Текст книги "Downшифтер"

Автор книги: Макс Нарышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 10

Утром свое ночное злоключение я воспринимал уже так, как его нужно воспринимать при солнечном свете: легко и непринужденно. Пообещав себе никогда больше не смешивать коньяк с портвейном, я стоически пережил похмелье, натянул на плечи куртку и выбрался из квартирки чисто выбритый, с ароматом «Кензо» вокруг себя. Решив делать все дела по пути, я взял курс по указанному в записке адресу.

По дороге, заметив приближающегося мужика лет сорока на вид, в стареньком костюме и огромных очках в роговой оправе, я отколол такую штуку. Вынул из кармана записную книжку, расстаться с которой меня не могли бы заставить никакие перемены, изобразил на лице приличную мину и шагнул к спешившему мимо гражданину. Беглый визуальный анализ объекта дал такой результат: опять инженер, денег не хватает, но мечтает о гранте.

– Радио «Минимум», – зачастил я, сунув ему под нос диктофон, – изучаем общественное мнение. Скажите, пожалуйста, что вы скажете о вчерашних событиях в городе?

«Зря я вчера телевизор не смотрел», – сказал мне его взгляд, тускло сверкнувший из-за линз.

– А что вчера в городе опять произошло? – поинтересовался инженер.

– Ну, взрывы, пожары…

Он ответил таким образом, что я должен был понять: если вчера что-то из указанного и случилось, то он страшно извиняется за свою неосведомленность, поскольку с работы пришел вечером уставшим, поел и сразу лег спать.

Значит, ночной кошмар был только у меня. Если это не результат курения десятиклассниками под моими окнами марихуаны, то ответ на вопрос, что со мною вчера произошло на глазах у красивой девушки, может дать только клиническая медицина.

Чувствуя, что задыхаюсь от жажды, я рассмотрел среди крыш домов вывеску: «ГУМ». Я знаю, что там продают. В одном отделе можно купить репеллент от гнуса, ковер, седло и телевизор. Продукты в соседнем отделе. Второй этаж, как правило, занимает ярмарка брендов «Абибас» и «Панасоникс» из городов-производителей – Шанхая и Тайюаня.

Добравшись до двухэтажного здания, я вошел внутрь и по ярким этикеткам спиртного, выглядывающим из-за угла слева от входа, сразу определил, где можно увидеть минеральную воду. На «Перрье» можно было не рассчитывать, но что-нибудь вроде «Алтайской росы» я найти надеялся.

Еще не дойдя до манящего влагой отдела, я поднял глаза и осмотрел ГУМ снизу. Вот место на теле России-матушки, где не нужно заботиться о потребителе, искать его и заманивать. Этот придурок сам придет и купит.

Во всех магазинах нашей компании я велел включать симфоническую музыку. Спроси сейчас любого из тех, кто приходил в эти магазины и покупал каши, запеканки, хлопья и прочее, что готовить не нужно, а потому и пищей по большому счету называться не должно, он самостоятельно ни за что не вспомнит об этом. А если и вспомнит с чьей помощью, то ни за что не подумает, что таким образом я брал его в оборот. И не поверит, если его попытаться убедить, что он был объектом психологического приема. Симфоническая музыка единственный, пожалуй, из стимуляторов мозговой деятельности, который двигает на совершение покупки. Не понимая, что с ним происходит, да и не задумываясь об этом, клиент тотчас замедляет движение, и его вниманию, с которым он начинает смотреть на товар, позавидовал бы леопард, выслеживающий бородавочника. Статистика утверждает, что 8 из 10 покупок человек делает машинально, ориентируясь на опыт прожитых дней. Поэтому я даже организовал курсы для менеджеров в рабочей зоне зала по борьбе с клиентами, приходящими со списком необходимых покупок. Моя девочка подходила к мужику, который выбирал из предлагаемого товара вписанное женой в записку наименование, и впаривала еще две-три позиции. Клиент должен знать, что к каше для ребенка нужно покупать салфетки для утирки рта и крем для предотвращения ссыхания кожи. А к рисовой каше, как известно, лучше предлагать ребенку кисель из лесных ягод. Кто мне не верит, тот пусть купит полироль для авто или шампунь для волос. На обратной стороне, на этикетке, уже после покупки, клиент прочитает, что данную полироль (шампунь для волос) для достижения лучшего эффекта лучше всего использовать вместе с абразивной пастой (кондиционер для волос) той же марки. Идиоту понятно, что если завтра же не купить абразивную пасту или кондиционер, то ни о каком хорошем эффекте говорить не придется! А что тебя не предупредили, так ты, поди, сам читать умеешь – надо было читать. То же самое было написано и на коробках с кашами и хлопьями, но для борьбы с записочниками я предлагал открытый бой.

