Текст книги "Игрушка из Хиросимы"

Автор книги: Максим Шахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

13

Кйоко проживала в небольшой, но со вкусом обставленной и довольно элегантной квартире. Несмотря на закрытые окна, был слышен неумолчный гул автомобилей. Пожалуй, это было единственное, что Бондарев смог бы наверняка сказать о ее жилище. Потому что, едва переступив порог, девушка обернулась и заключила его в свои объятия. Не проявляя стремления слиться с Бондаревым в страстном поцелуе, она энергично двигала бедрами, пока не соскользнула и упала перед ним на колени.

– Погоди, – попросил он. Без всякой уверенности в тоне.

– Ни о чем не беспокойся, – пробормотала она, нащупывая его возбужденную плоть сквозь ткань брюк.

– Я сказал, погоди! Хватит!

– Не хватит. Я тебя хочу.

Не сговариваясь, они перешли на фамильярную манеру общения, что на английском языке получилось практически незаметно. Ведь местоимение «you» означает как «ты», так и «вы». Все остальное зависит от построения фраз.

Вразумительные фразы очень скоро иссякли. Остались одни только междометия и чувства. Бондарев потерял способность думать.

Кйоко оказалась весьма искушенной в сексе или, как принято говорить, в любви. Она наслаждалась сама и позволяла Бондареву получать удовольствие от каждого сантиметра своего прекрасного тела. Но для того, чтобы поддерживать огонь, необходимо топливо, и через два-три часа любовники пришли к выводу, что им необходимо подкрепиться.

Кйоко отвезла Бондарева в первоклассный морской ресторан, расположенный на одном из шести островов, соединенных между собой восемью десятками мостов.

Заведение оказалось довольно экстравагантным. За стеклянной стеной находился специальный зал для любителей рыбной ловли. Получив снасти, посетители самостоятельно вылавливали из цистерн будущие ингредиенты для своей трапезы.

– Там можно поймать и суши, и сашими, и суяки, – пояснила Кйоко, посмеиваясь. – Хочешь попробовать?

Бондарев наотрез отказался. Не то чтобы он не любил рыбачить. Но делать это на виду у всех, сидя с удочкой возле чана с морской водой? По его мнению, так могли вести себя только извращенцы.

К счастью, в зале, куда привела его Кйоко, никто не рыбачил. Здесь ели. Жевали, глотали, поглощали, вкушали, пробовали на вкус – кто во что горазд. Основные блюда состояли из рыбы, риса и водорослей. Все это обильно сдабривалось соевым соусом и зеленым хреном васаби. Из чувства противоречия, Бондарев заказал жареную говядину с неблагозвучным названием «суяки» и соевый творог «тофу». От сакэ он наотрез отказался, испытывая сильнейшее отвращение к подогретой рисовой водке. Что касается Кйоко, то она лакомилась супом «мисо» и «тэмпурой», которая оказалась ломтиками рыбы, обжаренными в масле. Суши на столе отсутствовали, что, должно быть, шокировало официантов и посетителей. В японском рыбном ресторане это казалось дерзким вызовом.

В принципе ужином Бондарев остался бы доволен, если бы не звонкая трескотня Кйоко. Настроение омрачали еще два обстоятельства. Во-первых, в своем расследовании Бондарев не продвинулся ни на шаг. Во-вторых, он предпочел бы провести этот и другие вечера в обществе Мизуки Такахито, невзирая на все достоинства ее секретарши.

Когда Кйоко предложила переночевать у нее, Бондарев даже не потрудился придумать благовидного предлога, чтобы отказаться. Сказал, что очень устал, проводил ее и отправился восвояси.

Приближаясь пешком к своему отелю, он предвкушал, как примет душ и завалится спать, наслаждаясь тишиной, одиночеством и покоем. Однако мечтам, как это часто бывает, сбыться было не суждено. Примерно в квартале от отеля до ушей Бондарева донесся грохот взрыва. Он прозвучал приглушенно, но в том, что это был именно взрыв, сомнений не оставалось. Приблизившись к отелю, Бондарев увидел языки пламени, вырывающиеся из окна седьмого этажа.

