Текст книги "Успеть за Правдой"

Автор книги: Максим Резниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Закончив работу, Плетущий открыл глаза и осмотрелся. Я обернулся на принесенную легким ветром свежесть. То, что еще несколько минут назад было болотом, сейчас являло собой озеро чистейшей воды. Его поверхность искрилась и сверкала в лучах высокого солнца.

– Постарайся ничего здесь не сломать, – обратился Оружейник к Стражу, – хотя уверен, что ты не послушаешься.

Кусок огромного, сочащегося кровью мяса вдруг появился перед человеком и с громким шлепком упал на землю. Мой близнец пораженно посмотрел на него, а потом с улыбкой уставился на змея и едва заметно покачал головой, отказавшись от угощения. Спустя секунду погрустневший на мгновенье полученным отказом от трапезы Страж, проглотил мясо.

Находящийся слева от Оружейника осьминог, пришел в движение. С громким шелестом трущихся друг о друга бронированных чешуек и каким-то гулким звуком он соскользнул вниз по наклонному берегу к самой воде, вошел в нее и быстро исчез из виду, уйдя на глубину и пустив напоследок воздушные пузыри.

Как и тогда, меня вновь охватила грусть. Воспоминания, уже начавшие блекнуть, вновь ожили, бередя душу, подсовывая яркие образы произошедших здесь, в мертвом городе, событий. Лица друзей встали перед глазами. Пусть они не были реальными, пусть их оригиналы даже не догадывались об их существовании… Я был абсолютно прав, когда говорил Клаусу, что для меня события этой ночи были более чем серьезны, потому что мои друзья погибали для меня по-настоящему. И пусть этот парк-сад, это озеро станут своеобразным памятником, мемориалом тем, кто здесь погиб. И пусть эти жизнерадостные ромашки на небольшом зеленом холме в другом конце парка будут всегда напоминать мне о хрупкости и уязвимости тех, кто дорог.

– Мы обязательно увидимся, – Оружейник тепло попрощался со Стражем.

Он вдохнул полной грудью свежий и чистый воздух и закрыл глаза. А через миг высокое голубое небо, яркое солнце, парк, озеро, ромашки на холме, уже тоскующий Страж – все это исчезло.

Воспоминания закончились.

Глава 7

Я открыл глаза и какое-то время просто слушал перестук колес. Вагон мерно покачивался, а через окно, отраженное в зеркале двери купе, был виден узкий серп молодого месяца. Хотел посмотреть на часы, но к великому удивлению не смог поднять руку. В чем дело? Спокойствие и умиротворение, навеянные воспоминаниями, слетели в один миг, уступив место растерянности и испугу. Я снова попытался пошевелить рукой, и снова у меня ничего не вышло. Да что же происходит?!

В перестук колес вплелся новый звук, он все нарастал и, наконец, разорвал тишину отчаянным визгом. Я хотел крикнуть, но не смог даже рот открыть, а в следующую секунду с ужасом понял, что даже не дышал. Отчаяние накатило на меня черной волной, а мысли спутались и заметались, как сумасшедшие. Продолжали безумно визжать тормоза. Силой инерции меня развернуло, как бревно, и ударило лицом об стену. Слева, за спиной, было слышно, как на пол упало что-то большое и тяжелое. От пронзительного визга заложило уши, а потом он стих так же внезапно, как появился. Поезд остановился, и наступила тишина. Не было слышно ни пассажиров, ни проводников – никого и ничего. Безмолвие просто оглушило. В зеркале двери все также был виден молодой месяц. На грани слышимости появился какой-то новый звук, но я не смог его идентифицировать. Что-то среднее между свистом и завыванием. Я снова попытался пошевелиться, но, как и прежде, у меня ничего не получилось. Глухое отчаяние мешало думать и здраво рассуждать. Все мое существо вопило с надрывом о надвигающейся опасности, но что я мог сделать, если даже с места был не в состоянии сдвинуться? Непонятный звук приближался, он исходил откуда-то снаружи, и мне все никак не удавалось понять, что могло служить его источником. Потом он на миг усилился, и почти сразу стих, будто кем-то выключенный. Я так и лежал не в силах пошевелиться и все пытался привести мысли в порядок, но страх, слепой и безотчетный, мешал.

