – рубль ворует. Он, сам по себе, есть главный вор...
Б а ш к и н. Это один Яков Лаптев может говорить.
Б у л ы ч о в. Вот он и говорит. Ну, ступай. А взятку Бетлингу не давать. Довольно давали, хватит ему на гроб, на саван, старому чёрту! Вы что тут собрались? Чего ждёте?
В а р в а р а. Мы ничего не ждём...
Б у л ы ч о в. Будто – ничего? Когда – так, идите по своим делам. Дело-то у вас – есть? Аксинья, скажи, чтоб у меня проветрили. Душно там, кислыми лекарствами пахнет. Да – пускай Глафира квасу клюковного принесёт.
К с е н и я. Нельзя тебе квасу-то.
Б у л ы ч о в. Иди, иди! Я сам знаю, чего нельзя, что можно.
К с е н и я (уходя). Кабы знал...
(Все ушли.)
Б у л ы ч о в (обошёл вокруг стола, придерживаясь за него рукой. Смотрит в зеркало, говорит почти во весь голос). Плохо твоё дело, Егор. И рожа, брат, у тебя... не твоя какая-то!
Г л а ф и р а (с подносом, на нём стакан молока). Вот вам молоко.
Б у л ы ч о в. Тащи кошке. А мне – квасу. Клюковного.
Г л а ф и р а. Квасу вам не велят давать.
Б у л ы ч о в. Они не велят, а ты – принеси. Стой! Как по-твоему умру я?
Г л а ф и р а. Не может этого быть.
Б у л ы ч о в. Почему?
Г л а ф и р а. Не верю.
Б у л ы ч о в. Не веришь? Нет, брат, дело мое – плохо! Очень плохо, я знаю!
Г л а ф и р а. Не верю.
Б у л ы ч о в. Упряма. Ну, давай квасу! А я померанцевой выпью... Она – полезная. (Идёт к буфету.) Заперли, черти. Эки свиньи! Оберегают. Похоже, что я заключённый. Арестант... вроде.
Занавес
ВТОРОЙ АКТ
Гостиная Булычовых. З в о н ц о в и Т я т и н – в углу, за маленьким круглым столом, на столе бутылка вина.
З в о н ц о в (закуривая). Понял?
Т я т и н. По чести говоря, Андрей, не нравится мне это...
З в о н ц о в. А – деньги нравятся?
Т я т и н. Деньги, к сожалению, нравятся.
З в о н ц о в. Ты – кого жалеешь?
Т я т и н. Себя, разумеется...
З в о н ц о в. Есть чего жалеть!
Т я т и н. Всё-таки, знаешь, я сам себе – единственный друг.
З в о н ц о в. Ты бы не философствовал, а – думал.
Т я т и н. Я – думаю. Девица она избалованная, трудно будет с ней.
З в о н ц о в. Разведёшься.
Т я т и н. А деньги-то у неё останутся...
З в о н ц о в. Сделаем так, что у тебя будут. А Шурку я берусь укротить.
Т я т и н. По чести сказать...
З в о н ц о в. Так, что её поторопятся выдать замуж и приданое будет увеличено.
Т я т и н. Это ты... остроумно! А какое приданое?
З в о н ц о в. Пятьдесят.
Т я т и н. Тысяч?
З в о н ц о в. Пуговиц.
Т я т и н. Верно?
З в о н ц о в. Но ты подпишешь мне векселей на десять.
Т я т и н. Тысяч?
З в о н ц о в. Нет, рублей! Чудак!
Т я т и н. Мно-ого...
З в о н ц о в. Тогда – прекратим беседу.
Т я т и н. А ты... всё это серьёзно?
З в о н ц о в. Несерьёзно о деньгах только дураки говорят...
Т я т и н (усмехаясь). Чёрт возьми... Замечательно придумано.
(Входит Достигаев.)
З в о н ц о в. Рад, что ты, кажется, что-то понимаешь. Тебе, интеллигенту-пролетарию, нельзя в эти лютые дни...
Т я т и н. Да, да, конечно! Но – мне пора в суд.
