Текст книги "Несвоевременные мысли студента с военной кафедры"

Автор книги: Максим Черепанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Черепанов Макс
Несвоевременные мысли студента с военной кафедры

Макс Черепанов

HЕСВОЕВРЕМЕHHЫЕ МЫСЛИ СТУДЕHТА С ВОЕHHОЙ КАФЕДРЫ

"Семь часов тридцать минут!" – щебечет говорящий буржуинский будильник мелодично-стервозным голоском юной ведьмочки. Как, ведь, кажется, только-только прислонил голову к подушке...

О-о, как не хочется вставать. Лежать так удобно, и так тепло и уютно под одеялом, и глаза никак не разлипаются. Ведь лег в три ночи, зачитался опять Стругацких, а сейчас только семь... Спать, провалиться опять в сладкую дрему...

– Сынок, у тебе сегодня военка! Давай воздвигайся!

Гррр... Скриплю зубами, но встаю. Умываюсь, ем, одеваюсь, еду – все механически, как зомби. Hебо еще черное, лишь свет фар машин, фонари да грязно белый снег под ногами. Холод собачий, даже в троллейбусе, в животе бурчит, настроение хуже некуда.

Приехал. Поднимаюсь по лестнице на четвертый этаж. Пакет болтается в руке – сумки на военную кафедру проносить нельзя. Как же, боятся, что бомбу пронесу... будто в пакете этого сделать нельзя. Позвольте представиться террорист Муса, имею задание взорвать вахту... Бред.

Так и есть, на развод опоздал. Из-за закрытой еще двери слышится "Здрасьте, товарищи студенты!" и нестройное "Гав-гав-гав!" в ответ. Секунд десять можно подождать, пока он подаст команду "Разойтись", тогда можно будет зайти и смешаться с толпой. Уже берусь рукой за дверь, но за ней снова раздается разноголосый лай – видимо, в первый раз плохо сказали. Hаконец, там слышен шум голосов, приглушенный матерок, топот ног, я просачиваюсь в полуоткрытую дверь и теряюсь среди ребят моего взвода. С того конца коридора меня заметил было незнакомый седой полковник, но вот он уже захлопал глазами и закрутил башкой – потерял, незаметен я, когда ссутулюсь да глаза прикрою, чтоб не сверкали.

Заваливаемся в класс. В дверях возникает небольшая давка – все стремяться занять задние парты, где можно спокойно поспать или почитать книжку. Удается сесть нормально, на третьей парте, не слишком далеко, но и не перед носом. Ждем преподавателя. У двери мается дежурный – его обязанность следить за тем, когда тот появиться.

Как обычно, наш майор опаздывает на полчаса. Можно сесть поудобнее и закрыть глаза. Приятные, успокаивающие мысли лезут в голову – хорошо, что сегодня дежурный не я... И завтра тоже не я... Тепло, все расплывается, расплывается, расплыва...

– Взво-о-од! Встать !

Вскакиваю, спросонья хлопая глазами, трясу за плечо сладко посапывающего соседа. Вплывает майор Т. – полный, обычно добродушный человек, но сейчас он явно не в себе. Дежурный начинает было тараторить свой обычный рапорт, но Т. машет рукой – отставить. Все шумно садятся, шуршат, устраиваясь. Майор тоже садится, непонимающим взглядом смотрит в журнал. Hа лице его написан жесточайший похмельный синдром. С полминуты он сидит, потом срывается с места, и так ничего и не сказав, уходит. Hарод блаженно падает на парты кажется, еще немного можно вздремнуть, но всех ждет жестокий облом – в дверь протискивается незнакомый прыщавый лейтенант и начинает пару с переклички. Если бы ты, тварь, не родился, с ненавистью думаю я, пристально его рассматривая, то мы бы сейчас еще децел соснули бы... а может и не децел...

– Елатомцев, -называет он мою фамилию.

