Текст книги "Богдан Хмельницкий в поисках Переяславской Рады"

Автор книги: Максим Андреев

Соавторы: Александр Андреев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

В русско-польской войне 1632–1634 годов Богдан Хмельницкий участвовал, за героизм был замечен своим королем и получил из его рук золотую саблю. Окружение Владислава IV увидело, что у казаков появился умный, талантливый и очень образованный вождь, и вскоре попыталось использовать эту непроходную пешку в своей шахматной партии против сейма, пытаясь вернуть венценосцу реальную королевскую власть. Придворные советники гонорово забыли, что гениальная пешка вдруг может стать ферзем, затмив неповоротливого короля, но, ни в 1634, ни тем более в 1618 году, украинская звезда Богдана Великого еще не взошла.

В 1620 году сотенный писарь Черкасского реестрового полка Зиновий – Богдан Хмельницкий участвовал в коротком походе полков Петра Сагайдачного на Крымское ханство, впервые попав за Перекопский перешеек. Сагайдачный разграбил Северный Крым и вернулся домой. Богдан с интересом смотрел, как реестровая старшина, помимо обычного государственного жалования от Польской Короны, пытается получить называемое «денежным пособием» вознаграждение и от Московского царства. Сагайдачный послал в Москву посольство Петра Одинца и чигиринский писарь и мастер боя с двумя саблями в руках был знаком с текстом казацкого письма – листа к Михаилу Федоровичу: «Как предки наши прежним великим государям служили и за свои службы царское милостивое жалованье имели, так и теперь готовы царскому величеству служить против великих неприятелей его царского величества».

Бояре, впрочем, легко добились от молоденького Михаила Федоровича выделения вознаграждения казакам за крымский погром. По вековой кремлевской привычке червонцы традиционно застряли в бездонных карманах царевых ближников-советников, которых за бесконечную наглость, хамство и традиционную безнаказанность огромное царство-государство называло «сильными людьми», на которых некому жаловаться. Вместо золота гетман Сагайдачный получил веселый боярско-царский московский привет: «Мы за этот поход тебя, гетмана Петра и все войско похваляем». В 1620 году Богдан Хмельницкий на конкретном примере увидел, как действует московская вертикаль власти.

* * *

За три года до этого армия Станислава Жолкевского была побита войсками главного турецкого полководца Искандера-паши. Поражение 1617 года закончилось подписанием Бушевского мирного договора, по которому Речь Посполитая обязалась срыть свои пограничные крепости у Дикого Поля, как называли тогда Северное Причерноморье, запретить казацкие походы в Крым и на Черное море, выплатить большую контрибуцию и больше не вмешиваться в венгерские и молдавские дела.

После крымского налета Петра Сагайдачного, сделанного, разумеется, с ведома Сената, шестидесятитысячная турецкая армия в апреле 1620 года вошла в Молдавию готовить плацдарм для дальнейшей атаки Австро-Венгерской империи. В Европе уже два года полыхала Тридцатилетняя война и Польская Корона, терзаясь сомнениями, решила все же поддержать Вену в войне с Османской Портой за будущее разрешение Австрии торговать своим зерном и лесом на Балканах, что сулило огромные прибыли магнатам-нобилям, давно монополизировавшим внешнюю торговлю Речи Посколитой.

15 июня 1620 года в Варшаве на Совете господ великий коронный гетман Станислав Жолкевский предложил позвать в поход кроме регулярного войска казацкие реестровые полки. На его пожизненную гетманскую булаву было много желающих, не очень желавших коронной победы и участник будущего похода влиятельный магнат Кароль Корецкий, хорошо знавший казацкую силу, гонорово заявил: «С грицками воевать не стану, пусть пасут свиней». В Молдавию с войском Жолкевского пошли только казаки-добровольцы и служилые люди гетмана, среди которых был Михаил Хмельницкий и его сын Богдан.

В начале сентября 1620 года у небольшой крепости Цецоры, недалеко от Ясс на реке Прут, великий коронный гетман Станислав Жолкевский, польный гетман Станислав Конецпольский, князь Корецкий и прославленный рубака полковник Струсь разворачивали пятидесятитысячную польскую армию. Силы полков и турок были примерно равны, и магнаты рассчитывали на победу, надеясь на неотразимый удар своей тяжелой конницы. Рядом с Жолкевским всегда находились оба Хмельницких и Богдан подробно следил за тем, как готовится эта первая для него большая битва.

