Текст книги "Хозяйка Судьба"
Автор книги: Макс Мах
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Леон вышел из мрака и остановился в круге света, отбрасываемого костром.
– Не доехал, – в голосе Мышонка не было печали, одно только раздражение. – И никакие мои фокусы не помогли.
– А что ты умеешь? – спросил Карл, вставая. Он вдруг понял, что Леон уже никогда к нему не приедет, во всяком случае, настоящий, живой Леон.
– Много чего, – отмахнулся Мышонок. Чувствовалось, что он все еще находился во власти последнего в своей жизни настроения. – Да, почти все. Им, Карл, тоже досталось. Не сомневайся. Но мне-то что с того? Месть сладка, как мед, Карл, пока ты жив. А если уже нет?
– Расскажи, – предложил Карл.
– Рассказать? – было такое ощущение, что Леон неожиданно очнулся от забытья, или проснулся, как это бывает с сомнамбулами, и теперь растерянно озирался вокруг, ни на чем, впрочем, не задерживая своего взгляда надолго. – Рассказать? Впрочем, да. Потому что, если не я, то, может быть, ты… Пожалуй, я сяду.
Однако не сел. Еще какое-то время, он неуверенно потоптался на месте, потом пожал плечами, и хотел, было, уже сесть – во всяком случае, таково было движение, которое обозначило его тело – но остановился и стал снова беспокойно оглядываться вокруг.
– Что это за место? – спросил он, беспомощно таращась во тьму.
– Это Флора, Мышонок, – стараясь не повышать голоса, ответил Карл. – Три-четыре лиги южнее Таборги.
– Вот, как… – Леон был растерян. Прежнее его раздражение куда-то улетучилось, и вообще создавалось впечатление, что сила его эмоций стремительно убывает. Он все еще стоял на месте, переступая время от времени своими короткими ногами, похоже на то, как делают это застоявшиеся лошади, но теперь Леон смотрел уже на Карла, и выражение лица у него было такое, как будто он пытается вспомнить что-то важное, например, что он здесь делает и как сюда попал?
– Холодно, – неожиданно сказал он. – Камни холодные…
Леон перевел взгляд на огонь, помолчал.
– Тепло, – снова заговорил Леон. – Мне нужно тепло, но полтораста лиг… тебе не успеть. К утру я совсем закоченею.
– Садись, Мышонок, – предложил Карл. – Садись, и я сяду. Поговорим.
– Сесть? – Леон быстро взглянул на Карла. – Да, пожалуй. Торопиться уже некуда.
То, как он сейчас говорил, совершенно не походило на изысканную манеру речи кавалера и полномочного министра. Мышонок неуверенно опустился на землю рядом с костром, поерзал худым задом, устраиваясь поудобнее, и посмотрел на Карла:
– Спрашивай, Карл, спрашивай…
– Кто это был? – спросил Карл, тоже опускаясь на землю.
– Ярхи… Ты знаешь, кто такие ярхи?
– Да, – кивнул Карл. – Знаю. Когда это случилось?
Леон хотел, было, ответить, но не произнес ни слова, озабоченно рассматривая ночное небо, к которому поднял голову.
– Сейчас… Подожди… До полуночи еще часа два, я полагаю… Значит,… Да. Да, Карл, они напали на нас около часа назад.
– Где?
– На Второй ступени, – пожал плечами Леон. – Кажется, это место называется Вторая ступень.
«Вторая ступень! Ворота Саграмон…»
– Постой, – сказал Карл. – Саграмонские Ворота? Но как ты – именем богов! – оказался в Мраморных горах?! Ведь Неминген…
– Я был в Орше, – перебил его Мышонок, впрочем, не повышая при этом голоса, и никак не выразив нетерпения или какого-либо иного чувства. – А в Немингене… Видишь ли, в конце концов, я поссорился с протектором и мне пришлось уносить ноги. Впрочем, это не важно. Я решил ехать через Сегед. В Сегеде оставил свой возок, и мы пересели на лошадей. Проводник говорил, что в это время года, дорога через перевал не будет трудной, и мы быстро доберемся до Флоры…
– Сколько же вас было? – спросил Карл.