Д о с т и г а е в. Чем ты расстроен, Степаша?
З в о н ц о в. Мы – о Распутине вспомнили.
Д о с т и г а е в. Вот – участь, а? Простой, сибирский мужик – с епископами, министрами в шашки играл! Сотнями тысяч ворочал! Меньше десяти тысяч взятки – не брал! Из верных рук знаю – не брал! Вы что пьёте? Бургонское? Это винцо тяжёлое, его за обедом надо пить, некультурный народ!
З в о н ц о в. Как вы нашли тестя?
Д о с т и г а е в. А – чего же его искать, – он не прятался. Ты, Степаша, принёс бы стаканчик мне. (Тятин, не торопясь, уходит.) А Булычов, надо прямо сказать, в плохом виде! В опасном положении он...
З в о н ц о в. Мне тоже кажется, что...
Д о с т и г а е в. Да, да! Это самое. И при этом боится он умереть, а потому – обязательно умрёт. И ты этот факт – учти! Дни нашей жизни такие, что ротик разевать нельзя, ручки в карманах держать – не полагается. Государственный плетень со всех сторон свиньи подрывают, и что будет революция, так это даже губернатор понимает...
Т я т и н [входит]. Егор Васильевич в столовую вышел.
Д о с т и г а е в (берёт стакан). Спасибо, Степаша. Вышел, говоришь? Ну, и мы туда.
З в о н ц о в. Промышленники, кажется, понимают свою роль...
(Идут – Варвара, Елизавета.)
Д о с т и г а е в. Московские-то? Ещё бы не понимали!
Е л и з а в е т а. Они пьют, как воробушки, а там Булычов рычит слушать невозможно!
Д о с т и г а е в. Почему Америка процветает? Потому, что там у власти сами хозяева...
В а р в а р а. Жанна Бетлингова совершенно серьёзно верит, что в Америке кухарки на рынок в автомобилях ездят.
Д о с т и г а е в. Вполне возможно. Хотя... наверное, вранье. А ты, Варюша, всё с военными? Хочешь быть подполковником?
В а р в а р а. Ух, как старо! Вы о чём мечтаете, Тятин?
Т я т и н. Да... так, вообще...
Е л и з а в е т а (перед зеркалом). Вчера Жанна рассказала мне анекдот изумительный! Как цветок!
Д о с т и г а е в. А ну, а ну – какой?
Е л и з а в е т а. При мужчинах – нельзя.
Д о с т и г а е в. Хорош цветок!
(Варвара что-то шепнула Елизавете.)
Е л и з а в е т а. Муж! Ты тут будешь сидеть до дна бутылки?
Д о с т и г а е в. А – кому я мешаю?
Е л и з а в е т а (Тятину). Вы, Стёпочка, знаете псалом: "Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых и на пути грешных не ста"?
Т я т и н. Что-то такое помню...
Е л и з а в е т а (берёт его под руку). Вот эти, все – они и есть нечестивые грешники, а вы тихий юноша для луны, любви и прочего, да? (Уводит.)
Д о с т и г а е в. Экая болтушка!
В а р в а р а. Василий Ефимович, мать и Башкин вызвали тётку Меланью.
Д о с т и г а е в. Игуменью? У-у, это зверь серьёзный! Она будет против фирмы Достигаев и Звонцов, она – против! Она за вывеску – Ксения Булычова и Достигаев...
З в о н ц о в. Она может потребовать деньги из дела.
Д о с т и г а е в. Маланьиных денег – сколько? Семьдесят тысяч?
З в о н ц о в. Девяносто.
Д о с т и г а е в. Всё-таки это – куш! Личные или монастыря?
В а р в а р а. Как это узнаешь?
Д о с т и г а е в. Узнать – можно. Узнать – всё можно! Вот – немцы, они знают не только число солдат у нас на фронте, а даже – сколько вшей на каждом солдате.
В а р в а р а. Вы бы серьёзно что-нибудь сказали...
