Текст книги "Попытка к бегству"

Автор книги: Максим Есаулов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Все так думают, – улыбнулся Югов. – Впрочем, ладно. Накопал что-нибудь?

– В принципе – ничего. Разборка между «черными». Стрелок молодой, возможно, раненый в руку. Убежал на Басков. Вот и все.

Югов затушил сигарету в пепельнице и залпом допил свой сок.

– Да, не густо. А какой это дом по Баскову?

Ледогоров напряг память.

– Где-то угол с Радищева. А что?

Югов поднялся и снова почесал бороду.

– Хрен его знает. В доме напротив, на лестнице, малолетки тусуются. На подоконнике второго этажа. Я их гонял пару раз, «земля»-то моя. Окно на Басков выходит. Может, видели чего…

Он наморщил лоб.

– Юрка-«Шульц», Димон-«Джип», Светка Туманова и другие. Они там каждый вечер. Потереби их.

Ребята в углу перешли с пива на коньяк. Нос Ледогорова безошибочно определил поплывший по кафе аромат. Горло сдавил знакомый спазм. Замутило. На языке появился кислый привкус. Он торопливо сунул в рот новую сигарету и, махнув Ксении рукой, вышел под жгучее белое солнце, устало опускающееся за линию серых питерских крыш.

* * *

– Медленно! – лицо Артура выражало благородное недовольство. – Вторые сутки пошли, а сдвигов никаких! Григоренко недоволен! Грозился всех наказать! Ты к потерпевшему ездил?!

– Нет. Завтра собираюсь. – Ледогоров уставился на обвисший за окном тополь. Он знал, что Артур врет. Какое дело начальнику РУВД до заурядной разборки между кавказцами. К тому же без трупов. Ежедневно в районе «зависает» пять-десять «глухарей». На контроль ставятся только наиболее серьезные. Югов был прав. Артур целенаправленно готовил его «под слив».

– Ну вот! – Вышегородский картинно бросил ручку на стол. – Потерпевший двое суток не опрошен, а ты занят черте чем!

– Я повторный обход делал.

Ледогоров продолжал играть отведенную ему в этом спектакле роль. Все опера, сидящие на «сходке» понимали, что происходит. Вышегородский знал, что они понимают. Тем не менее все продолжали играть. Так было в милиции принято годами. Любой руководитель знает, в силу каких объективных причин его подчиненные не имеют возможности добиться результата, но он должен ругаться и «наезжать» на них, а они оправдываться и исправляться. Все это не влечет за собой никаких последствий, если только нет особой цели. Кого-то «слить».

– Кому нужен повторный обход, когда потерпевший не опрошен?! – голос Артура просто сочился справедливым негодованием. – А если он умрет?

– Не умрет. – Ледогоров считал листья на ближайшей к окну разлапистой ветке. – У него ни одного проникающего.

– Скажите, пожалуйста! – Артур закатил глаза. – Ты у нас еще и врач! Чтобы завтра до обеда потерпевший был опрошен! Ясно! Доложишь мне лично!

– Ясно. – Ледогоров пожал плечами. – Все равно он правды не скажет. И, – он отвернулся от окна и посмотрел на Артура, – не ори на меня больше.

– Я не ору, – голос Вышегородского «съехал», – я просто удивляюсь, что такой опытный сотрудник как ты, Саша, допускает такие промашки.

Ледогоров усмехнулся про себя. Когда он пил, Артур предпочитал вообще не замечать его выкрутасов, опасаясь получить по морде. Теперь же он всячески старался расквитаться за тот период, хотя временами страх и напоминал о себе.

– Да сделаю я все. Сказал же.

Небо за окном наливалось фиолетовыми чернилами. Тополь нервно вздрагивал под порывами горячего ветра и жалобно царапался веткой в окно.

– Свободны все. – Артур откинулся в кресле. – Завтра не опаздывайте.

* * *

Магазин был забит под завязку. Плотная толпа возвращающихся с работы людей штурмовала прилавок в радужных мечтах о сытном ужине перед орущим телевизором. Колбаса, сыр, пельмени, водка, пиво. И снова: пиво, водка, пельмени, сыр, колбаса… За прилавком стояла толстая Ленка. Ледогоров обошел очередь и тронул ее за плечо.

– Где?

Ему показалось, что ее глаза блеснули испугом.

– На дворе. Курит.

