Текст книги "Икра будущего"

Автор книги: Макс Острогин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 5
Запах Солнца

– …И все, значит, было так. Я иду себе иду, со своим верным мазером на плече, все как полагается, все как надо, гуляю, дышу свежим воздухом Востока, наслаждаюсь солнечным днем, одним словом, радуюсь себе жизни и горя не знаю. И вдруг слышу. Такие жалкие-прежалкие крики – спасите, помогите, короче, пискляво-пискляво. Думала сначала, что это лягушки на болоте икру мечут, хотела гранату кинуть. А потом прислушалась – нет, не лягушки, существо человеческое.

Алиса кивнула на меня.

– Пошла глянуть. Гляжу – лежит. В пади. Знаешь, что такое падь?

– Там, где скользко, – ответил Егор.

– Правильно, там, где скользко. А паль – там, где шкуру прижигает, тут все просто. И вот в этой самой пади барахтается наш герой.

Алиса снова кивнула на меня.

– Барахтается, звуки испускает, по всему видно, что сейчас заплачет и умирать начнет. Из пади на самом деле выбраться очень легко, младенец знает как. Но к тому времени, как я поспела, нашему Рыбинску в голову уже совсем рыбья кровь ударила, всякое мужество утратил. А вместе с ним и мозги. Это сейчас он смекалист…

Алиса постучала по холодильнику.

– Чересчур, я бы сказала, смекалист. А тогда от страху вод напустил, вот как ты недавно. А как меня заметил, так давай немедленно умолять. Спаси меня – все, что хочешь для тебя сделаю, заказывай прямо сейчас. Орал, как суслик резаный.

– Я не орал, – попробовал я вмешаться в это наглейшее вранье, но Алису было не остановить.

– Он меня умолял, – рассказывала Алиса. – Просто-таки умолял – спаси. Спаси, я еще так молод, не ведал счастья, не едал досыта, ну и всякое прочее.

Спорить не хотелось, пусть врет, получается-то красиво, заслушаешься, каждый день перед сном бы слушал.

– И на ногах совсем не держался, – Алиса немножко поизвивалась, показывая, как именно я на ногах не держался. И вся рожа в запекшихся соплях, все, скоро жизни решаться начнет. Ну, я и проявила милосердие, дура. Надо было пройти мимо. Надо. А я не прошла. Отозвалась сердцем. И вот уже который год страдаю. Правильно древние говорили – не хочешь зла, не делай добра. Я что, должна это надеть?

– Так надо, – заверил Егор. – Поверь, это нужно. И гораздо безопаснее.

Я заверительно кивнул.

– Но я тогда буду как вы. Такой же дурой.

Алиса поглядела в зеркальную дверцу стального холодильника.

– Мне кажется, это идиотизм, – сказала она.

Я не спорил. Идиотизм. Не очень глубоко понимаю это слово. В последнее время много страннейших событий. Хотя мой московский поход и начинался странно. Смерть, причиной стал запеченный еж, которого мой приятель Ной съел слишком много. Нежданные обезьяны, и горящий рояль. Летучие китайцы. Это все входило в слово идиотизм, наверное.

– Идиотизм, точно, – повторила Алиса.

А я, между прочим, потратил на это почти сутки, если будильник Егора не врет.

– Рыбинск, ты зря выбрался из Рыбинска. – Алиса постучала себя по боку с коробчатым звуком. – У тебя явно что-то не в порядке с головой… Прыщельга, ты такое видел?

Егор открыл дверцу.

– Однажды мой папка просидел два дня в стиральной машине. Не в маленькой, конечно, а в большой, такие иногда встречаются. За ним кто-то погнался, не помню уже кто, пришлось отцу скрываться…

– Я так и знала, что это у вас семейное, – сказала Алиса.

– Да нет, просто… Если хочешь жить, приходится сидеть в разных местах…

– Однажды мой учитель был вынужден в нужник прыгнуть, – сказал я. – И там просидел почти четыре дня. По горло. Зато жив остался.

На самом деле не было этого. Вернее, не совсем в нужник Гомер прыгал, в болото тухлое, сидел в нем, привязал себя к коряге, чтобы совсем уж не тонуть, и сидел. Некоторые болота воняют гораздо хуже любого туалета.

– Где ты в нашем мире нужники, интересно, видел? – ехидно осведомилась Алиса.

