Текст книги "Художник (СИ)"

Автор книги: Максим Венедиктов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

  «Францу Дмитриевичу от Натальи Гончаровой. Пересвет и Ослябя»

  «О, спасибо, я уж думал, не сможешь попасть к ней.»

  Степан усмехнулся и сказал:

  «Нечего страшного, я был у Ларионова, а Гончарова оставила эту работу для тебя. Он мне её передал, а я уже тебе. Все равно мне было по пути. Виктория ведь позвала...на чтения стихов.»

  «На чтение и слушанье, а не на бесконечное перебивание.»

  «Так ладно...успокойтесь, Виктория прочитай свою работу. Это что-то новое?»

  «Да...как только ты ушел...пришло в голову пара строчек...в итоге дописала. А ПОТОМ ПРИШЕЛ ОН!»

  Виктория с легким, девичьим гневом указывала пальцем на испуганного Степана, тот лишь развел руками:

  «Ладно, плохой слушатель я, каюсь...прочитай ещё раз. Ни слова не скажу.»

  Я кивнул Виктории и она, ещё раз посмотрев на Степана, а после на меня, удостоверилась, что мы не шутим.

  Она прокашлялась, а потом начала читать с блокнота:

  Грусти полные глаза

  Проводили дни и ночи

  В четырех пустых стенах

  Жили там наощупь

  Впереди шла жизнь в нарядах

  Громко крича и смеясь

  Ну а мне в оконных рамах

  Оставалось наблюдать

  Вот на площади людишки

  Полные улыбок лица

  Пьяницы и дети вместе

  Радуются жизни

  Ну а я сошла с ума

  Кричу я на эти стены

  На кой черт мать родила

  На кой черт нужны сирены

  Крику я, надорвалась

  Потеряла голос

  Но внутри меня кричит

  Адский демон-Морок....

  Виктория закончила читать и снова, менее воодушевленно посмотрела на нас со Степаном. Последний слегка кривился, но все же нечего не сказал, я же, как уже не раз было говорено, нечего не понимающий в этом, просто сказал:

  «Вполне себе, мне нравится. Уж не знаю, как тебе Степан. Вижу что кривишься, тем не менее, слушать это все же приятно.»

  «Знаете...я лучше Тинякова послушал бы...без обид Виктория, но...»

  «НО?» Виктория начала, кажется злиться по-настоящему. Поэтому Степан решил и ретироваться и сгладить обстановку.

  «Знаешь...ты можешь и лучше написать...наверно. Не лучшее произведение из твоих...вот. Ну а мне пора идти. Давай Франц, до свидания...и вам Виктория, конечно же...успехов в поэзии.»

  Степан встал и взяв свою сумку направился в прихожую, я конечно же последовал за ним, там он успел мне сказать:

  «Неплохая работа у неё...ритм бы ещё держала и вообще круто было. Мне кажется выход из комфортных условий для неё лучше, она пишет быстрее и талантливей. Прямо как ты Франц...так что давай. Удачи вам.»

  Сказал Степан и вышел из квартиры. Топор при этом продолжал стоять на своем новом месте. Значит не его... Я закрыл дверь и вспомнил встречу с Анной Александровной из галереи, а после мне пришла гениальная идея. Я отчетливо видел картину, которую нарисую я...это будет портрет Анны Александровны...точно, она такая...такая мистически-притягательная, наиболее подходящий образ для меня, для моих картин...добавить туда супрематизм и будет...ох будет просто невероятно. Я восторженно и с улыбкой на лице прошёл в гостиную и сказал:

  «Мне пришла невероятная мысль в голову. Я работать!»

  После этого я открыл дверь и сел за привычное место, взяв новый холст, я принялся за работу.