Сгрудившиеся у прилавка покупатели не давали возможности пройти через магазин. Он вышел на улицу и свернул в арку. Крепчающий ветер оставался горячим как в пустыне. Небо продолжало грозно темнеть.

Юлька сидела на ящике, завернувшись, как в сари [6]6
  С ар и – национальная индийская одежда.


[Закрыть], в неизменный белый халат. Он тихо подошел сзади и положил ладони ей на плечи. Она взвилась как кошка, которой наступили на хвост.

– Ты ?!!

От неожиданности он даже отпрянул.

– Не делай так никогда больше! – Она почти кричала, толкая кулачками его в грудь. – Я ненавижу, когда меня пугают!

Он увидел, что глаза у нее красные и вспухшие. Она вдруг резко успокоилась и прижалась к нему. Он погладил ее по голове.

– Что стряслось?

Она отстранилась, вытерла глаза и достала сигарету.

– Ничего. Производственные проблемы.

Он дал ей прикурить.

– Опять?

Она промолчала, выпуская порциями сизый табачный дым. Он протянул руку и, взяв ее за подбородок, развернул к себе лицом.

– Опять, я спрашиваю?

Она кивнула.

– Теперь я воровка! Ящик коньяка украла!

Он тоже достал сигарету и улыбнулся.

– Ну, ты и пить! Коньяк-то хороший?

Она прыснула.

– Отстань! Не до шуток. Коробка «Камю» пропала. Ее два дня назад привезли и поставили у Софьиного кабинета. Сегодня она приехала, а там пусто.

– Ты-то здесь причем?

– Она говорит, что я, как старший продавец, должна возместить стоимость. А это моя годичная зарплата.

Ледогоров бросил окурок.

– Чушь какая-то!

Юлька кивнула.

– Конечно, чушь. Софья меня ненавидит – вот и докапывается. Бесит ее, что я ей жопу не лижу. Еще бандитами пужает!

– Че-го? – Ледогоров обнял ее за плечи. – Я все же с ней поговорю.

– Не надо, – Юлька погладила его по щеке, – Егор Викторович приедет из отпуска и я ему расскажу. Он меня любит, а он все-таки хозяин.

– Когда он возвращается?

– Через неделю где-то.

Он поцеловал ее.

– А если бандиты?

Она улыбнулась.

– Ты же меня защитишь?

Он щелкнул ее по носу.

– Конечно. Софья про меня знает?

– Нет, она же пришла, когда ты уже здесь не халтурил.

Из дверей магазина высунулась Ленка.

– Юль! Встань за прилавок! Я писать хочу!

Ветер шуршал песком по выгоревшим стенам двора.

* * *

В квартире было совсем сумрачно и очень душно. Ледогоров открыл настежь окна и посмотрел в наливающееся зловещей синюшностью предгрозовое небо. Седенькая бабушка с нижнего этажа тоже выглядывала, облокотившись на подоконник.

– Ой, скорее бы грянуло! Мочи нет дышать!

В холодильнике он обнаружил пару котлет и готовый салат из помидор. Поев, тщательно вымыл посуду и упал на тахту перед телевизором. Что-то бубнили придурковатые ведущие ток-шоу, взрывали машины крутые американские копы, умничала скучная всезнайка Каменская. Он нашел какую-то «музыкалку», встал и скользнул взглядом по книжной полке. Ничего не привлекало. Юлька работала в ночь. Он сварил кофе. Духота сгущалась, становясь все более и более ощутимой. Голова оставалась пустой и гулкой как чугунный шар. Он допил черную, горячую жидкость и снова выглянул в окно. Подумав, отыскал среди Юлькиных вещей розовый, несуразный зонтик, оделся и вышел за дверь.

Несмотря на не позднее еще время народу на улицах было мало. Ожидание неминуемой грозы разогнало людей по квартирам. Редкие прохожие спешили мимо, поминутно оглядываясь на небо. Торопливо проносились блестевшие фарами автомашины. На Баскове было еще безлюднее. Притихли пустующие дворы. Тревожно косились желтыми зрачками окон старые усталые дома. Город настороженно затаился в ожидании ненастья.