Внезапно наступившую тишину взорвал гром, но какой-то странный, словно некто огромный просто топнул ногой. От этого грома вагон вздрогнул, а дверь купе задребезжала. Снова коротко громыхнуло, но на этот раз, кажется, ближе и как будто некто огромный не просто топнул, а топнул железным башмаком. Да что же это?! Наступившая тишина продолжалась недолго, и новый грохот раздался уже точно ближе, чем оба предыдущих. Снова жалобно задребезжало зеркало в двери, а весь вагон вздрогнул и как будто даже подпрыгнул на месте. Заставив страх и отчаяние потесниться, накатила тоскливая безысходность. Она крепко сковала волю оковами предчувствия плохого.

Новый гром раздался еще ближе. Вагон вздрогнул и уже ощутимо подпрыгнул в воздух, наверное, на целую ладонь. Жесткая кровать, на которой я лежал, не менее жестко встретила мою спину, и от этого столкновения появилась тупая боль где-то между лопатками. Я даже почувствовал, как мышцы лица свело в болезненной гримасе. Испуганно суетящиеся мысли замерли на миг, а потом сорвались неистово, но уже целенаправленно. Я чувствовал боль, и это было хорошо. Хорошо, что я мог что-то чувствовать. Старательно прислушался к собственным ощущениям, но в этот миг койка снова подбросила меня, когда весь вагон содрогнулся от нового, гораздо более близкого удара-грома. Снова боль в спине… Я вдохнул и выдохнул! Я дышал! Осознав этот факт, я обрадовался, как ребенок, которому родители купили желанную игрушку. Теперь пальцы… Нет, они были все также бесчувственны.

Последовал еще один удар. Такое ощущение, что рядом с вагоном упал метеорит, так сильно он подскочил. В этот раз мне удалось различить новые звуки, которые вызвали ассоциацию со сминаемым железом.

Есть! Я пошевелил пальцем! У меня получилось!

От нового удара и последовавшего за ним толчка мою голову развернуло в противоположную сторону, и я, наконец, увидел, что на полу, между кроватями, кто-то лежал. Видимо, это был мой сосед по купе. Даже во сне человек не может лежать в таком положении. Значит, он был либо без сознания, либо мертв, потому что от близкого грохота, сопровождаемого сильными толчками, не проснуться было просто невозможно. Либо же он находился в том же состоянии, что и я. Вот только ему повезло меньше, потому что если при торможении поезда меня ткнуло лицом в стену, то человека выкинуло со своего места на пол.

Снова последовал удар и сразу вслед за ним – толчок. Я сам едва не упал с койки, оказавшись на самом ее краю. Мне уже удавалось довольно уверенно шевелить пальцами обеих рук, но, честно говоря, я не представлял, как это сможет помочь, потому что мне не пальцами нужно шевелить… совсем не пальцами.

Спустя десяток долгих секунд я уже уверенно двигал руками и мог даже согнуть их в локтях. От страшного грома, показавшегося невероятно близким, и последовавшего вслед за ним удара я больно прикусил язык. Резкая и острая боль заставила брызнуть из глаз слезы, но все еще затуманенное тоскливой безысходностью сознание вдруг резко прояснилось, и в следующий миг я вдруг понял, что пребываю в полном порядке. Я прекрасно ощущал руки, ноги, голову, спину, слышал, как гулко и часто в висках бьется кровь и как же сильно болит невольно прикушенный язык.

Не медля ни секунды, я вскочил с кровати, но новый толчок швырнул меня обратно. Грохот от него стоял страшный, и я боялся даже представить себе его источник. Снова встал на ноги, но сразу присел, склонившись над человеком на полу. Перевернул его на спину, всмотрелся в скудном свете в его лицо… и, не веря собственным глазам, отпрянул. Пустыми, остекленевшими глазами на меня смотрел человек, как две капли воды похожий на меня. Переборов странное чувство испуганной брезгливости, я снова склонился над ним, всматриваясь с болезненным интересом в знакомое лицо. На человеке была черная одежда военного кроя. Бронежилет выглядел взлохмаченной тряпкой, будто по нему в упор дал очередью крупнокалиберный пулемет. Я посмотрел на свои ладони, они были в чем-то темном и липком. Кровь? Еще раз, более внимательно осмотрел тело и заметил, что у того ниже колена отсутствовала левая нога. Старательно вытер о кровать руки и обнаружил, что в районе шеи у человека длинными страшными порезами зияли темные раны, словно кто-то нанес могучий удар когтистой лапой. Я невольно вздрогнул, вспомнив, как тварь, обманувшая меня обликом Семена, так яростно пыталась добраться до моего горла. И как огромный цефалопод из болота схватил меня за левую ногу и едва не утянул в черную трясину. И как много было скорпионов с их страшными жалами, одно из которых насквозь пробило Рыжего, несмотря на его бронежилет… Что происходит? Что это за странные знаки?