– Десятеро, – удивленно поднял брови Мышонок, как будто не мог понять, как это Карл не знает таких простых вещей. – Я, пятеро телохранителей, двое слуг, повар… И проводник, разумеется. Он обещал, что дорога будет не трудной, но он или врал, или она действительно была легкой… Для него. А я, Карл, плохой наездник, и потом я привык к комфорту, но какие удобства могут быть в диких горах?
– А сколько было нападающих?
– Много, Карл, – Леон почесал свою лысину, как бы пытаясь вспомнить, сколько именно врагов напали на него в ущелье Второй ступени. – Много, и они знали… Да, Карл! Они знали, что со мной шутки плохи. Они подстерегли нас… Уже смеркалось… Пожалуй, я тебе соврал. Два часа назад… Мы как раз искали место для лагеря, когда… У них были арбалеты, Карл… Я «услышал» и успел предупредить остальных, но «злая речь» требует времени… Половина моих людей погибла раньше, чем я смог убить первого из нападавших. И моя лошадь тоже… Я упал, потом встал, выставил «щит», но, видимо, поспешил… Грудь и голову я прикрыл, но болт попал мне в бедро и перебил кость… Очень больно… Но я «заморозил» ногу и даже смог пройти на ней несколько шагов, чтобы укрыться за скалой. Оттуда я убил еще одного… Он был крылатый… Только ярхи… Но почему ярхи, Карл? Я никогда не имел с ними дела…
– Что ты с собой вез, Леон? – вопрос напрашивался сам собой.
– Да, нет, Карл, – отмахнулся Мышонок. – Ты не понял. Это были не разбойники. Это были ярхи.
– Я не о деньгах, – покачал головой Карл. – Что у тебя было с собой, кроме денег? Какая-то вещь? Архив?
– Архив? – переспросил Леон рассеянно. – Нет, Карл, мой архив остался в Немингене. Он слишком велик, чтобы брать его в дорогу…
Он вдруг остановился на полуслове и задумался, склонив голову чуть набок, как будто к чему-то прислушиваясь.
– Да, Карл, – сказал он после недолгого молчания. – Ты прав. Два сундука с самыми важными бумагами я все-таки с собой взял, но в ущелье их со мной не было. Они остались в Орше, а с собой я взял только сундуки, но в них лежали книги.
– Что это за бумаги? – спросил Карл, стараясь не думать о том, что произошло с Мышонком, что происходит с ним сейчас.
– Разные, – пожал плечами Леон. – Я всего и не помню. Там находится, кажется, черновик «Наместнической Войны»…
– Черновик? – удивился Карл. – Ты же уже опубликовал эту книгу.
– Опубликовал… – Леон беспомощно посмотрел на Карла и снова почесал лысину. – Ох, Карл, и хороший стрелок однажды промахивается… В рукописи… Ну, я не все опубликовал, да только и того, что напечатано, вполне достаточно. А с собой у меня был только один пергамент – расшифровка Женевского пророчества.
– Так, – кивнул Карл, чувствуя, как знакомый непокой овладевает его бестрепетным сердцем. – Женевское пророчество.
– Ну, да, – тоже кивнул Леон, но, если не обращать внимания на вполне уместные жесты, по его виду трудно было понять, какие чувства он испытывает. Скорее, следовало предположить, что он не испытывает теперь ровным счетом никаких чувств.
«Равнодушие».
– Ты дал мне когда-то копию пророчества, – продолжал говорить Мышонок. – Лет десять назад я о нем вспомнил. Читал что-то и вспомнил… В общем, я стал над ним думать… Ты знаешь, Карл, оказывается, только ленивый не брался за его расшифровку, но я… Я единственный, Карл, смог понять, о чем говорил этот бедняга… Кожаный футляр… Я… Я сунул его в какую-то щель между камнями… Не помню. Было уже темно. Я спрятал его и перебрался в другое место. Вокруг… Все были убиты, и друзья, и враги… Нет, подожди… Один с крыльями был жив. Он долго еще ходил там, а я уже не мог… Не мог. Он ходил там, искал, нюхал камни… Не думаю, чтобы он что-нибудь нашел…
– А ты? – спросил Карл, просто потому что уже не мог не спросить.