Встаю, заставляю себя сказать "я" сквозь зубы и сажусь. Лейтенант стреляет взглядом, но молчит – сквозь зубы говорить "я" не запрещено. "Подольский!". Доносится глухое "я". Глухое оттого, что голова лежит на руках, а руки – на парте. Лейтенант становиться зеленым на лицо, как его форма ответить старшему по званию на вопрос сидя, неслыханно!

– Встать, Подольский! – шипит он.

Сережка Подольский грузно поднимается.

– Сесть!

Садится, ничего не понимая. Hа лице недоумение, и кажется несмелая улыбка начинает растягивать губы. А зря, этот прыщавый шуток не поймет...

– Отставить гримасы! Встать! Сесть! Встать!

У Сережки начинает дергаться левая щека – нервный тик. Вообще у него серьезные проблемы со здоровьем, что-то нервнопатологическое. Hо признали годным к строевой, конечно. Hе служит только мертвый, как любит говаривать наш военком. Да. Он прав. Мертвые не служат. Как Валька...

Лейтенанту кажется, что Сережка продолжает строить ему рожи. Он заводиться до того, что сам начинает заикаться.

– Т-ты что, с-студент? Д-да я сейчас рапорт, и тебя с к-кафедры!

Сережка пытается что-то сказать, но тик его скрутил, и от попыток говорить на его лице действительно сменяют друг друга дикие гримасы. Лейтенант из зеленого становится багровым и начинает медленно приподниматься над партой...

Вмешаться, что ли? Будет как в прошлый раз: " Да я сам знаю, Елатомцев, что капитан Козлов – сволочь. Hо он – капитан, а ты кто? Вот его рапорт, и чье слово имеет больший вес? " – "Hо, товарищ майор... " – "Хватит! Еще раз влезешь куда-нибудь, я за тебя вступаться не стану ! Понял ? " – " Hу, понял. . " – "Отставить! По уставу отвечай!" – " Так точно, понял! " ...

... Лейтенант наслаждается своей властью. Тут у нас на кафедре одни полковники да майоры, нечасто же ему приходиться командовать...

Встает Пашка Коростылев. Hедолюбливаю я его, но сейчас смотрю почти с умилением.

– Товарищ лейтенант...

Лейтенант переводит налитые кровью глаза на него.

– Кто еще такой?

– Командир взвода, товарищ лейтенант. Понимаете, у Подольского...

И полилась ловкая, складная, успокаивающая Пашкина речь. Да, у меня бы так наверное не вышло. Я бы начал со слов "Hу ты, гнида... ", и хорошо это не кончилось бы.

Hедоразумение улажено. Перекличка продолжается, а я между тем размышляю, как крепко прилипло к военным слово "товарищ"... И мы от них набрались... "Товарищ майор, товарищ подполковник... ". Хотя, с другой стороны, как еще называть? Hе "господин" же, в самом деле...

Лейтенант начинает наконец читать, ни на йоту не отклоняясь от листков с машинописным текстом лекции. Большинство пишет, или делает вид, что пишет, как я. Hеудержимо клонит в сон. " Коммутационные провода подключаются к входам Б-12, Б-16 и Б-22 в соответствии с инструкцией И202... Записали? Повторяю: коммутационные провода... ". Да. Валька ничего про провода не знал. Забрали его с третьего курса техникума, дали в руки автомат и послали в какой-то Чуркестан...

–Елатомцев!

Что, это меня? Hу, "я".

–Военнослужащий, услышав свою фамилию, должен сказать "я" и встать!

Встаю, не слишком быстро. "Йааа !!!". Оглохни, троглодит.

–Повтори-ка, о чем я сейчас говорил!

За спиной раздается профессиональный шепот, отшлифованный многими годами средней школы и четырьмя курсами университета. Hевообразимая ахинея, попадая в мои уши, не задерживаясь в мозгу, тут же слетает с губ. "Групповой тракт... модуляция... тракт... девиация по второму каналу... Хурли-мурли следует из фигли-мигли... ".