Я не спешил вставать, ожидая нового удара, но его все не было. Прошло несколько минут, но больше ничто не нарушало тишину. Кое-как совладавши с растерянностью, поднялся на ноги. Все вопросы потом. Стараясь не глядеть на труп у ног, я принялся спешно снаряжаться. То, что это сон, а не реальность, я уже понял. Как понял и то, что могу прямо сейчас уйти отсюда, покинуть эту реальность или вовсе проснуться. Но пока еще не время.

Через голову натянул бронежилет собственной конструкции, накинул легкий шлем, успел затянуть его ремешки на подбородке, когда услышал новый звук, нет, звуки. В полной тишине, приглушенные ковровой дорожкой коридора, я различил чьи-то шаги. Протянул руку и заблокировал дверь купе, отщелкнув специальный язычок. Шаги приближались, и они уже не казались такими уж тихими, будто идущий по коридору весил гораздо больше обычного человека. Труп на полу мешал, но я умудрился немного отодвинуться от двери. Какой же все-таки дешевый трюк с громкими шагами использует тот, кто устроил все это. Я бы и засмеялся, если бы не было так страшно. Нужно проверить обстановку, нужно оглядеться, «созерцая», нужно знать, что вообще происходит вокруг. Я попытался прогнать неуместный страх, но он липкими щупальцами сжимал сердце и холодил внутренности. Как же страшно… Да что же это со мной?! Почему я так напуган?! Шаги в коридоре затихли. Они исчезли прямо за дверью. Лишь полтора метра и хлипкая перегородка … Ужас накатил на меня беспросветной тоской, лишив воли и силы. Я часто задышал, задышал ртом, боясь потревожить эту звенящую от напряжения тишину. Я заворожено смотрел, как ручка двери медленно повернулась, но замок был заперт, и та, бесполезно щелкнув, вернулась в исходное положение. Появился какой-то новый звук: не то шорох, не то возня. Кажется, что сердце остановилось от страха, когда до меня дошло, что звук идет не из-за двери. Собственное тело среагировало на угрозу само, оставив разум корчиться и страдать от охватившего его несусветного ужаса. Я успел, но успел в самый последний миг, когда занесенный для удара нож с матово блеснувшим в лунном свете клинком едва не достиг моего горла. Беретта с глушителем глухо защелкала раз за разом, опустошая обойму, и девятимиллиметровые пули остановили убийцу. Они измочалили кисть, локоть и плечо руки, сжимающей клинок, потом зло впились в шею напавшего, выше бронежилета, и, наконец, добрались до головы. Лицо несостоявшегося убийцы взорвалось от прямых попаданий. Машинально выщелкнул опустевшую обойму и вставил на ее место полную. Злость, лютая и свирепая, охватила меня, когда я с запозданием понял, что едва не стал жертвой твари. Ее тело исчезло в воздухе, не успев упасть на пол. Как же банально и примитивно меня попытались достать! Со смертью создания, пытавшегося меня убить, весь страх, весь иррациональный ужас последней минуты исчез, словно его никогда и не было. Дверная ручка снова сухо щелкнула, когда ее в очередной раз дернули с другой стороны. Опять и опять, все сильнее. Надежный и верный Вал появился в моих руках, и я передернул затвор, дослав патрон в ствол, потом навел трубу глушителя на дверь, на уровень груди, и открыл огонь. Так уж получилось, что я снова целился в самого себя, но на этот раз – всего лишь в отражение в зеркале. Оно тотчас рассыпалось множеством осколков. Автомат толкал в плечо, и я не прекращал огня, пока не опустошил весь магазин. В коридоре глухо бухнуло что-то тяжелое – тварь или твари были повержены. Я сменил магазин и невольно вздрогнул, когда на дверь обрушился сильный удар снаружи. Испытывая невероятное облегчение, оттого, что больше не нужно прятаться, снова открыл огонь. В наступившей тишине был отчетливо слышен звук падающего тела и сразу же – стон раненного человека. Неужели я всего лишь ранил врага? Его там на по стене размазать должно было!

