Текст книги "Опиум"

Автор книги: Максанс Фермин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Мы ведь с тобой теперь компаньоны.

– В определенном смысле. Ты работаешь на меня, и я плачу тебе процент. А больше тебе знать ничего не нужно.

– Нет, отношения у нас более тесные. Не забывай, что мы с тобой заключили договор. Договор на крови!

Это напоминание явно подействовало на Пирли.

– Хорошо. Чего ты хочешь?

– Знать некоторые вещи.

– Я тебя слушаю, – сказал ирландец, наливая себе виски.

Чарльз Стоу набрался решимости и заговорил:

– Я хочу знать, кто эта женщина и какое отношение имеет она к твоим и Вана торговым делам. Я хочу знать, кто такой Лю Чэн, которого, похоже, все боятся и которого никто не видел. И наконец, я хочу знать, кто ты, ирландец, на самом деле и чем ты оплачиваешь весь этот чай.

На лице Чарльза Стоу не было и тени улыбки. Он судорожно сжимал стакан с виски. Сидел он весь напрягшись, и голос его был поразительно холоден. Пирли посмотрел ему в глаза и сказал:

– Насколько я понимаю, тебе очень хочется узнать, каков вкус у неприятностей.

* * *

В тот вечер в темном кафе Пирли, куря сигару за сигарой и время от времени прикладываясь к стакану с виски, рассказал Чарльзу Стоу про свою жизнь.

Он никогда не встречался с Лю Чэном и работал только с Ваном. Лоан он почти не знал, как не знал и про ее татуировку. Еще он сказал, что не знаком ни с кем из тех, кто работает на Лю Чэна. И что ему неизвестно, какие темные дела обделывают Ван и Лю Чэн, и что в них он ни в коем случае никогда не стал бы принимать никакого участия. А еще заявил, что предпочел бы умереть на месте, нежели утратить дружбу Чарльза Стоу.

А потом он вдруг заявил, что у всех ирландцев доброе сердце, но все они отъявленные вруны, и, только крепко перебрав спиртного, они способны прекратить вранье и выложить все, что у них на совести.

Чарльз Стоу заказал вторую бутылку виски. До полуночи было еще далеко, так что время не поджимало. А терпения ему было не занимать, и он готов был, если понадобится, просидеть хоть до рассвета, но узнать правду. Он не давал стакану ирландца опустеть и видел, что алкоголь начинает действовать на компаньона.

Когда вторая бутылка опустела и Пирли по всем признакам был изрядно пьян, Чарльз Стоу наклонился к нему и прошептал:

– Ну теперь-то ты мне скажешь правду.

* * *

Пирли признался ему, что познакомился с Лоан три года назад и ей обязан встречей с Ваном, без связи с которым его торговая фирма никогда не стала бы такой процветающей. Признался, что весь этот великолепный чай наилучших сортов проходит через мануфактуру Вана, но он, Пирли, приобретает его непосредственно у Лю Чэна в обмен на опиум. Он также сообщил, что при посредничестве Гаррисона поставляет Лю Чэну столько опиума, сколько тот просит, и что британские власти принимают участие в этой незаконной торговле.

– Но зачем окутывать такой тайной этот обмен чая на опиум? – недоумевал Чарльз Стоу.

– Китайское правительство запретило покупку и продажу опиума. Всякий торгующий опиумом подлежит смертной казни.

– Так вот почему я понадобился тебе. Чтобы рисковать вместо тебя, да?

Я неплохо плачу тебе за тот чай, который ты мне доставляешь. А все, что связано с опиумом, тебя не касается. Не ты отвозишь партии опиума Лю Чэну. Так что ты не подвергаешься никакому риску. На что, ответь, тебе жаловаться?

Пирли намеревался напомнить о договоре на крови, который их связывает, но никакой надобности в этом не было. Чарльз Стоу прекрасно понимал, что после всего, что он сейчас узнал, у него не осталось никакой возможности выйти из дела.

– Когда ты должен доставить очередную партию Лю Чэну?

– Каждый месяц отправляется джонка к верховьям Зеленой реки. А зачем тебе? Хочешь принять участие в этом вояже?

– А почему бы и нет?

Пирли расхохотался.

– Сопровождать запрещенный товар по реке, полной опасностей, и рисковать жизнью только ради того, чтобы встретиться с человеком, который убьет тебя, как только ты явишься к нему? Ты неисправим.