Ледогоров осторожно отворил дверь парадной и прислушался. Тихо. Только еле слышная возня в глубинах квартир. Он поднялся на второй этаж. Большое окно выходит как раз на арку нужного двора. Вся стена исписана названиями рок-групп и разрисована эмблемами футбольных клубов. Он аккуратно приоткрыл дверцу коробки электросчетчиков. Обычных для такого места шприцов и использованных игл не было. Он внимательно осмотрел замусоренный радиатор парового отопления. Ничего, кроме окурков и пакетиков из-под чипсов. Может, не балуются, а может, прибирают за собой. Надо было спросить у Югова. Ветер ударил по треснувшему стеклу. Оно противно скрипнуло. Ледогоров вышел на улицу и поежился. Заботливо собранные вихрем по всему городу песчинки больно кололи незащищенные руки и лицо.

В отделе было тихо. Дежурный, Костя Новоселец, приветливо помахал из-за толстого «аквариумного» стекла.

– Саня! Увидишь там Хохмачева – пни его! Заявка по краже висит, а он трубу не берет!

На этаже Ледогоров сразу, же услышал раздраженные голоса. Говорили на повышенных тонах, причем сразу несколько человек. Замешкавшись у двери с кодовым замком, он различил знакомый басок ушедшего в УБНОН [7]7
  УБНОН – Управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.


[Закрыть]Сергеева и вторящий ему фальцет дежурящего сегодня Ромы Хохмачева. Сергеев был из «деловых», постоянно «крутился», умел угодить начальству, никогда не испытывал недостатка в деньгах. Рома, будучи полной бездарностью во всем, начиная от оперативной работы и заканчивая получением «левых» денег, смотрел на него как на бога. Проходя к своему кабинету, Ледогоров бросил взгляд в приоткрытую Ро-мину дверь. Чернявый мужчина средних лет, в съехавшем на бок галстуке испуганно взирал на нависшего над ним Сергеева, играющего татуированным бицепсом. Хохмачев перегнулся через стол и несильно дернул его за воротник.

– Так в какие сроки будем отдавать? – Сергеев потер ладонью могучую шею. – Не слышу? А?

– Вы понимаете? – мужчина перевел дух, продолжая коситься на его руки. – Товар еще не продан, и я не отказываюсь…

– А меня не мнет ни разу, продан он, или нет! – Сергеев положил свою ручищу мужчине на плечо. – Через два дня деньги должны быть у Аслана!

– Да, через два дня! – поддакнул Хохмачев. – Или наркотики в карман и в зону.

Ледогоров кашлянул.

– Рома, ты бы позвонил в дежурку. Там кража висит.

В кабинете он зажег свет, открыл сейф и, достав папку с документами, принялся заполнять бланк постановления на заведение ОПД. Где-то далеко за окном послышались первые раскаты грома.

Дверь отворилась. Широко улыбающийся Сергеев, не спрашивая плюхнулся на пустующий стул Юрки Громова и извлек из кармана пачку «Парламента».

– Будешь?

– У меня свои.

Сергеев прищурился.

– Мужик совсем оборзел! Взял у знакомого товар на реализацию и «звиздец». Приходится помогать.

– Бывает. Ледогоров не отрывался от заполняемого бланка.

– А чего прикажешь делать?! – Сергеев вдруг начал заводиться. – Законов нет, деньги можно тырить безнаказанно. Если не вписываться, то они все скоро пойдут друг другу глотки резать!

– Правильно, – Ледогоров кивнул, – профилактика – это свято!

– Иди ты! – Сергеев стукнул по столу. – Чего ты бычишь?! Я же в твои дела не лезу!

Ледогоров поставил под постановлением свою размашистую подпись и наконец поднял глаза.

– А я лезу? Ты чего, Шура, перегрелся? Ты пришел ко мне в кабинет. Объясняешь чего-то. Наезжаешь на меня! Мне по хрену, чем вы там занимаетесь! Ко мне только не лезьте.

Сергеев встал и наконец закурил. Казалось, он сам неожиданно понял нелепость ситуации.

– Ты всегда смотришь так, – он с силой затушил в пепельнице почти целую сигарету, – как на «врага народа». А я чего, граблю кого? Или чужое отнимаю? Если этот урод и вправду должен. А себе… Так я тоже хочу, чтобы моя семья сытно жила. Будто я один. Генералы наши, вон – на «лимонах» крутятся. Я, кстати, уже пятнадцать лет в «ментовке».

Ледогоров бросил документы в сейф.

– Слушай, я смотрю, как умею, – он повернул ключ в замке и поднялся. – А ты чего не уволишься? Простор для деятельности – ешь, не хочу.

Сергеев усмехнулся. Получилось криво.

– Дурак! Кому мы там нужны.

Дверью он все-таки не хлопнул.