Сменил полупустой магазин на полный и быстро огляделся, бросив взгляд на окно, за которым все также безразлично светил месяц. Напряженно вслушался в стоны врага за дверью. Судя по звукам, он лежал на полу, чуть в стороне от двери. Что дальше? Я не спешил ни выходить в коридор, ни добивать раненного. Уходить из сна я тоже не спешил – нельзя поддаваться страху, нужно уничтожить угрозу. По крайней мере, других вариантов пока не было. Хотя, признаться, хотелось на все плюнуть и как можно быстрее валить отсюда.

Стоны за дверью не стихали и неприятно действовали на нервы.

– Да что же ты не сдохнешь никак? – зло пробормотал я себе под нос.

Не верю, что за мной пришло всего несколько тварей – я достаточно легко с ними расправился. Да это и было бы слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Ясно, что тварей на меня кто-то натравил. Кто-то? Естественно, Плетущий – сами они бы не стали так хитро нападать, навалились бы всем скопом, а тут… Потом мне в голову пришла совсем нехорошая мысль. Я только представил себе, что в каждом купе вагона сейчас ждали своего часа твари, готовые к нападению, и мне стало очень неуютно. Пока меня хоть как-то спасали, отгораживали тонкие и ненадежные перегородки. По крайней мере, незамеченным ко мне никто не подберется. Нужно проверить. Я настроился нужным образом и огляделся, «созерцая». Мрак, самый настоящий мрак, темный и беспросветный, клубился вокруг – так много было тварей. Если где-то здесь и был их хозяин, то я просто не смог его разглядеть из-за этой черной стены. Проклятье! Что делать? Оставаться в купе опасно, но и покидать его – смерти подобно. Уйти? Нет, еще рано. Снова огляделся, и при виде окна у меня появилась новая идея. Снаружи, насколько было видно при скудном освещении, простиралось ровное пространство без особой растительности – пара деревьев была не в счет. Покинуть вагон через окно – это я здорово придумал, вот только без шума, к сожалению, будет не обойтись. С другой стороны, не ждать же мне в этой каморке, когда твари перейдут к активным действиям.

Ну что же, значит так и будет. Я выберусь наружу и на открытом пространстве смогу достаточно эффективно защищаться. Стоны за дверью стихли, чему я откровенно обрадовался – уж очень они раздражали. Отступил к окну вплотную и убрал откидной столик. Негромко скрипнув, он опустился к стене. Рано. Пока рано. Враг должен сделать ход, и я к нему был готов. Сейчас я был готов ко всему. Я не буду ничего спрашивать, я буду убивать, чтобы защитить свою жизнь. Разговоры здесь неуместны, потому что мой противник, судя по всему, не намерен их вести, да и у меня совершенно не было желания что-либо выяснять. Ослепляющая ярость уже отпустила меня, уступив место холодному и бездушному расчету. Ну где же ты? Покажись!

Стоны умолкли окончательно, но вместо них появился новый звук. Больше всего он напоминал чье-то невнятное и прерывистое бормотание. Я вслушивался изо всех сил, но ничего не смог разобрать. «Созерцать»? Зачем? Я уже убедился, что вагон битком набит тварями. А потом я услышал то, что меньше всего ожидал.

– Максим… Максим… – до боли знакомый голос позвал меня, но вдруг прервался стоном.

Невероятным усилием я заставил себя остаться на месте, а не ринуться в коридор, распахнув дверь. Что же это такое? Почему?!

– Максим… Помоги мне… Помоги, – снова донесся до меня голос раненного.

Нет, этого не может быть. Этого просто не может быть!