Того самого этажа, где размещались его апартаменты!

Не тратя времени на расспросы, он поймал такси и вернулся к Кйоко. Девушка встретила его радостно, обрушив на него целый водопад своего красноречия, но, отстранив ее, он уселся перед телевизором на подушку и стал ждать выпуска ночных новостей. Притихшая Кйоко массировала ему спину и шею, когда на экране появился диктор с таким скорбным лицом, словно вышел закон, запрещающий потребление суши и ролл.

– Переводи, – велел Бондарев. – Слово в слово.

Она стала вслушиваться. С каждым мгновением ее узкие черные глаза округлялись все сильнее и сильнее. Бондарев заметил, что она побледнела столь же стремительно, как и Мизуки, когда Бондарев задавал ей вопросы про Хозяев северных территорий.

– Ну? – поторопил он японку.

– Говорят… – она запнулась.

– Продолжай!

– Говорят, что мистер Железняк погиб этой ночью. В его гостиничном номере сработало взрывное устройство. Получается… получается…

– Что получается? – мрачно спросил Бондарев.

– Что ты… покойник. Твое тело отправлено на экспертизу.

– Мое тело здесь, перед тобой. Напусти-ка горячей воды в ванну. Проверим, как ты умеешь заниматься любовью с покойниками.

Оказалось, Кйоко делала это с неподдельным энтузиазмом.

14

Второй день, проведенный на фабрике, выдался не более успешным, чем первый. Владелица опять отсутствовала, работники следили за Бондаревым подозрительными взглядами. Он решил задать им пару-тройку вопросов и привлек Кйоко в качестве переводчицы. Беседа закончилась с нулевым результатом. То ли они ни черта не знали, то ли Кйоко искажала перевод.

– Они что, – спросил Бондарев, – дали подписку о неразглашении государственной тайны?

– У нас секретное производство, – ответила Кйоко. – Мы опасаемся промышленного шпионажа.

Вчера она была куда более разговорчивой.

– Ладно, – вздохнул Бондарев, – веди меня к управляющему.

Однако знакомство с Хато Харакумо было таким же обескураживающим. Он оказался мрачным типом с замашками тирана, что было неудивительно для человека, державшего в ежовых рукавицах весь персонал фабрики. Руку при встрече не протянул, на традиционный японский поклон не расщедрился. Лишь слегка приподнялся над своим необъятным письменным столом, одарив Бондарева улыбкой, напоминающей гримасу человека, страдающего запором.

– Вы не похожи на торговца игрушками, – заявил он на безупречном английском языке. Взгляд его был немигающим, как у змеи или ящерицы.

– А вы не похожи на менеджера фабрики игрушек, – парировал Бондарев.

Теперь обоим оставалось лишь уточнить, кто на кого похож, но, к счастью, они не стали этого делать. В противном случае беседа оборвалась бы, не начавшись. Бондарев, как лицо заинтересованное, пошел на попятный первым.

– Я действительно торгую игрушками, – произнес он, смягчив тон, – и приехал, чтобы приобрести партию ваших замечательных дедов-морозов.

– Откуда вы о них узнали? – недоверчиво спросил Харакумо.

– Мы у себя в России говорим: слухами земля полнится.

– И все же?

– Один мой партнер заключил с вами контракт. Не стану называть его имени, во избежание недоразумений.

– Сколько единиц вы хотите приобрести? – поинтересовался Харакумо таким тоном, будто речь шла об оружии или боеприпасах.

– Прежде чем принять решение, я должен увидеть ваших роботов в действии.

– Разве вам до сих пор не показали?

– Мне даже не позволили к ним пальцем прикоснуться.

– Как?

Тут Харакумо бросил испепеляющий взгляд на Кйоко, которая была готова сквозь землю провалиться, хотя это был всего лишь дешевый спектакль. Можно не сомневаться в том, что секретарша всего лишь выполняла распоряжения управляющего, который запретил подпускать гостя к готовой продукции и вообще посвящать его в какие-либо дела. Неужели ласки Кйоко были частью ее профессиональных обязанностей? Или сойтись с Бондаревым ей приказала Мизуки?