  Работа непривычно шла быстро. Прямо как уже смотря на готовую работу, я переписывал слой за слоем, нанося краску, мешая краску и продолжая писать эту картину. В голове мелькала то уже готовая картина, то наоборот натурщица Анна Александровна, с длинными белыми и холодными пальцами охватывающими меня, с каждой секундой образ Анны все более развязный, всплывал в моей голове, в какой то момент я даже на картине начал изображать Анну Александровну в исключительно нагом виде. Что впрочем только шло на пользу данной работе. То и дело проклиная себя за слишком откровенное и проникновенное отношение к Анне Александровне я все же продолжал изображать её. Я бы даже сказал я начал изображать музу. Именно она и есть муза. Именно она постучала в дверь, окно, мое сердце и разум. Именно она вернула мне возможность рисовать, хотя казалось бы уже несколько месяцев я нечего не делал. Её образ не выходил из моей головы, вот она, обнимает меня, я полностью в её власти, невероятно откровенные сцены, происходили в моем воспаленном и восторженном мозгу, я проклинал себя, но нечего поделать с этим не мог, работа шла, а образ...образ был нужен.

  Через несколько часов работа была готова. Предо мной предстала картина, пока не имевшая названия, пусть разум и хотел назвать её исключительно просто– Анна. На картине была представлена абсолютно голая Анна Александровна, властно сидящая на черном с позолотой троне, под ногами её, белыми и настолько же холодными как руки её, лежали её подданные, лица большинства были пусты и не выражали нечего, но один из подданных по правую руку, был частично списан...ох господи с меня самого, все то же странное и задумчивое лицо, все та же смешная бородка, да это точно я. Смотрю и вожделею свою обнаженную Афину, рассматривая каждый сантиметр её тела, задерживая взгляд на особо интересных местах. В правой руке Анны лежит небольшой шар, я посчитал что использование Державы наиболее оправдано в сей картине, ведь на ней дама эдакая царица, так что иначе и быть не может, в левой руке не было скипитра, там был серп, ржавый на конце, он представлял собой невозможность жизни крестьян в условиях царского быта, в условиях сумасшедшей богемы. С рукоятки серпа капала кровь, прямо на лоснящуюся молодую кожу Анны, капли слизывал с её ног один из подданных. Лицо Анны было направлено прямо на зрителя и с вожделением и наглостью смотрело на ощеломленного зрителя, в данный момент именно на меня. Картина ещё не высохла и краской пахло очень сильно, но мне, в моем слегка затуманенном разуме запах этот был сродни запаху самой Анны Александровны. Запах французских духов, их я хотел было купить Виктории, но думаю, ей бы они не подошли. Анна выделялась на картине, нарисованной в максимально реалистичном виде она опиралась на подданных, написанных в жанре кубизма, позади неё, вместо солнца и луны висели супрематические кресты. Возможно, крестами этими следовало бы закрыть интимные зоны Анны, но все же это было бы лишним актом страшнейшей цензуры, помешавшей этой картине стать столь прекрасной.

  Я отошёл от полотна и вздохнул. Из головы по-прежнему не уходил образ обнаженной Анны Александровны, но теперь он казалось, становился все туманней и туманней. Она видимо уходила, куда-то глубже в мое подсознание и уже не давала знать о себе столь явно и нагло. Хотя я по прежнему боялся, что вспыхнет она в разуме, схватив за горло своими руками и смотря мне прямо в глаза своим пугающе-горящим взором.

  Я вышел из мастерской предварительно закрыв её на ключ. Виктория посмотрела на меня, я явно выглядел странно. Волосы наверняка во все стороны, весь в краске, а взгляд наверняка бегал по всей гостиной, не имея возможности, остановится на чем-то конкретном.

  «Что случилось, Франц?»

  «Все в порядке...я...я дописал работу. Но пожалуй пока её...ей...пусть пока высохнет, и постоит...может это и не совсем то, что я хотел...что следовало написать.»

  «Хорошо....конечно...знаешь, я тут подумала. И я хочу пойти сегодня, а точнее уже совсем скоро в Синюю Лошадь. Прочитаю стихи там.»

  «Отличная идея, я пойду с тобой.»

  Виктория удивилась: «Как это? Тебе ведь не нравится там?»

  «Знаешь, иногда я сам себе поражаюсь...сегодня такой день, когда я понимаю, что...что с тобой мне нужно проводить больше времени, а в Синей Лошади будет Тиняков...спасти бы его от пьянства.»

  «Хочешь статья ангелом спасителем для него?»

  «Скорее простым товарищем, помочь ему, взамен на то количество помощи оказанной им для меня...столько всего сделано. Я пока пойду и смою краску. Потом...потом идем в Синюю Лошадь.»

