Текст книги "Попытка к бегству"

Автор книги: Максим Есаулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Она махнула рукой.

– Забей! Заживет. И не так получала. Как там Верка?

– Едет в камеру.

Она даже в лице изменилась.

– Ты чего, сдурел?! Ее нельзя… Она же там не выдержит!

Ледогоров прикурил.

– Будешь?

– У меня хапец остался.

– А что я могу сделать? Она его выгораживает. Ствол однозначно зависает на ней.

Катька возбужденно заерзала.

– Погоди-погоди. Но ты же знаешь, что это не ее?

– Знаю! – он тоже повернулся к ней. – Но что толку! Она молчит!

Пистолет найден в ее квартире!

– Черт! Черт! Идиотка! – Катька нервно выпускала дым. – Ей в тюрьме – звиздец! Она чем думает!

Ледогоров ухмыльнулся.

– Не головой – это точно! Она втюрилась в этого «гурзошника». Вот и разыгрывает Джульетту.

– Дура! – простонала Лукьянова и запустила пальцы в свои волосы. – Я его видела! У него таких как она – на каждом углу. Вот безмозглая! Это на нее похоже – любовь до гроба! Сгинет ведь! А он и не вспомнит!

Ледогоров молчал. Дым попал в глаза, которые теперь противно щипало. В закуток заглянул Югов.

– Ты чего тут?

– Любовное свидание!

– Извини.

Было тихо и душно. За дверью что-то бубнил в телефон Сонин.

–Давай ее сюда! – неожиданно сказала Катька.

–Чего?

–Не боись. Ради этой дуры побуду «ментовской наседкой». Дай нам поговорить минут десять.

Ледогоров пристально взглянул в ее темные глаза.

– Да не протыкай ты меня взглядом. Давай, пока я не передумала!

В кабинете все было по-прежнему.

– Я понимаю ваши чувства, Вера Васильевна, но у меня есть служебные…

Ледогоров посочувствовал Полянскому. По себе знал, как тяжело разговаривать, когда нет контакта. Как со стеной.

– Серж! Хорэ метать бисер перед свиньями! Следак будет готов через десять минут. Пристегни ее пока в коридоре. Пусть с подругой попрощается.

Она не дрогнула лицом.

Солнце продолжало заливать кабинет.

* * *

Потолок весь испещрен сетью трещин. Хорошо лежать на топчане и смотреть как уплывают вверх призрачные, сизые кольца дыма. Серж раскачивается на стуле. Когда он наклонятся вперед, ножки противно цокают о линолеум.

– Думаешь, убедит?

– Не знаю.

– Ты ей доверяешь?

– Не знаю.

– Это обнадеживает.

– А у нас есть выход?

– Согласен.

Кто-то идет по коридору. В самом конце хрустит замок.

– Артур приехал.

– Я счастлив.

– Будет доволен. Ствол-то изъяли.

– А мы?

– Что?

– Мы будем этим довольны?

– Не смеши.

Солнце потихоньку смещается вбок и кажется, что по стене ползет неведомое черное чудовище. Под окном лениво ругаются «пэпээсники».

– Думаешь, убедит?

– Не знаю.

– Ты ей доверяешь?

– Не знаю. Жара.

–

* * *

– … только сказал, что у него проблемы. Рука перевязана. Пистолет положил сразу в комод и больше не брал.

– Больше ничего не говорил?

– Нет.

– А раньше часто пистолет забирал?

– Точно не помню. Ну раз пять-шесть. – Муратова мялась. Лицо ее порозовело. – Вы извините. Я просто раньше боялась.

Ледогоров улыбнулся.

– Не страшно. Вы тоже меня извините. Нервы.

– Что вы, что вы. Можно воды?

Полянский протянул девушке стакан.

– Может, чай или кофе?

– Нет, спасибо! Жарко.

– Когда он ночевал последний раз?

– В воскресенье.

– Где он сейчас?

– Я адрес не знаю. Могу показать. Мы новую квартиру сняли. Здесь, недалеко, на Саперном переулке.

– Серж! Звякни следаку! Скажи, заминка маленькая. Мы сейчас сгоняем – адрес посмотрим.

Ледогоров вышел в коридор. Катька сидела на скамье, уронив голову на руки.

– Как тебе это удалось?

Она подняла на него усталое, какое-то погасшее лицо.

– Просто.

Он сел.

– Как?

– Какая разница?

– Интересно.

– Дай лучше сигарету.

Он смотрел, как она выпускает дым через нос.