Д о с т и г а е в. Милая Варюша, нельзя ни торговать, ни воевать, не умея сосчитать, сколько денег в кармане. Про Маланьины деньги узнать можно так: имеется дама Секлетея Полубояринова, она – участница нощных бдений владыки – Никандра, а – Никандр – всякие деньги любит считать. Кроме того, есть один человек в епархиальном совете, – мы его оставим в резерве. Ты, Варюша, возьми переговори с Полубояриновой, и ежели окажется, что деньжата – монастырские, ну, – сами понимаете! Куда это красавица моя ускользнула?
Г л а ф и р а. Просят в столовую.
Д о с т и г а е в. Спешим. Нуте-с, пошли?
В а р в а р а (будто бы зацепилась подолом за кресло). Андрей, помоги же! Ты ему веришь?
З в о н ц о в. Нашла дурака.
В а р в а р а. Ах, какой жулик! С тёткой я придумала неплохо. А что с Тятиным?
З в о н ц о в. Уломаю.
В а р в а р а. С этим надо торопиться.
З в о н ц о в. Почему?
В а р в а р а. Да ведь после похорон – нужно будет долго ждать. А у отца – и сердце слабое... Кроме того, у меня есть другие причины.
(Ушли. Навстречу Глафира, смотрит вслед им с ненавистью, собирает посуду со столика. Лаптев входит.)
Г л а ф и р а. А вчера был слух, что ты арестован.
Л а п т е в. Да ну? Это, должно быть, неверно.
Г л а ф и р а. Всё шутишь.
Л а п т е в. Есть – нечего, да – жить весело.
Г л а ф и р а. Свернёшь башку на шуточках-то.
Л а п т е в. За хорошие шутки не бьют, а хвалят, стало быть, попадёт Яшутке за плохие шутки.
Г л а ф и р а, Мели, Емеля! Там, у Шуры, Тонька Достигаева.
Л а п т е в. Брр, её – не надо!
Г л а ф и р а. Позову Шуру – сюда, что ли?
Л а п т е в. Дельно. А как Булычов?
Г л а ф и р а (гневно). Какой он тебе Булычов! Он – отец крёстный твой!
Л а п т е в. Не сердись, тётя Глаша.
Г л а ф и р а. Плохо ему.
Л а п т е в. Плохо? Постой, постой! Голодно живут приятели мои, тётя Глаша, не достанешь ли муки, пуда два, а то и мешок?
Г л а ф и р а. Что же – воровать у хозяев буду для тебя?
Л а п т е в. Да ведь уже не первый раз! Всё равно – и раньше грешила, грех – на мне! Ребятам, ей-богу, кушать охота! Тебе же в доме этом за труд твой принадлежит больше, чем хозяевам.
Г л а ф и р а. Слыхала я эти сказки твои! Завтра утром Донату будут отправлять муку, мешок возьмёшь у него. (Уходит.)
Л а п т е в. Вот спасибо! (Сел на диван, зевнул до слёз, отирает слёзы, осматривается.)
К с е н и я (идёт, ворчит). Бегают, как черти от ладана...
Л а п т е в. Здравствуйте...
К с е н и я. Ой! Ох, что ты тут сидишь?
Л а п т е в. А надо – ходить?
К с е н и я. То – нигде нет его, то вдруг придёт! Как в прятки играешь. Отец-то крёстный – болеет, а тебе хоть бы что...
Л а п т е в. Заболеть надо мне, что ли?
К с е н и я. Все вы с ума сошли, да и других сводите. Понять нельзя ничего! Вон, слышь, царя хотят в клетку посадить, как Емельку Пугачёва. Врут, что ли, грамотей?
Л а п т е в. Всё возможно, всё!
Г л а ф и р а. Аксинья Яковлевна, на минутку.
К с е н и я. Ну, что ещё? Покоя нет... о, господи... (Ушла.)
Ш у р а (вбегает). Здравствуй!
Л а п т е в. Шурочка, в Москву еду, а денег нету – выручай!
Ш у р а. У меня тридцать рублей...
Л а п т е в. Пятьдесят бы, а?
