Текст книги "Конец белого пятна"
Автор книги: Максим Зверев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)
Через тридцать километров начались сыпучие пески. Вода в радиаторе закипела, и шофер заявил, что к реке не пробиться.
Выхода не было. Решили возвращаться старым путем. Но Селевин запротестовал:
– Нас ждут товарищи в условленном месте. Они будут беспокоиться. Я не могу на это пойти.
Шофер и слышать не хотел о том, чтобы ехать к реке по пескам. Энтомологи тоже предпочитали вернуться назад, но Селевин настаивал на своем.
– Даукен, сколько километров до берега? – спросил он.
– Километров шестьдесят – семьдесят, Селебе.
– Идем пешком! Завтра к вечеру мы будем на реке, – решительно заявил Селевин. – Мы не можем терять время напрасно!
Тогда дружно запротестовали энтомологи и стали уговаривать Селевина отказаться от своей затеи.
Но Селевина трудно было отговорить, если он что-либо решил.
Видя, что уговоры не действуют, энтомологи напоили их чаем, дали котелок и две фляжки воды. Другой посуды не было.
Энтомологи уехали, а Селевин, Даукен и Борис пошли к реке по сыпучим пескам. Впрочем, километров пятнадцать легко прошли по ровной, слегка щебнистой равнине. Но дальше опять начались пески. Перед ними сделали короткий привал. Селевин растянулся на земле и сказал:
– До вечера мы пройдем больше половины, а утром…
– Ой! – вскрикнул Борис и схватился за ногу.
Селевин быстро обернулся и увидел черного ядовитого паука каракурта, который укусил Бориса, и скрылся в норке.
– Даукен! Скорей спички!
– Зачем тебе спички, Селебе? – удивился Даукен.
– Спички, живо, говорю!
Даукен испуганно глянул на него и торопливо подал спички. Селевин бросился к Борису и приставил головку спички к ранке.
– Отвернись, Боря, и потерпи, – торопливо проговорил Селевин и другой спичкой поджег первую. Головка вспыхнула и обожгла укушенное место. Борис вскрикнул и схватился за ногу.
– Ну, вот и все! – облегченно сказал Селевин, вытирая со лба пот. Думаю, что я не опоздал и успел выжечь яд, пока он еще не начал всасываться…
Борис, бледный и ошеломленный, сидел на песке, держась за ногу, которая уже горела, как в огне. Он прекрасно знал, насколько опасен укус каракурта.
Даукен с удивлением смотрел на него.
– Неужели, Селебе, Борис не… заболеет? Вот овца и лошадь сдыхают. Их ничем не спасешь, если укусит каракурт, да и люди… – Даукен запнулся и умолк.
– Если прижечь не позднее двух – трех минут после укуса, ничего не будет.
– А ведь этого у нас никто не знает! Какой умный человек научил тебя этому?
– Мне рассказал об этом профессор Мариковский. Он впервые применил спички в борьбе с укусами каракуртов. Рассказывай об этом всем, Даукен.
– Конечно, конечно, Селебе!
Прошел час, нога Бориса немного распухла, идти он не мог. Очевидно, от укуса до вспышки спички прошло более трех минут и часть яда все-таки проникла в организм. В этом случае минуты дорого стоят!
Обняв Даукена и Селевина, Борис проковылял на одной ноге около километра и бессильно опустился на песок. У него начался жар. Последняя вода была на исходе. Кругом – одни сыпучие пески. Положение создалось серьезное.
– Селебе, – тихо, но уверенно сказал Даукен. – Оставайся здесь с Борисом. А я скоро-скоро пойду вперед. Возьмите мою фляжку с водой. Я могу не пить двое суток, как верблюд… Завтра днем буду на реке, возьму верблюдов у колхозников и приеду за вами. Потерпеть надо не больше двух дней…
Это был единственный выход и Селевин согласился.
Даукен быстро исчез за песчаными барханами.
Борис бредил, лежа на песке… Дневной зной спал, началась приятная вечерняя прохлада.
Утром студент проснулся со страшной головной болью, но опухоль почти спала, и он мог стоять на ногах, опираясь на плечо Селевина.
Пока не начался дневной зной, медленно пошли вперед по следам Даукена.
Вдруг на песке ясно увидели старательно начерченную стрелу поперек следов мергена.
Селевин взглянул по направлению стрелы и увидел за барханами едва заметные верхушки кустов. Было ясно, что Даукен чертой на песке показал направление, куда следовало идти.