Забыв о жажде, я рассматривал теперь ГУМ как объект, который требовал немедленного вмешательства креативной мысли.

Вот здесь, в центре зала, я организовал бы выпечку булочек…

Их будут печь прямо на глазах у покупателей и тут же давать попробовать тем, кто покупать не хочет… Они видят сам процесс, он их завораживает, а нет ничего волшебнее, чем выпечка хлеба. Нет, есть! Бесплатная выпечка хлеба – вот что еще волшебнее. За бесплатным хлебом сюда будут заходить даже те, кто шел мимо ГУМа за отремонтированным в Доме быта чайником. Они все соберутся здесь, в центре зала магазина… И останется лишь развести их по отделам.

И – запах кофе. Только – кофе! Ароматный, струящийся по отделам, точащий слюну аромат на втором этаже… С горячей булочкой в руке, наверх, к чашечке дымящегося кофе… к товарам народного потребления, которые в голодный год за сто блинов не впаришь даже олигофрену… К вилам, дверным засовам, поплавкам… Я их ни одного не выпущу. Всем, кто купит набор из трех рыхлителей, я подарю четвертый бесплатно. И хер они догадаются, что в стоимость трех входит и четвертый…

Кофе – это наркотик, стимулирующий мозговую деятельность. Вряд ли кто догадывается, что при помощи кофе можно заставить человека купить вожжи. Это чуйня, что нет коня. Из вожжей можно изготовить замечательные качели для детей. Но, самое главное, запах кофе умиротворяюще действует на детей. Кто не знает, тому нечего делать в отделах по продажам. Сначала никто не замечает, что дети успокаиваются в ГУМе, а потом срабатывает подкорка. Мамы машинально тащат детей в ГУМ, где есть игровой уголок с няней, освобождающий покупательский потенциал мам от необходимости отвлекаться на капризы малышей, и там, передав уже привыкших к игрушкам детей, начинают делать… что? Ну, не стоять же на месте, понятно…

Ощущение домашнего комфорта, симфоническая музыка… Никто потом не осудит, что булочки стали платными, главное, кофе по-прежнему халявен.

Вас просили когда-нибудь в торговом зале, офисе или бутике скоротать время за чашечкой кофе? Проведите эксперимент. Скажите, что гипертоник, и попросите приготовить зеленый чай. Если вам таковой принесут так же быстро, как собирались быстро приготовить кофе, значит, президент этой компании уже с ног сбился в поисках толкового креативного директора. Я же готов биться об заклад, что в девяти случаях из десяти на ваших глазах секретарша отупеет от беспомощности.

Кофе с просьбой подождать – тот же опий, которым знахари из Перу поят клиентов перед тем, как начать бить в бубен. Выпил, послушал – и вот тебя уже можно водить по лабиринтам маркетинга и загружать по полной программе. И, потом, психика русского человека повернута таким образом, что выпить кофе и уйти ни с чем означает свинскую неблагодарность. Хозяев нужно обязательно отблагодарить, а отблагодарить можно (и это единственный способ, понятный визитеру) покупкой. Мы, русские, кофе пили не все и не всегда. И потому, когда нам подносят чашечку, извиняясь и прося подождать, мы, потомки не обязательно дворян, воспринимаем это едва ли не как царский жест. И через минуту за чашку «Нескафе», где кофе от силы на четверть, готовы платить сумасшедшие деньги.

Я говорю не о деревне, где Фома хотел стать бизнесменом. Я рассуждаю о городках с населением в несколько десятков тысяч человек. И уж вовсе не упоминаю, чтобы не выглядеть резонером, Москву и Питер.