– Я сказала, что он меня трахнул. Несколько раз, когда ее дома не было. И что звал меня в Турцию. Она мне не говорила, но я слышала, что он ей предлагал.

Ледогоров усмехнулся.

– А по-настоящему?

Она отмахнулась.

– Ты что? Рехнулся? Она – самый близкий мне человек.

– Ну, ты даешь!

– А что делать было? Она по-другому бы не поверила. Уже в камеру бы ехала, дуреха. И так заставила жизнью матери поклясться.

Ледогоров встал.

– Не боишься за мать?

– Да пусть сдохнет быстрее, потаскуха!

– Спасибо!

– Отстань! Не для тебя старалась. Выпускай уже. Водки хочется.

У дверей кабинета окликнул Вышегородский.

– Как дела?

– Работаем.

– Нашли что?

– Так, по мелочи.

– Машина нужна еще?

Ледогоров кивнул.

– Очень.

Артур подумал секунду.

– Ладно. И скажи Полянскому, чтобы в Новгород позвонил. Его Чергачева с собаками ищет.

Жанна Чергачева работала в ИДН и когда-то Вышегородский сам добивался ее расположения.

– Хорошо.

В кабинете Серж рассказывал Муратовой какую-то байку. Она вымученно улыбалась, щурясь на бронзовеющее солнце.

* * *

– Направо? Налево?

– Налево.

«Шестера» подскочила на внушительной выбоине в асфальте. Ледогоров затормозил. Выгуливающая пуделя тучная девочка одарила их неприязненным взглядом. Солнце светило, выглядывая из-за края крыш. На маленьком балкончике второго этажа, закатав подол и подставив лицо горячим лучам, сидела средних лет женщина с внешностью домохозяйки.

– Следующий дом. Парадная с улицы. Последний этаж. Дверь белого цвета.

Муратова на заднем сидении слегка подрагивала. Рядом с ней сидел Мальцев. Никак не могущий дозвониться до Новгорода и нервничающий Полянский остался в отделе. Ледогоров поощрительно улыбнулся.

– Не бойся. Машина тонированная – снаружи не видно ничего.

Она кивнула.

– Я схожу посмотрю и едем обратно.

Она снова кивнула.

Сразу навалилась жара. Он подумал, что в Питере она именно наваливается. Жмет к земле, забивает легкие и душит липкими потными пальцами. Что поделаешь? Влажность. Болото.

В парадной было прохладнее. Тянуло могильной сыростью из булькающего прохудившейся трубой подвала. Стены бледно-зеленого цвета пестрели обычными для Питера надписями: «Зенит-чемпион», «Шнур forever» и т. д. Белая дверь на последнем этаже была одна. Тяжелая, двухстворчатая, но деревянная. Ледогоров записал номер: 43. На чердаке громко возмущались чем-то голуби. Он пошел вниз. Очень хотелось есть. Голова слегка кружилась от недосыпа и сигарет. Губы издевательски пощипывал откуда-то появившийся привкус коньяка. Входная дверь противно скрипнула несмазанной пружиной.

Зураб спокойно шел по тротуару, подставляя лицо палящему солнцу. Он был в том же черном пиджаке, черных джинсах и ослепительно белой футболке.

Ледогоров не смог отвезти взгляд.

Родинка, челка, темные выразительные глаза.

Надо было спокойно перейти на другую сторону улицы. Город вдруг стих и стал каким-то далеким и нереальным. Деревянные ноги несли через дорогу.

Зураб расслабленно скользнул взглядом по машинам, зацепился за тонированную «шестерку», мимолетно улыбнулся и пошел дальше. Они сближались по противоположным тротуарам. Равнодушное солнце ухмылялось в ослепительной синеве.

Ледогоров подумал о Мальцеве, сидящем в машине, о Муратовой, притаившейся с ним, о рации, так и не полученной в дежурке и о сумке-«кенгурушке» со стволом, оставшейся лежать в кабинете. Подумал спокойно. Подумал с досадой. Подумал со злостью. На себя.

«Лучше пусть ствол будет у тебя, когда он не нужен, чем в нужный момент его не окажется.»

Он сам любил повторять эту фразу. Просто, когда сидишь за столом, рукоятка очень больно врезается в живот. Просто очень спешно собирались. Просто…

Зураб прошел мимо парадной. Легко. Не замешкавшись. Словно ничего его с ней не связывало.

Солнце жгло лицо, уши, щеки, лоб, шею, руки…

Зураб спокойно брел по раскаленному тротуару.

До машины было шагов десять. Мальцев смотрел своим невыразительным взглядом.