– Раз там кусты, то есть и вода! – решил Селевин и свернул в сторону, поддерживая Бориса, у которого опять начался жар.
Через километр увидели среди барханов широкую низину, заросшую тамариском и травой. Среди кустов был колодец. Селевин опустил на поясном ремне котелок. Вода была холодная, чистая и только немного пахла сероводородом. Оставалось отдыхать и ждать.
Селевин растянулся на песке и все думал: «Даукен заметил вершинки кустов за далекими барханами и сразу понял, что там вода, но сам не захотел задерживаться. Он только начертил на песке линию и пошел дальше без глотка воды».
Весь день пролежали в тени кустов у колодца. Кипятили в котелке воду, после чего она почти теряла запах сероводорода.
…Прошло два дня. Борис совершенно поправился, но Селевин не решался идти к реке, до которой оставалось еще далеко. Продукты, взятые на дорогу, кончились. Взять с собой воды они могли очень мало.
Третью ночь Селевин почти не спал. Неужели Даукен погиб в песках? О себе он мало тревожился. Энтомологи скоро встретятся с их экспедицией и, узнав, что его нет, организуют поиски. Но Даукен…
Голод стал настойчиво заявлять о себе. Селевин и Борис разошлись по долине искать какие-нибудь съедобные растения.
Вернулись они к колодцу с богатой добычей: клубеньками пустынного картофеля и пустынной моркови. Запасы их в долине оказались неограниченными.
Далеко за кустами Борис заметил двух грифов, которые медленно взлетели и кругами стали ввинчиваться в воздух. Прихрамывая, он отправился туда и возвратился с обглоданными костями джейранов в руках.
– Смотрите, Виктор Алексеевич, что я нашел! – воскликнул он. – Там, за кустами, совсем недавно волки съели джейрана. Судя по следам – они ушли к реке. Мы разобьем мозговые части и сварим суп!
Несколько котелков жирного бульона, приправленного пустынной картошкой и морковью, были неплохим обедом.
На пятые сутки где-то далеко в песках раздался выстрел. Селевин и Борис поднялись на самый большой бархан, и закричали. Тотчас опять раздалось два выстрела.
Вскоре они обнимали Даукена, стащив его с верблюда.
Оказалось, что только на второй день к ночи мерген добрался до реки. Но пески подошли в этом месте к самой воде, и нигде не было признаков человеческого жилья.
Целые сутки он шел по берегу, пока увидел аул на другой стороне реки. Он перебрался через реку. Чтобы переправить верблюдов на этот берег, понадобилось еще сутки. В это время примчались машины с встревоженными энтомологами.
Прошла неделя. Машина продвигалась вдоль Чу. Научные работники экспедиции изучали природу песчаных барханов.
Своеобразный песчаный мир широким полукольцом охватил Бетпак-Далу с юга и отчасти с запада, вдаваясь языком вдоль рек Чу и Сары-Су. По сыпучему песку всюду проворно бегают дневные фаланги и «отпиливают» своими челюстями головки жукам-чернотелкам. Роскошный зеленый жук-златка летает с таким треском, что вздрагиваешь от неожиданности, когда он пролетает близко. Кое-где громко поют цикады – эти удивительные насекомые с пустым жестким брюшком, которое служит им, как резонатор, для усиления звука.
Но это только около родников и в низинах, а на огромных просторах пустыни царит вековая тишина.
Пока остывал двигатель машины после очередного штурма песчаного заноса, Селевин, Борис и Даукен пошли осмотреть песчаные барханы. За первым же бугром они увидели тонкопалого суслика. Как заяц, большими прыжками зверек быстро умчался вдаль. Тонкопалый суслик не впадает в зимнюю спячку. Суслик уходит от своей норы на целые километры. Если его испугать и он скроется в нору, то бесполезно ждать его выхода: суслик вылезет только на следующий день.
У куста тамариска была видна нора, куда вели следы суслика и борозды на песке перед входом. Это суслик тормозил задними лапами, когда подбегал к норе.
В этот день случилось небывалое событие – внезапно пошел дождь. Самый настоящий, крупный дождь в пустыне впервые за все годы путешествий! Пришлось быстро укрывать багаж брезентом, а самим забираться под машину, чтобы не промокнуть до нитки.
Бетпак-Дала получает необычайно мало атмосферной влаги – немногим более ста миллиметров в год. Тучи, которые идут сюда, испаряются и не дают ни одной капли почве, хотя она жадно, как губка, всегда готова вбирать в себя драгоценную влагу. Только ночью, когда остывает воздух, наступает облегчение. Тогда на землю оседает немного водяных паров. Ими и пользуются неприхотливые растения пустыни.
Борис купил еще в Сузаке кожаные брюки и куртку у какого-то мергена. В этом костюме ему казалось, что он похож на старого опытного следопыта пустыни, хотя его молодое лицо говорило обратное. Во всяком случае, он старался подражать Даукену.
Пока перетаскивали под дождем вещи, Борис успел намокнуть. После дождя, когда машина снова понеслась вперед, кожаная куртка и штаны быстро высохли. Но оказалось, что плохо выделанная кожа заскорузла и Борис очутился в своем костюме, как в деревянном футляре. Он не мог поднять ни руки, ни ноги. Со смехом его сняли с машины и долго валяли на песке, разминая его костюм. С трудом Борис выбрался из него и больше никогда не надевал.
В лесу, в степи или в горах чаще всего встречаются птицы. Но в песках пустыни, наоборот, множество разных ящериц, змей, грызунов, но почти нет птиц. Только саксаульную сойку можно встретить на гнездовье среди песчаных барханов, да пустынных славок и чеканов. Вот почему Селевин выскочил из кабины, не дав остановиться машине, едва заметил на бархане сойку. Но когда он взбежал на бархан, то увидел, что эта редчайшая птица, пригнувшись, успела стремглав добежать до следующего бархана и юркнула за него, издав дрожащий свист.
На полпути до следующего бархана Селевина обогнал Борис, но он тоже не увидел саксаульной сойки.
Запыхавшись, зоологи разочарованно смотрели по сторонам.
Вдруг за машиной раздался выстрел.
В бинокль Селевин увидел, как Даукен наклонился и поднял с песка убитую сойку!
Когда все сошлись у машины, Даукен сказал:
– Мужик у журга-тургай[6]6
Журга-тургай – птица-иноходец.
[Закрыть] шибко хитрый. Он засвистел и повел вас за собой, а жена с ребятами тихо побежала в другую сторону. Все попрятались в норы, а одного я успел застрелить. Вот, Селебе, получай для твоего музея!
К вечеру машина пошла быстрее: кончились пески и до самого горизонта раскинулась полынно-солянковая пустыня. На ночь остановились на границе с песками.
Утром Даукен и Борис взяли ружья и скрылись за холмом.
Они вернулись после полудня, неся на плечах убитого джейрана. Даукен сбросил его около костра и молча разжал кулак. На ладони мергена спокойно сидел крохотный серый зверек и забавно умывался передними лапками, как будто кругом не было людей или он всю жизнь прожил в неволе.
– Селебе, что это за удивительная мышь? – спросил Даукен, обращаясь к Селевину. – Она никого не боится и не кусается! Борис поймал ее в баялыче прямо руками, там, где нет песка.
Зверек удивил не только мергена: Селевин и никто из участников экспедиции не знали его названия. Все видели зверька впервые.
– Ни в одном музее я не встречал таких зверьков, – сказал Селевин, это, несомненно, какой-то новый вид. Надо обязательно поймать еще несколько штук!
Впоследствии зверек произвел переполох в ученом мире. Выяснилось, что он является не только новым видом и родом, еще не известным науке, но и новым семейством млекопитающих. Последнее новое семейство из них было открыто учеными более ста лет тому назад в Африке. И вот оказалось, что в Бетпак-Дале живет еще одно новое семейство! Этот зверек был назван учеными селевинией, в честь Селевина.
Последнюю ночь в песках провели в дружеской беседе у костра. Взошел месяц и осветил волшебным блеском море песчаных барханов. Ни один звук не нарушил тишины лунного ландшафта… Говорили о проделанной работе, о планах на будущее, вспоминали все происшествия, много пели, смеялись. Даукен удивил всех новыми способностями: он умел бесподобно передавать мимикой и движениями свои чувства. Он пел казахские песни, рассказывал «макал» – поговорки и пословицы, с большой ловкостью и выразительностью представлял небольшие, но очень красноречивые пантомимы из охотничьего быта.
Утром с вершины бархана показался в неясной дымке Сузак…
Приятно было сознавать, что в этом году наступает конец большой и тяжелой работы в пустыне. Можно было сказать, что огромного белого пятна на карте Казахстана больше не существует!
А сколько ценных научных материалов находится в кузове машины и в записных книжках научных работников! После их обработки природа пустыни перестанет быть загадочной, а документальный фильм ознакомит с ней миллионы зрителей. Название «Голодная степь», которое народ присвоил Бетпак-Дале, будет забыто. Бетпак-Дала имеет все возможности для хозяйственного освоения.
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
Молодой ученый любил работать по утрам. Привычка рано вставать была приобретена в экспедициях. Так и сегодня он работал в кабинете зоологии университета до тех пор, пока в коридорах не раздались первые голоса студентов.
В дверь громко постучали, и в кабинет вошел ассистент Селевина Борис Белослюдов.
– Виктор Алексеевич! Отгадайте, кто к нам приехал?
Селевин взглянул на юношу своими всегда серьезными глазами и спросил:
– Кому это вы так обрадовались?
Вместо ответа Борис широко распахнул дверь.
На пороге, сияя улыбкой, стоял Даукен Кисанов!
– Даукен! – воскликнул Селевин и пошел навстречу гостю, протягивая вперед руки.
Он усадил Даукена рядом с собой. В кабинет стали собираться другие участники экспедиций. Неожиданный приезд Даукена обрадовал всех.
– Вот приехал, – говорил Даукен. – Вы писали, что в этом году не приедете в пустыню, я и приехал сам…
Даукен никогда в жизни не видел раньше городов и железных дорог и все же рискнул поехать.
За год, который прошел со времени их последней экспедиции, Даукен, собираясь в город, выучил азбуку и даже научился немного писать. Учил его сын, пионер Нагашибек.
Общий радостный разговор прервал Селевин, взглянув на часы.
– Друзья, мне пора идти на лекции. Борис, назначаю тебя проводником. Покажи Даукену наш город, как он показывал нам свою пустыню. А обедать всех прошу придти ко мне на квартиру.
* * *
За веселым и шумным обедом собрались почти все участники экспедиций. Даукен был героем дня. Он сидел на почетном месте рядом с Селевиным.
– Что же тебе больше всего понравилось в городе, Даукен? – спросили мергена.
Лицо следопыта приняло деловое выражение.
Больше всего его заинтересовал зоопарк. Оказалось, что Борис долго не мог увести его от загона с диким ослом-куланом. Даукен все старался через решетку коснуться его рукой.
– Вот он какой! – восторженно повторял мерген. – Я столько слышал об этом полуконе, полуосле, но видел его сам в пустыне только один раз, когда был еще совсем маленьким мальчиком.
Долго мерген задержался у клеток с павлинами, удивила его и зебра.
– А почему, Борис, сторожа в зоопарке без ружей ходят? – спрашивал он. – Вдруг зверь из клетки выскочит! Что тогда?
Около клеток с обезьянами Даукен простоял целый час.
– Совсем, как дикие человеки. Для чего их тут держат?
– Как для чего? Для науки держат, – объяснил Борис.
– Чему же можно от них поучиться? – удивился мерген. Слово «почему» не сходило с уст следопыта.
– Почему у павлина хохол?
– Почему соловей поет лучше всех птиц?
– Почему под землей не живет рыба, а Селебе говорил, что у нас в Бетпаке под землей целые озера пресной воды?
Борис объяснял все, как мог, вспоминая те «почему», которые он сам задавал следопыту столько лет в пустыне.
Когда обед подходил к концу, Селевин постучал по столу. Воцарилась тишина.
– Товарищи! Трудная жизнь выпала на долю нашего уважаемого друга мергена Даукена Кисанова, – сказал декан биологического факультета. – Все знают этого скромного человека, отличного знатока пустыни, равного которому трудно найти среди самых опытных мергенов пустыни. Его самоотверженная работа проводником научно-исследовательских экспедиций, возглавляемых зоологом Селевиным, позволила ученым проникнуть в центр пустыни и за кратчайший срок стереть с карты нашей родины огромное белое пятно и установить, что там не «голодная степь», а земли, пригодные для выпаса огромного количества скота и даже земледелия.
– Товарищи! Университет награждает мергена Даукена Кисанова за его работу ценным подарком – охотничьим винчестером!
Раздались аплодисменты. Принимая ружье, мерген прослезился и так растерялся, что не мог произнести ничего, кроме «Рахмет, жолдас, рахмет…[7]7
Рахмет, жолдас – спасибо, товарищ.
[Закрыть]».
Декан обнял мергена и поцеловал.
* * *
Даукен узнал, что такое музей, кино и театр. Особенно поразила его картинная галерея. Глядя на картины, он говорил:
– Совсем, как окна в стене, а в них видны степь, горы, люди…
В музее он удивился, когда увидел чучела зверей и птиц. Борис долго объяснял ему, как они сделаны. Даукен радостно воскликнул, увидев чучело сайгака:
– Да ведь это ак-букен, которого я убил около Колодца старух в прошлом году!
Вечером в просмотровом зале киностудии, по просьбе университета, Даукену показали документальный фильм Пумпянского о работе бетпак-далинской экспедиции Селевина.
Мерген поразился, увидев себя та экране. Потом он пришел в восторг, все время вскакивал, оборачивался, уверял, что действительно так и было:
– Правильно! Я всегда закрываю левый глаз, когда целюсь!
– Тогда я уронил малахай и поднял его, тоже правильно!
– А дым от костра почему не в ту сторону идет?
Картину показали два раза подряд, но Даукен, казалось, готов был смотреть ее сколько угодно.
…Незаметно пролетали дни. И вот опять вокзал. Поезд готов к отходу. Мерген держит в руках драгоценный подарок. Звонки – поезд трогается, а Даукен кричит из окна вагона: «Ждите моих писем, я буду вам часто писать про Бетпак. Спасибо тебе, Селебе. Ты был моим отцом, хотя ты и молод, и я поздно нашел тебя… Кош…[8]8
Кош – до свиданья, прощай.
[Закрыть]»
Последние письма Даукена были полны надежд и дружеской благодарности. «Дорогой Селебе, прибыл благополучно домой, – писал он, – моему семейству стало радостно за меня, за уважение ко мне, за хорошее оружие и другие подарки. Мой сын Нагашибек, пионер, передает привет тебе и ректору университета. Он дает обещание с этим оружием выучиться стрелять верно, чтобы попадать не только в кара-куйрюков, но стать снайпером. Шлют привет работники нашего райкома, райисполкома и все колхозники двенадцатого аула, как лично тебе, Селебе, так и твоим товарищам…» А дальше он писал о кара-куйрюках, акбукенях, архарах.
Следующие письма говорили о новых охотах и наблюдениях, которыми Даукен спешил сразу же поделиться. И эти листки бумаги, пришедшие из пустыни, написанные точно детской рукой, были так близки Селевину и участникам его экспедиции! Они служили не только дорогим воспоминанием, но знаком крепких, продолжающихся связей с пустыней.
Вдруг послания прекратились. Даже не было ответа на сообщение, чтобы Даукен готовился в новый поход этим летом. Несколько писем Селевина остались без ответа. И вот сразу два письма из Сузака, написанные чужой, незнакомой рукой. Они объяснили все. Писали сотрудники райкома и секретарь правления колхоза:
«…Вернувшись однажды с охоты, Даукен слег и больше не поднимался. Через месяц он умер, завещая последний привет своим городским друзьям».
Селевину не верилось, что Даукена уже нет, что никогда больше на походный стан не придет этот человек.
Остались одни бесконечные воспоминания о совместных экспедициях. Вспоминалось, как в последнюю экспедицию он однажды выследил трех молодых лисичек – корсаков возле норы. Долго Даукен не мог поднять на них ружья, а когда принес добычу, то с тенью горечи признался, что ему было жаль стрелять в корсаков.
– Они делали играйм, играйм. Ты, Селебе, говорил, что обязательно надо для коллекции, только поэтому я застрелил.
Вспомнился и недавний приезд мергена в город. Он словно предчувствовал скорую разлуку и, несмотря на трудность пути, приехал, как теперь казалось, проститься.
* * *
Прошло только два десятка лет с тех пор, как первая экспедиция Селевина пересекла Бетпак-Далу, а как неузнаваемо изменилась пустыня за это время! С юга на север Казахстана, через пустыню прошла железнодорожная магистраль Моинты-Чу. И теперь несутся по ней бесконечные поезда с пассажирами и грузами. Кроме железной дороги, в пустыне масса автомобильных дорог, проложенных к центру пустыни.
Там, где возвышается над еще недавно безмолвными просторами пустыни мавзолей Уванаса, сейчас расположились каракулеводческие совхозы. Десятки тысяч овец пасутся на прекрасных пастбищах. На скотопрогонных путях построены колодцы, сделанные по последнему слову техники. Горячий ветер пустыни крутит ветряки, и холодная вода непрерывной струей льется в настолько длинные цементные желоба, что целая отара овец может сразу напиться без давки.
В пустыне у какого-нибудь песчаного бархана можно встретить стог сена, а за ним еще и еще. Стога стоят, словно привезенные сюда с далеких заливных лугов. В пустыне – и стога сена? Но удивительного в этом ничего нет. Сено косилось ранней весной, когда всюду зеленели эфемеры.
Вот из-за барханов выглянул целый ряд домиков и юрт, расположенных вокруг большого артезианского колодца. Это штаб отгонного животноводства.
Несколько десятков людей составляют коллектив штаба. Тут живут ветеринарные врачи, зоотехники, чабаны. Крытые загоны для скота, склады и баня – неотъемлемая часть каждого штаба отгонного животноводства. Гудки автомашин, крики конных чабанов и лай собак – вся эта жизнь, бьющая ключом, отвоевана у пустыни навсегда.
Как это ни удивительно, но и в безводной пустыне оказалось возможным выращивать овощи и фрукты, но только траншейным методом.
На «бесплодной» почве рядом со штабом – прекрасные бахчи с пудовыми арбузами и душистыми дынями. Посев сделан в глубокие траншеи, близко к подпочвенной влаге. Зеленые листья и плети лежат прямо на раскаленном песке, но не страдают от этого: корни получают достаточно влаги, уйдя глубоко вниз на дно траншеи.
В ложбине зеленеют виноградники. Прямо из-под почвы, потрескавшейся от жары, выходит мощный стебель виноградного куста. Совершенно очевидно, что здесь никто его не поливает. Нигде не заметно следов арыков, траншей или приствольных лунок. Виноград в пустыне без полива выглядит сказочно.
Корень винограда укладывают в глубокую яму, почти в колодец, до трех метров глубины, где достаточно влаги, а почва не промерзает. Потом в яму вставляют глиняную трубу и засыпают. По этой трубе виноградный стебель от корня поднимается на поверхность земли, разрастается там и дает обильный урожай. Полив совсем не применяется при таком способе. Это уже не траншейное садоводство, а какое-то подземное или колодезное.
Среди песчаных барханов колышутся от ветра посевы пшеницы и проса. Зерновые успевают вырасти до жары при сверхраннем севе на участках, где проведено снегозадержание. Благодаря этим кладовым влаги, за весну, когда испарение еще невелико, можно получать богатые урожаи.
С каждым годом наступление на пустыню развивается бурно и неудержимо. В глубине пустынь, за сотни километров от жилья, возникают совхозы, штабы отгонного животноводства, скотоводческие базы, посевы и сады. Социалистическое хозяйство дало людям возможность не зависеть от капризов природы. Жизнь начинает бить ключом там, где еще недавно только курился сыпучий песок на вершинах барханов да бегали прыткие песчаные ящерицы. Покоренные участки пустыни меняют свой облик с каждым годом и не за горами уже то время, когда воды Иртыша повернут на юг и двадцать миллионов гектаров земель дадут колоссальные урожаи.
Лететь над Бетпак-Далой будет так же интересно, как над цветущим оазисом. И только в некоторых местах вдруг замелькают желтые, выгоревшие земли. На горизонте покажутся песчаные барханы, среди безжизненной пустыни, раскаленной солнцем и нарочно оставленной здесь как заповедник. Горьковатый запах полыни висит в знойном, неподвижном воздухе. Щебнистая солонцеватая почва лишь частично покрыта редкими куртинками полыни и баялыча. Крупная черепаха медленно проползает мимо, жадно срывая толстые листочки солянок…
Вот она настоящая пустыня! Какое огромное пространство занимали раньше эти земли, пригодные для примитивного животноводства! А дальше, за заповедником, бывшая пустыня живет полнокровной жизнью, купаясь в избытке тепла и пресной воды из северных рек нашей родины. Города и совхозы утопают там в зелени, со множеством прудов, сверкающих среди парков и садов.
Одним из первых инициаторов и организаторов наступления на пустыню был Виктор Алексеевич Селевин. Его короткая жизнь отдана одной цели покорению Бетпак-Далы. Поднятое им знамя борьбы с пустыней подхватили новые исследователи и несут над бывшей «голодной степью», превращая ее в цветущий край.