– Значит, я смогу присутствовать при демонстрации? – спросил он.

– Разумеется, – ответил Хато Харакумо и снова посмотрел на секретаршу. – Организуйте демонстрацию. Через пять минут я приведу мистера Железняка в зал совещаний.

Эти пять минут были безрезультативными. Бондарев стал расспрашивать управляющего о взрыве на фабрике, но услышал лишь неприкрытую ложь.

– В Японии не менее сорока других производителей игрушек, – говорил Харакумо с таким видом, словно передушил бы их всех собственными руками. – Из них три являются совместными японско-русскими предприятиями. Кто-то из них и подложил мину.

– Но зачем? – воскликнул Бондарев.

Харакумо посмотрел на него как на полного идиота.

– Как зачем? Представьте, русский предприниматель нанимает людей, чтобы навредить нам.

– Так. Допустим. Но с какой целью?

– Он тоже поставляет игрушки в Россию и не хочет терять рынок сбыта. Потому что наши деды-морозы затмят все его елочные игрушки и гирлянды. Вы следите за ходом моих рассуждений?

– Стараюсь, – кивнул Бондарев.

– И вот наемники пробираются на фабрику, – угрюмо продолжал Хато Харакумо. – Они хотят навредить нам, чтобы перехватить инициативу на рынке. И что они делают? Подкладывают бомбу, что же еще? Как раз в пункте отгрузки.

– Почему не в производственном цехе?

– Потому что туда труднее пробраться, – ответил Харакумо тоном человека, теряющего терпение. – Элементарно, мистер Железняк.

Элементарно, Ватсон.

– Но цель у них была? – не унимался Бондарев.

– Разумеется. Они стремились деморализовать персонал и добиться того, чтобы выпуск игрушек прекратился.

– Но этого не произошло? Цели они не добились, верно?

– Верно, – подтвердил Харакумо. – Поскольку мы стойкие люди, и нас невозможно запугать.

Бондарев хотел выяснить, какое количество чудо-роботов предполагается отправить в Россию, но не успел. Управляющий сделал приглашающий жест и, сам двигаясь как робот, направился в зал совещаний, где уже собралось несколько ведущих специалистов. Все они уставились на Бондарева, словно он только что высадился из летающей тарелки. Или же видели перед собой ожившего Деда Мороза.

В зале находилась и Кйоко, выглядывающая из-за плеча инженера. Она ободряюще улыбнулась Бондареву, но его внимание было сосредоточено на демонстрационном столе. Там, посверкивая голубыми глазами, стоял полуметровый дед-мороз с посохом и мешочком для подарков. Его синяя шуба блестела в лучах яркого электрического света.

– Добрый день, – произнес он довольно приятным баритоном, старательно выговаривающим русские слова. – Я дед-мороз, пришел поздравить тебя с Новым годом.

Кйоко зааплодировала, но на нее посмотрели так, что она смешалась и покраснела.

К столу приблизился специалист, держащий в руке небольшой изящный пульт. Однако дед-мороз подчинялся и голосовым командам, отдаваемым по-русски. Он кланялся, говорил: «Как прикажете», и был готов делать что угодно, вплоть до того, чтобы спрыгнуть со стола и сбегать за кофе.

– А теперь, – провозгласил Харакумо, – мы покажем вам, почему наш игрушечный робот превосходит всех тех, которые появлялись в продаже до сих пор. Его интеллект выше, чем у пятилетнего ребенка.

Повинуясь командам специалиста, дед-мороз продемонстрировал знание географии, математики, пения, кроме того, рассказал пару сказок и прочел короткую лекцию о вреде длительного просмотра телепередач.

– Достаточно, – сказал Харакумо и торжествующе уставился на Бондарева. – При желании вы можете просто поболтать с ним. На любые темы, популярные среди детей, за исключением пошлостей. И еще. Услышав ругань, дед-мороз автоматически отключается. Это должно понравиться родителям.

– Здорово, – признал Бондарев, нисколько не покривив душой.

Он немного поговорил с роботом о футболе, мультфильмах, домашних животных и даже литературе. Никакого жульничества. Перед ним находилась удивительная и совершенно уникальная игрушка, сконструированная людьми талантливыми, если не сказать, гениальными. Если бы у Бондарева был ребенок, он бы с радостью подарил ему такого деда-мороза.

– Потрясающе! – воскликнул он, потянувшись к игрушке. – Даже не верится, что эта штука…

На его плечо легла рука, помешавшая ему взять деда-мороза. Обернувшись, он увидел непроницаемое лицо Хато Харакумо с черными немигающими глазами.

– Не надо, – произнес он.

Бондарев собрал все резервы вежливости, имеющиеся в наличии:

– Но я хотел только…

– Не надо, – повторил Харакумо, чуть ли не силой оттаскивая его от стола. – Вещь не только дорогостоящая, но и… и…

– Деликатная, – подсказал кто-то из присутствующих.

– Деликатная, вот именно. Пожалуйста, не прикасайтесь к русскому санта-клаусу.

– Как же с ним будут играть дети? – спросил Бондарев, высвобождая плечо.

Харакумо тут же ухватил его за локоть.

– Они прочтут инструкцию.

– Я тоже могу прочесть инструкцию.

– Нет. Она еще не напечатана.

– Послушайте. – Почти исчерпав запасы вежливости, Бондарев пустил в ход дипломатию. – Я всего лишь пытаюсь определить, сколько весит такая игрушка. Моя компания привыкла считать расходы. А транспортировка стоит денег.

– У нас есть спецификация со всеми необходимыми данными, – сказал Харакумо. – Если не ошибаюсь, там значится, что один дед-мороз весит девять килограммов без батарей. Каждая батарея весит примерно пятьсот граммов, а их требуется четыре. Достаточно?

– Достаточно. А теперь отпустите мою руку.

– Простите.

Управляющий оставил руку Бондарева в покое, но не сводил с него глаз, готовый вновь удержать его в случае необходимости.

– Вы очень бдительный человек, – заметил Бондарев, демонстративно отряхивая плечо и рукав, за которые бралась волосатая пятерня японца. – Но я все равно не понимаю, зачем такие меры предосторожности, если с роботами будут играть дети. Уверяю вас, каждый третий мальчишка пожелает знать, что у деда-мороза внутри, а каждый пятый приведет замысел в исполнение.

– В каждую коробку будет вложена инструкция, – повторил Харакумо голосом автоответчика.

– Которая пока не напечатана?

– Вы все схватываете на лету, мистер Железняк.

На этом демонстрация закончилась. Выходя из зала, Бондарев обернулся. Одинокий дед-мороз, стоящий на столе, смотрел на него горящими голубыми глазами. Выражение его румяной физиономии не казалось добрым или приветливым, словно перед уходом Харакумо шепнул ему на ушко нечто такое, что заставило его ненавидеть Бондарева всей своей электронной душой. Игрушка излучала враждебность, как цепной пес, поставленный охранять хозяйское добро. Посох в руке робота мерно ударял по столу: тук… тук… тук…

Инженер, владеющий русским языком, щелкнул пультом. Движение посоха прекратилось, глаза погасли, превратившись в две тусклые пуговицы.

Но еще долго Бондареву вспоминалось, как светились они, провожая его зловещим взглядом.

15

Бондарев полулежал в глубокой деревянной бочке, наполненной горячей водой, и отстраненно наслаждался массажем плеч и затылка, который выполняли проворные руки Кйоко.

По сути, это была не ванная комната, а офуро, как называют в Японии домашние бани. Жарко не было. Пара тоже не было. Зато имелась массажистка – энергичная, симпатичная, к тому же обнаженная.

Казалось бы, чего еще желать? Но Бондарев желал. И вовсе не плотских утех.

Ему хотелось ясности в порученном ему деле, а оно становилось все более туманным и запутанным.

Мизуки так и не материализовалась в офисе, и Бондарев начал подумывать, что здесь что-то не так. Правда, она созвонилась с ним, отделавшись парой дежурных фраз, но ему этого было мало. Бондарев жаждал ее видеть. Честно говоря, его тянуло к этой красавице как магнитом. Ее упорное нежелание встретиться с ним было удручающим.

Не настраивало на игривый лад и трагическое происшествие в отеле. Горничная вошла в номер, чтобы застелить постель, и взорвалась на мине, приготовленной для Бондарева. Вначале полицейские решили, что фрагменты тела принадлежат постояльцу, но вскоре сообразили, что имеют дело с особой женского пола. Гибель невинной горничной тяготила, как камень, лежащий на сердце. Не хотелось даже считать всех тех несчастных, которые попали под раздачу. Если бы Бондарев верил в загробную жизнь, он бы свихнулся, придумывая, как станет оправдываться перед людьми, принявшими смерть из-за него. Не по его вине, но все равно из-за него.

Плюс к этому расследование, буксовавшее на месте. Возможно, это угнетало сильнее всего.

Бондареву не удалось выяснить о фабрике ничего, кроме того, что на ней производят замечательных игрушечных дедов-морозов со встроенными программами. Ни Кйоко, ни Харакумо не сумели назвать отпускную стоимость роботов, а незнание японского языка не позволяло Бондареву обратиться за разъяснениями к персоналу. Более того, управляющий не знал или не хотел озвучивать себестоимость единицы продукции. Все, что удалось выяснить, это дату отправки первой партии в Россию.

Мелодичный голосок Кйоко вывел Бондарева из задумчивости:

– Тебе хорошо?

– Нормально, – буркнул он. – Ты умеешь медитировать?

– Конечно! На священные звуки, иероглифы, цвета, пламя…

– На тишину.

– Как это? – удивилась Кйоко.

– Молчишь и размышляешь.

– О чем?

– Не имеет значения. Главное, что молчишь. Хотя бы десять минут.

– Так долго?

– Хотя бы семь. Это минимум.

Озадаченная девушка засопела за спиной Бондарева, возобновив сеанс массажа. Это позволило ему вернуться к невеселым раздумьям.

Все склады фабрики были забиты дедами-морозами. Пятьдесят тысяч подлежали отправке морем не позднее седьмого декабря, то есть ровно через неделю. Судно должно было достичь Мурманска пару недель спустя, где-нибудь около пятнадцатого декабря, и еще через неделю японским игрушкам надлежало стоять на прилавках российских магазинов. А там и Новый год.

Времени оставалось немного, но Харакумо не сомневался, что и эта партия, и остальные будут распроданы очень быстро. По его словам, в Интернете и средствах массовой информации уже началась массированная рекламная кампания, обошедшаяся в кругленькую сумму. Это означало, что детишки уже выпрашивают у родителей необыкновенные подарки, а папы и мамы успели положить глаз на дедов-морозов.

Было запланировано, что 50 000 роботов будут отплывать из порта Хиросимы каждые три дня, вплоть до 16 декабря. Таким образом, до новогодних праздников намечалось продать 200 тысяч игрушек, которые встанут под елку на радость маленьким и взрослым.

И при всем при этом никто не мог сказать, сколько же стоят эти голубоглазые деды-морозы!

Вот почему Бондарев не верил ни управляющему Харакумо, ни его работникам. Вес одного робота тоже вызывал сомнения. Девять килограммов – это же немалая тяжесть. Плюс к этому четыре полукилограммовые батареи. Лет двадцать назад, возможно, детские игрушки и бывали неподъемными, но в век компьютерных технологий и сверхлегких материалов? Черт подери, да эти деды-морозы, по прикидкам Бондарева, не должны были весить больше четырех килограммов, да и то с натяжкой.

Хотя ладно, бог с ним, с весом. Выяснить бы себестоимость и точную цену. Бондарев плохо разбирался в игрушках, зато многое знал об электронном оборудовании. Планшет стоил четыреста баксов, электронная книга – сто, ноутбук тянул на тысячу. Исходя из этого можно было предположить, что японский дед-мороз обойдется российскому покупателю в три сотни долларов, если не больше. Будь он даже мудр как Соломон, разве поможет это продать 200 штук игрушек по триста баксов в столь сжатые сроки?

– Я закончила медитацию, – доложила запыхавшаяся Кйоко.

– И как самочувствие?

– Устала. Подвинься, я хочу к тебе.

– Ты забыла обработать ключицы.

– Их не массируют.

– Ошибаешься. В этом залог бодрости и хорошего самочувствия.

– Но Костя… – заныла Кйоко.

– Пять минут, – смилостивился он. – И молча. Иначе все твои труды насмарку.

Испустив тяжелый вздох, она принялась разминать ему плечи, а он спросил себя: почему Харакумо распорядился убрать следы взрыва с такой поспешностью? Почему не вызвали полицию или спецслужбы? В чем дело? Неужели причина кроется в пресловутой японской гордости? Вздор. Тут крылось что-то другое.

Ночью, когда Кйоко уснет, Бондарев решил нанести на фабрику еще один визит. На этот раз тайный.

Сколько можно носиться с вопросами, на которые нет ответов?

16

После покушения в аэропорту и двух взрывов в гостиничных номерах стало ясно, что Бондарев находится «под колпаком», поэтому особо таиться и путать следы не имело смысла. Для передвижения по Хиросиме он собрался арендовать машину – небольшую, но быструю «Тойоту» нейтрального серо-стального цвета.

Ночная поездка походила на сон. В отличие от мегаполисов, Хиросима после полуночи становилась безлюдной, и, проносясь по пустынным мостам, было легко представить себе, что дело происходит в середине прошлого века, после атомной бомбардировки.

Фабрика проступила из мрака, как скала правильной формы – темная, безмолвная и явно закрытая на ночь, несмотря на предстоящие поставки игрушечных роботов. Японцы считают, если кто-то не успевает переделать все свои дела днем, то он попросту лентяй и бездельник. Ночные смены в Японии назначаются лишь в случае крайней необходимости. Здесь такой необходимости не было.

Бондарев предусмотрительно выключил автомобильные фары за квартал от фабрики и подкатил к ней бесшумно, словно «Летучий голландец». Остановившись в ста метрах от ворот, он некоторое время сидел неподвижно, пытаясь различить какое-нибудь постороннее движение в темноте.

Он понимал, что ворота охраняются, но сомневался в том, что охрана выставлена по всему периметру фабрики. Вряд ли практиковалось здесь и патрулирование территории.

Бондарев оказался прав. Двор за сетчатой оградой, увитой «колючкой», оставался пустынным. Выбравшись из «Тойоты», он зашел за угол и, подсвечивая себе фонариком, очень скоро обнаружил место, где были состыкованы два куска колючей проволоки. Вскарабкался наверх, разъединил концы и спрыгнул по другую сторону ограды.

Кое-где на обширной территории фабрики горели огни. В основном это были фонари на столбах, но и крыша склада была утыкана лампочками. Стараясь не выходить на освещенное пространство, Бондарев стал подбираться туда, перебегая из тени в тень, приседая, осматриваясь и прислушиваясь. Его целью было то крыло здания, где роботов готовили к отправке в Россию. Он не сумел бы толком объяснить почему, но ему казалось, что ответы на его вопросы кроются именно там.

Разумеется, если эти ответы вообще существовали в природе.

Когда он приблизился к складскому помещению, в одном из окон зажегся свет, гораздо более яркий, чем тот, который горел возле погрузочной площадки. Это произошло столь внезапно, что на мгновение Бондарев оцепенел, а придя в себя, попятился, притаился за грудой контейнеров и стал наблюдать.

Его взору предстал небольшой кабинет, в котором собрались несколько человек. Они что-то обсуждали, перемещаясь по комнате и жестикулируя. После яркого света, вспыхнувшего в темноте, Бондарев видел лишь силуэты, размахивающие руками и качающие головами. Он подобрался к окну поближе, но оно находилось слишком высоко, чтобы заглянуть внутрь. Собравшиеся говорили по-японски, к тому же слышны были лишь голоса, проникающие сквозь стекла. Бондарев опрокинул один контейнер на бок, подтащил его к стене и взобрался на него. Он успел различить среди сотрудников Хато Харакумо, когда уловил справа от себя какое-то движение и, повернувшись, увидел приближающихся мужчин.