Ледогоров поймал спину Зураба в зеркале стоящей у тротуара «Ауди». Казалось, что на ней висит рюкзак в сто килограмм. Он повернулся и пошел обратно.

Солнце жгло лицо, уши, щеки, лоб, шею…

Зураб по диагонали перешел дорогу и непринужденно осмотрелся, словно хотел убедиться в отсутствии машин.

Их разделяло метров тридцать. Улица была почти безлюдной.

Двадцать пять.

Солнце жгло лицо, уши, щеки, лоб…

Подташнивало. Асфальт сам стелился под ноги.

Двадцать.

Солнце жгло лицо, уши, щеки…

Ноги стали воздушными. Дома по краям дороги парили в жаркой синеве.

Пятнадцать.

Солнце жгло лицо, уши…

Зураб бросил взгляд через плечо и завозился во внутреннем кармане диджака. Капельки пота стекали в глаза, туманя взгляд.

Десять.

Солнце жгло лицо…

Безвольно обвис флаг какого-то консульства. Толстый сержант ковырял бородавку на носу.

Пять.

Солнце жгло…

Зураб не выдержал и обернулся.

– Стоять! Милиция!

* * *

Вода была теплой и вонючей. Ледогоров еще плеснул себе в лицо и глянул в зеркало. Бывало и хуже. Причем намного. В коридоре столбами вилась пыль. Угрюмый Полянский как всегда сидел на столе.

– Ну а дальше?

– Дальше я кидаюсь ему на спину, тыкаю пальцем в спину, пытаюсь повалить и кричу: «Зура! Спокойно! Не дергаться!»

– А он?

– Он. Он падать не хочет. Молчит и пытается освободиться. Я его подсекаю и мы валимся. Причем возимся в метре от постового у консульства. Я ему кричу: «Помоги! Я опер!» А он: «А я откуда знаю!». Этот брыкается как лось, а сержант глазеет и головой качает: «Не могу оставить пост».

– Морамой!

– Не говори! Хорошо Мальцев издалека увидел, бросил «тачку», бабу и рванул на помощь. Вдвоем еле спеленали.

Полянский посмотрел на часы. Ледогоров грустно разглядывал разодранные ниже колена джинсы.

– Потом, конечно, начальство из консульства набежало. Не провокация ли? Не политический ли инцидент? Хотел я сказать: «Кому ваша Венгрия нужна!» У тебя когда автобус?

Полянский снова посмотрел на часы.

– Уже пора двигать. Саня! Ты извини… Кто ж знал… Жанка там на лампочке. Она мать боготворит, а тут инфаркт.

Ледогоров махнул рукой.

– Ты чего паришься? Езжай спокойно. Все главное мы уже сделали. Вернешься к премии.

– Сань…

– Отстань! Родные – это святое.

Полянский спрыгнул со стола.

– Побежал! Еще домой. Артура я предупредил. Надо ж так. Два дня из отпуска и…

– Забей! – Ледогоров обнял Полянского. – Ни пуха!

– К черту! Береги себя! Да! Чуть не забыл. Антон заезжал – деньги в ящике стола.

Хлопнула дверь. Ледогоров остался сидеть на топчане, устало вперившись взглядом в висящую на спинке стула «кенгурушку» со стволом.

Солнце жгло…

* * *

– Леня! Ты начал?

– Да.

– Нормально говорит?

– Пока да.

– Ладно. Я с задержанным в кабинете.

– Хорошо.

Ледогоров положил трубку.

– Вера? – негромко спросил Зураб. Он сидел напротив, положив на колени скованные «браслетами» руки. От их недавней схватки у него остались ссадина на подбородке и надорванный лацкан пиджака.

– Какая Вера? – Ледогоров почти искренне вздернул брови. За Зурабом приезжала патрульная машина. Муратову он не видел. Катьку тоже перебазировали на третий этаж, где она ждала подругу у кабинета следователя.

Задержанный улыбнулся.

– Да ладно. Я и так понял. Больше некому. Так?

Он был не похож на других кавказцев. Ни лицом, ни поведением. Ледогоров не ответил и открыл новую пачку «Винстона».

– Кури.

– Спасибо. Мои, видно, выпали.

Курил Зураб длинными, глубокими затяжками, подолгу не выпуская дым. Ледогоров поворошил разложенные на столе документы.

– Ну что? Кобалия Зураб Георгиевич, разговор будет?

– О чем?

– О покушении на Рафика Галустяна.

Кобалия пожал плечами.

– Не знаю такого.

Ледогоров рассмеялся.