Станислава Жолкевского называли «самым опытным воином Европы» и это была почти правда. Великий коронный гетман спокойно ждал, как из Ясс на него накатывается пятидесятитысячная армия Искандер-паши, широко раскинув в стороны десятки тысяч татарских всадников хана Девлет Гирея. Кроме надворных команд, своевольных и нестойких, за его спиной стояли четкие хоругви панцирных гусар с почти десятикилограммовыми палашами в руках. Посеребренные крылья за их спинами не давали накинуть на них ловкий татарский аркан. Польский лагерь, сделанный по образцу римских легионеров Юлия Цезаря, надежно прикрывали артиллерийские батареи Жомберга и наемные рейтары немца Денгофа. На фланге у Жолкевского встали молдавские отряды господаря Каспара Грациани, обещавшего драться за свою землю до конца, а в нескольких переходах от Цецоры находились спешившие к гетману хоругви Николая Потоцкого.

Ранним утром 9 сентября 1620 года региментар шляхетской вольницы полковник Струсь сообщил Жолкевскому то, что вскоре стало видно и невооруженным глазом. Цецорская равнина, вся в облаках пыли, была забита войсками Искандера-паши, который сразу приказал атаковать поляков.

В течение очень жаркого сентябрьского дня, армия Жолкевского твердо отбила три ожесточенных турецких штурма и расстроенный Искандер-паша увидел, что гири на весах еще ничего не решившей для себя победы вдруг стали клониться совсем не на сторону османов.

Вечером из польского лагеря тихо ушли молдаване Грациани, магнатские отряды каменецкого старосты Калиновского и хоругви князя Корецкого и это было совершенно очевидное предательство, поразившее Богдана Хмельницкого. Бежавшим не повезло, их с удовольствием встретили и взяли в плен носившиеся по степи татарские чамбулы Девлет Гирея. Не заарканенные крымцами поляки бросились переправляться через совсем не маленький Прут, в котором благополучно и утонуло большинство убегавших.

Значительно уменьшившееся войско Жолкевского восемь дней отбивалось от атак Искандер-паши в осажденном лагере. В ночь на 20 сентября в квадрате из скованных цепями возов польские хоругви начали отступать вдоль реки Прут к границе Молдавии и Речи Посполитой. 24 сентября под сплошными турецкими атаками полки Жолкевского пробились к Днестру, но ночью у Могилев-Подольского янычары опять атаковали измученных жолнеров, для которых все было кончено. Великий коронный гетман и окружавшие его офицеры, среди которых был и Михаил Хмельницкий, погибли в страшной ночной резне, а Станислава Конецпольского с сыном Александром, Богдана и еще многих офицеров взяли в плен турки.

Конецпольских и других знатных поляков, конечно, вскоре выкупили. Вместо погибшего Станислава Жолкевского новым великим коронным гетманом стал Станислав Конецпольский, получивший и богатое ранговое Чигиринское староство. Казак Богдан Хмельницкий с ходу попал в страшное рабство на турецкие боевые галеры, и шансов выжить у галерного гребца почти не было.

Почти год Богдан греб в Черном море, когда летом 1621 года турецкая армия во главе с султаном Османом II опять пошла на Речь Посполитую. У Хотина во главе польско-литовских войск, поддерживаемых казацкими полками Петра Сагайдачного, султана встретил великий литовский гетман и полководец Кароль Ходкевич. 28 сентября объединенное польско-литовско-белорусско-украинское войско отбило страшный генеральный штурм османов и, несмотря ни на что, удержало фронт до конца октября. Сильно поредевшее войско султана без победы ушло в Стамбул, радуясь смерти раненых отравленными стрелами Кароля Ходкевича и Петра Сагайдачного.

По заключенному миру граница Турции и Польши стала проходить по Днестру. В турецкой армии и флоте ощущалась сильная нехватка кадров, и сам адмирал неведомыми господними путями вдруг обратил свое внимание на образованного украинского гребца. Знаток европейских языков и уже выучивший турецкий Богдан Хмельницкий стал переводчиком у капудана-паши турецкого флота. За два своих пленных года чигиринский казак в совершенстве изучил не только устройство османской армии и флота, в котором для него больше не было военных тайн. Двадцатипятилетнего Богдана поразили подробности борьбы Турции и Византии, о которых ему не рассказывали во Львове. Он смог, наконец, дать знать матери в Чигирин, что остался жив и друзья его отца стали собирать для него выкуп.