– Я… – Леон равнодушно пожал плечами и посмотрел на Карла. Его взгляд был безмятежен и пуст, как у младенца. – Он слушал мое сердце, но я его остановил. Наверное, он решил, что я мертв. Впрочем, я, и в самом деле, мертв. Кровь уходит слишком быстро, и у меня нет сил ее остановить. Холодно… Очень холодно, Карл. До утра я не дотяну, а может быть, я уже…
Его голос звучал ровно, монотонно, а речь утратила плавность и связанность. Время уходило, и следовало спешить, тем более, что ничем другим Карл Леону помочь уже не мог.
– А те бумаги, что остались в Орше? – спросил он.
– Они на кладбище, – сообщил Мышонок рассеянным тоном. – В каком-то заброшенном склепе. Не помню.
– Кто знал о том, что ты расшифровал Женевское предсказание?
– Все, кто пожелал узнать, – пожал плечами Леон. – Я же, дурень хвастливый, так и написал в «Наместнической войне».
«И поехал через Ворота Саграмон, и туда же направился я…»
– Кто знал о том, что ты «хозяин слова»? – спросил он через силу.
– Никто… не знаю, – казалось, силы покидают Леона. – Извини, Карл, но, кажется, я должен идти.
– Подожди! Ты знаком с Даниилом Филологом?[5]5
Принято различать шесть родов магического искусства, каждый из которых связан с особым характером магического Дара, имеющегося у колдуна или колдуньи, что, в свою очередь, определяет преимущество в «работе» с одной из шести Великих Сущностей или Стихий. Соответственно, в ойкумене существуют шесть колдовских цехов, которые в Сдоме (Семь Островов) называются Семьями: Кузнецы (огонь и металлы), Садовники (земля и жизнь), Филологи (слово и смысл), Геометры (число и форма), Рыбаки (движение и вода), и Мельники (воздух и дух).
[Закрыть]
– Даниил? – Леон погладил лоб, как будто вытирал испарину, которой, впрочем, там не было. – Даниил Кормак… Да… В Бонне… Лет сорок назад… Он научил меня «рамочным формулам»… Теперь, он, кажется, в Семи Островах…
5Мышонок ушел. Придет ли он когда-нибудь еще? Карл этого не знал, зато он знал теперь другое, Леон из Ру ушел туда, откуда не возвращаются. Настоящий Леон. А тот, кто сидел еще совсем недавно напротив Карла, освещенный светом живого огня, и говоривший с Карлом голосом Мышонка, это все-таки был уже не Леон. Карл не знал, кто это был или, быть может, что, но рациональное знание и знание сердца, разные вещи. Художественное чувство трудно обмануть, впрочем тот, кто приходил к его костру, те, кто посетил Карла сегодня на Гуртовой тропе, и не пытались казаться тем, чем, на самом деле, не являлись.
«Мышонок»
При мысли о друге, казалось, закипела в жилах кровь, и красный туман встал перед глазами. Таких сильных эмоций Карл не испытывал с тех пор, когда полгода назад увидел на Льняной улице толпу разбуженных среди ночи, испуганных людей и решил… Боги! Тогда, его воображение нарисовало образ мертвой Деборы, и ужас от необратимости свершившегося, разрушил стены уверенного спокойствия, которые Карл возвел вокруг своей души. Холодная ярость затопила его тогда всего целиком, и он был готов залить Сдом кровью и утопить его в этой крови.
Карл сидел перед костром, смотрел на огонь, но видел сейчас залитое мраком холодное ущелье в Мраморных горах, черные камни и черные тела, разбросанные, как попало вдоль узкой тропы, ведущей от перевала к долине Пенистой. Черные камни, черные тела… и черная кровь на камнях. Где-то там умирал сейчас маленький нескладный человечек, которого много лет назад, он, Карл, прозвал Мышонком. Леон никогда на него не обижался, вообще ничто и никогда не омрачало их дружбы.