– Максим, пожалуйста… Я истекаю кровью… Я ранена… Помоги мне, – я не смог не узнать этот голос с легкой хрипотцой, и перед мысленным взором встали голубые глаза и упрямо лезущий в них локон светлых волос.

– Максим, помоги мне… – простонала она. – Помоги…

Вся моя злая решимость вмиг улетучилась, исчезнув под натиском растерянности и страха, но не за себя, а за нее.

– Помоги… Я умираю…

Ее стон разрывал мне сердце, а жалость глодала душу, как голодный пес – кость, но я остался на месте. Мне стоило огромных усилий, чтобы не ответить и продолжать молча слушать призывы о помощи.

Так нечестно! Умом я понимал, что враг играет со мной и не гнушается использовать самые грязные приемы только для того, чтобы выманить меня, чтобы я открыл дверь. Умом я понимал, но как же тяжело сдерживаться, черт побери!

– Заткнись! Заткнись! – я шептал себе под нос, страшась того, что враг смог найти мою слабую сторону.

Я был уже совсем не рад предстоящей схватке, и былая легкость покинула меня, оставив лишь угрюмую решительность ни за что не поддаваться на провокации.

Через несколько бесконечно долгих минут голос за дверью наконец-то стих, и я, не в силах сдержаться, достаточно громко, с огромным облегчением, вздохнул. Но мне не пришлось долго радоваться – тишину нарушил новый голос, который, к моему испуганному удивлению, принадлежал уже совсем другому человеку.

– Максим, открой, пожалуйста, дверь.

Я прекрасно знал эти строгие нотки в таком знакомом голосе. Я знал их уже много лет. Этот голос был первым, что я услышал, когда ребенком впервые раз сел за парту в классе, за окнами которого было лишь небо. Этот голос принадлежал Марине Яковлевне, моей Учительнице, человеку, который научил меня всему, что я знал и умел, как Плетущий.

Мне снова пришлось прикладывать огромные усилия, чтобы не поддаться первому порыву и не открыть дверь. Но в этот раз вовсе не сострадание или жалость двигали мной, нет. Я едва сдерживался, чтобы рефлекторно не выполнить не то просьбу, не то приказ Учительницы.

– Ты слышишь меня? Открой, пожалуйста, дверь, – снова прозвучал ее голос, но уже со стальными нотками. – Нам нужно поговорить. Это не терпит отлагательств.

Я был совсем не уверен, как бы я поступил, не будь того разговора с Клаусом. Безусловно, принимать на веру все, что он мне поведал в белой комнате с видом на его город, было нельзя, но в данном случае всего лишь намек с его стороны на возможное участие в последних событиях Учительницы решил совсем не последнюю роль. Открыл бы я дверь, если бы не знал, что Марина Яковлевна возможно, именно возможно, имеет какое-то отношение к смерти одной Плетущей и пребывании в коме двух других, одним из которых был мой друг, Миша? Открыл бы я ей дверь, если бы не бесчисленные твари в вагоне? Смог бы довериться? Наверняка. Я настроился и «созерцал», глядя перед собой, но ничего, кроме клубящейся тьмы не увидел, а это означало, что за дверью не было Учительницы, либо же твари своими телами ее заслоняли – такое тоже было возможно. «Созерцание» не рентген, по крайней мере, что касается способности видеть сквозь создания, людей или Плетущих.

– Максим, – снова донеслось до меня. – Это касается Миши и Клауса. Ты слышишь меня? Открой дверь.

Если бы меня уже не пытались убить, если бы меня не пытались выманить из купе голосом умирающей Сони, если бы я не встретился с Клаусом, если бы…

– Вали отсюда! – зло выкрикнул я, осознавав, что смысла таиться больше не было – враг хорошо знал, где я нахожусь.

– Как ты со мной разговариваешь?! Немедленно открывай! – она никогда так с нами не говорила – не позволяла себе этого. А сейчас в ее голосе слышалась лишь смертельная угроза, и больше ничего.

Если со мной действительно разговаривает Марина Яковлевна, ей ничего не стоит добраться до меня, живого или мертвого. Этот сон не мой и не ее, это сновидение обычного человека, поэтому наши возможности здесь одинаковы, и работать с этим сном мы можем как угодно. Она может с легкостью просто раздавить или сжечь мое купе, точно так же, как и я могу сейчас вынести всю стену перед собой воздушным тараном. Если только это действительно Учительница сейчас разговаривает со мной.