Поздними стамбульскими вечерами Богдан записывал и систематизировал свои знания об искусстве политической интриги на примере двух колоссальных восточно-западных империй, разложившихся на границе Европы и Азии.

* * *

«Как ни странно, императорская власть в существовавшей тысячу лет династической Византии, не передавалась по наследству. Базилевсов провозглашали армия, сенат и народ, и это считалось официальным демократическим избранием, правда, чересчур частым, поскольку желающих посидеть в кресле императора Восточной Римской империи хватало всегда. Армия получала деньги и выкрикивала нового базилевса, сенат – это бессловесное собрание бесправных сановников, одобрял выбор, народу давалось гора угощения и алкоголя и избирательное государственное право в империи было лицемерно реализовано.

Монархическая самодержавная демократия закончилась в середине VI столетия апогеем правления Юстиниана, считавшегося самым великим базилевсом потому, что будучи избран на законном основании, он беззаконно убил больше всех своих подданных.

Наличие горы трупов своих и чужих жителей стало эталоном измерения величия Византийского государства. По «Кодексу Юстиниана» самым страшным преступлением в империи стало словесное «оскорбление величества». За это ужасающее поношение верховной власти предполагалась четвертование, обезглавливание, распятие, травля дикими зверями и порка до смерти. Провозглашенное равенство всех имперских граждан перед законом, естественно, никогда не соблюдалось ни базилевсами, ни их бесчисленными приближенными. Император, находившийся в трезвом уме и твердой памяти, см объявил свою власть божественной, что с восторгом было поддержано сановниками, почему-то не подумавшими, что скоро их начнут божественно убивать по собственному хотению и императорскому велению. Верные советники даже сделали Юстиниану двойной трон и он объявил, что теперь справа от него незримо сидит Господь. Лицемерие намного усиливало властное самодурство, которым все больше и больше правили тупость и желание безнаказанно издеваться над людьми.

Кровопролитные и никогда не прекращающиеся войны стали нормальным состоянием Византии, опять сделавшей Средиземное море «Римским озером». Казна государства почему-то была пуста всегда, лучшие люди гибли в бесконечных сражениях, экономика постоянно подрывалась, а население, по-прежнему называвшееся народом, за попытку инакомыслия объявлялось восставшим врагом любимой отчизны, за что жестоко каралось, всегда и обязательно с конфискацией имущества. Чтобы было, что конфисковывать, любивший убивать Юстиниан даже ввел в имперское право институт частной собственности.

Века имперских захватов закончились двойным сокращением населения и территории Византии. Во всем мире это государство-убийца стало образцом процветания политических интриг, казнокрадства и безнаказанного грабежа. Базилевсы столетиями коварно, жестоко и цинично резались за власть, активно сокращая количество своих подданных. В узком кругу они глубокомысленно-лицемерно заявляли, что в борьбе за власть не могут позволить себе роскошь соблюдать законы. Постоянно развращаемая подкупами византийская армия традиционно возводила на имперский трон недостойных претендентов, любивших подлость, коварство и убийство. Редко кто из императоров успевал умереть своей смертью.

Существованию империи очень помогала внешняя торговля между Западом и Востоком. Константинополь, центр торговых путей между Европой и Азией, превратился в богатейший город жестокого средневекового времени. Богатство империи зла не помогло – страна, называвшая государства-соседей варварскими, сама была отъявленным варваром в политике, экономике, обществе.

Эталоном мерзкой византийской политической интриги в Европе считался захват трона Андроником Комнином в 1182 году.

После смерти отца-базилевса Мануила Комнина, новым правителем Византии стал его десятилетний сын Алексей. Его дядя Андроник, как теоретический претендент на престол, сам тут же присягнул не покушаться на власть своего племянника-императора. Родственников Комнинов и без него было много, но не таких подлых, и в разгоревшейся междоусобице Андроник выступил на стороне матери Алексея, официальной регентши Марии Антиохийской, правившей за своего сына. Подавив мятежи, Андроник сам себе устроил триумфальный въезд в Константинополь, объявив себя освободителем народа, прекратившим смуту в государстве.

Андроник заявил разгоряченному народу, только что дравшемуся на улицах столицы, что ему, рядовому сыну отечества, власть не нужна, однако для обязательного благоденствия народа необходимо прекратить влияние, очень, конечно, вредное на маленького императора его матери-регентши. Народ, сгоряча не подумал и согласился с явной ложью, и недавняя союзница прожженного интригана отошла от государственных дел.

Андроник чрезвычайно подло устранил всех оставшихся конкурентов на византийский трон, использовав, в качестве отвлекающего маневра, временную отмену двух самых непосильных налогов и перемещение с места на место самых одиозных сановников.

Влиятельных родственников маленького императора внезапно арестовывали по фальсифицированным обвинениям и они также неожиданно быстро умирали в тюрьмах, само собой, от свои старых болезней. Если родственники сразу не умирали, их тут же приговаривали к смерти на однодневной судебной пародии и, не мешкая, казнили.

Когда вокруг вожделенного трона возникла подготавливаемая пустота, Андроник заявил, что мать императора расстроилась из-за потери влияния на имперские дела и поэтому хочет убить сына-базилевса, и даже уже, кажется, пыталась это сделать. Но надежный дядя мужественно спас божественного племянника. Подставные свидетели в разных слоях общества рассказывали, что Мария Антиохийская уже почему-то не божественная, шпионка многих европейских государств, особенно этого страшного католического Ватикана. Сформированное общественное мнение потребовало судить императорскую мать, и суд мгновенно, исследовав никакие доказательства, приговорил бывшую регентшу к смертной казни, милосердно не разрешив проливать при этом ее недавнюю божественную кровь. Мальчик-базилевс испуганно утвердил приговор своей невиновной маме. Когда Марию Антиохийскую душили в тюрьме, садист Андроник с наслаждением до самого смертного конца держал перед глазами задыхающейся матери приговор с подписью ее сына.

Не успело смениться даже время года после казни Марии Антиохийской, как несколько счастливых от резко наступившего народного благоденствия подданных обратились к регенту Андронику Комнину с предложением принять божественный венец базилевса Византии, который вдруг, кто бы мог подумать, оказалась слишком тяжел для его маленького племянника, совсем утомленного царствованием. Само собой, Андроник публично отказался, но по столице Византийской империи прошла даже маленькая демонстрация, просившая регента не отрекаться от императорского венца.

Просьбы народа всегда священны и Андроник с усилием согласился на коронацию. Во время торжественного акта Андроник так заотказывался от мантии и короны, что приближенным пришлось буквально подталкивать его с подиума на престол. На троне новый базилевс, конечно, расплакался на всю империю и наконец заявил, что покоряется народной воле, выраженной так явно и настойчиво. Прямо на троне Андроник поклялся, что день и ночь будет помогать править маленькому племяннику до его совершеннолетия.

Через три дня после клятвы и вступления в должность соправителя, по его приказу десятилетнего мальчишку зарезали. Его голову Андроник поставил на главный императорский стол и почти месяц любовался ею, приговаривая: «Отец твой был лжецом, мать – развратницей, а ты – трусом».

Для того, чтобы жизнь не проходила обыденно и тускло, базилевс Византии Андроник Комнин, избранный вопреки своему желанию волей народа, не уставал совершать преступление за преступлением, за которые по действующим законам полагалась смертная казнь на костре. Когда через несколько лет крестоносцы из Европы атаковали Константинополь армией на порядок меньше даже столичного гарнизона, они легко взяли Великий город, который никто не хотел защищать и на месте Византии создали собственную Латинскую империю.

Сотни византийских базилевсов за тысячу лет совершили море ужасных и кошмарных преступлений против человечности, но девятый вал заговоров часто накрывал их совсем не за это. Унимать божественных не очень пытались, больше стараясь подражать с наслаждением несусветной жизни. Когда в 1261 году Михаил Палеолог опять восстановил Византию, он не смог подобрать из своих сановников министров, которые согласились вставать по утрам, хотя бы к девяти часам и начинать рабочий день, хотя бы в двенадцать. Само собой, новый базилевс сказал народу, что на высшие должности в государстве назначил только самых достойных людей. Лицемерная паутина лжи висела над этой отвратительной империей зла всегда.

* * *

Осаду Константинополя 1453 года огромной турецкой армией султана Мехмеда II ожидали в империи давно. Из казны заранее были выделены колоссальные средства на усиление армии, флота и крепостей. Деньги, по обыкновению, тут же разворовали государственные сановники во главе, естественно, с первым министром. За несколько дней до полной блокады Константинополя, его правители ухитрялись продавать неприятелю военные корабли целиком. В армии по императорскому отчету все было усилено, но солдат в ней не было вообще, поскольку их жалованье украли и за вчера и за завтра. Крепостные стены великой столицы тысячелетней империи так и остались в запущенном состоянии со времен Крестовых походов.

Император знал все, но ему было все равно, потому что он никого не наказывал. Свои услуги по обороне Константинополя ему предложил самый талантливый артиллерист XV века венгр Урбан, но его жалованье украли, а последнему Палеологу сказали, что он продался туркам. Разъяренный Урбан сумел уйти к Мехмеду II, который тут же дал ему втрое больше от византийцев и совсем скоро полутонные ядра урбановских пушек разнесли так и не отремонтированные стены Константинополя, в проломе которых был зарублен и сам император Константин Палеолог».

* * *

Богдан Хмельницкий прекрасно понимал причины гибели Византийской империи, в которой ангажированный весь без исключения суд день и ночь увеличивал и без того сумасшедший разрыв между островком богатых и морем бедных, чиновники полностью продажны, а власть хамски пренебрежительна к подданным, особенно на окраинах государства. Пленный чигиринский казак писал: «Нельзя, чтобы благо несусветной империи выдавалось за всеобщее благо всех подданных. Нельзя, чтобы империя определяла право на жизнь всех подданных. Нельзя, чтобы народ был для власти как пыль на ветру». Хмельницкому пока нравился шляхетский лозунг: «Государство – это все» и он пока осуждал девизы окружавших Речь Посполитую деспотий: «Государство – это все». Совсем скоро ему пришлось выбирать между плохим и очень плохим государственным благом и другого пути для спасения родины у Богдана Великого не было.

* * *

Богдан из Чигирина досконально изучил историю Турции, поражаясь, как из маленького княжеского бейлика в северо-западной Анатолии выросла и достигла огромного могущества «Высокая Порта». Гениальный казак, конечно, не знал, что через несколько десятилетий эту зверскую империю будут называть «больным ребенком Европы», но ясно предвидел неизбежный и быстрый могущественный закат государства, построенного на том, на чем строить нельзя совсем.

* * *

«На тридцатом году государственной независимости султаната Османа, его сыновья Алаэддин и Орхан создали новое войско ени чери, собрав в него обращенных в ислам христианских детей и юношей. Это пехота без родины и семьи стала страшным оружием в руках османов, давшим своим янычарам знамя цвета крови, в середине которого серебрился полумесяц и меч первого султана. Когда первый пятидесятитысячный янычарский корпус с кавалерией из спагов на одном фланге, и нерегулярной конницей асинджи на другом, шел в свою неостановимую атаку, его удар был почти неотразим.

В 1354 году султан Орхан и его первый визирь Алаэддин из Малой Азии шагнули в Европу, захватив на ее берегу у Дарданелльского пролива стратегический город Галлиополи. Ключ к Балканскому полуострову был получен, через тридцать лет османы взяли столицу Болгарии Софию и нанесли сокрушительное поражение Сербии на Косовом поле.

Янычары помогли османам в 1396 году отбить мощное франко-венгерское контрнаступление и скелет будущей Турецкой империи был создан. Почти на полвека османов остановил сокрушительный разгром войск султана Баязида I армией великолепного Тамерлана 28 июля 1402 года под Агорой, но после распада его собственной империи, натиск Османской Порты на Европу возобновился.

Султаны заявляли европейским государям: «Наши права – оружие османской армии – посчитайте его. Мы повлечем ваших императоров и королей за своими победными колесницами и накормим наших коней на алтаре святого Петра в Риме».

Взятие в 1453 году византийского Константинополя сделало Турцию могущественной державой, способной выставить войско в четверть миллиона человек. Султаны, столетие проливавшие людскую кровь как воду, никогда не соблюдали собственные законы. Когда византийскому завоевателю Мехмеду II на гарантиях государственной неприкосновенности для спасения окруженного войска сдался храбрейший полководец Венеции, султан приказал распилить его надвое живым, заявив: «Я обещал пощадить его голову, а не туловище».

Ополоумевшие от вседозволенности и безнаказанности турецкие государи сами передали свою власть великим визирям, не мешавшим им активно наслаждаться жизнью. Первых министров стали называть «истолкователями закона, начальниками войска и распорядителями султанских милостей». Визири тут же набрали тысячные штаты чиновников, что стало началом конца кровавой империи. Очень сложная административная система начала диктовать и очень сложный характер жизни для привилегированного сословия, исправно пополнявшегося представителями покоренных народов, из тех, кто легко жертвовал религией ради приобретения жизненных благ.

Вместе с Малой Азией в Турецкую империю бесправно вошли Византия, Греция, Сербия, Болгария, Македония, Босния, Герцеговина, Албания, вассальные Молдавия, Валахия и Крымское ханство. Султанскую экспансию в Европе и Азии легко оправдывали великие визири: «Наш закон требует, чтобы любое место, на которое ступала лошадь повелителя османов, вечно принадлежало к его владениям. Государство дает не корона, не золото, не алмазы и только железо обеспечивает повиновение. Меч всегда охранит то, что мечом приобретено».

Турецкая империя беззастенчиво декларировала миру право силы вместо закона. Сами султаны при захвате власти стали казнить всех своих братьев и их сыновей и, стамбульская резня продолжалась полтора столетия, до начала XVII века, когда султанских родственников стали содержать в особых тюремных клетках. Визири и янычары стали резать своих государей, уже по своему праву силы, а не закона, чтобы заменить их совершенно неопытными в государственных делах братьями, которыми легко было манипулировать. Веками Стамбул заливали варварская жестокость и необузданное сластолюбие, воспитывавшие у множества подданных кровожадность и лень, приправленные лицемерной подлостью. Великие визири составили свод государственного права, который содержал иерархию вельмож, церемонии, обряды и наказания за несоблюдение законов. Султаны, объявлявшие смертный приговор за любое сопротивление их необузданным желаниям, грозно возвещали Азии и Европе: «Чтобы властвовать над народами, надо быть свирепым».

Доходы Турецкой империи складывались из грабежа покоренных народов и наложенной на них дани, из захвата земель, из пошлин, которыми неуемно облагались внутренняя и внешняя торговля. Кажущееся могущество Оттоманской Порты закладывало причины его будущего упадка.

Многие воинственные турки в результате внешних захватов получили большие земли и поместья и не захотели гибнуть в войнах, предпочитая откупаться от смертельной службы. Войска империи быстро теряли свои боевые качества. Новые землевладельцы стали обирать своих крепостных и в стране начались смуты и крестьянские восстания. Султанам приходилось посылать на их подавление янычар и всесильные, казалось, государи стали зависеть от своей новой преторианской гвардии, чуть что начинавшей бить в котлы мятежа. Уже в конце XVI столетия военная мощь Турции значительно снизилась.

Европейцы совершили великие географические открытия, чтобы создать новые торговые пути, и контроль за Средиземным и Черным морями уже не приносил Турции таких колоссальных доходов. Из-за нехватки денег, которые приносила внешняя и транзитная торговля, экономика государства обвалилась в застой, обеспечивая хозяйственную и культурную отсталость османов.

Присущие деспотизму пороки расцвели пышным цветом. Султаны считались всемогущими только в стамбульских дворцах, а в визирском Диване и в десятках провинций паши и беглербеи едва обращали на них свое внимание. Произвол и продажность судов достигли ужасающих размеров, а налоги разворовывались чуть ли не до их поступления во всегда дырявую казну. Султаны, затерявшиеся в сералях и гаремах, тупостью и кровожадностью поощряли государственный разбой, теряя при этом лицо. Подданные десятилетиями следили за однообразным зрелищем повелительных пороков и кровавых и бесплодных заговоров, и перевороты без конца сменяли друг друга. Турецкая империя катилась к своей гибели среди невнятных интриг визирей и султанш».

* * *

Богдан Хмельницкий не успел увидеть разгром Оттоманской Порты в 1683 году под Веной, но он своим гением чувствовал, что начался ее распад, сопровождаемый множеством предшественников страшного разложения. Турецкие султаны входили в историю уже не с титулами «Великолепный», а только «Пьяница» и в Стамбуле вовсю резвились надменность, хамство и корыстолюбие. Принимать всерьез когда-то Высокую Порту, как вершительницу судеб государств в Европе, с начала XVII века больше не стоило. Будущий великий гетман с горечью читал книги великих арабских мыслителей и философов, поражаясь их всеобъемлющей мудрости и культуре: «Если ты защитишь меня мечом – я спасу тебя разумом». Ни того, ни другого у Турецкой империи почти не было.

Приближался срок выкупа Богдана Хмельницкого из плена, и ему удалось путем сложной интриги из Стамбула перебраться в Крымское ханство поближе к дорогой Украине. Молодой казак овладел не только турецким, но и татарским языком и теперь, уже поздними крымскими вечерами в Карасубазаре изучал устройство и боевые качества когда-то непобедимой армии, построенной еще Чингизханом и Бату-ханом, создателем и первым грозным владыкой, вечной, казалось ему тогда, Золотой Орды.

* * *

«Объединитель монголов Тэмуджин всегда любил войну, которая кончается только с разгромом врага. «Потрясатель вселенной» Чингизхан разгромил государства в Монголии, Китае, Иране и Половецкой степи, и новые хозяева Центральной Азии кровавым нашествием прокатились от родного сибирского Забайкалья, до далеких Карпатских гор. В середине XIII столетия внук Чингизхана Бату получил в управление провинцию от урало-каспийских гор и степей, до земель бывшего Хорезмийского султаната, которую сделал наследственным владением и увеличил захваченными половецкими и русскими степями и лесами. Так на карте Европы и Азии появился огромный нарыв под названием Золотая Орда, жившая только грабежом и разбоем.

Возвращавшиеся из похода на Польшу и Венгрию монголо-татары прочно осели и в Крыму, который с 1242 года стал улусом Золотой Орды, управлявшимся наместником великого Бату-хана. Крымский полуостров находился на очень выгодном стратегическом перекрестке и через него проходили важнейшие торговые пути из Европы в Азию, благодаря которым древнейшие морские порты Судак и Феодосия-Кафа круглый год были забиты сотнями кораблей со всех концов света. Колоссальную прибыль от транзитной торговли серые кречеты Чингизхана упустить, конечно, не могли, и тяжелая монгольская рука опустилась на Крым, издавна считавшийся жемчужиной Европы.

Монголо-татарская знать получила земли в черноморском улусе и быстро перемешалась с местными древними родами половцев, готов, аланов, гуннов и эмигрировавших в Крым из Малой Азии турок-сельджуков. Крымские татары представляли собой мощную военную силу, благодаря которой внук Бату-хана и наместник в Крымском улусе Менгу-Тимур сумел объявить Северное Причерноморье независимым от Золотой Орды. Между Чингизидами начались нескончаемые междоусобные войны за контроль над важнейшими торговыми путями и, поднимавшиеся и падавшие ханства Ногая, Мамая, Тохтамыша и Эдигея десятилетиями дрались с итальянскими Венецией и Генуей за право контроля крымского побережья.

Безучастное к крови Черное море, как и тысячелетия назад соединяло Азию, Африку и Европу, и тысячи судов бесконечно бороздили то спокойные, то штормовые морские воды между Турцией, Ираном, Китаем, Сирией, Египтом, Италией, Францией, Испанией и даже далекими Англией, Польшей и Московией. Итальянские транзитные корабли-навы под белоснежными громадами парусов были очень надежны и прочны, и легко брали на борт до пятисот тонн всевозможных грузов, перевозя соль, зерно, лес, сукно, ткани, холсты, ювелирные изделия, драгоценные камни, оружие, меха, кожи, пряности, мед, воск, пеньку, рыбу, икру, вино, оливковое масло и, конечно, множество рабов со всех стран и народов.

Основатель новой крымской династии Хаджи Гирей, потомок Чингизхана в двадцатом колене, был провозглашен ханом Крыма, Таманского полуострова и Северного Причерноморья в 1443 году. На берегах реки Чурук-Су Хаджи Гирей основал «Дворец в садах» Бахчисарай, ставший при его сыне Менгли Гирее столицей Крымского ханства. Крымско-татарская знать получила земельные бейлики по ханским тарханным ярлыкам вместе с множеством привилегий и вскоре богатейшими землевладельцами стали роды Ширин в Карасубазаре, Барын в Судаке и Кафе, Седжут, Мангит, Яшлау, Кипчак и Мансур в центральном и западном Крыму. Беки этих родов носили титулы «карачи» и играли главную роль в крымской политике, часто решая даже ханские судьбы. Бекам подчинялись многочисленные племена-аймаки крымских татар, во главе с военными дворянами, мурзами. Во главе ханства стоял чингизид и его государственный совет, Диван, в составе хана, его первого наследника калги-султана, второго наследника нураддин-султана, ханши-валиде, матери и старшей жены хана, возглавлявшего мусульманское духовенство муфтия, мулл-священников, улемов-богословов, беков и военачальников-огланов.