«Ничто и никогда».
Карл снял камзол, вздернул к плечу широкий рукав белой рубахи, и, вынув из ножен Синистру, резко полоснул кинжалом по своему левому предплечью. Протяжно «закричал» клинок, и басовито откликнулся на его вопль Убивец. Хлынула кровь. Секунду Карл безмятежно смотрел на то, как она заливает его руку и капает на камни, потом встал и, протянув руку к костру, пролил свою кровь в огонь.
«Тебе!» – сказал он мысленно. – «Все, что могу».
Ему показалось, что те же самые слова произнесли вслед за ним – на своем особом языке – меч и кинжал, и огонь в костре вспыхнул ярче, чем прежде, как будто кровь Карла могла гореть, как масло или смола. Еще секунду он стоял над огнем, ощущая кожей жар, источаемый пламенем, и чувствуя одновременно тот ужасный холод, который пьет сейчас последние капли жизни из беспомощного тела его друга. Потом он положил ладонь правой руки на рану и, закрыв глаза, представил, как день за днем, медленно, но неуклонно затягивается, заживая, эта рана. Такие вещи удавались ему не часто, а себе самому он смог таким образом остановить кровь всего лишь дважды за всю свою долгую жизнь. Но сейчас он об этом даже не подумал, он просто сделал то, что подсказала ему интуиция и не ошибся. Когда, через несколько минут, он отнял правую ладонь от левого предплечья, от глубокой раны, которую он сам же себе только что нанес, там остались лишь свежий розовый шрам да засохшая старая кровь.
Сердце успокоилось, и кровь уверенно бежала по жилам. Карл ничего не мог сделать теперь для своего друга Леона и, значит, должен был отложить свою боль в сторону. Бесцельная ярость разрушает душу и не приносит облегчения.
Он опустил рукав, снова надел камзол и прислушался. Ночь была тиха, а те слабые звуки, которые все-таки ловило его чуткое ухо, не таили в себе никакой очевидной опасности. Он втянул носом воздух ночи, но и в нем не нашел ничего настораживающего. Тем не менее, поразмыслив, Карл решил не оставлять своего коня на произвол судьбы. «Играющий с Судьбой, платит дороже», – считали в Загорье. А в Илиме говорили еще более определенно: «Не играй с Судьбой в кости, проиграешь». Вспомнив эту старую поговорку, Карл только усмехнулся. В самом деле, в его случае она звучала весьма двусмысленно. Однако и оседлывать коня, тушить костер, идти сквозь ночь на поиски Марта не хотелось тоже. Впрочем, тихой ночью человеческий голос слышен далеко, а свист и того дальше.
Карл встал, обернулся в ту сторону, где – по его расчетам – должен был находиться аптекарь из Семи Островов, и громко свистнул. Свистел он по-убрски, длинно и протяжно, с усилением звука в конце, то есть, так, как свистят обычно убру, собирая своих в ночной степи. «Я здесь. Жду тебя». Что-то в этом роде. Повторив свист трижды, он выкрикнул еще и имя Строителя, надеясь, что Март его услышит – если, конечно, находится там, где должен был находиться – и поймет. В том, что аптекарь поймет его призыв правильно, Карл не сомневался, ведь Март был знаком с убрскими обычаями. Лишь бы услышал.
Он постоял еще немного, прислушиваясь к голосам ночи. Затем, достал из кармана камзола кисет и стал неторопливо и тщательно набивать трубку. Запах табака внес приятное разнообразие в палитру ночных запахов, и Карл неожиданно для себя улыбнулся. Он с удивлением обнаружил, что даже такая безделица, как привычный запах, способна улучшить настроение человека, пережившего в течение одного лишь дня несколько отнюдь не простых встреч с теми, с кем уже не предполагал увидеться никогда, а напоследок, узнал о смерти старого друга из его собственных, казалось бы, навсегда закрывшихся уст.