  Виктория кивнула и положив блокнот на столик направилась в сторону спальни. Я же быстрым шагом направился к рукомойнику. В голове то и дело вспыхивала Анна...ведьма.

  До «Синей Собаки» мы шли в тишине. Я сосредоточенный лишь на своих мыслях. На то и дело всплывающей Анне Александровне, на картине, на супрематизме, в конце концов, к которому я неожиданно пришел. Виктория шла рядом и была в раздумьях, правильно ли она поступает, что снова идет в обитель алкоголиков и тунеядцев, где каждый лишь пьет и плевать хотел на читающих со сцены. Тем не менее, публику она эту любила. Хлопали они активно, в строчки не вслушивались, замечательно. Что ещё нужно молодому поэту в перестроечной стране? Подобной публики и более нечего.

  Около «Синей Собаки» стояло несколько полицейских, они о чем то громко шутили, то и дело, кидая взгляды на выходящих и заходящих в кабак. Нас с Викторией они проводили удивленными взглядами, видимо не ожидая, что в подобные заведения ходят такие как мы. Спустившись в подвал «Синей Собаки» я сразу же наткнулся на местного бармена Фёдора. Тот остановил нас руками и сказал:

  «Стойте, Франц Дмитрич...сегодня у нас аншлаг прям...и вы сюда же.»

  «Что там такое?»

  «Сегодня Тиняков выступает...говорит у него, хех, новая программа.»

  «Удивительное рядом. Ну, нас то можно пропустить?»

  «Куда вас тут посадить то...да и поставить негде, смотрите как набежали.»

  Действительно внутри «Синей Собаке» яблоку было негде упасть, вокруг Тинякова что стоял на местной сцене была огромная гурьба народу. Удивившись, сей странной ситуации, я все же сказал Фёдору:

  «Знаешь, Викторию бы хоть пропустить, она все же выступить хотела. Я то ладно и тут постою.»

  «Кхм...да ладно, заходите оба, но простите, что места так мало. В „Синей Собаке“ сроду столько народу не набивалось. Как бы потолок не рухнул.»

  «А может?»

  «В такие моменты даже бог может вернуться, не то, что потолок упадет.»

  «А ежели бог придет, его-то пустите?»

  «А куда я денусь, конечно, пущу, на него у меня нет запрета. К тому же пущай его не пущай, все равно ведь придет.»

  Я кивнул Фёдору и вместе с Викторией протиснулся в кабак. Тиняков стоял на сцене, бесконечно что-то декламировал, но наконец, опустошив бутылку спирту, куда тут без него, начал читать:

  Радости нет границ,

  Солнце смеётся гурьбой,

  Рыбы и много птиц,

  С песней летают за мной,

  Вместе в чудесном саду...

  Zu-Dwa играет в лапту...

  На манер песни исполнял это Тиняков и заканчивал он исполнение повтором странного слова Zu-Dwa раз 5 повторил его, оттягивая слога и там и тут. Толпа скандировала и хлопала пьяному книготорговцу-поэту и требовала ещё, Тиняков кивнул, казалось скорее самому себе, нежели толпе, начал прочтение следующей работы:

  Грязный и вечно пьяный, с оскалом вместо улыбки

  Он шёл по улицам разным,набитыми людишками со взором пылким

  Со стихами в кармане, за пазухой и в руках

  Он весь был усеян стихами, стихи для него аки иконостас

  Но он не верит в бога, он лишь пьет и дерется

  Поэт посланник библиотек, его туда вознесут после смерти

  Поэт это социальный класс, забитый носками капитализма

  Уничтоженный полностью,изжаренный словно крыс и

  Ползет он все дальше по миру, таща за собой стихи

  Талант не пропьешь, но жизнь таланта можно лишить...

  И снова толпа с хохотом, криками поддержала чтеца, тот лишь манерно поклонился и вздохнув, прочитал ещё одну работу:

  Внутри одна боль

  Позади потерянный век

  Одна поганая хворь

  Убила толпу человек

  Они лежат в гробиках

  Мило улыбаются мне

  Намекая что они ушли

  И все расхлябывать мне

  Я проклинаю каждого мертвеца

  Проходящего мимо

  Плюю в его сгнивший глаз

  Попиная библию лихо

  Я не верю в жизнь после смерти

  Я не верю в вашего бога

  Я хочу умереть и с ними

  Отправится в пустоту, убогим...