– А я сказал, вали отсюда! Мне не о чем трепаться с тварями! Убирайся, пока жива!

– Я не тварь, – гораздо спокойнее ответили мне из-за двери, – я Учительница. Нам с тобой нужно поговорить. Почему ты там заперся?

– По кочану, – сердито пробормотал я, отошел к самому окну и выглянул наружу. Не верю, ни единому слову не верю. Не будь вокруг столько тварей, я бы еще, может быть, поговорил. Вот выберусь из вагона на открытое пространство и тогда пообщаемся. Просто для того, чтобы я самому себе не казался загнанным в угол диким зверем.

Ровная местность за окном тянулась вдаль, насколько хватало глаз и скудного света узкого месяца с многочисленными звездами. Прислонившись лбом к холодному стеклу, посмотрел вниз. Сколько там до земли? Метра три – рельсы, на которых замер поезд, лежали на насыпи. Не страшно. Вполне приемлемая высота для аккуратного спуска.

– Максим, ты слышишь меня? – никак не могла угомониться выманивающая меня тварь.

Я примерился к стеклу, выбирая место для удара. Задумался на секунду. А зачем бить, если в руках оружие?

– Я не выйду, – бросил в сторону двери. – И передай своему хозяину, что я жду его. Пусть приходит, если, конечно, смелости хватит.

Тишина. Еще несколько секунд я вслушивался, но, так и не дождавшись ответа, еще раз выглянул в окно, но там лишь степь да звезды, белыми искрами тлеющие в черном небе, и вскинул автомат, приготовившись стрелять в стекло. И тут за дверью раздался новый голос. Я замер соляным столбом не в силах поверить собственным ушам. Из коридора доносились не стоны раненной Сони, не речь Марины Яковлевны – нет. Я совершенно отчетливо слышал детский плач. Я мог бы узнать его из сотни, из тысячи таких же, потому что он принадлежит моему ребенку, моей младшенькой.

Нет, нет, нет! Этого не может быть! Это невозможно!

Детский плач становился громче. Я прекрасно знаю, что моя Машенька плачет именно так – сначала тихо, а потом громче. Но это только тогда, когда сильно ударится обо что-нибудь или упадет, то есть, когда ей действительно больно.

Медленно, словно через силу, я развернулся к двери.

– Стой! Стой, идиот! – стал надрываться мой холодный и расчетливый рассудок.

Я уже шагнул к двери и положил ладонь на ручку, но все же остановился, притормозил. Плач зазвучал еще громче. Я помню день, когда она так плакала. Маша тогда очень сильно, до крови, ушиблась – рассекла лоб, ей потом даже швы накладывали.

– Стой! Стой же! Тебя выманивают!

Вал висел на груди. Другой рукой я отщелкнул язычок на двери, а потом мои пальцы сжали ручку замка на двери.

– Папа, папа! Мне больно! У меня кровь! – от этого голоска у меня все сжалось внутри.

– Стой! Стой! Не делай этого! – в отчаянии завопил мой разум.

Пальцы, сжимающие ручку замка, с негромким щелчком перевели ее в вертикальное положение.

– Там мой ребенок! – душа готова была разорваться, а сердце перестало биться от страха за дочку, и я резким движением толкнул дверь купе вбок.

А в следующий миг мои глаза лишь успели зафиксировать сверкнувшую полосу металла, и мне в грудь мощно ударил клинок. Чтобы удержать равновесие и не свалиться от удара на пол, мне пришлось сделать несколько быстрых шагов назад. А в дверях замер силуэт высокого человека. В скудном свете был виден его обнаженный торс, и я скорее угадал, чем на самом деле увидел, причудливую татуировку, покрывавшую его. Лезвие хатиса осталось в том же положении, что и мгновение назад. Воин посмотрел на свой клинок, а потом – на меня.

– Папа, у меня кровь, – захныкал он голосом моей дочери.