Перед тем, как раскурить свою трубку, Карл снова призывно свистнул в окружившую его тьму. Прошло несколько секунд и откуда-то, со стороны дороги, послышался тихий отклик. Карл не ошибся, Март действительно знал убрскую «лошну» – пастуший свист. Услышав знакомое, «Иду, оставайся там, где стоишь», Карл усмехнулся и вернулся к костру. Однако прошло никак не менее четверти часа, прежде чем Март преодолел, наконец, разделявшее их расстояние и появился перед Карлом во плоти.
– Доброй ночи, господин мой Карл, – поклонился Март, шедший пешком, ведя своего огромного коня в поводу.
Он мало сейчас походил на скромного аптекаря из Семи Островов, каким увидел его Карл всего полгода назад. Встреть Карл Марта теперь на Гуртовой тропе впервые, принял бы, пожалуй, за сельского дворянина или за отставного офицера. Впрочем, нет. Такой ошибки он бы не допустил. Наверняка, посмотрел незнакомцу в лицо, и тогда, непременно встретил бы особый взгляд желтовато-карих глаз. Март был другим, он стремительно становился другим с тех пор, как когг капитана Грига унес их от берегов Илима навстречу судьбе. И дело было не только и не столько в одежде, которую носил сейчас Март, и не в тяжелой сабле на его боку, а в том, что и лицо аптекаря изменилось, и изменение это не было следствием усталости или необычного освещения. Здесь было что-то другое, гораздо более сложное и глубокое, связанное, возможно, с резко изменившимися обстоятельствами его жизни. Теперь Март выглядел старше – хотя все еще не на свой истинный возраст – серьезнее, тверже, значительнее. Это был уже совсем другой человек, вот в чем дело. Это был человек, внешность которого пришла в соответствие с его сутью, его происхождением и его миссией.
«Миссия? Возможно, что и так».
Вот только пути Строителей темны и причудливы, как утверждает молва, и что заставило Марта следовать за Карлом, вполне возможно, откроется только в конце пути.
– Доброй ночи, мастер Март, – ответно поклонился Карл. – Рад вас видеть, хотя и не припомню, чтобы приглашал вас быть моим спутником.
– Прошу прощения, господин мой Карл, я и не думал докучать вам своим обществом, но, порой, долг сильнее вежества, – Март был искренен и одновременно тверд.
– Кто еще отправился в путь по моим следам?
– Не знаю, – развел руками Март. – Но я видел в небе двух больших птиц. По-моему это были орлы, однако я не поручусь, что одна из этих птиц не была орланом. Слишком далеко даже для моих глаз.
Карл кивнул, молча, соглашаясь со словами аптекаря, который, впрочем, аптекарем уже быть перестал. Что ж, если не разглядел Март, то и Карл тоже ничего не смог рассмотреть, хотя он-то как раз не сомневался, что, опустись эти птицы ниже, и оказалось бы, что одна из них – кондор, а другая – орлан.
– Садитесь, мастер Март, – сказал он, делая приглашающий жест в сторону костра. – Будем пить чай.
– Спасибо, но с вашего позволения, господин мой Карл, – Март обозначил вежливый поклон. – Сначала я должен позаботиться о своем коне. Он, разумеется, замечательно вынослив, но иногда и ему требуется отдых.
Конь Марта был огромен, и весил, вероятно, как буйвол. Однако лошади этой породы, которых на родине Карла, в Линде, называли першеронами, действительно были не только сильными, но еще и выносливыми, не говоря уже о несвойственной травоядным отваге. Такое сочетание качеств делало их незаменимыми в тяжелой кавалерии, но и в перевозке тяжестей им равных не было тоже.
Пока его неожиданный спутник обихаживал своего бурого конягу, Карл заварил чай, собрал ужин на двоих, и, раскурив трубку, сел у костра. Через несколько минут к нему присоединился и Март, устроившись по другую сторону импровизированного «стола». Некоторое время, они сидели молча. Лишь потрескивали в огне сухие ветки, фыркали и переступали ногами кони, пасущиеся в прореженной серебром луны мгле, долетали издалека еще какие-то невнятные ночные звуки. Ссутулившись по-медвежьи, Март сидел у костра, смотрел на пляшущие языки пламени и, по-видимому, о чем-то думал, хмуря густые кустистые брови. Молчал и Карл, снова – в который уже раз – рассматривая внутренним взором события прошедшего дня, но, неизменно возвращаясь мыслью к той последней встрече, которая произошла здесь, у этого самого костра, меньше часа назад.