  Тиняков закончил и гром аплодисментов снова начал отскакивать от стен, потолка, деревянных столиков сдвинутых ближе к стенам, дабы уместить больше людей. Сцена была прямо молитвенным местом будто бы для Тинякова, он действительно читал свои странные молитвы оттуда, нам, своим странным слушателям, внимателям истины.

  Тиняков выпил ещё одну бутылку и уже совсем не мог ворочать языком, шатаясь на сцене он манерно кланялся, строил рожи и то и дело матерился на людей. Правда их будто бы устраивала эта ситуация и даже нравилось это им. Эдакий театр абсурда длился несколько минут.

  В какой-то момент Тиняков упал за сцену и его по руки вынесли из кабака. Поэт-книготорговец пал храбрым и вдрызг пьяным. Несколько людей устремились за мессией, но основной костяк народу все так же стоял в Синей Собаке. Виктория вышла на сцену, люди устремили взгляд уже на новое лицо, к тому же более простой взгляд, житейский и понимающий. Будто чувствовали, что сейчас будет нечто иное, нежели пьяные бредни Тинякова.

  Виктория прокашлялась и медленно начала читать:

  Пустые взоры, людей вокруг

  Не пугают меня давно

  Я не боюсь отказа

  Я не боюсь никого

  Книги все прочитаны

  Про счастье уже можно забыть

  Я стихи то пишу лишь для того

  Чтобы отсюда уплыть

  Все мы любим стихи

  Все мы любим прозу

  Но чего добились мы

  Этой странной любовью

  Маяковский умер быстро

  Гумилёва расстреляли

  Пастернак уже не пишет

  А Кручёных не пылает

  Все забыли наших предков

  Все забыли свой язык

  Где то в центре на тех ветках

  Все сонеты и стихи...

  Глубокое и проникновенное произведение вызвало аплодисменты у местного населения, я же встал чуть поодаль, дабы успокоить мысли. Встал я рядом с Фёдором угрюмо посматривающего на дверь кабака. Неожиданно для меня, для Фёдора да и наверно для каждого присутствующего было то, что дверь со скрипом открылась в помещение Синей Собаки вошла Анна Александровна. Удивительно медленно девушка вплыла и с той же мистичностью, рассмотрев убранство Синей Собаки из под своей шляпы, она, видимо заметив меня, поплыла уже в мою сторону.

  Я сглотнул, не могу сказать из-за чего конкретно, может мне, просто было, стыдно находится с этой дамой рядом, может просто ввиду её странного вида, странных манер и всего прочего. Она встала рядом со мной и Фёдором. Владелец трактира и бармен медленно спросил:

  «Кхм...Милая дама, не позволите ли узнать, с какой целью вы прибыли сюда?»

  «Милая дама прибыла сюда чтобы увидеть представление, поговаривали, что какой то поэт Тиняков выступает. Это тот самый?»

  «К сожалению, заверяю вас, что Тиняков уже покинул сие место, в беспамятстве, сейчас стихи читает эта достопочтенная дама, жена вот...Франца Дмитрича.» Фёдор всячески изворачивал свой язык, дабы звучать наиболее лебезяще. Анна Александровна конечно это прекрасно понимала и обратилась ко мне:

  «Франц Дмитреевич, а вы сюда часто захаживаете?»

  «Я бы так не сказал...был всего 2 раза. Один раз с женой. Сейчас уже третий, не совсем по духу мне это место.»

  «Я попрошу»

  «Фёдор, не обессудьте, просто факт, какой народ, такие и мысли.»

  Анна Александровна снова усмехнулась своей хищнической улыбкой, снова промелькнула она всего на секунду и лицо дамы снова стало стоически спокойным, даже слегка нагловатым.

  «А стихи хорошие ваша жена читает. Но местной публике она будет непонятна...непостижима.»