Идя вниз по лестнице, Ледогоров думал о том, что, крышуя над мелкими наркодилерами, Сергееву грех корчить из себя несчастного, о том, что Сергеев никогда не уволится, так как лишится своей главной кормилицы – милицейской «ксивы» и о том, что «Сергеевы» будут всегда лучше жить, чем такие идиоты, как он сам.

Когда он спустился, в проеме открытой двери ослепительно ярко блеснуло, тяжелый молот прошелся по нескончаемым питерским крышам, и на город рухнула долгожданная лавина воды.

* * *

Ливень продолжался ровно столько, сколько ему понадобилось, чтобы дойти до Баскова переулка. Несчастный розовый зонтик оказался слабой защитой. Вода стекала с него ручьями. Футболка прилипла к телу. Джинсы и кроссовки, набухнув, потяжелели килограмм на пять. Ледогоров закрыл зонтик, проверил, в каком состоянии «ксива» в заднем кармане и открыл уже знакомую дверь.

– Димон! Оставь курнуть!

– Сгоняй лучше! Дождь уже кончился!

– Ломно!

– Маш! Дай тушь, а то у меня глаза «поплыли».

Их было пятеро. Трое пацанов и две девчонки. Всем от четырнадцати до шестнадцати. На подоконнике несколько бутылок «Специального» и пакет чипсов.

– Привет!

Пять пар глаз смотрели, если не враждебно, то настороженно. У детей большого города всегда не самый приятный опыт уличных знакомств.

– Старший кто?

Плотный, стриженный парень в футболке с надписью «Нирвана» стряхнул с брюк крошки от чипсов. Все выжидательно притихли.

– Ну, допустим, я.

Ледогоров показал «ксиву».

– Пошли на улицу, покурим. Поговорить надо.

Парень степенно слез с подоконника и с независимым видом начал спускаться по лестнице. На середине он обернулся к остальным.

– Ну, пишите письма.

Ледогоров усмехнулся.

– Димон! Не колись! – хихикнул сверху кто-то из девчонок.

На улице было свежо. По водосточным трубам с веселым журчанием сбегали на асфальт остатки недавнего ливня. Блестели лужи. Ледогоров увернулся от стремящихся стукнуть по темечку капель и достал пачку «Винстона».

– Угощайся.

Парень с чувством собственного достоинства взял сигарету и щелкнул дешевой китайской «псевдозиппой». С минуту оба молча глубоко затягивались. Затем Ледогоров спросил:

– Ты «Димон-Джип»?

Парень посмотрел на него с плохо скрываемой неприязнью.

– Это у вас, в «ментовке». А вообще я Дмитрий Васильевич Солодов, проживаю: Басков, 36, квартира 44.

Ледогоров развел руками.

– Извини, Дмитрий Васильевич.

– Ничего. Я привык.

Разговор явно не клеился. Ледогоров вздохнул и прикурил одну сигарету от другой.

– Слушай, Дима! Я не собираюсь здесь особо перед тобой выеживаться. Я тебе ничего плохого не делал. Позапрошлой ночью вон в том дворе была перестрелка. Преступник выбежал через эту арку. Я пытаюсь его найти. Можешь мне помочь – спасибо. Нет – разошлись и забыли.

Повисла пауза. Утробно булькали, падая в лужи, срывающиеся с краев крыши капли. С противным дребезжанием протарахтел мотоциклист.

– Вы-то не делали… – буркнул себе под нос Солодов, выбрасывая сигарету. – Да мы и не разглядели его вовсе.

Ледогоров молчал, выпуская кольца дыма.

– Мы только пришли, – продолжил Солодов, – открыли пиво, вдруг – бах, бах. Мы к окну. Смотрим – чувак выбежал, прыг в «тачку» и свалил. Мы спустились, а во дворе уже менты. Только все равно его никто не узнает. Темно было.

– Чего к милиции не подошел?

– Я ментам не помощник. А можно еще сигарету?

Ледогоров усмехнулся.

– Держи. Машина какая была?

Сигарета попалась сырая и Солодов с трудом «растянул» ее.

– «Копейка», по-моему, зеленая. – Он отошел на шаг от дверей и задрал голову. – Шульц, в какую «тачку» мужик после пальбы позавчера прыгнул?

– В «единичку» зеленую!

– В синюю! Я тоже видела! – сверху высунулась девичья голова. – Я видела!

– Закройся! – Солодов махнул рукой. – Не слушайте ее. Она уже пива насосавшись была, а она после первой бутылки белый от черного не отличит.