«Мышонок».
Визит Леона произвел на него неожиданно сильное впечатление. Годы и трудный опыт жизни, казалось, отучили Карла от того, чтобы «открывать душу» и «давать волю чувствам», но стены его спокойствия, которое со временем начало подозрительно походить на равнодушие, дали трещину еще тогда, когда в его жизнь вошла Дебора. Прошлое ожило, вновь обретя кровь и плоть, и настоящее превратилось из намалеванного на стене пейзажа в живую жизнь, в которой всегда есть место и сладости, и боли. Однако произошедшие изменения Карла не пугали, и отказываться от вновь обретенного «глубокого дыхания» он намерен не был.
«Как узнаешь счастье, если никогда не страдал? Как переживешь горе, если нет надежды? И нет истинной любви в сердце, не познавшем настоящей ненависти», – так говорил Лев из Сагеры, и, выходит, что правильно говорил.
Карл достал из дорожной сумки флягу с тутовой водкой и, откупорив, протянул ее Марту:
– У меня умер друг, мастер Март, – сказал он ровным голосом. – Я знаю, на побережье так не делают, но в Загорье, принято поминать мертвых глотком вина. Это водка, мастер Март. Помяните со мной моего друга.
– Я знаю этот обычай, – принимая флягу, серьезным тоном ответил Март и, кажется, нахмурился еще больше. – И охотно помяну вашего друга вместе с вами, господин мой Карл. Спасибо за честь.
Он сделал длинный глоток и вернул флягу Карлу, бросив на того короткий испытующий взгляд.
– Как его звали?
– Леон из Ру, – ответил Карл и в свою очередь отпил из фляги.
– Леон из Ру, – повторил за ним Март. – Министр при дворе протектора Немингена?
– Да, – кивнул Карл. – Кавалер и полномочный министр,… и мой старый друг.
– Когда он умер? – голос Марта не дрогнул, но что-то в нем выдало волнение, которое испытывал сейчас Строитель. Он несомненно знал гораздо больше того, что хотел, или мог, сказать вслух.
– Сегодня, – ответил Карл. – Сейчас.
Он внимательно посмотрел на Марта и кивнул, подтверждая, что сказал именно то, что услышал его собеседник.
– Что вы видели, мастер Март? – спросил он, наконец.
– Много и ничего, – покачал головой тот.
– Расскажите, – предложил Карл.
– Ну, что ж, – пожал плечами Март. – Я же сказал вам, господин мой Карл, что видел я многое, но рассказывать тут, почитай, нечего. Сначала, это был высокий мужчина в малиновом камзоле, ехавший на высоком темной масти коне. Я не заметил, откуда он взялся, но человек этот ехал бок обок с вами, господин мой Карл, не менее четверти часа. К сожалению, изгиб дороги помешал мне увидеть, куда он делся потом, но когда деревья перестали закрывать обзор, его с вами уже не было.
– Так, – мысленно поеживаясь, сказал Карл. – Так.
Пока Март не описал ему встреченного утром на Гуртовой тропе маршала Гавриеля, у Карла еще оставалась надежда, что видел того он один. И не важно, тогда, что это было, образ ли воображения, или подвиг памяти, это было что-то такое, что он мог принять с относительной легкостью. Однако Гавриеля видели не только его глаза.
– Мне показалось, – нарушил повисшее молчание Март. – Впрочем, вы, вероятно, хотели бы услышать от меня все, что я могу сказать, не так ли?
– Так, – кивнул Карл. – Что же вам показалось, мастер Март?