  Виктория уже снова начала читать, но сосредоточится на стихах жены я не мог, то и дело поглядывая на Анну Александровну стоящую прямо рядом со мной, то и дело в голове вспыхивал её обнаженный образ, обнаженный я и наши объятья...нет, нужно выбросить это из головы. Тишину нарушила снова Анна Александровна:

  «Знаете...Франц Дмитреевич, картины уже прибыли, но пока только в мою Петербургскую квартиру, если вы желаете посмотреть на них...сегодня, то можете проводить меня до дома. Я вам все покажу.»

  Фёдор внимательно посмотрел на меня, а после на Анну, покрутив свой ус, он усмехнулся. Я чуть не провалился сквозь землю, но чёрт...я ведь понимаю, что картины эти хочется увидеть...может даже стоит сразу сказать о своей работе Анне...как никак она, же там изображена. Я задумался на миг, но посмотрев на Викторию, абсолютно улыбающуюся на сцене, как она читала стихи, я все же решил уйти с Анной. Но для начала предупредил Фёдора, чтобы именно он проводил Викторию. Фёдор кивнул мне и снова внимательно рассматривал наполненный людьми подвал.

  Я повернулся к Анне Александровне, она исподлобья смотрела на меня своим пространным взглядом:

  «Да...Я пожалуй согласен посмотреть на ваши работы, Анна Александр...»

  «Можно просто Анна...к чему эта официальность, я ведь могу звать вас просто Франц.»

  Я кивнул ей и вслед за ней покинул пропитое и шумное место под названием «Синяя Собака»

  ГЛАВА 4

  Вместе с Анной я подходил к довольно красивому дому, что стоит по адресу Съездовая 17, рядом с парадной сидел бродяжьего вида мальчик, с пустыми, практически серыми глазами. Он протянул к подходящим нам свою грязную от пыли и сажи руку. Анна быстро бросила ему 5 копеек, я повторил за ней и мы прошли внутрь.

  Анна поднялась на третий этаж и открыла дверь, приглашая меня зайти первым. Нервно вздрогнув, я все же прошёл в квартиру. Следом прошла Анна, закрыв на замок дверь. Я быстро повесил пальто на крючок. Собираясь, было снять обувь, Анна остановила меня:

  «Нет...Франц, проходите в обуви, в одной из комнат снят пол, пыль по всей квартире, так что, лучше ходите в обуви.»

  Я кивнул и прошёл в гостиную. Она встретила меня довольно серой обстановкой. Не бедственной, а именно серой. Шкаф, наполненный книгами, темно коричневого цвета, серые стены со странной лепниной выше к потолку, несколько кофейных столиков, на один из них была поставлена небольшая картина, с подписью Анны Александровны.

  Она, заметив мой интерес, сказала:

  «Это одна из последних, написала её в Москве, будете?» Спросила она указывая на бутылку виски, стоящую на столике близ дивана. Я отрицательно покачал головой:

  «Нет, уж простите, я уже несколько лет не пью. На меня это дурно влияет.»

  «А на кого это влияет хорошо? У каждого свои понятия, что есть дурно, а что нет. Каждый выбирает свои грани.»

  «Я уже выбрал свои...»

  «Так ли ты в этом уверен, Франц?»

  «Не на все 100 конечно, но с алкоголем точно все решено.»

  Анна пожала плечами и налила себе наполовину стакана виски, сев на диван она внимательно смотрела на меня. Чего она хочет? Я ведь пришёл картины смотреть, неужели она хочет тут меня промурыжить ещё несколько часов...пока образы не станут реальностью...стоп, не о том думаю.

  Я сел напротив неё в небольшое кресло и продолжил осмотр уже без того осмотренной гостиной.

  «Не слишком ли здесь все просто обставлено?»

  «Просто? Может быть, я здесь долгое время не жила, к тому же в одной из комнат ремонт...я знаете в Москве больше времени провела. Петроград это мое детство, нежели юность. Но картины писать я начала именно здесь.»

  «А в каком возрасте?»

  Анна удивилась, но все же ответила:

  «Хм...насколько припоминаю, мне тогда было 10 лет...да 10 лет. Тогда я начала интересоваться искусством. Отец водил меня в театр.»

  «Значит с детства в искусстве?»