– Да так, иногда попадаются… За МКАДом. Учитель…

– Теперь ты сам учишь всех сидеть в сортире, – тут же перебила Алиса. – Понятно. Должна признаться, у тебя отлично получается! Только зачем вам я? Вот вам нравится, вы и сидите! Ищите сортир, прыгайте в него и сидите на здоровье! А я снаружи постою! Я устала от вашего бреда! Вы психи и, что гораздо хуже, дураки!

Но холодильник не сняла.

– Иногда я думаю, что это действительно правда, – сказала Алиса уже не так громко и возмущенно. – Что вы психи. Рыбинск псих, а ты, Прыщельга, скоро станешь… Хотя, должна признать, Рыбинск изменился. В лучшую сторону. Раньше он все о праведности бубнил, о грехах разных, веригами увешивался, сейчас в сортире призывает спасаться. Это, однако, прогресс…

Алиса рассмеялась.

– Знаешь, Дэв, это все выглядит… знаменательно. Весь мир похож на сортир. То есть, даже не сидя по горло в дерьме, ты все равно в нем сидишь – волей-неволей. А ты, Рыбинск, предлагаешь усугублять. Внутри большого сортира отыскать сортир малый – и еще в него погрузиться. Это гениально. Хотя вы этого слова, наверное, не знаете…

– Я не призываю в сортире сидеть, – устало возразил я. – Но это действительно нужно надеть. Там слизни, ты же знаешь, что это такое.

– Они там огромные, – вставил Егор. – Просто… Как не знаю что! Если идти без защиты – сожрут и не подавятся.

– Понятно все с вами. Мне давно все с вами понятно. Я надеялась, что у безумия есть границы… Тщетно. Куда тут лезть?

– Вот сюда, в дверцу, – подсказал Егор.

И даже эту дверцу открыл, услужливо, чуть ли не с поклоном.

– Верным курсом идете, верным, – Алиса сунула ногу внутрь холодильника.

– Осторожнее головой, – посоветовал Егор.

– Это раньше надо было говорить, раньше. Зачем я его только спасла, а? Падал бы в своей пади дальше, а я бы жила счастливая…

– Это судьба.

Сказал я.

– Наверное, – согласилась Алиса. – Судьба. Невезенье какое… Не, не могу, пусть Прыщельга первым в это лезет.

Я потратил на приготовление защитных приспособлений почти целый день. Егор мне помогал, Алиса, само собой, нет, сидела, кашляла, жгла бумагу, разглядывала карту. Выбрал три холодильника. Специально выбирал пластиковые, чтобы не тяжелые. И по высоте чтобы небольшие. Поскольку холодильников в магазине стояло много, сложностей никаких не возникло. Три штуки. Сходил в инструментальный магазин, добыл все, что надо. Пилу, зубило, молоток. Оторвал у каждого холодильника задок, срубил мотор, срубил охлаждающую сетку, выдрал все эти ненужные мне холодильные потроха, чем облегчил ящик почти вдвое. После этого я вооружился пилой и отрезал у холодильников днища. Не очень удобно, оказалось, что холодильники не подходят для пилки, не дрова, однако. Но справился.

Затем в ход пошло зубило. Вырубил дырки по бокам – чтобы руки просовывались и двигались относительно свободно. Приделал ручки к дверце и стенкам изнутри – чтобы таскать, и небольшие засовы приклепал. Кроме того, пробил в дверце дырки для огляда и одну большую дыру для лампы.

Получились квадратные приспособления, в которых можно было ходить и двигать руками. Особым удобством они, увы, не отличались, внутри приходилось размещаться скрюченно, согнув голову. Выглядело, конечно, смехотворно, кого бы в таком увидел, прослезился бы.

– Давай, Прыщельга! – подбадривала Алиса. – В этом тебя и похоронят! Не сомневайся! Дэв, когда этот бред закончится?!!

– Это ненадолго, – сказал я. – Пройдем под слизнями, и все.

– Ты что, думаешь, что эти ящики от них уберегут? Судя по ужасам Прыщельга, там у вас дракон настоящий!

– Любое существо, пусть хотя бы и погань, охотится только на тех, кого может узнать, – сказал я. – А слизень, он тоже существо…

– А с чего это эти слизни нас вдруг узнают? – поинтересовалась Алиса.

– С того, что мы похожи на китайцев, – ответил я. – Вот и узнают.