– Я первым убью его.

– Даже китайским властям не удалось схватить его. Ты знаешь, сколько людей вернулось оттуда с головой, отделенной от туловища? Ты тоже хочешь лишиться головы?

– Я уже ее потерял. Я хочу эту женщину.

Англичанин встал со стула и собирался уже выйти из кафе. Но в последний момент что-то его удержало. Судорожно впившись пальцами в спинку стула и пристально глядя в глаза ирландцу, словно пытаясь заглянуть ему в самую глубь души, он бросил:

– Последний вопрос. Как ее имя?

– Чье?

– Лоан. Ван мне сказал, что у нее есть и другое имя.

Пирли нахмурился.

– Я забыл его.

Чарльз Стоу решил, что настаивать нет смысла.

– Если память к тебе вернется, дай мне знать.

Стоу кивнул Пирли и вышел из кафе. Когда он уже переступал порог, у него за спиной раздался голос ирландца, изрядно охрипший после чрезмерного потребления спиртного и нескольких выкуренных сигар, однако интонация его позволяла поверить, что сказанное – правда.

– Мне помнится, ее называли Опиум.

II

* * *

Зимой Чарльз Стоу уже в одиночку отправился в Хучжоу.

Первое, что он услышал, когда джонка причалила к пристани, была музыка. Он вышел на берег и увидел, что по набережной несут яркого, многокрасочного дракона. Стоу встречал Ван, и его зеленый халат трепал ветер.

– Я вас ждал, мистер Стоу.

Заметив удивление англичанина, Ван объяснил:

– Мы празднуем Новый год по китайскому календарю. Поэтому-то по улицам и разгуливает дракон.

И тут же, не дожидаясь ответа англичанина, он двинулся по дороге, ведущей к его дому.

Позже на террасе, украшенной цветами, Ван сообщил:

– В этот раз я не смогу сопровождать вас на мануфактуру. Понимаете, праздники.

– Да, я понимаю.

– Вы прекрасно справитесь и один.

Все это было произнесено холодным и категорическим тоном.

– Да, вы совершенно правы.

Кстати, именно этого Чарльз Стоу больше всего и хотел: ходить и работать одному.

– Я предоставляю своих людей в полное ваше распоряжение. Отбирайте любой чай, какой пожелаете. И счастливого возвращения в Шанхай.

Чарльз Стоу поблагодарил хозяина и отправился немножко отдохнуть.

Издалека до него доносились отголоски праздника, и он подумал, что веселье это не имеет к нему никакого отношения.

* * *

На следующий день Чарльз Сноу отправился на мануфактуру. Он молча с увлечением трудился, отбирая чай по запаху; так нос выбирает ароматы, которые станут духами. Это было похоже на подбор букета благоуханных цветов для женщины, которую ждал много лет. Было в этом что-то магическое, чувственное и тревожащее.

Когда он вернулся в Хучжоу, зеленого и черного чая у него было достаточно, чтобы удовлетворить заказы Пирли до следующего сезона.

Чарльз Стоу решил сделать крюк и пройти по главной улице. Без труда отыскал он большой дом с зелеными ставнями, где встречался с Лоан. Дом оказался закрыт. Стоу постучал в дверь. Потом еще, еще и еще. Никто ему не открыл. Между прочим, когда он уходил, у него было странное ощущение, будто этот дом всегда был необитаемым.

* * *

Когда Чарльз Стоу возвратился, Ван предложил ему чашку зеленого чая и поинтересовался:

– Ну как, вы удовлетворены?

– Да. Но мне нужен белый чай. И Лоан больше не живет по тому адресу.

На лице Вана появилось отчужденное выражение.

– Думаю, она вернулась к Лю Чэну. А белый чай не продается.

– Опиум тоже запрещено продавать. Но как мне кажется, вам с легкостью удается получать его.

Ван постарался изобразить на лице полное безразличие, и тем не менее было видно, что стрела попала в цель.

– К чему вы ведете, господин Стоу?

– Мне нужна правда.

Несколько секунд Стоу молчал, а потом объявил:

– Теперь я знаю все. И через несколько недель именно я повезу опиум Лю Чэну.

Снова помолчав, он сказал:

– Вы ничего не сделали для нее. Ничего не сделали для Опиум.