  «Да. Именно так. Я даже вышла замуж за художника...правда...правда, строго между нами конечно, Франц...он бездарен. Человек рисует авангардные наклейки, жвачку для большинства, никакого искусства, никого чувства, нечего среди его работ нет. Лишь мерзкое ощущение обывателя.»

  «Но сейчас такое время. Мы идем куда то...куда то дальше, как в жизни, так и в искусстве, ещё пару лет назад нам казалось, что вот...нечего не изменится, ещё маленьким ребёнком я с матерью ходил, читал с упоением Гаршина. А теперь у нас вездесущий сюрреализм, как в творчестве, так и в душах и в людях.»

  «Я соглашусь...просто это тяготит. Это не совсем то что мне нравится. Это не искусство, мой бездарный муженёк нечего интересней супрематического коллажа Малевича не видел. Для него Брейгель или Моне просто фамилии людей, это для него не художники, можешь ли представить такое, Франц?»

  «Могу, отчего же не могу...вполне себе. Но это проблема всех нас. Рано или поздно придем к этому все. Все будем кресты рисовать, с кубами и квадратами...восторгаться и трепетать.»

  «Я не хочу этого...я не хочу этого видеть...я ужасная жена, но муж мой...муж мой бездарный неудачник, прикрываясь авангардом, не зарабатывал, ни копейки, объясняя тем что он это ИСКУССТВО, что им нельзя заработать...ха, идиот даже не умеет завязывать галстук...как только в петлю полезет.»

  Анна уже порядком опьянела, хотя казалось бы стакан виски...даже пол стакана. Тем не менее, дама, сидящая напротив меня на диване, начала аккуратно расстегивать платье. Что она делает, мать вашу. Под черным платьем, что бы вы думали, было такого же цвета белье. Дама видимо очень уж любит черный цвет. Обожает его прямо таки.

  Внутри затрепетало сердце, а потом в голове снова всплывали образы обнаженной Анны, только теперь они сочетались с действительно раздевающейся женщиной, прямо передо мной. В глазах начинало двоиться, справа была реальная Анна, уже окончательно снявшая платье и начинавшая расстегивать лифчик, слева же находилась та, обнаженная уже, королева, похитившая сердце мое, под ней все так же лежали её преданные слуги, облизывали ей ноги и с оскалом смотрели на обнаженные груди. Я понимал, что примерно также, возможно, даже ещё более зверинее, смотрел на обнажающуюся предо мной живую, настоящую и веющую теплом Анну.

  Она стянула с себя нижнее белье, лифчик упал на пол, медленными шагами, полностью обнаженная Анна направлялась ко мне, я с испугом, стыдом и наслаждением рассматривал голое тело, приблизившись окончательно, она села на мои колени и лицо её находилось прямо передо мной. От неё пахло...ох, от неё пахло смесью французских духов, виски, а также неким...просто невероятным, непередаваемым запахом женщины. Я нечего не понимал, просто сидел и вжимался к кресло, Анна же все ближе придвигалась ко мне, её руки тщетно пытались, развязать шнурок сюртука, пытались стянуть штаны, глаза, выражавшие лишь огненное желание первобытного совокупления смотрели на меня, я заворожено и испуганно, казалось даже пытался пятиться, но, тем не менее, нечего уже невозможно было поделать. Её холодные губы коснулись моих и её язык проник в мой рот, я ответил на поцелуй, мои руки сами начали обвивать её тело, правая рука конечно же начала инстинктивные и иррациональные для меня прикосновения к груди, вторая рука сходила все ниже с талии в сторону промежности Анны. Она на секунду оторвалась от меня, вдыхая воздух от нехватки оного и от удовольствия. Со стороны комнат, на меня, из тьмы смотрели подданные Анны, облизывались и даже возможно кричали. Они не понимали как возможно такое, их королеву вожделеет и трогает везде, где только можно какой-то непонятный художник, почему не они, почему это делает он.