– Спасибо! – Ледогоров протянул руку. – Номер или какие-нибудь особенности не запомнил?

– Не, – Солодов помотал головой, – плохо видно было.

– За руль сел?

– Да нет. Вроде справа. Точно справа.

– А повернула машина куда?

Парень помешкал, разглядывая свои руки и что-то прикидывая в уме.

– Налево, – наконец определился он. – Точно налево, к Кирочной.

– Спасибо, – повторил Ледогоров и достал свою почти полную пачку « Винстона». – На, оставь себе.

– Спасибо. У меня есть деньги. Я куплю.

– Как хочешь. А почему все-таки «Джип», Дима?

Лицо Солодова снова помрачнело.

– Я с пацанами «забился», что девчонку одну на джипе прокачу. Ну, сосед наш, «новый русский», с сорок девятой квартиры, попьяни ключи от «Монтеры» в замке оставил. Я по двору кружок и крутанул. Причем сам ему ключи и принес. А он побежал на Чехова и заяву накатал. Меня на учет поставили, как лидера группы угонщиков, специализирующейся на джипах. Кличку присвоили, раструбили везде. Уже на Литейный, в угонный отдел, три раза таскали. А я, кроме этого раза, за рулем только на ЗИЛе сидел, в школе на УПК [8]8
  УПК – учебно-производственный комбинат.


[Закрыть].

Ледогоров рассмеялся.

– Знакомая история. Ладно, не грусти, постараюсь помочь.

Солодов махнул рукой.

– Ладно, все равно забудете.

Скрипнула за ним дверь парадной.

Несмотря на поздний час, облегчившееся дождем небо стремительно прояснялось. Улицы неожиданно начали наполняться гуляющим народом. Изможденные пыльной духотой горожане спешили глотнуть свежего, прохладного воздуха. Ледогоров задумчиво остановился на Радищева. Если машина свернула налево, то значит, скорее всего водитель домчался до Кирочной, а там, что на Литейный, что на Суворовский – все пути открыты. Сколько в городе зеленых копеек. До пенсии можно проверять. Он посмотрел на часы. Полдвенадцатого. Спать не хотелось, а значит, идти домой не было смысла. Он задумчиво побрел по Радищева. Послегрозовая прохлада приятно щекотала спину. На углу с Кирочной зазывно сверкало уютными огнями бистро. Хотелось зайти и выпить кофе, но, мысленно пересчитав деньги в кармане, он передумал. Как всегда, кольнула противная мысль: «Дожил – лишний раз кофе не попить». На Кирочной было оживленней. Шуршали автомобили. Как огромный, светящийся изнутри жук, полз запоздалый троллейбус. Ледогоров остановился. Он не знал, куда идти. Охватило пронзительное чувство полного отчуждения от окружающих. На перекрестке, у тротуара стояла «гаишная» машина. Высокий, здоровый лейтенант разбирался с выглядывающей из темно-синего БМВ жгучей брюнеткой. Оба улыбались. Ледогоров остановился и посмотрел на оставшуюся за спиной улицу Радищева. «Гаишник» покосился на него, еще раз сказал что-то девице и козырнул. Она улыбнулась еще шире и рванула с места. Ледогоров достал «ксиву» и подошел ближе.

– Привет, коллега, уголовный розыск «восемьдесят седьмого». Окажи помощь.

– Тьфу ты, блин! – заулыбался лейтенант. У него были ярко-голубые глаза и детские ямочки на щеках. – А я думал – УСБ сзади пристраивается. – Он сделал недвусмысленный жест. – Зря только бабу просто так отпустил.

Ледогоров развел руками.

– Ну, извини!

– Да ладно, – «гаишник» отмахнулся. – Бог дал, Бог взял. Чего надо-то?

– Ты позавчера здесь в ночь не стоял?

Лейтенант почесал затылок.

– А позавчера, это чего было?

– Вторник.

– Тогда стоял. Точно. Вчера меня не было.

Ледогоров показал большим пальцем себе за спину.

– У нас там стрельба была. Никто около часа не вылетал оттуда на скорости? Зеленая «копейка», например?

«Гаишник» рассмеялся.

– «Копейки», старый, не летают. Летают «мерсы» и «бомбы». А сказать могу точно: никого не было. Я по рации переговоры ваших про стрельбу услышал и как полагается, – он снова хохотнул, – удвоил бдительность. Оттуда вообще за последующий час никто не выезжал.

– Точно?