– Мне показалось, что этот мужчина был замечательно похож на герцога Сагера, именуемого так же Гавриель Меч, каким изобразили его однажды вы сами, господин мой Карл, и таким же предстает он на литографиях граверов императорского двора.
«Гавриель».
– Любопытно, – Карл не стал ничего объяснять, но и притворяться, что не знает, о чем говорит Март, не хотел. – Продолжайте, прошу вас, мастер Март. То, что вы рассказываете, для меня крайне важно.
– Важно… – почти шепотом сказал Март и, мгновение, помолчав, продолжил уже своим обычным глубоким басом. – Полагаю, что да, важно. Что ж, потом, вы остановились на привал, а на дороге появилась всадница в синем платье. У нее были черные волосы, это единственное, что я могу сказать определенно. Черные волосы и синее платье. Я не заметил, когда она появилась на дороге и откуда взялась и, хотя следил за вами со всем вниманием, на которое способен, то, как она исчезла, я увидеть не смог тоже. Она, как будто, растворилась в воздухе, но не медленно, если вы понимаете, мой господин, о чем я говорю, а мгновенно. Вы сидели под деревом и, видимо, разговаривали, затем, вы, господин мой Карл, подняли голову и посмотрели на птиц, а она исчезла.
– Да, – согласился Карл, снова мучительно переживая каждое мгновение этой краткой встречи. – Да, я поднял голову.
Он был полон недоумения, почему ему даже не пришло в голову коснуться хотя бы ее руки? Что стоило ему протянуть руку и…
«Великие боги!»
При мысли, что он упустил свой единственный шанс, снова почувствовать под пальцами нежный атлас ее кожи, вдохнуть ее выдох, сжать Стефанию в объятиях, поцеловать, он испытал стыд и раскаяние. Куда же подевалась та страсть, что сжигала его сердце и заставляла кипеть кровь? Что, кроме слов и окрашенных грустью воспоминаний, осталось от той любви?
– Время, – сказал он, едва справляясь со своим языком и челюстью, но Март, смотревший на него с недоумением и тревогой, его, разумеется, не понял.
«Один поцелуй, – с тоской подумал Карл. – Всего один…»
И в этот момент, в его голову пришла совсем другая мысль.
«А что, если…?»
Что, если протяни он тогда руку, Карл не нашел бы того, что ожидал найти?
– Продолжайте, мастер Март, – попросил он. Молчание, повисшее у костра, становилось невыносимым.
– Ближе к вечеру, – пожав плечами, продолжил рассказывать Март. – Рядом с вами появилась еще одна всадница…
– И еще один человек посетил меня около этого самого костра, – устало закончил начатую Мартом фразу Карл.
– Да, – кивнул Март. – Я видел здесь два силуэта.
Итак, слово было сказано. Гостей Карла видел не только он. Вероятно, их могли видеть и, возможно, видели и другие люди. Но, в любом случае, один несомненный свидетель этих встреч сидел сейчас перед Карлом у тихо потрескивающего костра и ждал… Чего? Что мог ожидать от продолжения этого разговора Строитель? А сам Карл? Чего ожидал он?
– Это действительно был маршал Гавриель, – сказал он, не без труда преодолевая не свойственную ему и едва ли даже знакомую робость. – Если не считать того, что он умер от удара отравленным кинжалом почти сорок лет назад, это несомненно был он. Разве что одет Гавриель был так, как одевались сразу после переворота Яра, но в остальном…
Что еще он должен был сказать? К нему приходил Гавриель, и Карл знал это так же точно, как и то, что встреча состоялась сегодня утром, а сейчас уже наступила ночь. А возможно ли такое, и как это возможно, совсем другой вопрос, ответа на который у него пока не было.
– Вы знаете, мастер Март, что мы с Гавриелем были друзья? – спросил Карл.
– Я это понял из ваших рассказов о маршале, господин мой Карл, – ответил Март.
– А та женщина в синем…
«Боги, – подумал он с яростью и смятением. – Что бы это ни было, это была Стефания!»
– Эта женщина… – Карл посмотрел на свою потухшую трубку и стал ее выбивать, чтобы снова набить табаком. – Это была герцогиня Стефания Герр, мастер Март, моя жена.