  Анна снова вцепилась губами в меня, наконец, стянув меня с кресла. Я балансируя на грани, чтобы не предаться утехам, пытался свернуть и выбраться, но руки Анны обвили меня женщина повалила меня на диван и начались вполне привычные для меня и например Виктории прелюдии. Виктории к слову никогда не нравилась эта странная подготовка к соитию, мол смысла в этом мало, лишь редкие моменты удовольствия и разочарования по их окончанию, а уж потом, потом ты теряешь вообще все, по крайней мере так мне всегда говорила Виктория. Поэтому вступая в любые половые связи с ней, со своей прекрасной, белоголовой Викторией я достаточно быстро начинал действия, что конечно же очень нравилось моей даме, а уж мне тем более.

  Сейчас же Анна находящаяся прямо на мне, нещадно сношала меня. Её бедра стучались об мои, руки её царапали мою спину, а губы тщетно пытались найти мои. Наконец мы слились в поцелую и следующие 30 минут, периодически прерываясь на глотки воздуха она...она занималась со мной любовью. Девушка скажем прямо маститая, знала не мало секретов, не мало поз, мне с Викторией о таком даже думать бы запрещалось, тем не менее наконец все закончилось, я обессилено упал, рядом со мной лежала черноволосая и прекрасная Анна, обнимавшая меня и прижимавшаяся ко мне всем телом, наш пот слился будто бы в единую оболочку и защищал нас от прохлады входящей через открытое окно. Крики во время всего этого я думаю даже в Синей Лошади было слышно, я вздохнул и снова посмотрел в темные проемы квартиры Анны. Там по прежнему стояли подданные, с их лица текли слюни, а руки их были направлены дружно у всех, к одному месту. Эти ужасные твари все это время стояли и мастурбировали.

  ГЛАВА 5

  Проснулся я уже далеко после шести утра. Шум воды вывел меня из состояния полусна и наконец, я открыл свои глаза. Как я и предполагал, я лежал голый, в квартире Анны Александровны. Шум воды доносился из дальнего конца квартиры, видимо там была её ванная комната. Окно по-прежнему было открыто, а оттуда доносился свежий ветер, запах листвы и шум улицы. Быстро нацепив штаны и сюртук, я хотел было уйти, но не успел, из коридора в гостиную вышла Анна Александровна, одетая в легкую хлопковую рубашку до колен, видимо ввиду того, что по-прежнему было обнажена. Выйдя из коридора и, увидев меня, она расплылась в улыбке и продолжала вытирать свои волосы. С них по-прежнему капала вода на слегка запыленный пол.

  «Доброе утро, ты уже собираешься уходить?»

  Я вздохнул, вытер лоб от нежданно вышедшей испарины и медленно проговорил:

  «Так...все произошедшее...»

  Но Анна меня перебила, все с той же усмешкой. Господи несмотря на все произошедшее, она выглядела невероятно.

  «Нет, нет...я понимаю, все было ошибкой и все такое, но как говорится всунуть в меня это не помешало.»

  «Бывает и такое...да и вообще...я...я так и не посмотрел картины.»

  Рубашка Анны случайно расстегнулась и снова обнажила её тело, заметив это, она даже не поправила одежду, а лишь с прежней улыбкой томно сказала:

  «А ты ещё раз хочешь посмотреть?»

  «Я вообще-то...серьезно. Я думал, что картин будет как минимум больше.»

  «Они все в галерее, так что сходи туда и посмотри.» Анна подошла ко мне и снова обвила меня руками, шепотом она добавила: «А потом вечером приходи снова»

  Я убрал от себя её руки и сказал:

  «Это было помутнение, так что нечего Вечером или там в другие временные моменты не будет...у меня есть жена, у тебя...вас есть муж.»

  «К черту его, к черту и её.»

  Я развел руками и пошел в сторону прихожей, быстро нацепив невесть откуда переместившиеся ботинки, накинув пальто я с шумом вышел из квартиры. Вспоминая что я уже на Васильевском острове, я проклиная все вокруг поплелся в сторону дома. Столько пройти и ради чего...

  У парадной все также же сидел бездомный мальчик с серым лицом и таким же взором. Я подошёл к нему и схватил за шиворот, крича ему прямо в лицо, я спросил:

  «ТЫ ВИДЕЛ МЕНЯ ЗДЕСЬ ВЧЕРА? Я ВОШЕЛ В ЭТУ ПАРАДНУЮ...Я ВОШЕЛ С ЖЕНЩИНОЙ?»