– Железно. Мне что, по-твоему, палки не нужны?

Ледогоров пожал плечами.

– Палки-то палками…

Веселое лицо лейтенанта стало серьезным.

– Слышь, друг. Нарушения – это одно, а стрельба – совсем другое. Так что ты даже и не думай.

– Да я и не думаю. Ты не обижайся. Спасибо. – Ледогоров хлопнул «гаишника» по плечу. – Удачи тебе.

– Тебе тоже.

Перевалило за полночь. Идя по Кирочной, Ледогоров представлял себе, как ровно двое суток назад «мерседес» Галустяна, рыча, заруливал во двор на Некрасова. В это время он сам пил в кабинете чай и ел положенную Юлькой с собой на дежурство ватрушку. Он часто пытался вспомнить, где был и что делал, когда совершалось очередное преступление. Полянский называл это инстинктивным поиском алиби. Сам он знал, что это просто поиск несуществующей справедливости. Вспоминая любимую фразу матери о том, что «Бог все видит, Бог все знает», он никогда не мог понять почему тогда Бог не приводит его на нужное место заранее, позволяя предотвращать чужие беды.

На углу с Восстания Ледогоров остановился. Спать не хотелось. Он оглянулся, мучительно соображая, куда идти. Что-то кольнуло в голове. Что-то привычное и, в то же время, крайне важное именно сегодня. Что-то повседневное, но на что следовало взглянуть по-новому. Это что-то билось и стучало у него в голове, отчаянно пытаясь обратить на себя внимание. Он потер виски и достал сигарету. Мимо тянулись от «Чернышевской» пассажиры последней электрички.

– Господи! Когда же все это закончится! Все роют и роют!

Длинноногая, изящная женщина в кремовом легком платье, осторожно ступая на высоких каблуках, спустилась на развороченную бульдозерами улицу Восстания. Шел капитальный ремонт дороги с заменой труб и снятием трамвайных путей.

До Ледогорова дошло. Почти бегом он устремился вдоль траншеи. Рылеева. Сквозного проезда нет – яма. Гродненский. То же самое. Саперный. Гора песка, высотой до второго этажа. Басков. Стоп! Он даже запыхался. Незажженная сигарета по-прежнему была зажата между пальцев. Он прикурил ее. Получалось забавно: если верить «гаишнику», «копейка» не выезжала на Кирочную, значит, могла свернуть только налево в один из переулков, так как направо нет ни поворотов, ни проходных дворов. Но каждый переулок из-за ремонта улицы Восстания оканчивается тупиком. Значит, машина не выезжала из микрорайона, ограниченного Басковым, Кирочной, Восстания и Радищева. Есть, правда, пара сквозных дворов с Рылеева на Кирочную, но они давно не проездные. Уставшие от шума и выхлопных газов жильцы врыли посередине металлические болванки. Теперь каждая сторона заезжает со своей улицы. Ледогоров шел обратно, давя в себе детское желание немедленно начать осматривать дворы в поисках зеленой «копейки». В принципе, они могли заехать в любой двор и переждать. Нет, слишком рискованно. Оставить машину, уйти пешком, а потом за ней вернуться? Тоже рискованно, особенно, если один из них ранен. Вторая машина ждала на Кирочной? Слишком сложно. Не знали, что Восстания перерыта? Слишком просто. Черт! Так можно гадать вечно!

Ледогоров снова оказался возле метро. Пробежка по свежему воздуху и напряженная работа мысли дали о себе знать. Он поднялся по своей абсолютно темной лестнице, отпер дверь, разделся и, не зажигая света, залез под душ. Ощущая кожей покалывание прохладных струй, почему-то вспомнил, как двадцать лет назад, в Сочи, ходил с родителями ночью купаться. С тех пор он ни разу не был на море. Жесткая тахта приняла его в свои объятия. Он представил себе, как Юлькины волосы щекочут его плечо, ее теплое дыхание на своей щеке и мгновенно заснул, улыбаясь в темноту.

* * *

Хохмачев независимо надувал щеки и смотрел в пол.

– Двое с «видаком» задержаны. Почему не отработаны? – Вышегородский говорил тихо. Любая игра когда-нибудь наскучивает. – Они же без документов.

– Занят был на других заявках.

– На каких?

– Кража была из «Лексуса»?

– Ты там был меньше часа.

– Почти полтора.

– Ну хорошо, пусть полтора, а остальное время? А ведь сейчас отдыхать пойдешь? Кто за тебя дорабатывать будет? Они? – Вышегородский обвел кабинет рукой.

Ледогоров смотрел на привычный тополь за окном и думал о том, что Артур прав, но его боевой пыл скоро угаснет, о том, что мучительно не хочется ехать на Будапештскую в набитом трамвае, о том, что сегодня пятница и у Юльки выходной, о том, что на Московскую-Товарную нужно успеть до обеда, иначе Генка уже наберется и о том, что обо всем этом он уже десять раз думал.

– Между прочим, Артур Викторович, – Хохмачев нагло развалился на стуле и закинул ногу на ногу, – нам после дежурства по КЗОТу положено не один, а два дня отдыха. Один «отсыпной», а следующий просто выходной. Я просто не успеваю отдохнуть.

– Причем здесь это? – вскинулся Артур.

– При том, – Рома с видом вождя мирового пролетариата оглядел аудиторию. – Мы не можем работать в таких условиях – отсюда и ошибки. Я сколько на работе задерживаюсь – никто этого нигде не учитывает. Я вообще…

– Вот дурак. Совсем «двинулся», – шепнул Ледогорову, сидящий рядом Виталя Коршунов.

– Сейчас доведет нашего «Артемона».

Кличку эту Вышегородскому он придумал давно и прицепилась она к шефу основательно.

Ледогоров безучастно кивнул. Небо за окном было едкого аквамаринового цвета и начинало стремительно белеть, как будто кто-то рьяно крутил ручку яркости телевизора. Все раздраженно молчали, злясь на Хохмачева из-за затянутой «сходки». Все эти разговоры «в пользу бедных» про КЗОТ и конституцию давно уже были пережеваны и выплюнуты. Работа в уголовном розыске всегда строилась по принципу «не нравится – уходи». Система плевала на своих людей. Точнее, это она позволяла им заниматься любимой работой за гроши, на ее условиях. Что-то вроде отношений между наркоманами и наркодилерами.

– Вон! – Артура наконец прорвало. – Завтра с утра рапорт и чтобы духу твоего здесь не было!

– А не буду я ничего писать! – Хохмачев налился краской, как свежий помидор. – За что вы меня выгоните? У меня ни одного взыскания! Показатели в норме! Я все обжалую…

– Пошел на хрен! – казалось, что Вышегородский сейчас его ударит.

– Ну и пойду, только домой! У меня законный «отсыпной»!

Хлопнула дверь.

– Во артист! – Хихикнул кто-то.

Артур откинулся в кресле.

– Все. Всем работать по своим планам.

Лениво перешучиваясь и разминая затекшие ноги, опера потянулись к выходу. Ледогоров на секунду задержался у стола шефа.

– Артур, а почему завтра рапорт?

Тот поднял глаза.

– Что?

– Ты же знаешь, тебе никто не даст его выгнать.

Вышегородский достал сигареты.

– Саша, хоть ты не лезь, а.

Лицо у него было усталое и погасшее.

– Извини.

Идя по коридору, Ледогоров ругал себя за то, что думает о вещах, до которых ему нет никакого дела. Воздух снова наливался влажной духотой.

* * *

Муха осторожно ползла по краю деревянной измерительной линейки.

– Зачем вам?

Следователь смотрел строго и, как видимо ему казалось, проницательно. Ледогоров развел руками.

– Чтобы собрать информацию о потерпевшем, его образе жизни и подготовиться к разговору с ним.

Муха начала восхождение на толстую папку одного из уголовных дел. Следователь покачал головой.

– Я против того, чтобы вы беседовали с ним до того, как я его допрошу.

Ледогоров вздохнул.

– Почему?

Муха спустилась с картонной обложки и замерла на углу стола. Вопрос застал юношу врасплох.

– Ну, я … Нужно сначала… Необходимо зафиксировать…

Ледогоров резким движением поймал муху. Следователь судорожно дернулся.

– Хочешь, я за тебя отвечу? Ты боишься, что я выкручиваю какие-то свои «шкурные» интересы. Боишься, что попытаюсь зачем-нибудь надавить на потерпевшего, или договориться с ним. Ты сам не знаешь, чего боишься, но слышал, что опера все очень ушлые и работают, только когда имеют свой интерес. Я прав?

Парень открыл было рот, чтобы ответить.