– Может, вы и похожи, а я нет, – тут же возразила Алиса. – Я не китаец и никогда китайцем не была…

– Вообще похожи, – сказал я. – Руки-ноги-голова, все то же самое. Слизень видит – голова, конечности, значит, жрать можно. Холодильник совсем не похож ни на одно живое существо, его он жрать не станет.

Алиса покачала головой.

– Допустим, – сказала она. – Допустим… Но все равно, все равно… Все равно, говорю, вперед надо Прыщельгу запустить.

Егор начал надуваться, но Алиса тут же поправилась:

– Шучу, шучу. Пойдем вместе, взявшись за руки! Подпрыгивая! Как хорошо, что человечество вымерло раньше! Иначе оно бы вымерло сейчас, от смеха! Прыщельга, давай полезай в ящик, мне что-то тут надоело…

Егор забрался в холодильник, закрыл дверцу, защелкнулся, поднялся на ноги. Его немного пошатывало, и выглядел он, надо признаться… глупо, что ли, Алиса тут не ошибалась.

– Пошевелись, – велел я. – Подвигайся, что ли.

Егор попрыгал, побегал на месте и не на месте.

– Да… – похлопала в ладоши Алиса. – Это впечатляет. Взбесившийся холодильник, это да… Теперь я знаю, что не зря родилась – столько в своей жизни увидеть…

– Ладно, – оборвал я. – Уходим.

– По гробам! – воскликнула Алиса. – По гробам, други!

Я наклонился, влез в холодильник. Рюкзак в холодильник уже не вместился, пришлось навесить его снаружи. Как и топоры, как и винтовку, как другую снарягу, бутылки с запасенной водой, дрова. Оказалось не так уж легко все это, увесисто.

Алиса ругаться перестала, сосредоточилась на управлении. Егор, напротив, освоился вполне быстро, так что я даже перевесил на него четыре бутылки с водой.

– Двинулись.

Первым, конечно, я. Егор за мной, Алиса замыкала. Шагалось неплохо, я ожидал хуже. Спускались по лестнице. Я как-то радовался – что нас на самом деле никто не видит, глупо ведь, катастрофически глупо все это выглядит…

– Послушай, Дэв, я тебя, конечно, люблю, уважаю, как человека, который две недели просидел в сортире и вышел из него живым и здоровым, но ответь мне на несложный, в сущности, вопрос. Неужели нельзя по-другому? Вот какая-то во всем этом… Ненастоящесть, а?

Я не ответил ей.

– Ну, ненастоящесть, да. Чувствуешь? Этот снег, эти слизни… А теперь ты нас в холодильники одеваешь. Это ведь ненормально. Даже для нашего мира перебор. И так не бывает.

– В каком смысле не бывает? – спросил я.

– В смысле, что перебор. Не может столько безнадежности, гадости и глупости собираться в одном месте.

Егор поскользнулся и неловко покатился по широким ступенькам, подпрыгивая в холодильнике.

– Вот это как раз я и имела в виду, – указала Алиса пальцем. – Слишком кучно, дробь и то так не ложится.

Я не знал, что сказать, сам уже ничего не понимал, но ответил:

– Это хорошо, что гадость так сосредоточена.

– Ты псих, чего ж здесь хорошего?

– Нет, я наоборот. Я просто знаю – только одна гадость не может продолжаться вечно, рано или поздно она сменится на благость. И вот тогда благость обрушится на нас в своем ослепительном великолепии.

– Когда? После смерти?!

Егор пытался подняться. Из холодильника он не высовывался, опасался нападения слизня.

– После смерти это само собой, – сказал я. – Но нам повезет больше. Мы будем отмечены еще здесь, я в этом уверен.

– Прыщельга, кажется, шею сломал.

– Нет, я жив, – отозвался Егор. – Это совсем не больно! Дэв, ты здорово придумал!

– Предлагаю вам ходить в них постоянно, – сказала Алиса. – Вы в них словно родились.

Поднялся. Егор напряг силы и поднялся в холодильнике.

– И нет безумию конца…

Мы спустились до нижнего уровня, до дна, до буквы «М», до хрустящих зубов, до высохшей чешуи. Когда мы добрались до них, Алиса замолчала. Ей, наверное, было страшно, Егору было страшно, я увидел, как она взяла его за руку. И, чтобы им не было так страшно, я присоединился.

Мы прошли через тоннель, вдоль стены, молча, почти беззвучно, лишь Егор скрипел холодильником по кафелю. Выбрались на платформу, на станцию. Перрон был залит маслянистой пакостью, воняло тухлятиной и еще чем-то незнакомым, слизью из слизня, гадость. Стали протискиваться между фигурами.

– Бред продолжается, – громко прошептала Алиса. – Это станция бродячих статуй. Их несколько, я слышала про такое. Есть станции, где одни алюминиевые головы лежат…

Она опять пустилась в рассказы, теперь про оживающие статуи, спящие на дьявольских подземных вокзалах. Очень не стоит эти статуи тревожить, вот она знала одного, он как раз в такое попал, заблудился, конечно, не в холодильнике разгуливал, просто, по-человечески, но все равно приключилось. На той станции стояла железная собака с протертым до золотого блеска носом, дурень не удержался и тоже потер нос. А она потом ему являться стала. Чудиться то есть, ему все время казалось, что она у него за спиной, он все оглядывался, оглядывался – и на арматуру в конце концов напоролся…

В конце платформы спрыгнули на рельсы, двинулись по тоннелю. Как всегда, по правому, левый был засыпан. С трудом преодолели километр, скинули холодильники, как-то голо себя почувствовал, привык уже, что ли…

Без такой защиты идти было гораздо проще, прибавили скорости. Тоннель тянулся, и конца ему не предвиделось. Встречались и станции, несколько. Взорванные. То есть по левую руку начинался перрон, но вылезти на него невозможно – потолок был подорван и рухнул, засыпав все. Крошево из бетонных блоков и железа, с трудом протискивались вдоль стены.

Встретили три поезда, пустых, ни следов, ни скелетов.

Алиса уже не рассказывала страшных историй, шагали молча. Я пробовал считать шаги, но быстро это дело оставил, несколько раз сбивался. Положились на будильник Егора, он успешно отмеривал время, исправно тикал и двигал стрелками, четыре оборота.

Пробовал думать. О цели, о том, зачем мы идем и почему мы должны идти, но и думалось тоже плохо, скрипуче, работал мозгом, как дрова башкой колол. Трудно.

Через четыре часа вышли к первой развилке. Развилки мы встречали и раньше, только все отсеченные, засыпанные обрушенными стенами, пробиться сквозь завалы было никак. И вот.

– Куда теперь? – спросила Алиса.

Основной тоннель уходил вправо, влево от него отделялся другой, гораздо более узкий.

– Туда, – указал я.

– Почему туда? – сварливо осведомилась Алиса.

– Посмотри на рельсы.

Алиса принялась светить на рельсы.

– Влево рельсы… сильнее разъезжены.

Не очень, но сильнее, царапины свежие.

Двинулись влево и слегка под уклон.

– Дрезина, – радостно сказал Егор метров через пятьсот. – Смотрите, дрезина!

Дрезина стояла не на рельсах, а чуть сбоку, и чего так радоваться, дрезина, не вагон с тушенкой, дрезиной сыт не будешь.

– Дрезина смерти, – сказал я.

– Что? – не поняли Егор и Алиса.

– Дрезина смерти, – повторил я. – На ней…

– Погоди, – перебила Алиса. – Я сама расскажу. На этой дрезине черти перевозят грешников в ад, правильно?

Я промолчал. Какая разница?

– Это давняя история, – пустилась рассказывать Алиса зловещим голосом. – Такие дрезины издавна находили под землей, в самых глухих тоннелях, близких к преисподней – ибо сказано – чем глубже вниз, тем ближе ад. Многие наивные грешники садились на эти дрезины прокатиться, и их больше никто никогда не видел. А сами дрезины потом находили перепачканными кровью и кишками несчастных. Вот смотри, это кровь…

Алиса указала на неопрятные ржавые разводы на корпусе дрезины.

– Правда, что ли? – спросил Егор неуверенно.

– Ага, – ответила за меня Алиса. – Это кровь тех, кто ссытся в холодильник.

– Заткнись, Алиса, – велел я.

– Молчу-молчу. Только ты учти, Прыщельга… у всех чертей прекрасное чутье на всякую тухлятину – они тебя за километр учуют…

– Заткнись, – повторил я наиболее мрачным голосом.

– Ладно, затыкаюсь, – сказала Алиса примирительно. – Не бойся, Егор, шучу я, шучу. На этой дрезине лет десять никто уже не ездил, все закисло. Хотя двигатель, кажется, исправен…

Я в двигателях не очень хорошо разбирался, двигатель как двигатель, рычаги, провода, как оно работает, непонятно. Колеса вроде круглые, катиться, значит, может.

Алиса наклонилась над дрезиной, принялась осматривать механизм.

– Я могла бы попробовать завести…

– А верно! Зачем идти? – спросил Егор. – Можно ведь поехать!

– Наверное… Сейчас бензин проверю.

Алиса принялась осматривать бачок.

Зачем тут эта дрезина? Кто на ней ездил десять лет назад? Время без ответов.

Никак не могу привыкнуть к подземельям. Кажется, вот он, тоннель, нет в нем ничего загадочного. Но это только на первый взгляд. Рядом за стеной еще тоннель, и внизу, и над головой, и вертикальные шахты, ходы распространяются в земле, как вены в теле человека, их сотни. А есть еще подземные поселения и Нижнее метро…

Если наверху окончательно установится снег, то придется переселяться сюда. Кошмар в бесконечности переходов. Низкие потолки, тревожный затхлый воздух, на стенах скучные бороды, то ли лишайник, то ли пыль веков. Под землей выжить нельзя. Некоторое время просидеть, спасаясь от ярости поверхности – это да, а так чтобы совсем…

Интересно, насколько система тоннелей распространяется за город? Наверное, далеко, раньше любили строить с размахом. Возможно, эти тоннели тянутся и тянутся, и на самом деле есть такой, откуда получится выбраться на поверхность, но только не в этом мире, а в настоящем.

Я вдруг вспомнил, что подобная легенда на самом деле есть. Про тоннель. Заблудился один человек под землей, вот как мы с Курком тогда. Только мы вышли, а он не вышел, не получилось. Брел он через этот тоннель, брел, силы уже заканчивались, и пить хотелось очень – одним словом, все как полагается. Он почти уже сдох, но тут в конце тоннеля увидел свет.

Это была станция. Вся белая, а столбы, поддерживающие потолок, серебряные и золотые, а лестница наверх отделана изумрудными камнями. Он залез на перрон, и тут же на станцию прибыл поезд. Из вагонов показались люди, они направились к выходу, и человек за ними, люди поднялись по лестнице и…

То ли в прошлом он оказался, когда ничего еще не случилось.

То ли в будущем, когда зажили все раны.

То ли вообще в другом мире, где все совсем по-другому…

Или это про дорогу легенда? Идешь по дороге, по лесу, идешь-идешь, идешь-идешь, а потом выходишь. В поле. В настоящее, с пшеницей. А дальше дорога, и по ней машины едут, самые настоящие машины.

Глупая легенда. Вот если такая дорога на самом деле есть, то кто про нее расскажет? Вряд ли у того, кто по ней прошел, возникнет желание вернуться обратно? Не, дорога эта совсем односторонняя.

– Бензин есть, – сказала Алиса. – Литра два или чуть меньше. Прокатимся?

– Точно!

Егор забрался на сиденье, улыбнулся, собрался путешествовать. На собаку похож. Они тоже такие – улыбаются, выкусывают блох и в любую секунду готовы куда-то бежать.

– Поедем, а?

Егор ерзал на сиденье. Совсем сопля. Щенок, прокатиться ему хочется. И мне хочется, я что, не человек? И Алисе хотелось, она тоже поглядывала на дрезину с интересом.

Нам хотелось прокатиться на машинке, совсем как детям. А мы, собственно, дети и есть. Мы не взрослые, нет. Правильно Алиса говорила, ну, что я ничего не умею строить, только ломать умею. Взрослые строят дома, проводят трубы, сидят на веранде с чашкой шоколада, женятся, воспитывают внуков, размышляют на разные сложные темы, придумывают, как построить самолет, достающий до Луны. У взрослых всегда есть план. А дети ломают. Ломают, стреляют, бегают, кричат и дерутся, мучают животных и друг друга, любят кататься на велосипедах и питаться сахаром. Так что мы вполне себе дети. И никакого плана у нас нет, и что будет завтра, мы не знаем. Глупые и беспомощные.

– Надо слить бензин.

Я кинул Алисе бутылку. Но слить горючее не удалось, в бачке был установлен клапан, да и шланга у нас не оказалось, а бензокран приржавел настолько, что оторвать его не получилось.

– Надо дыру сбоку проделать, – посоветовал Егор.

Я сказал, что в баке наверняка скопились пары, может неплохо рвануть – а оно нам надо?

– Шланг армированный и приржавел… – Алиса ковырялась в моторе, – надо резать… Я сейчас…

Алиса принялась возиться с мотором, Егор размышлял о путях, ведущих в ад, а я опять о подземельях. Снег будет падать долго, со временем он смерзнется в плотную ледяную корку, и жизнь останется только здесь, внизу, кто сказал, что конец света – это пекло?

Гомер.

Я вспомнил Гомера. Гомер был велик, но вряд ли он видел столько, сколько я, как глаза у меня только не вытекли.

– Ах ты! – Алиса нервически пнула колесо дрезины. – Дрянь…

Она продемонстрировала нам окровавленный палец.

– К черту бензин…

Алиса стряхнула безымянный, кровь брызнула на колеса.

– Ну, все, – сказал я зловеще. – Дрезина смерти. Вы окропили адскую машину кровью, теперь она завезет вас в самые глубины ада. Готовьтесь…

Алиса ругнулась, прокляла дрезину, свою жизнь, зассанца Прыщельгу, ароматы которого обязательно приманят к нам целый полк оголодавших дьяволов, и то, что он переоделся, ничего не значит, и вообще, нет ли у кого пластыря?

Вместо пластыря у меня имелся скотч, им перемотал Алисин палец. Заживет.

Через двадцать шагов еще одна дрезина. То есть тележка, мотора у нее не было, вместо него был установлен пузатый баллон. Я вознадеялся, что в этом баллоне сохранился бензин или хотя бы солярка, я со скрипом свинтил кран, но из него вытекла лишь мутная жижа, вонючая и рыжая.

– Зачем баллон? – спросил Егор.

– Туда заливают кровь грешников, – сообщила Алиса. – Ты же видел.

– А на самом деле?

– Хрен знает, Я никогда не думаю о таких вещах. Зачем нужен баллон на колесиках? Плевать, после бродячих холодильников в моей душе случился некий излом… Плевать на эти банки, вперед, однако.

– Вперед…

– Ладно, вперед. Только пусть Пуговичник шагает сбоку, а то он на мета все время пялится.

– Я не пялюсь… – возразил Егор.

– Пялишься-пялишься, я же чувствую. Мы идем мир спасать, а он черт-те о чем думает.

– Я не думаю!

– Заткнитесь, – велел я. – Заткнитесь, пожалуйста, у меня голова в двух местах болит.

Да и ухо чешется. Кажется, гниль за ним поселилась, не вредная, не сыть, обычная. Но если запустить, может и отвалиться, чешется, иногда совсем непереносимо. Надо было их оставить. И Алису, и Егора. Оставил бы, да негде совсем. Видимо, вместе придется.

– Заткнитесь… – повторил я.

Они замолчали.

Мы двинулись дальше. Алиса шагала по правому рельсу, Егор по левому, я посередине.

– Влажность вроде…

Егор облизал губы.

– Точно, влажность. Водой пахнет, вы не слышите?

– У меня горло болит, – ответил Алиса. – Я вообще ничего не чувствую, все вкусы отбило. С чего здесь воде быть?

А у меня синдром усталости, у меня мозг отбило, я тоже ничего не чувствую.

– Здесь может быть река, – сказал я. – Или ручей, под землей много ручьев. Раньше они сидели в трубах, но теперь…

– Ручей бы услышали, – возразил Егор. – А здесь просто… вода. Рельсы вроде вкривь пошли! Поворот!

Егор указал пальцем.

Тоннель действительно поворачивал. Неожиданно резко, точно сломался, наверное, и на самом деле сломался. Я повернул первым и…

Много. Мрецы. Мрецов нельзя не узнать, они воняют, даже в том случае, когда не воняют. Луч выхватил их из темноты. Стояли. Вдоль стен. И между рельсами. Не обычные. Какие-то все сутулые, а некоторые вообще на четвереньках.

И еще мне кое-что не понравилось. Егор наступил мне на ноги, я зажал рукой ему рот, прижал к стене. Прикрутил лампу. Алиса все поняла, вжалась в стену сама.

Мы стояли в темноте несколько минут, затем стали отступать. Очень медленно, чтобы не брякнуть, чтобы не услышали. Разбираться в темноте с мрецами не стоит. Ты их не видишь, они тебя видят. И много их. Больше двадцати, если я правильно успел посчитать. И что особенно погано – с оружием. С молотками, с лопатами, с ломами. Мрецы с оружием редко попадаются, а тут… Видимо, всю жизнь с этими инструментами провели, так что после смерти оно у них в руках осталось, по привычке.

Идти пришлось на ощупь, медленно, определяя каждый шаг. Метров через триста остановились, я зажег лампу. Бледненько они выглядели – и Егор, и Алиса. Перепугались. Оно и понятно, схватка под землей гораздо опаснее, чем схватка на поверхности. Сбежать некуда, все время надо заботиться о свете, рикошетом может зашибить, потолок обваливается, дышать трудно. Преимуществ почти нет. Разве что к стене прислониться, прикрыть спину.

– Это кто? – спросил Егор.

– Шахтеры, – сказал я. – Бывшие то есть шахтеры, люди подземные. Мертвые. Совсем разложенные…

– А у некоторых, между прочим, топоры… – Егор нахмурился. – Давайте поворачивать, а?

– Давайте, – согласился я. – Попробуем обойти по главной линии.

– Что так? – спросила Алиса. – Зачем поворачивать? У нас же есть Рыбинск. Пусть он пойдет и всех убьет, ему это ничего не стоит!

Егор икнул.

– Давай, Рыбинск, покажи, – усмехнулась Алиса. – Иди, убей их.

– Их нельзя убить, – ответил я. – Они уже дохлые.

Алиса прищелкнула языком.

– Как все меняется… – Алиса потерла лоб. – Раньше нашего Рыбинска и гнать никуда не надо было, едва почувствует, где можно погань пошинковать, сразу туда поторапливается, из глаз смерть так и брызжет. А сейчас…

Алиса махнула рукой.

– А сейчас все больше в обход. Так?

– Так, – согласился я. – В обход. Я обходчиком стал.

Алиса хихикнула. Егор поглядел с непониманием.

– Выцвел, выцвел. Ты когда в последний раз поганца успокаивал? Не помнишь, наверное?

– Недавно! – вступился за меня Егор. – Он убил огромную женщину!

Алиса уже хохотнула, с издевкой и удивлением, и разочарованием одновременно, как только она умеет.

– Это на него очень похоже – убить огромную женщину! Наш Дэв – настоящий герой, я всегда про это знала. Не маленького мужичонка, нет, большую, большую женщину!

А действительно ведь, я убил огромную женщину. То есть не убил, она и была мертва, но я тоже, посодействовал…

– Ладно, – согласился я. – В обход не пойдем. Как скажете. Напрямик. Сейчас… Надо вернуться.

Я шагал по шпалам первым, Алиса и Егор за мной, оглядывались. Вернулись к дрезинам. Не хотелось мне, это правда. Не знаю почему. Вот тишком пролезть – это да, а напрямик… нет, напрямик не очень. Какое-то непонятное нежелание, тошнило от всего, они ведь совсем недавно были людьми.

Нет, я не верил, что их можно вылечить. Или оживить. Наверное, в Благодать я тоже не верил, с ней осторожнее надо быть, вон одни уже Частицу Бога выделяли, довыделялись. Но все равно…

Мрецы, они как роботы, не ведают, что творят. Я вспомнил жнецов, тех, сломанных, под ракетой. Роботы, про достижения разные рассказывали, а их взяли и переделали. В убийц. Пятьдесят шесть минут. Бежать. Сейчас я, наверное, и десяти не продержался бы, сдох, сердце не выдержало бы. А раньше пятьдесят шесть! А почему пятьдесят шесть? Или пятьдесят семь? Не помню уже… Почему не час, час ведь ровнее? Кто его знает…

Мрецы тоже. Лежали себе мертвые, никого не трогали, а потом раз – и восстали. Вряд ли они хотели бродить и на всех подряд набрасываться, но у них никто не спрашивал. А значит, они не виноваты.

Кого не возьми, все не виноваты.

– У нас мало патронов, – сказал я. – Три?

– Да, – подтвердил Егор. – Ты там стрелял…

Алиса хмыкнула.

– Раньше тебя это не останавливало, – напомнила она. – Отсутствие патронов.

– Давайте все-таки попробуем в обход… – начал Егор.

– Если честно, я устала от этих нор. У меня в горле от них першит, надо куда-нибудь уже и выйти. Давай, Рыбинск, разберись с мертвяками. Ты же уже сорок тысяч их убил, убей еще десяток. Прыщельга, скажи ему!

– Что сказать?

– Скажи ему, что я тут хочу пройти. И ты тоже. Нас большинство, он должен подчиниться.

– Я думаю…

Алиса зарычала.

– Она права, – тут же сказал Егор. – Нам лучше сюда. Ты это… А я тебе помогу.

– Ладно.

Ладно. Осталось недолго, я знаю, прикушу губу. Найти уцелевшую станцию, определиться – и снова вперед. Последний бросок. Эти шахтеры, от них один вред. Непонятно, как они здесь скопились. И у всех в руках инструменты. Обычно мрецы с собой ничего не таскают, а здесь… У кого кирка, у кого мотыга, а у некоторых ломы. Но пройти надо. Рельсы на самом деле разъезжены, не зря же сюда ездят? Мы заблудились, в этих тоннелях кто угодно заблудится.

– Вагонетка на ходу?

– И что? – спросила Алиса.

– Завести сможешь? – Я пнул тележку в колесо.

– Ах ты… – догадалась Алиса. – Узнаю старого Дэва! Узнаю! Протаранить сволочей вагонеткой! Вот это по-нашему!

– Попробуем…

– Учись, Егор. Бери пример, Егор. Ты знаешь, какое прозвище получил наш Рыбинск? Его звали Палач!

Алиса принялась возиться с дрезиной. Дергала за рычаги, крутила ручки, приговаривала, слова по большей части незнакомые, технические, наверное.

Егор смотрел на меня, губы дрожали. Не звали меня Палач, никогда.

– Палач… – протянул Егор с уважением.

– А действительно, – сказал я. – Давно я делом что-то не занимался…

– Я тоже, – Егор хрустнул шеей. – Надо бы размяться, а то под землей совсем замерз…

– Я сам, – успокоил я Егора. – Сам справлюсь. Ты мне помоги баллон на рельсы поставить.

Я указал на тележку.

– Да…

Взялись, поставили на рельсы задок. Потом передок, положили под колеса деревянные чурбаки, валявшиеся рядом.

Алиса принялась пинать дрезину. Сначала в колеса, потом в мотор. Это подействовало, дрезина чихнула, плюнула огнем, подпрыгнула. Запахло по-незнакомому, горячим маслом, электричеством, паленой проводкой, тарахтенье усилилось.

Это был странный звук. Работающего двигателя. А раньше этими звуками был заполнен весь мир, как они жили при таком шуме?

– Лучше сейчас запустить, – сказала Алиса. – Бензина ненадолго хватит.

Я велел Егору бежать, доставать из-под колес цистерны деревяшки. Мотор дрезины застрекотал громче, Алиса дернула за какой-то рычаг и спрыгнула. Дрезина затряслась еще сильнее, зажужжала резче и сорвалась, покатилась по рельсам. Егор отскочил в сторону, дрезина пронеслась мимо, врезалась в колесную цистерну. Звук получился громкий, дрезина задрожала, колеса завертелись, с жужжаньем прокручиваясь на рельсах. Бочка затряслась и через несколько секунд сдвинулась и покатилась вместе с дрезиной.

По тоннелю понесся грохочущий звук, наверное, так раньше катились по этим подземным дорогам настоящие поезда, веселые, в них и музыка играла, наверное, и огни горели, и ехали в них чистые люди, с песнями и плясками.

– Ждите здесь, – велел я. – Я пойду туда… Когда все закончится, я свистну.

Я снял винтовку, вернул ее Егору.

– Тебе помочь? – спросила Алиса неожиданно серьезно.

Я помотал головой.

– Справлюсь сам.

Сбросил рюкзак.

– Справлюсь сам… – повторил я. – На всякий случай приготовьтесь. Я думаю, большую часть уже передавило. С остальными я разберусь. Но все может быть…

Приготовил топоры. Конечно, это были не боевые топоры, приспособленные к рукопашным схваткам, а вполне обычные инструменты Для рубки дров, они были не очень хорошо сбалансированы и для метания в головы врагов не годились, но выбора не было.

Я взял топор в левую руку, перехватил топор в правую, все. Длинный топор, настоящий, дровосечный, я прихватил его в инструментальном отделе, припомнив о ломах и кайлах в руках шахтеров, повесил на плечо. Пригодится.

Алиса неожиданно достала из-за спины настоящий мачете, протянула его мне. Ничего ножик, с пилой по верхней кромке, с крестовидной гардой, с рукоятью из живого пластика.