  Мальчик испуганно кричал и начал плакать, бросив его я пошёл дальше, ибо на меня уже смотрели некоторые из проходящих мимо жителей. Крик и плач мальчика ещё преследовал меня какое то время.

  Через несколько часов я наконец добрался до дома, жадно вдыхая воздух, я поднимался по лестнице и через минуту уже был в своей квартире. Она встретила меня тишиной, нарушающаяся лишь изредка доносящимися из окна звуками Фонтанки и лодками, что проносятся по ней. Я вздохнул и повесил пальто на крючок. В голове по прежнему возникали образы ночного происшествия, обнаженная Анна Александровна по-прежнему стояла перед моим лицом, но я старательно пытался их отогнать. Пройдя в гостиную, я заметил, что Виктории нет на привычном её месте, не было её и в спальне, на столике лежал её блокнот, но самой жены-поэтессы моей не было дома. Я ещё раз осмотрел комнаты, пусть и смысла в этом уже не было, ведь жена так и не появилась. Не под кроватью же она прячется. Я вздохнул и прошёл в свою мастерскую.

  В центре комнаты по-прежнему стояла устрашающая меня картина с обнаженной Анной, окруженной толпой подданных, вожделеющих её в своих фантазиях. Я нашёл первую попавшуюся тряпку и накрыл холст, дабы он не смущал меня своим присутствием. Впрочем, даже после этого, картина будто бы просвечивала через ткань и все равно отчетливо висела у меня перед глазами. Ещё минуту я ходил взад вперед по мастерской, разглядывая, в общем, то неважные баночки с краской, кисти, уже потерявшие любой вид, грязный пол, такой же грязный потолок, не менее грязные стены. Может к черту все? Действительно, ведь все изменилось, теперь....теперь все иначе, другие люди пишут картины, другое творчество нужно для масс, я устаревший художник, не нужный больше никому...Тогда зачем все это? Сжечь бы всю мастерскую к чертовой матери...

  Сев на стул я устало посмотрел в окно. Там прямо как некогда утром проплывали лодки, на белых телах их по-прежнему играло солнце, то и дело попадая в мои глаза, ослепляя на миг. Рисовал бы это....и ничего бы иного. Да только без толку...Я с силой ударил по холсту, стоящему рядом. С грохотом массивная и деревянная конструкция упала на пол мастерской. Ткань с картины пала и обнажила картину. Анна смотрела на меня с неё с привычным надменным, властным взором и будто бы вводила в транс.

  «НЕТ!» крикнул я и мигом выбежал из мастерской, предварительно закрыв дверь. Упав на пол, я оперся на дверь, стараясь, как можно быстрее успокоится и отогнать все мысли, очистить разум, как когда то советовал мне Тиняков.

  Но успокоится, мне было видимо, не дано, в дверь позвонили. От звука этого, я даже слегка подскочил, но все же встал с пола и направился к двери. За дверью неожиданно для меня стояла Анна Александровна в привычном черном платье, с привычной слегка странноватой, но тем не менее, видимо самой искренней своей улыбкой. Я слегка опешил, но все же смог задать вопрос:

  «Что...как вы..я же...»

  «София Ивановна сказала мне, где ты живешь, я спросила ещё вчера вечером. Когда привезла картины в галерею.»

  Не замечая видимо ни противоречий, ни странности происходящего, Анна проплыла в мою квартиру и уже внимательно оглядывала моё, относительно скромное, убранство. Я закрыл дверь и угрюмо прошёл за этой ведьмой. Интересно если я придушу её прямо здесь, успею ли я покинуть страну? Тут до территории Финляндии близко, успею ли я? Впрочем...впрочем о чем это я, что за странные мысли. Одна сумасшедшее другой...

  «Хорошая квартира у тебя, Франц. А где же ты пишешь картины?»

  Я указал рукой на дверь в мастерскую, из которой я только что, словно испуганный ребенок выбежал. Анна подошла к двери, провела своей рукой по дереву, а после, схватившись за ручку, дернула и открыла дверь. Точно, я ведь не закрыл на ключ...Анна проплыла в мастерскую своей привычной, невесомой и невероятно женственной походкой и казалось мне, даже успела ахнуть. А после оттуда донеся её голос: