Текст книги "Музыкальные диверсанты"
Автор книги: Максим Кравчинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 18. До последнего аккорда
«..Я снаряжаю гитару к бою.
Близится время “Ч”.
Пальцем большим забиваю патроны
В деку – свой пулемет.
Скоро ракета светом зелёным
Бросит меня вперёд…»
А. Розенбаум, «Я обожаю расстреливать город[55]55
В песне использованы характерные для языка эмиграции адаптации английских и еврейских слов: 1) трейны (от англ, train – поезд) – над улицей Брайтон-Бич, где расположен русский район, проходит постоянно грохочущая линия метро; 2) Бордвок (boardwalk-деревянная пешеходная набережная вдоль океана) – традиционное место встреч эмигрантов; 3) цицес (иврит) – ритуальная деталь одежды хасидов, сплетенный пучок из восьми нитей, обозначающий непостижимость Всевышнего.
[Закрыть]
Оперативный псевдоним
В конце 1982 года мне в руки попала запись очередного «эмигранта», который значился как Шуйский. Произведения там были довольно странные, сейчас бы сказали – концептуальные. На мотив известных советских песен этот человек исполнял совсем не советские тексты, сдабривая их, правда, изрядной долей юмора. Получилось забавно.
Вот, например, на мелодию «Лизаветы» Богословского:
Ты ждешь, Лизавета,
С ОВИРа ответа,
Ты не спишь до рассвета,
Не сомкнув даже век.
Как вызов подала,
В отказ ты попала,
Жди ответ,
Когда растает снег…
А как вам такие «Шаланды, полные кефали»?
Весь Брайтон трейнами укрылся,
И слухом Бордвок налился,
В Нью-Йорке Костя появился,
Он из Одессы вырвался.
Морской бушлатик после стирки
Веревкой цицес подвязал.
Ермолку вместо бескозырки
Надев, с улыбкой напевал:
«Я вам не скажу за целый Брайтон —
Бич, его как только увидал,
В нем узнал кусочек Молдаванки,
Брайтон – наш одесский филиал»…
Он пел на идиш под гитару,
Порой Совдепы вспоминал
И говорил, обнявши Сару:
«Кто там был жид, здесь русским стал[55]55
В песне использованы характерные для языка эмиграции адаптации английских и еврейских слов: 1) трейны (от англ, train – поезд) – над улицей Брайтон-Бич, где расположен русский район, проходит постоянно грохочущая линия метро; 2) Бордвок (boardwalk-деревянная пешеходная набережная вдоль океана) – традиционное место встреч эмигрантов; 3) цицес (иврит) – ритуальная деталь одежды хасидов, сплетенный пучок из восьми нитей, обозначающий непостижимость Всевышнего.
[Закрыть]».
Альбом назывался «Брайтонштат». Злая бытовая сатира на жизнь в СССР перемежалась там с ностальгической лирикой и ультраантисоветскими выпадами. Два года спустя, в 1984-м, появилась вторая работа, названная «Туфелька для Золушки». Артист удивил снова, причем сильно. Теперь он пел крамольные тексты на мотив известных оперетт. Невозможно передать это на бумаге.
На самом деле имя новатора в жанре было никакой не Шумский, а Ян Балясный. Для публики – Ян Бал.
Он родом из Киева. В 1949 году окончил Харьковское военно-музыкальное училище. Работал музыкантом в цирке, танцевал в прославленном ансамбле Павла Вирского. В 1956 году поступил в Киевское танковое училище, играл в штабном оркестре на аккордеоне. Позднее окончательно ушел на эстраду. Выступал как артист разговорного жанра, снимался в небольших ролях в кино, много гастролировал по Украине. В 1979 году вместе с женой и детьми выехал в США, где, не стесненный отныне никакими цензурными запретами, смог наконец-то высказаться в полный голос.
Ни на одной кассете артиста не было размещено его фотографии и указано настоящей фамилии. Трудно сказать, сознательно или случайно было выбрано такое оформление, но безликий дизайн и американизированный псевдоним уберегли сатирика от крупных неприятностей.
Можно ли было подумать, что советский офицер Ян Балясный окажется злостным антисоветчиком.
Киев, 1970-е
Реклама концерта Ян Бала из «Нового русского слова»
Как вспоминала его вдова Эстер Балясная, через несколько месяцев после выхода дебютной кассеты по Брайтону стали шнырять молодые люди со спортивной походкой, которые, особенно не скрывая, что являются сотрудниками посольства СССР, настойчиво интересовались, кто же автор сих опусов и как бы с ним повидаться. К счастью, такой встречи удалось избежать. Хотя последовавшая сразу после выхода второго альбома ранняя и скоропостижная смерть в рассвете лет от инфаркта (ему едва исполнилось 57) наводит на некоторые мысли.
Именно на этой кассете с невинным названием «Туфелька для Золушки» прозвучала уж слишком смелая для того времени песня на известную мелодию городского романса:
…Скорбная песня – мой траурный клич,
Первым отбросил копыта Ильич.
Богу ли, черту всю душу отдал,
Ленинский путь свой стране завещал.
Он написал: «Шаг вперед, два назад»,
Дал стране нэп, а потом загнал в ад…
И так далее до правившего в ту пору генсека Черненко. Полную версию «краткой истории КПСС» можно услышать в музыкальном приложении к книге.
В это связи не могу не вспомнить нашу доморощенную «былину», которую, как говорят, до сих пор можно услыхать в электричках, причем уже с современными куплетами:
Царь Николашка долго правил на Руси,
и хоть собой был неказист и некрасив,
при нем водились караси,
при нем плодились пороси
и было много чего выпить-закусить.
Но в феврале его немножко не того,
и вот узнали мы всю правду про него:
что он рабочих обижал,
что он евреев унижал
и что царицу его Гришка ублажал.
Товарищ Ленин вкупе с Троцким —
два вождя —
социализм внедряли, головы рубя.
Социализм у нас окреп;
да, жаль, в стране исчезнул хлеб
тогда ввели они спасенье наше нэп.
Ну, Ленин жив – о нем не надо ничего.
А с Троцким хуже – он немножко не того:
узнал о нем всяк из людей,
что нет врага народа злей,
что провокатор он и вражеский лакей!
Товарищ Сталин был нам всем
родной отец.
Капитализму наступил при нем конец.
Он пятилетки учредил,
крестьян в колхоз объединил
и над рейхстагом флаг
советский водрузил.
Но в марте он немножко не того —
и вот узнали мы все правду про него:
он полстраны пересадил,
он верных ленинцев сгубил
и богом сам себя при жизни объявил.
Хрущев Никитушка хоть ростом был
с аршин —
страна достигла с ним сияющих вершин,
при нем пахали целину,
при нем летали на Луну,
За 20 лет клялись построить
«коммунизьм».
Но в октябре его немножко не того,
и вот узнали мы всю правду про него:
он ум семь раз на дню менял,
он кукурузный культ создал,
весь мир роднёй Кузьмы пугал.
Ну в общем, кой-где в нем свербил
«волюнтаризьм»…[56]56
Автором песни, написанной в середине 1960-х и «ушедшей в народ» (здесь приведена одна из множества версий), является ныне здравствующий ленинградско-питерский поэт Анатолий Флейтман. Прим. ред.
[Закрыть]
Скоропостижная кончина артиста осенью 1987 года стала полной неожиданностью для его родных, друзей и поклонников.
Впереди были большие планы, остался незаконченным третий альбом. Культура русского зарубежья потеряла яркого, самобытного артиста.
Некролог Яна Бала из газеты «Новое русское слово».
Архив Э. Балясной
«Русский акцент»
Альберт Корабельников. По первой профессии он был морским офицером, но всю жизнь увлекался антиквариатом, занимался реставрацией старинных вещей
Не столь остро, как Ян Бал, но в схожей манере театрального «капустника» выстраивал свои программы Альберт Корабельников. На его единственном альбоме «Русский акцент» песенные зарисовки об эмигрантских проблемах сменялись высмеиванием советского коммунального быта и воспеванием Америки:
В субботу ровно в восемь просыпаюсь,
Трамвай прошел по улице, звеня,
На кухне я под краном умываюсь,
Поскольку ванны нету у меня,
Кому нужна, скажите, эта ванна,
В районной бане нету выходных,
С Петрухою и Кузькиным Иваном,
Мы после бани выпьем на троих.