Купив воды, я вышел из ГУМа, немного осуждая себя за выползшего из-под личины изгоя специалиста по маркетингу. Ничего, это скоро пройдет. Нет такой болезни, которая отступала бы сразу, как нет лекарства с мгновенным действием.

Все пройдет. Главное, что я уже думаю об этом.

В «Макдоналдс» порцию картошки фри продают за 50 секунд и 79 центов. Если я найду в стакане волос, мне выдадут карточку постоянного клиента с десятипроцентной скидкой. Если процесс займет 55 секунд, продавщицу уволят. Признаться, все это немного раздражает.

Накрашенная, как злодейка из «101 далматинца», стерва продавала мне бутылированную минеральную воду стоимостью 43 цента 8 минут 20 секунд. Нужно было идти за бутылкой на склад, потому что я, пидор приезжий, отказался брать ту, что на витрине, с предусмотренным технологией изготовления появившимся «со временем» на дне осадком. Я уверен, что по пути она успела и покурить, и перепихнуться с кладовщиком, и почесать бутылкой под мышкой.

Это не креативный маркетинговый прием, именуемый «эффектом бабочки». Это нормальное поведение разрисованной, как скво ирокеза, советской продавщицы.

Слава богу, наконец-то я оказался в мире, в который так рвался…

Если бы она меня еще и облаяла, я был бы окончательно счастлив.

До поликлиники Костомарова, что на Центральной улице, в километре от нужного мне адреса, я добрался часам к двенадцати. Игоря на службе не оказалось, он обещался подчиненным прибыть к двум, и это время я потратил на то, что сидел на набережной реки, швыряя в воду камушки.

Курение вызывало по непонятным причинам рвоту и головокружение, купленное в магазине ситро не лезло в горло – словом, я чувствовал себя как недоумок, дорвавшийся вчерашней ночью до бесплатного портвейна и коньяка. Смешать, но не взбалтывать… Бонд знал, что делать. Если меня сейчас взболтать, то не поздоровится, верно, не только мне, но и речке и уткам, изображающим здесь целомудренность природы периферийной части России.

Дважды попытавшись прикурить, я дважды отказывался от этого намерения. Лимонад выбросил в кусты. В голове хороводом бродили и пели заунывные песни казачки, причем я их даже видел, во рту стоял устойчивый привкус ацетона. Просидев в полном отчаянии и испытывая недюжинную жалость к себе около часа, я вдруг с ужасом понял, что надвигается страшное.

Волны уже не рябили в глазах, а выписывали правильно очерченные линии. Стоящий на том берегу жилой дом вдруг вырос до невероятных размеров и рухнул в реку.

Схватившись рукой за склизкую землю, я неловко вскочил и закрыл лицо руками.

Мне не хотелось в это верить, но увиденное мною ночью снова повторилось…

Очень хорошо, что я был в безлюдном месте парка, где свидетелем моего агонизирующего приступа были только утки и шуршащие над головой ветви берез…

* * *

Когда я вернулся в реальность, то обнаружил, что лежу на пожухлой траве и одежда моя сплошь залеплена желтыми сердечкообразными листьями берез. Голова уже не болела, но от одного только воспоминания о том, как дом напротив меня вырос до неба и вдруг обрушился под хохот окружавших меня и его людей в реку, вздыбив ее и осушив, я почувствовал дрожь и озноб…

Дом рухнул, обрушивая в волны тысячи кубометров блоков, бетона и камня. От этого неожиданного насилия над мирной стихией в небо взмыла огромная волна… Она обнажила дно водоема, взметнулась в снова ставшее багровым небо, и все это месиво из строительных отходов, шлака и грязной воды двинулось на меня… А вокруг, радуясь тому, что рушится очередной символ существующей власти, бесновались люди. Они размахивали руками, танцевали, словно не догадываясь о том, что танцуют и пируют на собственной могиле. Разверзшаяся стихия обещала поглотить и их…

Я очнулся и тут же вскочил. При этом повалился на бок, не устояв, но снова заставил себя подняться.

Видел ли кто?

Я осмотрелся. Испуганные утки суетились в сотне метров от меня, и их кряканье подсказывало мне их обеспокоенность по поводу того, что я даже на таком расстоянии могу представлять для них опасность.