– Знаю, что прав. Но, послушай меня, тебе придется жить своим умом. Опера бывают разные. Как и следователи. Придется научится различать. Без оперов по «глухарям» ты ничего не сделаешь. Если ты, конечно, хочешь что-нибудь сделать. Я должен искать того, кто подстрелил этого Галустяна. И я буду его искать. Потому что просто это моя работа. Скажут искать кого-нибудь другого – буду искать другого. Но всегда буду стараться это делать хорошо. Поэтому, друг мой, если не можешь решить сам, то снимай трубку и звони руководству.

Ледогоров встал, подошел к раскрытому окну и выпустил муху. Она, обалдев от обретенной свободы, сделала сумасшедший пируэт и растворилась в раскаленном воздухе. Внизу, среди облезлых железных гаражей, группа пацанов в трусах и майках носились друг за другом с пластмассовыми брызгалками. За спиной зашуршал диск старенького телефонного аппарата.

– Андрей Юрьевич, это Копылов. Здесь пришел оперуполномоченный по делу Галустяна. Хочет посмотреть вещдоки. Да. Ну, я просто подумал… Хорошо. Его фамилия? Ледорубов. Что? А, да точно – Ледогоров. Понял… Понял.

Ледогоров улыбнулся. С начальником следственного отделения Андреем Тихонравовым они «подняли» не одно дело. Правда, давно. До того как он сам начал пить.

– Андрей Юрьевич вас просит, – следователь протянул трубку.

– Слушаю.

– Привет, Саня!

Голос Тихонравова шипел в старой мембране.

– Здорово!

– Слышал – ты в себя пришел?

– Да, только не войти.

– Чего?

– Пришел и стою на пороге – не войти никак.

– Молодец, – прогудел Тихонравов, явно не поняв последней фразы, – ты на Копылова не обижайся. Он еще маленький. Сразу после «поляны» [9]9
  Поляна – Юридический университет МВД в Сосновой поляне, одном из районов Санкт-Петербурга (жарг.).


[Закрыть]. Я ему все объяснил. Поднатаскай его заодно.

Ледогоров усмехнулся.

– Я опер, а не следователь! Это твоя работа!

– У меня дела. А ты все знаешь. Пока!

– Пока! – Ледогоров повесил трубку – А я шарики надуваю.

Поднимающееся солнце залило кабинет ослепительным светом. Прикрывая глаза ладонью, Копылов возился в покосившемся полированном шкафу у дверей.

– Вот, – он протянул заклеенный скотчем полиэтиленовый мешок с косой надписью «Галустян», сделанной шариковой ручкой. – Только пистолет на экспертизе.

– Спасибо, – Ледогоров забрал мешок, – я у себя в кабинете посмотрю.

Копылов обреченно вздохнул.

– Конечно.

Ледогоров улыбнулся.

– Давай расписку напишу. – Он протянул руку. – Меня, кстати, Сашей зовут. Можно на ты.

– Леня, – Копылов пожал протянутую руку и наконец улыбнулся. Улыбка у него была доброй и очень детской. Под окном отчаянно визжали поливающие друг друга водой мальчишки.

* * *

До Московского вокзала Ледогоров шел пешком. Днем садиться в какой-нибудь общественный транспорт в центре города было форменным сумасшествием. Нескончаемые автомобильные «пробки» закупоривали почти каждую улицу. Половина их была перекрыта, в связи с ремонтом к какой-то очередной юбилейной дате. Проезд двух остановок на трамвае мог занять около часа. Жаркий, разреженный воздух впитывал в себя выхлопные газы. От раскаленных двигателей плыло горячее марево.

В вещдоках не оказалось ничего интересного. Записная книжка на нерусском языке. Паспорт. Доверенность на «мерседес». Пяток фотографий, изображающих Галустяна в окружении кавказских мужчин и славянских женщин. На всякий случай он прихватил их с собой.

Ледогоров потрогал насквозь мокрую на груди футболку и бегом припустил через площадь Восстания. Оглушительный свисток застиг его у самой «отвертки» [10]10
  Отвертка – стела на площади Восстания, у Московского вокзала Санкт-Петербурга (жарг.).


[Закрыть]. Такой же взмокший как и он, «гаишник» неспешно направлялся к нему от служебного «жигуленка». Второй интенсивно прогонял обезумевший поток машин.

– Сержант Луков, – козырнул первый, – нарушаем!

Ледогоров достал «ксиву».

– Извини. Все нормально, свои.

Сержант скользнул взглядом и неприязненно поморщился.

– А что, если свои – нарушать можно? «Ксива», она от смерти не спасает.