В субботу я поддам, как полагается,
Потом еще вдвоем с женою Настей,
Я – алкоголик, а Настасья – пьяница,
И оба мы – оплот советской власти…
Творческой находкой исполнителя стал конферанс – в паузах между песнями он читал стихи, монологи и пародии (например, имитируя Роберта Рождественского), выдержанные в таком же вольном духе.
На мотив саундтрека из к/ф «Белорусский вокзал» он, пожалуй, впервые после Высоцкого поднял больную тему дальнейшей судьбы в СССР штрафников и пленных Великой Отечественной. Примером стала биография собственного отца:
В штрафную роту б опять свою,
Ему б пойти на штурм рейхстага,
Ему бы погибнуть бы в том бою,
Чем через восемь лет в ГУЛАГе…
Быть может, где-то и промолчу,
Но вот сейчас молчать не стану,
В Страну Советов я не хочу,
Хотя давно не видел маму…
Корабельников был не только талантливым автором, но и удачливым бизнесменом. Однако в девяностые годы переплетение личных и финансовых проблем привело к трагедии – шансонье застрелился из охотничьего ружья.
Среди дюжины треков на кассете «Русский акцент» есть пронзительная белогвардейская «Баллада о плачущей лошади». Не знаю, переосмыслил ли Альберт известное стихотворение Николая Туроверова «Уходили мы из Крыма» или создал свое произведение, благодаря творческому воображению, но получилось очень здорово.
Недавно эту вещь перепел главный «офицер» третьей волны Михаил Гулько.
Михаил Гулько в образе белого офицера в изгнании. Фотосессия к пластинке «Синее небо России». США, Лейквуд, 1981
Именно с его подачи возникла мода на песни о Белой гвардии. Записав в 1982 году пластинку «Синее небо России», они вместе с продюсером альбома Михаилом Шуфутинским взяли напрокат театральные костюмы, и отправились в городок Лейквуд под Нью-Йорком. В Лейквуде с начала двадцатых селились русские изгнанники. Там жил создатель знаменитого Хора донских казаков Сергей Алексеевич Жаров и там же находится красивый храм Александра Невского, на фоне которого гулько, надев офицерскую форму, и сфотографировался. Кадр получился эффектным.
Его композиции – «Поручик Голицын», «Господа офицеры», «Сожженные мосты» – вызвали шквал откликов слушателей. Увидев интерес, такие песни стали включать в свои проекты практически все коллеги артиста по эмигрантской сцене: Михаил Шуфутинский, Анатолий Могилевский, Люба Успенская, Слава Медяник, Евгений Кричмар, Лев Пильщик…
Но не стоит искать здесь даже намека на след подрывной деятельности. Это лишь поиск интересного, запоминающегося эстрадного образа, и не более. Никто больше не размещает на конвертах дисков или вкладышах кассет пламенных речей об «узниках ГУЛАГа», отныне задача другая – привлечь публику в ресторан или на концерт, продать как можно больше пластинок. О слушателях по ту сторону океана никто из них не задумывается.
Кроме «белогвардейщины» находят свой отклик и лагерные песни, и ностальгические, и разгульные, прославляющие сладкую жизнь на Западе. Но по законам исторического развития идеи за всем этим уже нет, есть обычная конъюнктура рынка. Трагедия превратилась в фарс.
Но до поры певцов-эмигрантов, а вместе с ними и доморощенных трубадуров по-прежнему крутят по «вражеским голосам» и яростно ругают в советской печати.
Из статьи «Барды», газета «Молодая гвардия» (Ф. Иллюк, Киев, 28.05.1985):
…Музыка бывает разной. Сегодня мы поговорим о так называемых бардах, их произведениях и устремлениях. Кто они – певцы или ремесленники в музыке? Заглянем в энциклопедию: барды – «народные певцы кельтских племен, которые стали позднее профессиональными средневековыми поэтами, бродячими или же теми, которые жили на княжеских дворах, главным образом в Ирландии, Уэльсе и Шотландии».
Следовательно, поэты. Значит, должна быть и поэзия соответствующего уровня. Но новые барды давно уже выкинули ее на помойку как что-то непотребное. Главное – побольше запутать смысл своих творений и подобрать под них соответствующий музыкальный фон. А заказчики этой музыки известны – ЦРУ, ФБР и другие подобные им «миротворческие» учреждения Запада. В ход они пустили солидную обойму таких певцов: от бывших белогвардейцев и изменников Родины до нынешних антисоветчиков типа бывшего ленинградского барда Токарева, Горовца и Галича.
Подобные «таланты» нашим идеологическим противникам необходимы. Поэтому и кричат про них на Западе, называя «настоящими творцами», посвящая целые программы в эфире и направляя эту музыкальную продукцию на слушателя, в первую очередь на молодежь…
Упомянутый в отрывке Вилли Токарев – лидер неофициального советского хит-парада первой половины восьмидесятых. Оказавшись в Нью-Йорке в 1974 году, пять лет спустя бывший контрабасист из ансамбля Эдиты Пьехи «Дружба» выпустил лирическую пластинку «А жизнь – она всегда прекрасна». Эмиграция встретила работу, выдержанную в лучших традициях советской эстрады, совершенно равнодушно. Поразмыслив и подзаработав денег за баранкой такси, Вилли выстрелил альбомом блатных песен «В шумном балагане». И это было таки совсем другое дело!
Кассеты разлетались как холодная кока-кола в жару. Убойный материал просочился в Советский Союз и в тысячах копий разлетелся от Москвы до Воркуты. На дворе стоял 1982 год. Только-только власти было вздохнули спокойно: в один год друг за другом умолкли, уйдя в мир иной, Аркадий Северный и Владимир Высоцкий. И тут на тебе – как черт из табакерки, выпрыгнул новый «трибун».
Альбомы заокеанского шансонье, несмотря на все препоны, неслись из магнитофонов несознательных граждан на всех широтах огромной страны. Не помогали ни разоблачительные статьи, ни включение имени Токарева в список запрещенных исполнителей. Что было делать? Только подвозить на позиции тяжелую артиллерию пропаганды.
Вилли Токарев. Первые шаги к славе. Нью-Йорк, конец 1970-х
В 1985 году поползли слухи, что Токарев убит. Застрелен. Не то в собственной квартире, а не то в ресторане «Одесса» на Брайтоне. В одном из интервью я попросил Вилли Ивановича прокомментировать те давние события. И вот что он ответил:
«Слух, вероятно, был распушен КГБ, ведь мои песни были запрещены в СССР. Вскоре после выхода альбома “В шумном балагане” я приехал в Австрию и зашел к знакомому ювелиру, а он вдруг говорит мне: “Вилли, ко мне на днях заходил какой-то странный человек из Союза, по виду разведчик, интересовался тобой. Спрашивал, где этот Токарев, который поет “Мы – воры-коммунисты”?..” Я удивился: “Что же они тебя в Австрии ищут, когда ты в Штатах живешь?” Самое интересное, что я не пел никогда таких строчек – “Мы – воры-коммунисты”.
У меня была шуточная вещь “Мы – воры-гуманисты”, но никакой откровенной антисоветчины я не пел, политика – не моя тема, а потом понял, что, видимо, и в КГБ попадали записи не лучшего качества и они просто не разобрали слов.
…Однажды вечером 1987 года я пел, как обычно, на сцене ресторана “Одесса”. Туда пришли поужинать приезжие из Союза и, увидев меня живого и здорового, просто остолбенели: “У нас в Союзе все говорят, что вас убили… А вы здесь!” Я удивился и подумал, что надо как-то опровергнуть нелепые слухи. Лучшим опровержением была бы песня, которую я в тот же вечер и написал: Здравствуйте, товарищи, дамы, господа. / Это голос Токарева Вили. / Так у нас бывает, злые люди иногда / Слух пускают, что тебя убили…»
В то же время, когда наши спецслужбы пытались разобраться с «антисоветчиком» Токаревым, на Брайтоне его считали… агентом КГБ. Ведь в его песнях окружающая действительность описывалась без прикрас.
«Когда я написал песни ‘"Таксист» и “Небоскребы”, то слышал упреки от наших эмигрантов. Они говорили: “Ты что Америку ругаешь? Зачем тебе это нужно?” Но я не ругал, а писал о том, о чем писали американские газеты», – вспоминал артист.
Внутренние эмигранты
В середине восьмидесятых ситуация внутри СССР меняется. Старые лозунги – «Коммунизм – это молодость мира» и «Слава КПСС» – сменяются новыми с непривычными словами: «Перестройка-Ускорение-Гласность». Но сила инерции велика, и слом системы идет тяжело.
«В специальном пособии для мастеров идеологических диверсий говорилось прямо: “Музыка является средством психологической войны”…» (Н. Кейзерова и Е. Ножкина «Идеологическая борьба: Вопросы и ответы». Политиздат, 1987)
В 1987 году в продажу поступает учебник Н. Кейзерова и Е. Ножкина «Идеологическая борьба: Вопросы и ответы» [43], где подробно рассматривались методы, какими Запад воюет на фронтах холодной войны. В разделе «Противоборство в сфере духовной культуры» рассматривались интереснейшие вещи: «литература и лингвистическое оружие», «западные кинофильмы, сеющие вредные семена чуждого нам образа жизни», «мультфильмы развлекательной корпорации Уолта Диснея, служащие пропаганде западного образа жизни», «подрывные радиоголоса, спекулирующие на фальсификациях истории» и, конечно, «использование Западом в идеологических целях низкопробных музыкальных вкусов некоторой части нашей молодежи». Здесь авторы заявляли прямо:
«Наряду с рок-музыкой заметный эстетический и нравственный ущерб наносит блатная лирика, антисоветчина из репертуара эмигрантских ансамблей, а также убогие творения лжебардов. Пошлость, ресторанная романтика нередко выплескиваются за пределы личных фонотек, звучат в электричках, на пляжах, в зонах отдыха…
В специальном пособии для мастеров идеологических диверсий без обиняков сказано: "Музыка является средством психологической войны”…»
Михаил Гулько и Сэм Джонс в студии радио «Би-Би-Си» на записи программы о песнях русской эмиграции «Перекати поле». Лондон, 1988
Враг не дремал и, видимо, с подачи авторов книги, изучив' вкусы «некоторой части советской молодежи», запустил зимой 1988 года на волнах «Русской службы Би-би-си» программу Сэма Джонса «Перекати-поле», посвященную звездам русской эмиграции третьей волны.
Знакомые и незнакомые песни прорывались сквозь немыслимый вой и треск глушилок. Но рейтинги передачи били все мыслимые рекорды. Еще бы! По популярности брайтонские певцы соперничают в СССР с лучшими западными артистами, но ни их фотографий, ни какой-либо внятной информации о них не сыскать. Более того, они находятся под запретом и оттого интересны вдвойне. Лондонские эфиры пробивают эту информационную брешь. На протяжении полутора лет каждую неделю Сэм общался с Токаревым, іулько, Шуфутинским, Могилевским, Пильщиком, Шепиевкером, Успенской, Слесаревым и главой «Кисмета» Рудольфом Фуксом. Программу свернули вскоре после того, как в Москве анонсировали концерты «белогвардейца» Бориса Рубашкина.
Не на первых его выступлениях в Театре эстрады, а во время второго приезда в Москву, в ГЦКЗ «Россия», в первом ряду сидел сам Михаил Сергеевич Горбачев с супругой Раисой Максимовной и, не жалея ладоней, хлопали «Мурке». А еще год спустя первая леди вместе с мужем вручили огромный букет роз другому заезжему гастролеру – Вилли Токареву. Который, кстати, и прибыл в СССР по личному приглашению генсека после того, как он где-то услышал песню:
Я на днях известие в «Известиях» прочел,
Что в Союзе приоткрыли двери,
Да чтоб ты был здоров, Михал Сергеич Горбачев,
Хочется надеяться и верить…
Наступало новое время. Наступало, да еще не наступило. В то время как «товарищ Горбачев» горячо аплодировал Рубашкину и Токареву, их коллега по жанру, только не эмигрант, а наш доморощенный «орфей» Александр Новиков добивал на зоне первую «пятерку» из отмеренных судом десяти лет строгого режима.
Говоря о «музыкальных диверсантах», что забрасывали свои творения через частокол железного занавеса, нельзя не вспомнить о наших, внутренних эмигрантах. Тем более что цензоры, идеологи и их подручные в погонах о них никогда и не забывали.
Взглянем на выдержки из списка запрещенных пластинок образца 1984 года (орфография оригинала сохранена):
Инструкция для работников советской таможни:
ЗАПРЕЩЕНО!
Ввозить в СССР грампластинки, компакт-кассеты, видеокассеты, книги, плакаты и другую продукцию, отражающую творчество следующих рок-групп и исполнителей: «Немецко-польская агрессия», «Райнгольд», «Центральный комитет», «КГБ», «Кремль и хороший народ», «Злата Прага», «1943», «Белый Кремль», «Черные русские», «Кожаные комиссары», «КИСС», «Нина Хаген», «Б-52», «Секс Пистолз», «Крокус», «Айрон Мейден», «Джудас Прист», «АС-ДС», «Спаркс», «Блэк Саббат», «УФО», «ХУ», «Скорпионе», «Чингиз Хан», «Пинк Флойд», «Хулио Иглеси-ас», «М. Джексон», «Дюран-Дюран», «Род Стюард», «Назарет», «Депеш Мод» и т. д., а также песни из так называемых «эмигрантских кругов» (Ребров, Вилли Токарев, Новиков, Виктор Шульман, А. Розенбаум, В. Высоцкий (зарубежные концерты).
Первая пластинка А. Розенбаума. США, 1986
Вывозить из СССР магнитофонные записи самодеятельных ВИА и рок-групп, в творчестве которых допускается искажение советской действительности, пропагандируются чуждые нашему обществу идеалы и настроения: «Гулливер», «Браво», «Примус», «Альфа», «Наутилус», «Аквариум», «Мифы», «Пикник», «Кино», «Автоматические удовлетворители», «ДДТ» «Урфин Джюс», «Красные маки», «Круг», «Диалог», Владимир Баграмов, Аркадий Северный, Владимир Высоцкий.
Орготдел БРФ, 5 января 1984 г.
Среди запрещенных к ввозу и вывозу записей представителей «эмигрантских кругов» мелькают две новые фамилии: Розенбаум и Новиков. Допускаю, что в 1984 году авторы списка и представить себе не могли, что эти исполнители живут не на Брайтоне и даже не в Париже, а совсем рядом – в Ленинграде и Свердловске.
У вас на Брайтоне хорошая погода,
У нас на Лиговке, как водится, дожди.
Как вам живется, дети моего народа,
За фунты, доллары, никак не за рубли.
Свалили вы, так дай вам бог, друзья, удами,
Пусть вам сегодня на Бродвее повезет.
А мы живем здесь, как и жили, и не плачем,
Что Вилли Токарев на Брайтоне поет…
В 1984 году в Киеве состоялся один из концертов Александра Розенбаума для «узкого круга». Соответствующие органы, хотя и знали о готовящемся визите загадочного исполнителя, вычислить место и сорвать запись не смогли. Когда же киевский «альбом» ушел через магнитиздат в народ, газета украинского ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» вышла с разгромной статьей.
…Серьезные претензии следует предъявить к текстовому материалу песен. Практически во всех исполненных произведениях присутствует двусмысленность текста с аполитичной подоплекою. Часть произведений носит ярко выраженный характер враждебности к системе государственных органов управления.
Автор увлекается использованием вульгаризмов и жаргонных слов. Подобные выступления наносят идейный и эстетический ущерб.
В августе прошлого года Розенбаум в очередной раз прибыл в Киев. Прибыл, не нарушая своих привычек – обошел официальные инстанции. К друзьям, по их приглашению… Что привез с собой на этот раз Розенбаум? Все тот же репертуар, состоящий из «шедевров», большинство которых несет явную печать Запада. Под однообразное бренчание гитары автор песен и музыки, жалуясь на жизнь, все удивлялся как до этих пор «не обессилел наш народ».
Так когда-то удивлялся и другой поборник «настоящей песни» Василий Токарев, который часто кричал в своих «шедеврах»: «В Америку хочу!» Угодив туда и сменив свое «лапотное», по его мнению, имя на благозвучное Вилли, пел под защитой статуи Свободы: «Я Америку теперь благословляю, пистолет куплю, прохожих постреляю». Правда, недолго он восхвалял заокеанский рай. Очутившись через некоторое время на его задворках, достославный бард поменял свой репертуар. Выкинув из него восхваления, он запел другое: «тут любому на любое наплевать». Что это именно так, он убедился на собственном опыте, когда лишился своих песенных заработков…
Александру Новикову повезло меньше. Против него была развернута беспрецедентная по размаху кампания, закончившаяся лживым обвинением и сроком. Я держу в руках пожелтевшую вырезку со статьей Ю. Уральского «К искусству отношения не имеет» из свердловской газеты «На смену» (март, 1985):
Эти песни мы слышим то в автобусах, то в трамваях и электричках, то бывая у своих знакомых. Потертые, не всегда качественные записи Токарева, Новикова и других. Надтреснутые баритоны или фальцеты, баски с хрипотцой, полублатные интонации. Все вроде, бы ясно – музыкальный китч, один из пластов псевдокультуры. Но почему столь популярны эти песни?
Что ж, давайте попробуем разобраться. Причины здесь скорее не музыкального, а социального порядка. На якобы «смелость» и «правду без прикрас» претендуют исполнители… Что есть, то есть – за последние два десятилетия нам остро не хватало и того и другого. Новое с трудом пробивало дорогу к свету, и зачастую глохло, исчерпав силы в борьбе. Это сегодня мы раз и навсегда решили – надо говорить правду, необходимо бороться с теми негативными явлениями нашей жизни, которые мешают нам смотреть в день завтрашний, мешают плодотворно работать, творить, создавать.
И это, безусловно, важный шаг по демократизации нашего социалистического строя и обнадеживающий фактор того, что так оно и будет всегда. Мы хотим в это верить.
Но есть, очевидно, какой-то камертон, по которому люди проверяют, есть ли сдвиг, можно ли говорить открыто, не боясь преследования за критику, за слишком смелое слово… Среди других звучат отдающие ресторанным запашком слезливые песенки Александра Новикова.
Сегодня к ним интерес особый. «Говорят, допелся? А еще демократия… Не всем, видно, и не для всех. За правду пострадал человек…»
Слухи об аресте певца моментально распространились по городу, а в скором времени и по всей стране. Видя, что дело приобретает нежелательную политическую окраску, следствие отказалось от привлечения Новикова к ответственности за песни и пошло по пути фабрикации уголовного дела по статье «незаконное предпринимательство». Приговор – 10 лет в колонии усиленного режима.
Когда приглашенные музыканты услышали тексты Никиты Джигурды, то некоторые из них ушли, отказавшись принимать участие в записи такой откровенной антисоветчины. Остались только те, кому было нечего терять – они отправлялись в эмиграцию. Никита Джигурда записывает альбом «Перестройка». Киев, 1986
Информация о случившемся проникла за рубеж – в конце 1984 года песни Новикова прозвучали на радиостанции «Немецкая волна». В комментарии диктора прямо говорилось, что в СССР человека преследуют по политическим мотивам, вменяя тем не менее в вину уголовное преступление. Вилли Токарев вспоминал, что узнал о Новикове и его песнях, когда прочел в одном из журналов статью, смысл которой сводился к следующему: Александр Новиков сидит в советской тюрьме за то, что правдиво отобразил в своих песнях окружавшую его действительность; будь Вилли Токарев сейчас в России, он тоже получил бы срок за свои куплеты, но, к счастью, успел выскользнуть из лап коммунистов и свободно поет в Нью-Йорке.
Новиков был осужден. Но свято место пусто не бывает.
В 1987 году на авансцену вышел неведомый исполнитель под странной фамилией Джигурда и русским именем Никита. Лично я его первые песни из циклов «Перестройка», «Ускорение» и «Гласность» услышал по Би-би-си и оттого решил, что он эмигрант. Да и тексты даже для того времени были слишком резкими, можно сказать, антисоветскими:
Пере-пере-перестройка, Джигурда поет для вас,
Не на дружеской попойке и без корректуры ТАСС,
Мне ночами часто снится, что нет мафии в столице,
И мечтаю я о том, чтоб народ владел Кремлем..
Перестройка-перестройка, новый наш генсек могуч,
По горячим ездит стройкам, в темном царстве – светлый луч,
От супруги его, братцы, обалдели иностранцы,
Серенады ей поют, за Союз наш виски пьют…
Представить, что их автор живет в СССР и не преследуется властями, было невозможно. Однако на деле все обстояло как раз наоборот.
Впоследствии выяснилось, что молодой бунтарь родом из Киева. Еще в начале восьмидесятых он вышел с гитарой на площадь Революции (нынешний майдан Нэзалэжности), протестуя против политики КПСС, за что тут же был определен в спецблок психиатрической больницы и пропал бы там, если бы не помощь родителей (известных в городе врачей). Чудом выскользнув из цепких когтей системы, Джигурда отправился в Москву и был принят Юрием Любимовым в Театр на Таганке. Но вскоре режиссер сам эмигрировал, и яркого актера ушли из труппы. В те годы он часто появлялся на Ваганькове, где пел на могиле Высоцкого, собирая толпы народа. Правоохранительные органы нервировала его активность. Барду запрещали публичные выступления, забирали в отделение и просто били. Однажды неугомонного шансонье приехали задерживать комитетчики. Но он пристегнул себя к ограде могилы наручниками и продолжил петь. Ребята в КГБ служили тренированные: замок они открыли и, переломав музыканту пальцы, запихнули в «воронок». В дороге оперативники извинились перед задержанным и честно признались, что сами крутят его ленты на магнитофонах, но служба есть служба.
Гонения и запреты продолжались вплоть до распада Советского Союза. После этого Никита Джигурда прекратил сочинять протестные песни.
«Мне было интересно работать в этом жанре, пока он был под запретом», – честно признался мне в интервью артист.
Ну как тут не вспомнить песню «Машины времени»?
Любой запрет тебя манил.
И ты рубил и бил, пока хватало сил, и был собой.
Ты шел как бык на красный свет, ты был герой, сомнений нет.
Никто не мог тебя с пути свернуть.
Но если все открыть пути, куда идти и с кем идти?
Схожими по накалу с произведениями Джигурды, но выдержанными, конечно, в иной стилистике и мелодике, боролся с советской властью Игорь Тальков.
Когда Джигурда, Тальков и десятки других «акынов и ашугов» все громче трубили в свои иерехонские трубы, по камню разрушая коммунистический бастион, их коллега Александр Новиков продолжал томиться в лагере. А тем временем на воле разворачивалось движение по борьбе за освобождение поэта.
За дело Новикова бился сам Андрей Дмитриевич Сахаров, а Геннадий Бурбулис даже учредил специальный комитет. В Москве прямо у памятника Пушкину или перед концертами в холле Театра эстрады сбором подписей и распространением каких-то листовок «Свободу барду!» занимался странный человек, с волосами, выкрашенными в ультрамариновый цвет (это в 1989 году!), представлявшийся: «Поэт “Я Зеленый”». Почему-то сразу после освобождения Новикова он куда-то исчез, и больше я о нем ничего не слышал и никогда более не встречал.
Сажали Новикова еще в бытность Ельцина первым секретарем Свердловского обкома. Прямых доказательств причастности Бориса Николаевича к сфабрикованному делу нет. Наоборот, в конце 1989 года на встрече со студентами Уральского политехнического института он заявил буквально следующее: «Я к этому делу отношения не имею, но я за это дело берусь». Действительно, через семь месяцев Новикова освободили.
Первый автограф Александра Новикова. Второй справа – автор книги. Москва, Театр Эстрады. Февраль 1991. Фото Игоря Глебова
…В феврале 1991 года в Театре эстрады на Берсеневской набережной состоялся первый сольный концерт артиста. Зал неистовствовал. Было заметно сильное волнение поэта. Странно смотрелся на нем блестящий дакроновый костюм не по размеру, но публике было плевать на подобные мелочи. Мы просто хотели видеть и слышать его, не веря самим себе, что времена действительно изменились и вот он, вчерашний «политкаторжанин», поет для нас со сцены и никто не смеет указывать ему, что исполнять и как.
Кстати буквально накануне я услышал в пригородной электричке частушку:
Как на нашей на Руси
Стало жить свободно.
Выходи и голоси
Что душе угодно.
Новиков выложился по полной. Его распирало от куража. Ревущий зал и ощущение воли пьянили, он был живым олицетворением свободы!
Тогда казалось, что этот концерт ставит финальную точку в длинной истории идеологического противостояния, где даже музыка считалась оружием. Еще бы, ведь «запрещенные песни» звучали не где-то за бугром, а прямо под стенами Кремля!
Но жизнь готовила свой, никем не предсказуемый, сюжет.