Китаец коротко хохотнул, и было в этом смехе что-то угрожающее. Он впился в Чарльза Стоу своими черными глазами и высокомерным тоном произнес:

– Думаю, я больше ничего не могу сделать для вас. И если вы решитесь встретиться с Лю Чэном, вы подпишете себе смертный приговор.

Наступило долгое молчание, после которого Ван объявил:

– С этой минуты вы больше не пользуетесь моим покровительством в этом городе. Самое благоразумное для вас немедленно возвратиться в Шанхай и никогда больше не появляться здесь. Прощайте, господин Стоу.

* * *

Чарльз Стоу появился на хучжоуской пристани, когда слуги Вана заканчивали погрузку чая, предназначенного для Пирли. Джонка должна была отплыть только вечером, и Стоу решил воспользоваться свободным временем, чтобы прогуляться по городу. Он долго бродил по улочкам торгового квартала. Ароматы чая, долетавшие до него, тревожили его чувства.

– Где я мог бы купить белый чай? – спросил он богатого купца, который шел впереди трех слуг, несших раскрашенные сундуки.

Китаец, увидев, что к нему обращается чужеземец, пустился наутек. А через несколько минут Стоу зашел в какую-то лавку. Там ему отказались продать зеленый чай, хотя он стоял на виду. Ему ничего не удалось добиться, невзирая на долгие уговоры и на ссылки на свою дружбу, правда, уже бывшую, с Ваном. И все-таки, прежде чем уйти, он поинтересовался у торговца, впрочем, не ожидая положительного ответа:

– Где я могу найти белый чай?

Китаец в нерешительности смотрел на англичанина, как бы оценивая его.

– Там, где живет Лю Чэн, – наконец ответил он.

– А где он живет?

– Люди говорят, у истоков Зеленой реки.

– И где же находятся ее истоки?

– За этими горами.

Китаец объяснил ему, что нужно плыть на джонке вверх по Зеленой реке, пока она не превратится в узкий ручеек, вытекающий из священной скалы; там и рождается эта величественная река.

– Рассказывают, будто Лю Чэн живет поблизости оттуда, в самом сердце страны чая, отделенной от всего мира. Но насколько я знаю, хотя есть люди, утверждающие противоположное, никто никогда не видел Лю Чэна.

– Почему?

– Может быть, он стал невидимым, потому что так хорошо скрывается.

Уже несколько месяцев Чарльз Стоу думал только о Лоан и Лю Чэне. То, что ему только что рассказал этот торговец, еще сильней разожгло его любопытство.

– Ну а в чем причина того, что он так упорно скрывается?

Китаец, смекнувший, к чему клонит этот чужестранец, весьма решительно прервал беседу:

– Само собой, вас это никак не касается. Только китайцам дозволено заходить в тамошние места.

* * *

Возвратившись в Шанхай, Чарльз Стоу первым делом объявил Пирли:

– Я принял решение. Следующую партию опиума Лю Чэну повезу я.

– Как хочешь. А если ты оттуда не вернешься?

– Тебе будет легко забыть обо мне.

И он попрощался с ирландцем.

Ту часть зеленого чая, что приходилась на его долю, Чарльз Стоу продал французу, прибывшему из Парижа. Фамилия его была Масон, он торговал колониальными товарами. В Париже у него был изысканный магазин неподалеку от площади Мадлен, где он предлагал богатым клиентам самые экзотические и оригинальные продукты всех пяти континентов. Убедившись в высоком качестве чая, который привез Стоу, Масон приобрел его по очень дорогой цене, поскольку был уверен, что в Париже выручит за него гораздо больше.

– Откуда этот чай? – поинтересовался Масон.

Стоу, внимательно посмотрев на него, ответил:

– Из запретной, священной долины.

* * *

Через три недели Чарльз Стоу был полностью готов отправиться в свое последнее путешествие в страну чая. К истокам Зеленой реки. В самое сердце владений Лю Чэна. Туда, откуда не возвратился ни один иностранец.

– А для чего вы едете туда, в самую глубь Китая? – интересовались у него британцы, проживающие в Шанхае.

Стоу с безразличным видом и деланной иронией отвечал:

– Видите ли, я везу туда опиум.