– Я тебе напомню.

Уже порядком помятая фотография легла на крышку стола. В лице Кобалии ничего не изменилось.

– Кто это?

– Хороший вопрос. Он с тобой сфотографирован.

– Мало ли земляков сейчас в Питере. Все подходят…

– Давай покюшаем! Давай сфотографируемся! – Ледогоров удачно спародировал Галустяна.

Кобалия улыбнулся.

– Вы сами все знаете.

Ледогоров посмотрел в окно. Лилово-красный диск прятался за густой листвой тополя. Небо приняло фиолетовый оттенок. Как всегда неожиданно поднявшийся ветер нес пыль и мусор. Утомленный город ждал вечера.

Позвонил Артур.

– Ты чего молчишь?!

– А что я, петь должен?

– Хорошо бы мне не последнему узнавать о раскрытии огнестрела и изъятии оружия.

Ледогоров посмотрел на часы. Шесть. Видимо, Мальцев на «сходке» рассказал.

– Я еще работаю.

– Работай. Только не забудь справку в главк написать. Я буду на мобильном.

– Хорошо. – Ледогоров повесил трубку.

«Мог бы и спасибо сказать».

Кобалия спокойно смотрел на него.

– Командир. Давай договоримся.

Ледогоров заулыбался.

– Давай!

– Сколько ты хочешь?

– Миллион. Купюрами по доллару, причем бывшими в употреблении.

Кобалия снова улыбнулся.

– Понял.

Ледогоров посмотрел на него с интересом.

– Что ты понял?

– Что не за того тебя принял?

Ледогоров усмехнулся. Грузин определенно не был похож на остальных своих собратьев, обычно так и не верящих в честность ментов и считающих, что все дело в цене.

– Тогда, может, поговорим все-таки.

– С удовольствием. О чем? О футболе? О женщинах?

– О пистолетах. И о женщинах, которые их хранят. И о тюремных сроках, которые за это положены.

Кобалия секунду подумал.

– Можно еще сигарету? У меня есть деньги – можно будет еще купить.

– Да бери. Отравы не жалко,

Ледогоров помог ему прикурить. Зураб выпустил дым.

– Пистолет мой, – спокойно сказал он. – Нашел два дня назад.

Ледогоров улыбнулся.

– И где?

– У Мальпевского рынка. Во дворе.

– А чего ты там делал?

– По нужде зашел.

Ледогоров продолжал улыбаться. Кобалия улыбнулся в ответ. Мгновение они смотрели друг на друга.

– Красиво, – признал Ледогоров.

– Мы же умные люди. Оба все понимаем.

Кобалия грамотно признавал пистолет, придумав место его нахождения в непосредственной близости от места стрельбы. Единственное, чего он не предвидел – это показании Любашева. Зазвонил телефон.

– Ну?

– Не нукай – не запряг! – Артур говорил на фоне играющей музыки. – Я доложил Григоренко! Он в восторге! Сегодня началась операция «Терек» по кавказцам! Главк уже в курсе, так что не забудь справку! Слышишь?

Ледогорову показалось, что Вышегородский уже прилично нагрузился. «Когда успел?» – подумал он.

– Слышишь?

– Да слышу, слышу. Конец связи.

Кобалия смотрел в окно, на мельтешащую на солнце листву.

– Зураб, – Ледогоров снова закурил. В такие дни сигареты «летели» как семечки. – Ты же умный парень. Я все сам знаю. Знаю про «Товарную», про Нукзара, про фуры, про героин, про вашу ссору с Галустяном, про все. Смысл тебе запираться? Я же тебя не прошу сдавать кого-нибудь. Твой Нурик, с остальными твоими друзьями за тебя так и так впишутся.

Ледогоров сыпал наугад. Когда имеешь много общей фактуры и ничего конкретного, полезно давить на мозги задержанного своей осведомленностью, в надежде на то, что он дрогнет.

При имени Нурика Кобалия фыркнул.

– Какие они мне друзья?! Собаки жирные!

В первый раз в панцире его спокойствия образовалась трещина. Ледогоров хмыкнул.

– Смел ты. Не боишься? Нурик человек авторитетный.

Кобалия поджал губы.

– Я тоже не композитор! Я к ним не побоялся один прийти и все им в лицо сказать!

Чтобы как-то занять паузу, Ледогоров скорчил скептическую мину. На Кобалию это подействовало. Он подался вперед и без спроса принялся выковыривать сигарету из лежащей пачки. Наручники мешали ему, брякая о крышку стола. Красивое, тонкое лицо исказила гримаса гнева.

– Вот ты говоришь, что все знаешь! Ты считаешь меня не правым?

Вместо ответа Ледогоров помог ему прикурить.

– Представь – твой друг умер в Грузии. Там его похоронили, там семья. Родственники собирают деньги и дают одному земляку, да! Чтобы семье помог, памятник поставил, да! А он их крысит, да!

От волнения у Кобалии появился акцент.

– Ты что сделаешь?! В милицию напишешь?! Или убьешь его как собаку?!

Ледогоров молчал. Он мог ответить, но знал, что это не требуется.

Зураб снова посмотрел в окно.

– Какие они авторитеты? Они «крысу» не осудили! Им его деньги важнее!

Ледогоров продолжал чирикать карандашом на чистом листе бумаги.

– Я ему предложил по-честному, один на один. Он хотел исподтишка в машине выстрелить.

Ледогоров скомкал лист и достал чистый.

– Руку правую покажи.

Зураб отмахнулся.

– Да зажило уже. Ты бумагу не доставай. Писать все равно ничего не буду. Я на правильных понятиях стою. Меня тоже когда-то «короновать» хотели.

Ледогоров бросил бумагу в стол. Он уже понял, что не выиграл и не проиграл. Хотя нет. Все-таки выиграл – по очкам.

– Чего не «короновали»?

– Сам не захотел, – Кобалия уже успокоился и улыбался своей прежней улыбкой. – Во-первых, я не «сидел», а, во-вторых, какой из меня «вор» в двадцать семь лет. Вор – это опыт, мудрость. Сейчас в Грузии каждый второй – «вор в законе», или «авторитет».

Ледогоров рассмеялся.

– Это точно! Как там у вас вообще?

– Конец полный! Жить нельзя! Власти нет. Полиция вся продажная!

– Так разве это плохо?

Кобалия покачал головой.

– Я тебе сейчас объясню. Когда власть изменилась – половина «пацанов» пошла в полицию. Прикинь! Ты вчера с ним на дело ходил, а сегодня он тебя на это же дело и раскручивает!

– Беспредел, – согласился Ледогоров.

– Вот, —кивнул Кобалия.

Солнце за окном понемногу меняло цвет, становясь все темней и насыщенней. Ледогоров потер усталые глаза.

– Колешься давно?

Кобалия помрачнел.

– Два года.

– Соскочить не пробовал?

– Даже лечился.

Ледогоров понимающе кивнул. Съехать с иглы удавалось единицам.

– Веру ты подсадил?

Не секунду показалось, что Кобалия смертельно оскорбился.

– Ты что? Я ее лечиться хотел отправить.

Скорее всего это было ложью. Или сказкой для самого себя. Наркоманы все делают вместе. Вместе колются, вместе лечатся, вместе заражаются СПИДом, часто вместе отходят в мир иной, кольнув себе какой-нибудь дряни.

Зазвонил телефон. Наверное, Артур снова хотел знать, как дела.

– Да?

– Сашу можно?

Взволнованный женский голос звучал приглушенно, почти шепотом. Он подумал, что скорее всего ошиблись.

– Слушаю.

– Саня, – чуть громче затараторили на другом конце. – Это Люба! Люба-кассир из магазина!

– Да, – он почувствовал, как ледяная волна дрянных предчувствий заливает его изнутри. – Что случилось?

– Саша! Софья прислала бандитов. Чтобы Юльку… Ну она сказала, что ее повоспитывать надо! Они ее в подсобку повели и…

Дальше он не слушал. Холод в груди разорвался горячей бомбой.

Бросило в жар. В висках стучало.

– Пошли, быстро!

Кобалия непонимающе крутил головой, сорванный со стула рывком руки. На этаже никого не было. Ледогоров ткнулся к Мальцеву. Заперто! Куда он подевался? Должен был ждать! По лестнице они почти бежали. Кобалия споткнулся.

– Что…

– Потом! За пультом дежурного сидел старый подполковник Гнатюк. Больше никого не было видно

– Петрович! Мне срочно надо… В какую его камеру пока?!

Гнатюк что-то писал в одном из служебных журналов, по-стариковски медленно выводя буквы.

– Подожди.

– Не могу! У меня беда! Мне…

– У вас всегда беда. Подождешь.

Гнатюк относился к разряду сотрудников, которые уголовный розыск на дух не переваривают. Ледогоров понял, что сейчас ударит его.

– Прими задержанного, б…!

Гнатюк поднял голову и поправил очки.