Со мной что-то происходило. Со мной случилось что-то, чему я не могу дать никакого объяснения. Впрочем, оно есть. Через пять минут Костомаров появится в своей поликлинике. Кажется, этот человек пустых обещаний не дает. Если он уверил свой штат в том, что будет к двум часам, значит, он будет именно к двум, а не к половине, скажем, третьего.

Я так уверенно думаю не потому, что хорошо знаю доктора, а потому, что мне очень хочется, чтобы он был непременно к двум.

* * *

– Сейчас сдашь кровь на общий анализ, на биохимию, – сказал он, тревожно вглядываясь в мои глаза. – Не гепатит ли у тебя парень, часом? – Вглядевшись еще глубже, снял с телефона трубку и дал кому-то команду выдать мне баночку.

Через десять минут я, с проколотыми веной и пальцем, направлялся к химической лаборатории с наполненной уриной банкой. Еще через пять минут Костомаров передал меня в руки довольно симпатичной особы, занимающейся флюорограммами граждан. По мере перемещений по частной поликлинике Костомарова я встретил еще несколько миловидных особ, и ни одной несимпатичной. Флюорограф мне дважды заманчиво улыбнулась, посоветовала взять в рот крестик с шеи и сказала: «Не дышите».

Так я добрался и до эндокринолога, который нашел у меня изменения в правой доле щитовидной железы.

После УЗИ внутренних органов выяснилось, что почки мои находятся ниже необходимого уровня на два сантиметра, а в печени какой-то шлак.

Когда через два часа я снова оказался в кабинете Костомарова и туда были снесены все заключения моего обследования, я дался диву. Мне все время казалось, что анализ организма человека занимает не менее двух недель. Так во всяком случае утверждают в любой территориальной поликлинике.

– Нормальными у тебя оказались только зрение и легкие, – стремительно знакомясь с листками, фото и кардиограммами, сообщил мне главврач. – Все остальное хоть вырезай и отдавай собакам.

Ему нужно было мне сказать это четверть часа назад, когда я сидел у окулиста. Тогда у врача не было бы необходимости закапывать мне атропин в глаза. Мои зрачки расширились до такой степени, что Костомаров снова заглянул мне в лицо.

– Но ты не пугайся. Современная атмосфера и питьевая вода, составляющие нашей экологии, таковы, что твое состояние даже гораздо лучше, чем у людей, полагающих, что с ними все в порядке. Но вот это…

Приглядевшись, я заметил, что он рассматривает заключение биохимического анализа крови.

– Очень любопытно… очень… Мой друг, – вкрадчиво начал он, – у тебя как по части наркотиков и других веселящих душу веществ?

Ничего странного, что я удивился. По этой части у меня полный порядок в том смысле, что я действительно подобные вещества наотрез отрицаю.

– Ты меня пугаешь, – уныло пробурчал я. – Я действительно не очень хорошо себя чувствую, но ни о какой наркоте даже речи идти не может.

– Потому и удивлен, – пробормотал главврач, часто моргая. Так врачи моргают, когда вспоминают университетские лекции о редких заболеваниях. – У тебя в крови обнаружена кое-какая гадость… И это меня не столько даже удивляет, сколько… тревожит. Нет, это меня даже не тревожит. Это меня беспокоит. Нет, черт возьми! – вскричал доктор. – Это меня пугает! Это меня… – Он успокоился так же внезапно, как и завелся.

– Ты чего как с цепи сорвался? – Я был немного смущен. Никогда не думал, что прокрученные в центрифуге и рассмотренные в микроскоп пять кубов моей крови могут привести человека в такое состояние. – У меня рак? Ты скажи, – и замирающим голосом я повторил: – У меня рак?..

Костомаров встал, закурил и направился к сейфу. В металлическом ящике с кодовым замком оказались бутылка коньяка и пузатая рюмка. Собственно, рюмок было две, но он вынул одну. Плеснул в нее, выпил и стал рассматривать за окном атмосферное давление.

– Еще каких-то три дня назад я тоже мог рассчитывать на пятьдесят граммов «Камю», – змеиным голосом, как бы между прочим, заметил я.

– Месяц назад в твоей крови не было ни скополамина, ни гиосциамина, – тотчас ответил Костомаров.

– Ты что это такое говоришь, парень? – я подскочил как ужаленный. – Говори по-русски, плиз!

– Говорю что вижу! – огрызнулся Игорек. – Умел бы читать по-латыни, узнал бы, что в тебе бродит!

Вернувшись на место, я стал дожидаться вердикта. С Костомаровым лучше не спорить. Поступил я правильно, потому что главврач через пару минут успокоился, спрятал предметы в сейф и вернулся на свое рабочее место.

– Скополамин и гиосциамин, Бережной, это растительные галлюциногены, – глядя мне в глаза, начал он занятие по основам безопасности жизнедеятельности. – Содержатся они, как правило, в травках. У меня большие сомнения относительно того, что ты принял вытяжку мексиканской аяхуаски или первый отжим австралийской питтури. Привезти аяхуаску в Россию невероятно трудно, поскольку это растение отслеживается отделами по борьбе с контрабандой наркотиков еще более внимательно, чем героин. Питтури же столь редкая травка сейчас даже в Сиднее, что я вижу предмет твоего отравления перед своими глазами прямо вживую… – И он действительно уставился куда-то в угол, как ненормальный. – Вижу…

– Какая питтури, Костомаров?.. – Наверное, я выглядел очень уж беспомощно, коль он посмотрел на меня, как на идиота.

– Я знаю, Артур, только одно растение, которое в средней полосе России доступно и содержимое которого нынче гуляет по твоей крови, сшибая эритроциты, как кегли. Это Amanita miskaria.

У меня снова заболела голова.

– Это мухомор, Бережной! – вскричал Костомаров. – Скажи мне, гад, где ты нажрался в таком количестве мухоморов, и я сейчас что-нибудь придумаю для того, чтобы прочистить твою кровь!

– Послушай, дай мне выпить, – жалобно попросил я.

Посмотрев на меня так, словно я оскорбил его мать, он решительно выбрался из-за стола и принялся выворачивать мои карманы, как делает это жена после прибытия слесаря пятого разряда домой после получки.

– Ты сейчас чем занимаешься?..

– Где сигареты? – Он на секунду прекратил поиски, терзая меня взглядом, потом снова принялся за свое. – Где сигареты, Бережной? – Найдя пачку «Лаки Страйк», он спрятал их в карман своего халата. – Запомни. Запомни! – рюмка спиртного может сейчас сокрушить твой внутренний мир. То же способна сделать одна-единственная сигарета! Ты, когда шел ко мне, наверняка прикуривал на ходу? Прикуривал ведь?

Ну, разумеется! Кто из курящих, выбравшись из дома, первым делом не вынет из кармана пачку!

– И как ты себя чувствовал при этом?

Я был вынужден признаться, что скверно.

– Твой организм борется за тебя, Бережной! Он не хочет, чтобы ты сейчас выпивал или курил, – объяснил главврач причины моих рвотных позывов на берегу реки. – Сейчас я тебе кое-что объясню, дружок. И чтобы приятное совмещалось с полезным, я попрошу секретаршу принести нам что-нибудь выпить… – Наклонившись к переговорному устройству на столе, обозначенному как «Panasonic», он проворковал: – Настенька, чашку кофе и баночку Kalii permanganas, пожалуйста.

Понятно. Шефу – пиво, мне – кофе. Я вижу, Игорек тут тоже даром время не теряет. Утром «Камю», в обед – пивко, вечером Настеньку в машину – и в ресторан.

Когда Настенька вошла с подносом в руках, ее глаза горели тем восхищением, которое всегда присутствует на лице женщины при унижении ее сильным мужчиной другого сильного мужчины. На подносе стояла дымящаяся запахом арабики чашка и двухлитровая банка, наполненная хорошо знакомым мне раствором розового цвета. Банку снял Костомаров и поставил передо мной. Кофе, выходит, ему.

– Сейчас мы будем пить, – сказал он, когда его секретарша, поводя обтянутыми коротким халатиком бедрами, удалилась. – Раковина в углу. Блевать в нее я не позволяю даже главе администрации, когда он приходит сюда с испорченным во время комсомольских строек желудком. Тебе разрешу. Пить, Бережной, большими глотками, сразу по стакану. Пить, пока не посинеешь. Кровью займемся, когда из тебя пойдет желчь. Да заодно и слушай…

Так я узнал, что растительные галлюциногены имеют давнюю историю. В свое время они являлись ключом к разгадке стилизованных изображений и орнаментов в искусстве эпохи палеолита в Авсе и Мазине…

Никогда еще меня не тошнило так эмоционально…

В эти мгновения мне небезынтересно было узнать, что поскольку орнаменты наносились мастерами лишь после того, как те принимали галлюциногены, то нетрудно догадаться, что то же самое должны были делать и те, кто спустя тысячелетия эти орнаменты разгадывал, чтобы понять…

– Ты пей, Бережной, пей. Это не последняя банка, сукин ты сын, которую ты сейчас пропустишь через себя…

– Теперь, – продолжал он, с врачебным безразличием наблюдая за тем, как я поглощаю раствор марганцовки, – коротко о главном…

Коротко не получилось. Виной тому был я, оглашающий его кабинет утробными звуками. Если тем, чем сейчас был занят я, он не позволяет увлекаться здесь даже главе администрации, то это большая честь для меня.

Я блевал и раскрывал для себя новые страницы о кайфе. Оказывается, галлюциногены, подобные тем, что сейчас танцуют внутри меня танец смерти, вызывают у субъекта сложные картины видений, которые длятся от часа-двух до нескольких часов. Часто с течением времени события как замедляются, так и ускоряются. Или даже представляются неограниченными в своем развитии…

– Вспомнил, где лакомился?

Я, как бык, покачал головой и выбросил в раковину струю воды…

– Ладно, идем дальше…

Он говорил, что часто после приема галлюциногенов индивидуум ощущает такие перемены в восприятии, что его эмоции достигают состояния бессознательной эйфории или страдания. Человек может толковать происходящее как вхождение в личный контакт с воображаемыми потусторонними силами и даже богом. В особенности, если такой образ мышления присущ его собственной культуре.

– Иначе говоря, когда человек жрет мухоморы, Бережной, – говорил он мне, – особенно жрет их в правильно приготовленном для этого виде, то все пять чувств его максимально обострены! Вспомнил?

Кое-что я уже вспомнил, но отвечать доктору не мог, поскольку всецело был занят раковиной, а она мною.

– К примеру, Артур! К примеру, чтобы не быть голословным…

Если бы я не понимал, что он принимает активное и, пожалуй, главное участие в спасении моей жизни, в перерывах между судорогами я непременно выдернул бы из брюк ремень и задавил его. Иначе как издевку такое воспринимать сложно.

– «Одиссея» не что иное, как яркое свидетельство использования Гомером растений для воздействия на сознание. Но если ты думаешь, что в этой связи он стал литературным гением или просто удачливым рассказчиком, я вынужден тебя предостеречь…

Я повернул к нему беспомощное, измученное, залитое водой лицо. От чего он еще может меня предостеречь?!

– Галлюциногенные ощущения могут вызывать большую тревогу у новичков… Ты новичок, Бережной, или я разговариваю с профессиональным пожирателем грибов, которые даже пинать опасно?

Возвращаясь к столу за банкой, я качнул головой, из чего Костомаров должен был понять, что я – новичок. Он осмотрел меня, поворошил какие-то конспекты в своей голове и остался недоволен результатами.

– Настенька, повтори, пожалуйста, – попросил Костомаров, склонясь к столу, и снова вперил в меня свой взгляд эскулапа. – Так вот, тревога у новичков, как правило, преодолевается с помощью так называемых «проводников». Так именуют опытных в дурманном деле людей, роль которых заключается в том, чтобы заполнить содержанием мир, который создает в своих странствиях новичок. Такие люди способны внушить человеку, принявшему галлюциногены, что угодно. Повести за собой, вдохновить идеей и заполнить пустоты, возникающие в голове новичка, нужной информацией. Так шаман управляет и руководит людьми, находящимися под препаратом. Шаман – это «проводник».

– Черт!.. – вырвалось у меня над раковиной. С головы моей лилась вода из-под крана, желудок тянуло, руку тяжелила наполовину опорожненная банка. – Лида…

– Какая Лида? – тут же подскочил Костомаров.

– Долго объяснять, – проскрипел я, с отвращением прикладываясь к банке…

Обессиленный, я вернулся к столу. Зеркала передо мною не было, но я точно знал, что был жалок.

– Послушай, Костомаров, но я ведь не цианид принял… Должно же быть какое-то противоядие…

– Конечно, – согласился он. – Но чтобы начать лечить тебя, я должен знать, что с тобой происходило после приема препарата.

Скрепя сердце я собрался с духом и рассказал все, начиная с того самого момента, как в доме моем появилась Лида. Но перед тем как начать повествование, я попросил:

– Обещай мне, что твое первое впечатление обо мне после этого не изменится.

Он пообещал, и я ему не поверил. Врачам можно верить только в части постановки диагноза. Да и здесь тоже свои нюансы…

Закончился рассказ тем, что я забрал с его стола простывший кофе и залпом выпил.

– И ты все это видел?..

– Я видел крест, вонзившийся в землю в пяти футах от меня.

– Сейчас ты отправишься на лазерную чистку крови, – сказал Костомаров. – Но перед этим я хочу тебе кое-что пояснить, Артур… Страшно не то, что ты видел ночью пылающий город. Страшно, что сегодня утром ты видел, как в реку рушится дом.

Я, конечно, не понял из сказанного ни слова. Но перепугался страшно. Костомаров и не думал наслаждаться моим невежеством. Он объяснил еще до того, как я упер в него удивленный взгляд:

– Ночью ты находился в «трипе». Это состояние психики человека, находящегося под действием галлюциногена. Но это, как ни отвратительно звучит, естественно, – он пожевал губами, подбирая правильные слова. – Плохо другое. Сегодня утром с тобой случился «флэшбэк».

Я устал от птичьего лексикона и просто уставился на врача, ожидая перевода.

– Флэшбэк – это вспышка из прошлого, – сказал Игорь, снимая с телефона трубку. Наверное, звонить насчет лазера. – Побочный эффект у человека, принимающего психоделики.

– И это тоже плохо, но хорошо?

– Это просто плохо, поскольку галлюциноген прополз по всему твоему мозгу, не пропустив ни одной извилины. – И, снова отвечая на безмолвный вопрос, Костомаров пробормотал: – Доза, которую обычно принимают любители «посмотреть мультики», в десять раз меньше той, что обнаружена у тебя в крови. Я очень хотел бы пожелать тебе успеха в скорейшем освобождении от кошмаров, но, к сожалению, в успех этот совершенно не верю.

Напоследок он велел мне в обязательном порядке прибыть сегодня в девять вечера, лечь под комплекс капельниц и предстоящую ночь провести в палате дневного стационара. Я пообещал.

Когда мне на втором этаже его клиники вгоняли в вену иглу с электродом, он стоял рядом.

– Ты видел предметы, расположенные рядом, в неестественно большом виде. Это называется макропсией. Видел и необычно маленькие, хотя те того не заслуживают. Это микропсия. С этим делом мы справимся, я думаю… Но то, что, находясь на одном конце города, ты видел выражение лиц людей, беснующихся на другом… А также рассматривал залетевший тебе под ноги крест… Не говоря уже о цунами, возникшем в нашей говнотечке… – И Костомаров признался, что не может объяснить явления. – Ну, да ладно, Бережной. Я сегодня же позвоню нашему психологу.

После этих слов я почувствовал себя плохо. Но ненадолго. Мне стало гораздо лучше, когда на вопрос Настеньки: «Игорь Валерьянович, квитанцию на обследование выписывать?» – Костомаров ответил: «Не нужно, Артур Иванович обещал следующей осенью всему штату поликлиники грибов насушить».

Значит, по мнению главврача, до следующей осени я доживу. Игорь Костомаров слова на ветер, я вам скажу, не бросает. Кому говорит: блевать – тот блюет.

Но год – это слишком долгий срок. Мне бы дождаться семи часов – слава богу, недолго осталось – и зайти по этому странному адресу с указанием маршрута приближения к нему, как в лучших традициях «Охоты на лис». А там мне хватит и десяти минут. Шестисот секунд мне будет вполне достаточно и для разговора с Лидочкой, и с папой ее, давшим дочке такое хорошее и скорое образование.