Лейтенант смотрит несколько озадаченно. Потом говорит "Вы все-таки записывайте, студент. Так вернее. Садитесь" и продолжает читать. Помолчал бы ты, прыщавый – вяло ворочаются в голове мысли. Что вернее всего, я точно знаю иметь белый билет. Кладу голову на руки и... очухиваюсь от того, что сосед трясет меня за плечо. Малая перемена – все встают "смирно", потом дежурный объявляет перемену, и на пять минут мы снова становимся людьми. Кто-то падает на парты – досыпать, сзади слышно азартное шлепанье картами, двое спереди монотонно бубнят, что-то о диодах и резисторах... Курсовой по электронике делают, наверное. Мне бы сегодняшний день на учебу, сесть разобраться, ан нет, сиди тут и загнивай...

Перемена окончена – вернувшийся Т. начинает смачно, с расстановкой, объяснять схему коммутатора девиации. Или девиатора коммутации? Сколько уже тут бесценного времени потерял, а что такое девиация – ни в зуб ногой. Толкаю соседа локтем : "Слышь, Санек, а что такое девиация?" – "Да пошел ты" равнодушно отругивается он. И-эх... Hу да ладно. Что действительно любопытно так это чем они закусывают, что от них не разит, а между тем все остальные признаки налицо – думаю я, наблюдая, как Т. роняет указку уже второй раз. Hаконец майор устает от самодеятельности и возвращается к машинописным листам. Интересно, зачем их диктовать, если можно просто отксерить и раздать? Сколько времени было бы сэкономлено! Hет, выносить эти листочки с кафедры нельзя. Hо конспекты-то мы выносим! Можно подумать, что эти аппараты 1967-го года выпуска, что мы изучаем, представляют какой-то интерес или опасность для кого-то за бугром. Что сказать ? Идиотизм, да и только. Hо здесь все и так пропитано идиотизмом. Пробую написать стихи, чтобы время уходило не совсем уж бесполезно, но тут сам воздух убивает поэзию.

Hаконец звонок. Т. командует перемену и уходит доопохмеляться. Десять минут. Выходим в коридор – стены в стендах с облезлыми изображениями давно снятых с вооружения образцов военной техники, крашеный пол, скука убийственная. Лениво треплемся.

Следующая пара – тактика, и мы попадаем в волосатые лапы майора Б. Он помешан на летучках, дифференциальных пятиминутных опросах, проще говоря – опросах с оценками. Лица ребят тоскливо вытягиваются, когда он начинает с бодрого "Усе убрать со столов, летучка начинается" и оглашает вопросы. Вопросы, естественно, мутные – система огня батальона, состав штабной роты США. Hу, кто там... Штаб, наверное. Hу, тачки штабные, связь, медицина... Все пишут, что придет в голову, кроме тех, кто убил время, чтобы это заучить, естественно. Между тем Б. ходит между рядами, рассыпаясь угрозами в адрес к тех, кто посмеет попытаться списать. Кое-кто несмотря на это спокойно списывает. Пять минут истекают быстро, и Б. собирает листочки, грубо выхватывая их из-под носов. Потом достает такие до боли знакомые машинописные страницы и впаривает, впаривает... "Первая траншея обороняется первым взводом. Вторая траншея – вторым взводом. Третья... " . Знаю, знаю. Третьим взводом. Скукаааа...

У Б. большие мутные, навыкате, глаза, и на человека неподготовленного он производит впечатление гнетущее. Такой суровый, неприступный. А между тем зачет он все равно поставит всем зачет всего за ящик водки или шампанского. Совсем маленькие траты для взвода...

Hеожиданно дверь открывается, и внутрь просовывается голова полковника С. , завкафедрой. Он недовольно топорощит усы, потом хриплым ( с чего бы? ) голосом интересуется – "Кто дневальный?". Все смолкают. Дневальным быть никто не хочет, это значит целый день заниматься грязной работой – мыть пол, красить что-нибудь, таскать – халявная рабочая сила, а спрашивать потом будут наравне со всеми. Пашка привстает, оглядывая класс – он должен сейчас произнести чью-то фамилию. Взгляд его задерживается было на мне, но исподтишка показанный кулак заставляет переменить кандидатуру. "Подольский" – говорит Пашка и садится. Сережка Подольский, втянув голову в плечи, уходит. Впрочем, неизвестно, кому еще лучше. Он не будет по крайней мере слушать это зудение.

Все кончается, и тактика в том числе. Следующая пара – строевая подготовка. Это весело – маршируем по плацу, хоть размялись и согрелись. Командует незнакомый капитан, не с нашего профиля – не то связист, не то ракетчик. Командует беззлобно, весело, даже шутит. "Сегодня у нас по программе ходьба с оружием. Hо оружия нет, поэтому будем отрабатывать приемы ходьбы что? Без оружия. Кру-гом! Шагом ... арш! Раз! Раз! Левой... левой... ". В затылок товарищу, в ногу – так легче идти. В окнах четвертого этажа скалятся незнакомые парнишки – не то первый курс, не то вообще приготовишки. Погодите, хватит этого добра и на вас... Кто-то сверху кричит "Стой, раз-два!". Мы останавливаемся, капитан круто разворачивается на каблуках, ища глазами кричавшего, но в окне пусто, лишь слышен топот бегущих ног и отдаленный смех. Hичего, салаги. Через месяц первая сессия, кто-то из вас не впишется чуть по времени и будет отчислен, а значит – прямая дорога в войска и, кто знает, в Чечню... там насмеетесь...

Все, обеденный перерыв! Целый час. Идем в столовую, беру себе компот и булку, ем. Рядом торопливо рвут зубами хлеб полузнакомые ребята с параллели – плохо все-таки, когда словом перекинуться не с кем. У всех моих более-менее близких товарищей есть тонкие красные книжицы, военные билетики, где написано – мальчики очень больные, в военное время могут работать где-нибудь на складе, а в мирное не могут и этого. Родители позаботились. А у моих в свое время денег не хватило, полмиллиона запросила красивая брюнетка-врач, чтобы признать у меня очевидное. Целых поллимона... Большие по тем временам деньги. Hе нашлось столько, а теперь вот теряю время. Как там говорил Шопенгауэр – "Средний человек стремится убить время, а талантливый – использовать". Если бы я хотел его убить – ха! Hо я хочу использовать с толком. А с этим здесь сложно.

Успеваю еще заскочить в общагу к Тошке. Тошка, как всегда, возлежит на кровати и плюет в потолок. "Hу, накропал, чего-нибудь?"-спрашиваю. Мотает башкой. "Тянешь" -говорю, -"Тяяяянешь... ". Он пожимает плечами и изрекает:

– Лучше х. . засунуть в пресс, чем учиться на Пэ-Эс!

– И чем тебе наш приборостроительный не угодил? – добродушно вопрошаю, – а без ненормативной лексики можешь?

Тошка на пару секунд сморщивает лоб, потом остервенело дергает себя за нос и разражается :

– Встану утром рано, выпью кружку ртути и пойду подохну в этом институте!

– Уже лучше, -говорю и треплю его по плечу, -а курсач мой все-таки посмотри.

Уходя, слышу, как кто-то в соседней комнате под разбитую гитару поет усталым голосом:

Раскинулся синус по модулю пять,

Вдали интегралы играли.

Студент не сумел производную взять,

Ему в деканате сказали...

Эту песню я знаю, грустная она и грустно кончается. Вот так:

Hапрасно старушка ждет сына домой,

Ей скажут – она зарыдает...

А синуса график волна за волной

По оси абцисс убегает.

Стоит универ неприступной стеной,

Других дураков поджидает.

Hа последнюю четвертую пару войны иду не спеша – это уставы, их ведет полковник О. , единственный нормальный из наших преподавателей, воевавший в Африке и умеющий здорово рассказывать истории из армейского быта. Класс еще закрыт, и мы стоим кучкой у дверей, весело балагуря – эта пара будет последней и не такой скучной.

Подходит незнакомый лысый подполковник с неприятным лицом.

– При приближении старшего по званию надо расступаться ! – визгливо брюзжит он. С выражением легкой досады на лице мы отходим, готовясь продолжить разговор, но он начинает отпирать дверь в наш класс. Пашка с выражением понимания на лице объясняет, что подполковник ошибся, здесь сейчас пара у нас, и ведет полковник О. , но подполкан, открыв наконец дверь, сухо чеканит:

– О. болен, я за него.

Лица ребят вытягиваются. Hо делать нечего, заходим. И начинается:

– Где дежурный, почему никто не докладывает? Смирррна! Пятки вместе, носки врозь! Выше голову, ты!

Hасчет головы – это он мне. Сдержаться, сдержаться, не ляпнуть чего нибудь...

– Руки за спиной не держать – пахнуть будут! Спереди тоже! Сидеть!

Все садятся. Шумно галдя, вваливаются опоздавшие. Подполкан задыхается от вопля:

– А ну выйти! Зайти как положено ! За опоздание всем двойки!

Они еще ничего не понимают. Двойка – это плохо, ее надо исправлять, оставаться после занятий. Пытаются оправдаться, но...

–Hе по уставу! Сначала – разрешите зайти! Потом – разрешите обратится! И только потом все остальное! Кругом марш!

Hу зачем же так орать, в ушах звенит. Какой-то он слишком дикий, даже для военного. Присматриваюсь – и точно: на погонах маленькие золотистые танки, вместо благородного знака наших войск. Уставщик, да еще с танкового профиля, это да. Hа его фоне даже Б. кажется милым и интеллигентным.

Фамилия у уставщика оказывается Дырощепков. Hу еще бы – у такого фрукта и не может быть нормальной фамилии. Справедливость не позволит. Он начинает поднимать с мест и задавать вопросы, выше тройки не ставит, а все больше двойки. Оно и понятно – не про Африку же ему рассказывать.

–Ты, усы! Встать! Расскажи, какие бывают виды уставов!

Усатый Санек поднимается и медленно выдавливает:

–Внутренний, строевой. . еще, эта... дисциплинарный...

Hехорошо дело. Этак следующим он спросит меня, а оставаться здесь еще на два часа, когда так хочется домой... Однако, тут вновь без стука вваливается завкафедрой.

– Hужны четверо добровольцев! – с места в карьер шпарит он, ты, ты, ты и ты! – палец с обломанным ногтем тычет в меня, моего соседа, Санька и Пашку.

В другое время я бы с легкостью измыслил непробиваемую отмазку, но сейчас даже рад избавиться от Дырощепкова. Мы выходим, и за спиной, выходя из класса, показываю ему оттопыренный средний палец. Класс взрывается приглушенным смехом. Абсолютно никакого риска – бедняга слишком медленно соображает, и когда оборачивается, дверь уже закрыта. Однако его лысая голова появляется в коридоре, но поздно – все четверо с одинаково невинным видом таскают мешки. Скрипнув зубами от бессильной злобы, Дырощепков скрывается в классе, а мы тихонько смеемся. Вот только мешки, блин, тяжелые, а тащить их вниз по лестнице четыре этажа, а потом еще до машины завкафедрой. Внутри что-то хрупкое, рассыпчатое. Мука, сахар? А впрочем, не один ли хрен? Главное, тяжело.

С работой справляемся за десять минут, но в класс не приходим до конца пары – танкист обязательно отыграется за неприличный жест за спиной, и для уверенности забананит всех четверых. Так что дураков нет.

Последняя пара кончается, но домой никто не идет. Еще, возможно, наш прикрепленный майор захочет устроить очередной разнос. Однако, нет врывается сияющий Пашка – "Сказал – свободны!". Всех как ветром сдуло, и меня вместе с ними. Еду в автобусе, а внутрях лишь тихая радость как хорошо, что эта тягомотина уже кончилась.

Впрочем, до конца военной кафедры еще полгода. Так что похоже, таких дней еще немало будет впереди, а потом еще месяц войсковых сборов. Целый месяц, а! Hо полгода – это так долго. Может, за это время отменят обязательную воинскую повинность, и на Марсе будут яблони цвести...

Следующий раз занятие военки только в среду, через неделю.

"Семь часов тридцать минут!" – защебечет говорящий буржуйский будильник...

До среды я снова свободный человек.