– Не приму. Ты его когда в отдел привез? Я помню. Три часа прошло! Либо давай протокол задержания, личный обыск…

– Следователь работает!

У Ледогорова темнело в глазах.

– Вот как отработает – так и приводи!

Гнатюк победоносно улыбнулся. В этом кресле он был королем.

– Сука!

Ледогоров выдернул невозмутимо молчащего Зураба из дежурки. Тащить его обратно на четвертый этаж уже не было времени. Они взлетели на второй, где располагались канцелярия и кабинет начальника отдела Мурзенко, находившегося на постоянном больничном. Напротив его двери стояла тяжелая скамья для посетителей. Этаж давно опустел. Штабные после шести обычно не задерживаются. Ледогоров отстегнул Зурабу одну руку и защелкнул «браслет» вокруг железной рейки между сидением и спинкой скамьи. Поставил наручники на «стопор».

– Подожди, я скоро!

– Может, я пока за сигаретами схожу?

Ледогоров не ответил. Сердце колотилось как безумное. Внизу живота образовалась холодная пустота. Он бросил Зурабу свою пачку и бегом пустился к выходу.

Город наполнился своей особенной вечерней тишиной. Настороженной и неторопливой. Тускнеющее солнце еще соперничало с электрическим светом из некоторых окон. Его лучи уже не жарили, но нагретый за день воздух обволакивал как теплая, влажная простыня. Казалось даже машины едут шепотом.

Ледогоров выскочил на встречку, врубив дальний свет и швыряя «жигуленок» из стороны в сторону. Пробка в сторону Литейного моста тянулась аж до Белинского. Около почты удалось нырнуть в длинный «проходняк». Испуганно прижались по стенкам прохожие. Истошно залаяла собака.

«Как в кино!», – мелькнула мысль.

Он едва не влетел во врытую посреди следующей арки рельсину, установленную жильцами-автозавистниками. Несколько секунд не удавалось закрыть машину – ключ не поворачивался. До магазина была одна минута бегом. Ледогоров восстановил дыхание и, пригибаясь, спустился по знакомым ступенькам. Торговый зальчик был почти пуст, не считая молодого парнишки в джинсах и футболке, терпеливо замершего у кассы. Любки на месте не было. За прилавком тоже никого. Под недоуменным взглядом единственного покупателя Ледогоров откинул столешницу-дверцу и, перешагнув через пару пивных ящиков, пошел по узкому подвальному проходу. Спереди доносился гул голосов. Откуда-то справа кинулась Любка.

– Там! – она махнула в сторону директорского кабинета.

Ледогоров отпихнул ее. Вкус коньяка щипал небо. Что-то сдавливало горло. Хотелось отключить воображение, рисующее самые разные картины. Нужная дверь была приоткрыта. На столе виднелась зажженная лампа.

– Ты у меня все бабки отработаешь!

Ударом ноги в филенку Ледогоров возвестил о своем прибытии. Оба, стоящих к нему спиной парня, обернулись. Им было лет сорок на двоих. Они не удивились и не испугались. Правый – худощавый и очень высокий, с длинным, тонким носом, одетый в шелковую бордовую рубашку и черные брюки, держал в руках блокнот и авторучку. Второй – как близнец напоминающий Сонина, играл обнаженными фирменной майкой бицепсами. На нем были шорты и пляжные тапочки. Все это Ледогоров зафиксировал мельком, скользнув взглядом. Его внимание было приковано к сидящей на широком кожаном диване Юльке. Она вся подобралась, стиснув колени и придерживая рукой одну из бретелек желтого короткого сарафана. Из разбитой губы сочилась кровь. При виде его в глазах у нее мелькнуло что-то напоминающее мстительное торжество.

– О! А вот и Дядя Степа Милиционер! – Высокий повернулся и насмешливо постучал дорогим «паркером» по нубуковой обложке блокнота. – А мы считаем, сколько Юлечка должна в кассу!

Второй хмыкнул. Его круглое лицо выражало удовольствие. Они были действительно очень молоды – года по двадцать два от силы. Им нравилось играть в бандитов. Нравилось не бояться его. Нравилось собственное поведение. Никто постарше никогда не повел бы себя так.

Ледогоров достал ствол. Высокий презрительно скривил губы.

– Ой, как страшно! Стрелять, что ли, будешь?

– Нет! – сказал Ледогоров, не отрываясь глядя на алую струйку у Юльки на подбородке, и ударил.

Стальной торец рукоятки «пээма» врезался высокому в челюсть. От ребристого бугорка фиксатора обоймы лопнула кожа, кровь мгновенно залила лицо и грудь, черными пятнами проступая на бордовом шелке. Парень завыл, скорчился у стены. Ледогоров добил его боковым слева. Он с детства часто дрался и навсегда усвоил, что недобитого противника нельзя оставлять за спиной. Круглолицый секунду хлопал глазами. Затем глаза его налились кровью.

– Ах, ты … !

Ледогоров врезал кроссовкой ему в колено, добавил локтем в переносицу и стволом по макушке. Все произошло очень быстро. Стало тихо. Высокий стонал. Второй лежал молча. Юлька встала с дивана и по стенке стала пробираться к Ледогорову. Он отметил, что на лице у нее ни малейших признаков истерики. Наклонившись, ткнул стволом в щеку круглолицего.

– Живой, ублюдок?

Тот пошевелился, обхватив голову руками.

– Мы же то-олько поговори-и-ить.

Ледогоров пнул его под ребра.

– Следующий раз – убью!

Он уже знал, что следующего раза не будет. Юлька встала у него за спиной.

– Как ты?

– Нормально.

Он посмотрел на порванный сарафан. Она кивнула на круглолицего.

– Это он.

Ледогоров еще раз врезал лежащему ногой, затем схватил пытающегося подняться высокого за воротник рубашки и, подтянув к письменному столу, сунул в руки трубку белого «Панасоника».

– Звони Софье!

Тот послушно набрал номер. Ледогоров отпустил его и отобрал аппарат.

– Алло, – сказал приятный женский голос.

– Софья?

– Да.

– Слушай меня, … подзаборная! Веденеева у тебя из магазина увольняется. Еще раз кого-нибудь пришлешь к ней – будешь выглядеть еще хуже, чем твои сопляки! Ясно?

Она выдержала паузу.

– Кто это?

– Болт в пальто!

Ледогоров швырнул трубку. Высокий отшатнулся, закрываясь руками. Не обращая на него внимания, Ледогоров схватил Юльку за руку и вышел из кабинета. В проходе стояла Люба. Он вспомнил, как отпихнул ее.

– Люба! Извини, что я …Спасибо большое!

Она отмахнулась.

– Ладно.

Ледогоров тянул Юльку к выходу во двор. Она дернулась и вырвала руку.

– Подожди!

– Что?

– Сумка!

Она исчезла в направлении торгового зала. Он постепенно успокаивался. Саднило разбитые пальцы левой руки. Хотелось курить. Он поискал сигареты и вспомнил, что оставил их Кобалии. На пустых ящиках лежала оставленная кем-то из грузчиков пачка «Беломора». Горячий, горький дым окончательно привел сердцебиение в норму. Появилась Юлька.

– Пошли.

Она послушно кивнула.

На улице было по-прежнему душно. Легкий ветерок был горячим и не приносил облегчения. Сев в машину, Ледогоров включил двигатель и повернулся к Юльке. Она улыбнулась и вдруг заревела, уткнувшись в его плечо. Проходящие люди с интересом всматривались сквозь тонированные стекла. Он чувствовал как намокает от слез футболка, вдыхал аромат ее волос и чувствовал, что не знает, что сказать. Он всегда знал, как успокоить свидетельницу, как вывести из истерики потерпевшую, но сейчас ровным счетом не представлял, что делать. Он просто гладил ее по голове, тихонько целуя рыжие локоны.

Возле дома Юлька окончательно пришла в себя и даже достала из сумочки пудреницу. Ледогоров заехал во двор. Магнитофон на втором этаже как всегда орал дурным голосом. На этот раз что-то про лето и жару. Он заглушил двигатель.

– Юль! Я должен вернуться! Там задержанный один остался! Хочешь, поедем со мной на работу? Я закончу все и пойдем домой.

Она мотнула головой.

– Не волнуйся! Я уже в норме. Приготовлю чего-нибудь вкусного. А ты купи бутылку вина. Должны же мы отпраздновать мое увольнение.

Он поцеловал ее.

– Ты у меня молодец.

Она улыбнулась.

– С тобой мне ничего не страшно.

В отделе было тихо. За стеклом дежурки все также шевелил губами Гнатюк. Он здорово походил на большого жука в стеклянной банке. Ледогоров хотел пройти мимо, когда рядом с Гнатюком появился следователь Копылов и радостно замахал руками. Дежурный открыл «бойницу» в перегородке и Леня приник к ней, как подводник к источнику кислорода.

– Саша! Ты куда пропал?! Я с Муратовой давно закончил! Где Кобалия?

Ледогоров махнул.

– Пошли!

Он дождался, пока Копылов выйдет из дежурки, корча рожи Гнатюку.

Только сейчас стало по-настоящему отпускать.

– Выскочить пришлось! Я его на втором этаже пристегнул.

– А я ищу тебя, ищу…

Ледогоров подумал, что из кабинета сразу позвонит Юльке и скажет, как ее любит. За одной из запертых дверей второго этажа надрывался телефон.

– Где?

– Здесь!

Произнося эту фразу, Ледогоров уже все увидел. И пустой коридор. И пустую скамью. И пустые наручники, висящие на железной рейке. Голова закружилась. Ноги стали мягкими. Он прислонился к стене напротив скамьи и сполз вниз. Непонимающе молчал Копылов. В окне синело темное горячее небо. Было нечем дышать.

* * *

Яркий свет противно резал глаза. От кондиционера тянуло пронзительным холодом. Синий мрак за окном плотно укутал спящий город.

– Ты понимаешь, что произошло?

Несмотря на ночь, Григоренко был одет в свою неизменную белую рубашку. Только пиджак сменила зеленая вязаная кофта.

– Понимаю.

– Что?

У начальника КМ Грача какой-то отсутствующий вид, словно он находится далеко отсюда и проблема сбежавшего преступника его нисколько не касается.

– Бандит сбежал.

Григоренко всплеснул руками и посмотрел на Вышегородского. Тот машинально отвернулся, скрывая свежий запах спиртного и явно несвежее лицо.

– У вас в восемьдесят седьмом все такие?!

Голос стал нервным и высоким, что говорило о приближении приступа психоза. Вышегородский промолчал.

– Да хрен с ним, с этим бандитом! Не первый, не последний! Мы же уже в главк доложили! Я лично с начальником разговаривал! – Григоренко как всегда оглянулся на портрет генерала. – Что я теперь должен делать?!

Ледогорову хотелось сказать, что надо было меньше трепать языком, но он промолчал. Вообще ничего не стал говорить. Потому что говорить что-либо было бесполезно. Потому что говорить было нечего. Потому что винить кроме себя было некого. Самовольный уход Мальцева, тупая вредность Гнатюка. Все это – утешение для бедных. Хотелось спать. Голова гудела. Во рту призывно покалывал привкус коньяка. Часы показывали четверть второго.

– Молчишь? – Григоренко снял очки и постучал ими о стол. – Всех подвел! Дезертировал! Бросил задержанного! Стакан пошел опрокинуть, или бабу разок…

– Он не пьет, – вмешался Грач.

Вышегородский молчал.

– Значит к бабе! – кивнул Григоренко. – Не пьет! А раньше? Я что, не помню!

Ледогоров подумал, что даже раньше он пил не больше, чем Григоренко до сих пор. Подумал, что хочется, чтобы все быстрее кончилось. Подумал и снова промолчал.

Григоренко покачал головой.

– Как мне завтра с начальником говорить?!

Он словно спрашивал совета. Никто не ответил. Все давно знали, что шефу это не нужно.

– В общем так! – Григоренко откинулся в кресле и достал лист бумаги. – Садись, пиши рапорт на увольнение с … – он по смотрел на перекидной календарь, – с восьмого, с понедельника. Давай-давай!

Ледогоров сел и принялся писать. Можно было упереться. Уволить из милиции человека, не потерявшего «ствол», или не залетевшего по пьяни – не так просто. Сначала надо отметиться выговором и неполным служебным соответствием. У Ледогорова был только снятый «строгач», в настоящий момент уже никакой роли не играющий. Просто не хотелось выглядеть скандалистом. Просто не хотелось унижаться. Просто было тошно. Он аккуратно поставил под рапортом свою подпись. Григоренко взял и пробежал глазами.

– Хорошо! У тебя есть пять дней! Не найдешь этого грузина до восьмого – отдам рапорт в кадры!

Он явно был крайне горд придуманным воспитательным ходом.

– Ясно?

– Ясно.

– Все, иди!

Темный коридор РУВД освещался только пробивающимся с лестницы желтым сиянием. Ледогоров спустился вниз, махнул через стекло дежурному и вышел в теплую синюю темноту. Несмотря на ночь, было гораздо менее зябко, чем в кабинете Григоренко. Глаза слипались. Мыслей не было. Вспомнилось испуганное лицо Муратовой, узнавшей о побеге. Мимо, рыская фарами, промчались две иномарки. Ледогоров закурил и не торопясь пошел по 4-ой Советской. Сзади обреченно стелилась по сизому асфальту его собственная притихшая тень.