Кажется, мои руки зажили самостоятельной жизнью, потому что я еще ничего не понял, а они уже вскинули автомат, и палец вжал спусковой крючок. Глухо зазвучали выстрелы, и тварь передо мной, приготовившаяся к новой атаке, резко откинула назад голову. Потом у нее темными брызгами по очереди взорвались колени, и оставшиеся семнадцать патронов я всадил ей в грудь. Воин не успел упасть на пол, исчезнув еще в воздухе. Наконец, сердце гулко ударилось о грудную клетку, потом снова и снова. Оно набирало темп, вкачивая в кровь все больше адреналина.

Тварям, стоящим позади него, тоже прилетело, и, как минимум, четверо из них сдохли. Не меняя магазина и не пытаясь «достать» новый автомат, я шагнул к двери и быстро задвинул ее обратно. Я еще успел щелкнуть замком и откинуть запирающую щеколду, когда ручка с сумасшедшей силой задергалась, а с обратной стороны на тонкую перегородку обрушился град ударов. В следующее мгновение до меня донесся грохот распахивающихся дверей остальных купе вагона, но все это было сущей ерундой, потому что главное – я больше не слышал детского плача. Матово блеснувшими полосами из двери вынырнули два хищных лезвия, но я был уже вне пределов их досягаемости. Наконец, мои действия после столь сильного нервного потрясения стали более-менее осознанными, и я, огласив воздух яростным криком, опустошил обойму появившегося в руках пистолета, целясь туда, откуда выскальзывали клинки. Выстрелы гремели зло и звонко в замкнутом пространстве купе, и за несколько секунд я израсходовал всю обойму. «Достал» новую Беретту и, развернувшись к окну, выстрелил в стекло. Оно разлетелось на сотни осколков, освободив путь наружу. Дверь купе продолжала сотрясаться от новых ударов, но я уже не обращал на них внимание. Рукавом смахнув осколки из оконного проема, выбрался наружу. За спиной раздался громкий щелчок. Обернулся – дверь открылась сантиметров на десять. В образовавшуюся щель просунулась рука и слепо зашарила в поисках замка. Зачем? Твари его уже выломали, и теперь их сдерживала лишь щеколда, но она была гораздо выше? Бестолочи. Тем не менее, медлить было нельзя – если твари вышибут дверь, а они ее очень скоро вышибут, меня просто задавят массой, и никакой бронежилет не спасет. Уже перебравшись через подоконник, я увидел, как щеколда под страшным давлением снаружи просто вылетела со своего места, и похожая на решето дверь резко ушла в сторону, впуская тварей внутрь. Я отпустил руки, которыми держался за край окна, и после мгновения полета ноги встретили щебень насыпи. Мягко спружинив, ушел в перекат и быстро вскочил. Сразу вскинул автомат и открыл огонь по показавшимся в окне врагам. Я не промахнулся ни разу, и на мгновение темный проем окна опустел. Ладонь потяжелела, когда в ней появилась РГО. Выдернул чеку и на счет «два» закинул гранату в окно. Быстро сместился влево, чтобы не зацепило случайным осколком. Почти сразу без единого звука из окна выскочил воин с высоко поднятым над головой хатисом. Я не пытался его подстрелить, лишь зажал уши руками и открыл рот. И в этот миг прогремел взрыв. Градом стеклянных осколков осыпались соседние окна. Воин, так устрашающе выпрыгнувший из окна, неудачно приземлился, но сразу попытался встать, однако ему помешала собственная нога, точнее открытый перелом голени. У меня оставалось слишком мало времени, чтобы добивать раненного, поэтому я, «достав» на ходу Вал, бросился от поезда прочь. Постоянно оборачиваясь, я бежал, что есть сил, и сразу увидел, как практически из всех окон вагона начали выбираться твари, даже из моего, чадящего густым черным дымом.

В эту ночь я, наверное, побил все рекорды по спринтерским забегам. Не помню, чтобы я когда-нибудь так быстро бегал. Обернулся в последний раз. Все. Нормальная дистанция. Пока хватит, а там видно будет, тем более до ближайших тварей было не больше пары десятков метров. Сосчитать их сложно, да это было и не нужно, но их никак не меньше полусотни, а из вагона лезли все новые. Я быстро сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, успокаивая дыхание. Вскинул автомат. На ровной поверхности, даже при таком освещении, цели – как на ладони. Крепко упер приклад в плечо, перенес вес на опорную ногу и открыл огонь.