* * *

Опиум позволяет изведать самые яркие чувственные и зачастую запретные наслаждения. Как все, что находится под запретом, в Китае он стал редким и драгоценным товаром.

В 1816 году британское правительство направило в Бэйпин своего посла лорда Амхерста с тем, чтобы установить с Китаем торговые отношения. Поскольку Срединная империя ответила отказом, Англия нашла ответ: опиум. Его выращивали в Бенгалии, в Британской Индии, и очень скоро он стал главным товаром, поставляемым в обмен на чай. Несмотря на императорский эдикт, запрещающий его куплю-продажу и употребление, наркотик этот получил широкое распространение во всем Китае.

В 1839 году ввоз опиума был настолько велик, что Срединная империя решила порвать все отношения с Англией.

Император назначил некоего Линя своим эмиссаром, поручив ему уничтожать все грузы опиума, прибывающие из Индии. Линь пошел дальше: он начал досматривать все английские суда. Очень скоро это стало причиной вооруженного конфликта.

В 1839 году английский флот впервые подверг бомбардировке китайский город Кантон. Так между Китаем и Англией начались военные действия, которые впоследствии получат название Первая опиумная война.

Все это было известно Чарльзу Стоу. И он знал, что, если его поймают, он будет приговорен к смертной казни. Но желание увидеть Лоан заставило его забыть об опасности.

* * *

Ранним утром одного из весенних дней 1840 года Чарльз Стоу покинул Шанхай на джонке, везущей партию опиума. Много дней плыл он вверх по Зеленой реке, постепенно приближаясь к ее запретному истоку.

Проплывая мимо Хучжоу, он осознал, что на этот раз дойдет до цели своего путешествия.

– Теперь нам придется соблюдать величайшую осторожность, – сказал ему хозяин джонки. – Еще никогда ни один чужеземец не проникал в эти места, кроме нескольких миссионеров, но некоторые из них оттуда так и не вернулись. Но я могу высадить вас здесь.

Чарльз Стоу повернулся к нему и решительно отрезал:

– Ни за что.

– Почему же?

Англичанин ответил не сразу.

– Я должен отыскать чайный путь.

* * *

После Хучжоу им встречались только маленькие деревушки среди рисовых полей, и они иногда останавливались там, чтобы пополнить запасы продовольствия. На ночь они бросали якорь подальше от любых селений, а утром частенько пускались в путь задолго до зари, чтобы оберечься от нежелательных визитов окрестных крестьян, бродячих торговцев, разбойников и военных патрулей.

Однажды они сделали остановку у монастыря, взрастившего, как утверждал хозяин джонки, одну из самых лучших в целом Китае плантаций белого чая.

Усталые, но радостные Чарльз Стоу и хозяин джонки подошли к монастырю. Постучали в ворота. Навстречу им вышел монах. Хозяин джонки заговорил с ним на языке, которого Стоу не понимал, монах улыбнулся и пригласил их войти. И перед англичанином предстала картина, приведшая его в восторг. Чайные кусты, покрытые белыми цветами, которые словно бы целую вечность ждали его появления здесь.

Чарльз Стоу предложил монаху купить у него сотню кустов. Тот согласился, но при условии, что заплачено будет золотом. Англичанин недоуменно взглянул на него.

– Я не могу, у меня нет золота.

Теперь удивился монах.

– Белый чай продается только за золото.

– Вполне возможно. Но у меня его нет.

– В таком случае я сожалею.

После долгого торга монах все-таки согласился уступить один саженец белого чая за несколько десятков ли [3]3
  Ли – мелкая монета с отверстием посередине, имевшая хождение в императорском Китае.


[Закрыть].

– Ну что ж, – сказал Стоу, принимая драгоценный кустик, – если я вернусь живым после этой авантюры, он послужит доказательством, что я побывал здесь.

* * *

Весь следующий день джонка плыла к тайному истоку реки. На горизонте уже виднелись первые горные вершины страны чая.

На несколько часов они остановились в деревне.

– Здесь мы сможем запастись провизией, не вызывая ненужных подозрений, – сказал хозяин джонки. – Тут нет грабителей. А военных и подавно.

Перед тем как отчалить, они зашли в единственную харчевню, стараясь держаться как можно незаметнее. Когда к ним обращались с вопросом, говорил только хозяин джонки, а Чарльз Стоу лишь улыбался и вежливо кивал головой.

Неподалеку от харчевни, на деревенской площади, они увидели нескольких преступников, выставленных у позорного столба. У некоторых была отрезана нижняя губа.

– За какое преступление этих людей подвергли такому ужасному наказанию? – осведомился Чарльз Стоу.

– Это курильщики опиума, – объяснил хозяин джонки. – Им урезают нижнюю губу, чтобы они не смогли опять предаваться своему излюбленному пороку.

* * *

Еще целых три дня они плыли, плыли безумно медленно, потому что река стала такой узкой и такой мелкой, что они все время опасались сесть на мель и увязнуть в иле. Порой река мелела настолько, что всем приходилось вылезать на берег и тащить джонку бичевой. Постоянно лили дожди, люди вымокали до нитки и выбивались из сил. Вечерами все, спасаясь от холода, сбивались у костра. И когда согревались, кожа у них пахла мхом и дикими ягодами.

Хозяин джонки спросил у Чарльза Стоу:

– Не понимаю, зачем вы терпите такие лишения и подвергаетесь стольким опасностям. Ради чего вы так стремитесь туда? Ради нескольких саженцев белого чая?

Англичанин не мог открыть ему свой план, не мог сказать, что если Англия получит всего несколько саженцев, то в скором времени превзойдет в производстве чая Китай. И не мог признаться, что жаждет увидеть женщину с зелеными глазами.

– Да. Ради белого чая. И потом, если бы люди начали выискивать объяснения своим необъяснимым поступкам, то на земле уже давно исчезли бы искатели приключений.

* * *

Наконец они достигли цели своего путешествия. Утром они приплыли в плодородную долину, все склоны которой были покрыты плантациями чая, а Зеленая река там превратилась в узкий спокойный ручей. Плыть дальше на джонке было уже невозможно.

– Вот и конец пути, – объявил хозяин джонки.

– Здесь? – удивился Чарльз Стоу. – Но я никого не вижу.

– Тем не менее опиум я доставляю сюда. Лагерь Лю Чэна расположен совсем рядом, в этом лесу. До него надо идти.

– Куда идти? Я не вижу ни одной тропинки. Тут сплошные заросли.

Хозяин джонки улыбнулся.

– Идти надо по воде.

Чарльз Стоу забрал бесценный саженец с белыми цветами и спрыгнул в ледяную прозрачную воду.

– К Лю Чэну пойду я.

– Если вы не вернетесь завтра к вечеру, я ничем не смогу вам помочь, – предупредил хозяин джонки.

Чарльз Стоу знаком показал ему, чтобы он не беспокоился, и тронулся в путь. Шел он больше получаса. Ему так не терпелось увидеть Лю Чэна, что он даже не ощущал, до чего холодна вода. На поясе у него висел кривой кинжал. И ему казалось, что это жалкое оружие и слабый саженец защитят его от всех опасностей.

И когда Чарльз Стоу увидел лагерь, он мысленно сказал себе, что наконец-то узнает, кто такой этот Лю Чэн.

* * *

Чарльз Стоу решил идти в открытую. Он выбрался из речки на берег и направился к лагерю.

Тут же откуда-то вышел человек и двинулся ему навстречу. То был монгол, и вид у него был столь же благожелательный, как у стервятника. Он держал ружье. Дождавшись, когда чужестранец приблизится, он вскинул ружье, прицелился и спросил:

– Кто такой? Чего надо?

Стоу ответил на китайском с некоторым акцентом:

– Я пришел увидеться с Лю Чэном. Я привез ему опиум.

Часовой опустил ружье, пристально оглядел пришельца, а потом указал ему на самый большой шатер:

– Лю Чэн там.

Стоу кивком поблагодарил его и вошел в шатер. Там на циновках лежали люди с татуировками и курили длинные деревянные трубки. У них были испитые, исхудалые лица. И пустые глаза, как будто опиум похитил у них души. Но они были спокойны и безучастны, словно реальность не имела к ним никакого касательства.

Англичанин долго смотрел на них. И у него было ощущение, будто он находится среди мертвецов.

– Здравствуйте, господин Стоу, – раздался необыкновенно низкий голос. – Полагаю, вы ищете меня.

* * *

Стоу обнаружил в глубине шатра полотняный занавес, за которым вырисовывался силуэт человека. Позади этого человека стоял фонарь, в котором плясал золотой язычок пламени. Странное это было зрелище, как будто смотришь на движущуюся картину в воображаемом музее. Тень, свет. Картина Лю Чэна.

Владыка чая стоял перед Чарльзом Стоу. Но тот не мог увидеть его лица.

– Я счастлив, что наконец-то нашел вас.

– Я тоже, господин Стоу. Сядьте передо мной.

Голос казался каким-то замогильным, для естественного он был слишком низким и слишком глубоким. Возможно, потому что это был голос тени.

Англичанин медленно продвигался вперед, и вот он уже мог коснуться полотняной завесы. Но когда его руку от лица Лю Чэна отделяли всего несколько сантиметров, двое курильщиков опиума приставили кинжалы к горлу Чарльза Стоу И замогильный голос произнес:

– Не дотрагивайтесь до занавеса. Если вы попытаетесь увидеть мое лицо, живым вам отсюда не выйти.

Чарльз Стоу подчинился и сел по-китайски перед занавесом.

– Зачем вы сюда приехали? Чтобы убить меня, не так ли?

Чарльз Стоу вздрогнул, но ответил:

– Я доставил вам опиум. Только и всего.

Лю Чэн стоял и молчал. И вдруг бросил:

– Лжете!

По телу Стоу поползли мурашки.

– Я знаю, вы приехали из-за нее. Из-за Лоан. И вы собирались меня убить.

Англичанин не знал, что сказать. Этот человек поверг его в смятение. И сейчас он понял, что ему не удастся убить Лю Чэна, а самому ему осталось жить, вероятней все-то, очень недолго.

– Да, правда. Я жажду эту женщину. Где она?

Ответом был хриплый гортанный смех, но затем прозвучали слова:

– Она здесь, но она принадлежит мне.

– Она принадлежит вам, потому что считает себя вашей рабыней. Но если бы она могла, то покинула бы вас.

– А вы меня забавляете, господин Стоу. Но как-никак вам достало храбрости явиться сюда и дерзить мне. Многие лишились головы за куда меньшие провинности.

– Что ж, если мне суждено умереть, я постараюсь и перед смертью держаться достойно.

Наступило долгое молчание.

– Я не стану вас убивать, напротив, я предложу вам маленькую игру. Вы хотите Лоан? Прекрасно. Я уступаю вам ее… скажем, на некий строго ограниченный срок.

– На какой срок?

– Семь дней и семь ночей. Столько мне понадобится, чтобы съездить на север и вернуться…

Снова настала пауза, и вдруг, словно объявляется приговор, упало:

– Через семь дней и семь ночей я возвращаюсь в лагерь, и если вы еще будете здесь, я вас убью.

Стоу вздрогнул.

– Для чего вы это делаете?

– Господин Стоу, вы пробовали опиум?

– Нет.

– Никогда не поздно открыть вкус некоторых вещей. И вы узнаете, как тяжело потом обходиться без него.

Лю Чэн хлопнул в ладоши, и один из курильщиков подал англичанину трубку с опиумом. Стоу вдохнул первую затяжку и закрыл глаза. Из-за занавеса в последний раз прозвучал голос Лю Чэна:

– Приятных странствий, господин Стоу.

* * *

То было подобно некоему освобождению, наступившему после долгого ожидания. В тот вечер Чарльз Стоу долго курил, сидя лицом к лицу с этой тенью, этим человеком, которого он искал столько месяцев и лица которого никогда не увидит.

Но потом опиум начал действовать, Сноу уснул и ощутил такое немыслимое блаженство, какое он и представить себе не мог.

* * *

На следующий день Чарльз Стоу проснулся около полудня. Он лежал все в том же шатре, но Лю Чэна и его людей там не было.

Открыв глаза, он увидел рядом с собой женщину. Китаянку. У нее были зеленые глаза и длинные черные волосы. И она курила опиум.

– Кто вы? – спросил Чарльз Стоу.

– Вы не помните меня?

Чарльз Стоу приподнялся на циновке.

– Опиум!

Женщина засмеялась. На плече у нее был вытатуирован цветок белого мака.

– Я предпочитаю, чтобы вы называли меня Лоан.

* * *

Стоу ощутил невероятное счастье, оттого что снова видит это лицо и этот цветок белого мака, воспоминание о котором преследовало его с первой встречи с Лоан. И все-таки прежде всего он хотел удостовериться:

– Лю Чэн уехал, да?

Лоан замялась. Она прикоснулась ладонью к его лбу, а потом медленно провела пальцем по щеке.

– Да. Он повез опиум, который вы привезли ему. Вы можете оставаться здесь семь дней. Но ни днем больше. Он так сказал. Не забывайте, если, вернувшись, Лю Чэн застанет вас здесь, он вас убьет.

Стоу хотел что-то произнести, но она знаком велела молчать, легла рядом с ним и приникла губами к его губам.

* * *

Семь дней и семь ночей англичанин мог курить опиум и любить эту женщину. Опиум давал ему чувство полнейшей свободы, пробуждал волнующую чувственность и позволял странствовать во сне по запретному раю. У Чарльза Стоу было странное и неведомое дотоле ощущение, что ему дано увидеть воочию самые тайные свои фантазии, в каких он даже не смел себе признаться.

Лоан действовала всегда одинаково. У нее был поднос, на котором лежали длинная трубка, спица, коробочка с опиумной пастой и стояла спиртовка. Она зажигала спиртовку, брала спицей немножко опиума, разогревала его над пламенем, пока он не приобретал приятный золотистый оттенок, после чего клала в трубку и раскуривала ее. А затем подавала трубку англичанину и молча смотрела, как он курит. Остальное время они любили друг друга.

* * *

Утром второго дня Чарльз Стоу вспомнил про хозяина джонки. Он оделся и отправился на реку. Дойдя до места, где стояла джонка, он обнаружил, что она уплыла без него. Он долго стоял в раздумье, а потом вернулся в лагерь.

В шатре его ждала Лоан.

В тот день она вытатуировала Чарльзу на плече, там, где у него был маленький шрамик, цветок опиумного мака. И кожа Чарльза Стоу еще долго хранила воспоминание об этом нежном цветке.

– Что означает эта татуировка?

Чарльз изобразил на песке форму цветка, отражение которого в воде ему удалось увидеть, наклонившись спиной над речкой.

Лоан удивленно молчала. Потом все-таки, словно бы с сожалением, ответила:

– Я не могу вам этого сказать.

– Почему же? Потому что отныне я принадлежу Лю Чэну?

Она молча смотрела на него, и в глазах ее было какое-то доселе незнакомое ему выражение. Но через секунду с бесконечной нежностью она положила ему голову на плечо. И он даже не почувствовал ее веса, ощущение было, будто его коснулось крыло бабочки.

* * *

– Опиум! Лоан!

Лежа на циновке, Чарльз Стоу непрестанно звал ее. В опиумном чаду он сжимал в руке трубку, ставшую его постоянной спутницей.

Лоан пришла и легла рядом с ним.

Сумерки медленно опускались на лагерь и окружающий лес. У кожи Лоан был вкус дождя, волосы источали аромат ванили, лоно благоухало, как зрелый плод, а язык таил запах опиума.

– Это Лю Чэн приучил вас к опиуму?

Лоан не ответила. Она как-то странно поглядела на него и протянула трубку с опиумом.

Чарльз Стоу приподнялся, уселся по-китайски и, не сводя глаз с Лоан, с наслаждением затянулся. Лоан положила ему голову на плечо и взяла за руку. Ее зеленые глаза пристально смотрели на него. А Чарльз нежно провел пальцем по ее волосам и сказал:

– Я никогда не расстанусь с вами. Никогда.

Он почувствовал, как она легонько сжала его руку, и пожатие это было подобно внезапной вспышке надежды, но вскоре оно ослабло. Наступило долгое молчание.

И вдруг Лоан произнесла:

– Вы покинете меня. В конце концов вам придется уйти.

* * *

Шел уже четвертый день, и они купались в реке. А потом обнаженные лежали на берегу, подставив свои тела солнцу.

На следующий день они пошли прогуляться по лесу. За высоким утесом Лоан показала Чарльзу Стоу самое таинственное место в округе.

– Вот здесь рождается Зеленая река. В этой пещере. На горах тает снег, вода по этим уступам стекает, наполняет этот естественный водоем, который питают еще и дожди.

Стоу хотел пробраться в расщелину, но Лоан удержала его.

– Как раз тут Лю Чэн прячет опиум, который ему доставляют. Входить туда запрещено.

В этот момент из зарослей вышли двое вооруженных людей и направились к ним. Узнав Лоан, они повернули и бесшумно исчезли в своем укрытии.

– Так вот почему исток Зеленой реки оказался таким недостижимым, – произнес англичанин.

– Эти люди не единственные охранники пещеры. Есть и куда более страшные.

– Даже так? И кто же это такие?

Лоан не успела ответить. Из пещеры внезапно вылетела туча летучих мышей и затмила небо.

* * *

На шестой день зарядил дождь, и они сидели в шатре.

Ночью Чарльз Стоу, исполнясь под воздействием опиума неслыханной отваги, объявил Лоан:

– Я намерен поговорить с Лю Чэном.

– Опять эти безумные планы? Почему вы так стремитесь к смерти?

– Я вовсе не стремлюсь умереть, я просто хочу поговорить с ним. И увидеть его.

– Стоит вам увидеть его лицо, и вы лишитесь головы.

– Но раз я не могу ни остаться здесь, ни встретиться с ним, может, вы согласитесь бежать со мной?

Она с нескрываемой печалью посмотрела на него.

– Нет. Лю Чэн найдет нас, где бы мы ни укрылись, и убьет.

– Значит, никакого выхода нет?

Лоан сидела, долго гладила его лицо, а потом попросила:

– Умоляю вас, не будем говорить об этом в те немногие часы, что нам осталось пробыть вместе.

* * *

Когда настал седьмой день, Чарльз Стоу уже не сомневался, что Лю Чэн вернется и исполнит свою угрозу, если найдет его в лагере. И все-таки англичанин решил бросить вызов судьбе и не уходить.

Около полудня прибыл человек от Лю Чэна. Гонец. Увидев Стоу, он недовольно поморщился.

– Ты должен убраться до наступления темноты. Потом будет поздно.

К нему присоединилась и Лоан:

– Не смейте рисковать жизнью ради меня.

Она умоляла его:

– Я же вам столько раз повторяла. Вам нельзя оставаться здесь. Он убьет нас обоих, так что никому от этого лучше не станет.

Чарльз Стоу понял: придется покориться. Прежде чем уйти, он обратился к Лоан:

– Ладно, я ухожу, но мы еще увидимся… я вернусь.

– Вы не вернетесь.

– Клянусь вам, я вернусь.

Она знала, что он говорит совершенно искренне, и прошептала:

– Вы – безумец. Но у меня нет лекарства от безумия.

Уходя, он поцеловал ее. Затем взял чайный саженец с белыми цветами, который купил у монаха, вышел из шатра и стремительно зашагал под проливным дождем.

* * *

Стараясь двигаться бесшумно, он долго шел по реке. Когда же глубина увеличилась, он поплыл, и это оказалось гораздо быстрее, чем идти, преодолевая сопротивление воды. Ему чудилось, будто его всюду подстерегает опасность и люди Лю Чэна следят за каждым его движением. Сейчас он испытывал куда больший страх, чем в тот день, когда джонка доставила его в эти пустынные места.

Он остался один, Лоан не было рядом с ним, и надеяться было больше не на что.

Он плыл по реке, пока не опустилась ночь. И ему показалось, будто он вступил в мир тьмы.

* * *

Когда утром Чарльз Сноу проснулся, он обнаружил себя лежащим на земле. Река перенесла его со своего зыбкого ложа, на ложе земли. Он поднялся, решил, что ждать ему нечего, вошел в реку и поплыл. Чуть подальше находилась первая на реке рыбачья деревня. Он украл там джонку и понял, что спасен.

Много дней он плыл в совершенном одиночестве. На ночь он не приставал к берегу. Он лежал на дне лодки и смотрел на звезды, что усыпали небо, освещенное бледным полусветом китайской луны.

* * *

Через несколько дней Чарльз Стоу доплыл до предместий Хучжоу. Его мучила жажда, и чтобы утолить ее, он хотел сорвать свисающий над водой плод манго. Все это время он питался только растительной пищей, на которую не скупилась река. Он направил джонку к ветви и приготовился на ходу сорвать манго. Схватив плод, Чарльз Стоу не почувствовал, что в этот миг его в мизинец ужалила змея. И только услышав ее шипение, он понял, что произошло, и издал крик. Один-единственный.