«Моя покойная жена… Стефания!»
– Должно быть, нелегко встречаться со своим прошлым, – Март не спрашивал, но Карл воспринял его слова, как вопрос, и ответил искренне.
– Да, – сказал он, доставая кисет. – Да, это тяжелое испытание, мастер Март.
– Они говорили с вами? – тихо спросил Март.
Карл поднял на него взгляд.
«Говорили?»
– Они не просто говорили, мастер Март, они рассказывали мне о вещах, о которых я даже не подозревал, о том, о чем мне никогда не приходилось слышать, чего я не знал, но что, вполне возможно, могли знать они.
– Они делали это добровольно? – казалось, Март пытается понять, что на самом деле произошло сегодня на старом тракте, но, Карл не исключал и такой возможности, что, заранее зная ответы на все свои вопросы, Март лишь хочет…
«Чего? Уж не того ли, чтобы на все свои вопросы ответил я сам?»
«Ну, что ж, – решил Карл, обдумав это предположение. – Если я должен знать ответ, но не могу его найти, тем хуже для меня».
– Вы полагаете, что я должен знать, что это было? – прямо спросил он.
– Полагаю, что да, – коротко ответил Март. – Но если вы, по каким-то причинам, все еще не можете этого сделать, помогите себе. Расскажите мне, как вы сами видите то, что произошло, и, возможно, вам удастся, наконец, получить ответ.
Итак, Март был уверен, что Карл должен знать о случившемся больше, чем думает он сам.
«Должен или действительно знаю? Но, тогда, почему я не могу этого вспомнить?»
– Рассказать, – повторил он за Мартом и, усмехнувшись, покачал головой. – Вспомнить… Не много ли вы от меня хотите, мастер Март? Но рассказать я, конечно же, могу.
Что ж, возможно, это была хорошая идея. Если решение лежит настолько близко, как, видимо, полагает Март, то слова могут вытянуть за собой и то, что пока ему в руки не дается.
– Слушайте, мастер Март, – сказал Карл после короткой паузы, и, уже не колеблясь, стал рассказывать о том, что произошло с ним в течение дня пятого октября на Гуртовой тропе.
Карл не торопился и ничего не скрывал, так как считал, что, во-первых, утаивать ему от Марта нечего, а во-вторых, незачем. Он лишь старался не ограничивать себя одними только фактами, но и передать своему внимательному слушателю то, что стояло за содержанием этих странных встреч, как происходили случившиеся разговоры, как выглядели и вели себя его собеседники, и, наконец, что чувствовал при этом он сам и как оценивал произошедшее теперь, когда все закончилось.
– Я все еще не могу понять, что это было, – сказал Карл, завершая свой рассказ. – Но одно могу сказать вам, мастер Март, со всей определенностью, даже моего таланта недостаточно, чтобы образы воображения обрели плоть. Я этого делать не могу, да и никто другой, насколько я знаю, тоже.
– Вы правы, господин мой Карл, – чуть склонил голову, обозначая поклон, Март. – Да и не похоже это на фантомы. Тех, как и духов, можно видеть, но у них отсутствует признак телесности. В тумане или ночью, их, конечно, можно принять за людей, но при свете дня… Сомневаюсь. Тем более, вряд ли могли ошибиться вы, мой господин, с вашим-то талантом. Да и не могут фантомы так говорить. Нет у них этой свободы.
– Тогда, что? – спросил Карл.
Март смотрел на него, чуть прищурив глаза. Выражение его лица было скорее выжидательным, чем разочарованным.
– Неужели не знаете?
– Нет, – с сожалением покачал головой Карл, уже смерившийся с тем, что его память отказывается дать искомый ответ. Он был готов даже признать, что у него могут быть для этого особые причины. Однако, каковы они, и в чем здесь дело, он не знал.
– Знаете, – не согласился с ним Март. – Не можете не знать. Ведь вы, господин мой Карл, очень долго жили среди убру, не так ли?
«Убру? – удивленно подумал Карл, и в то же мгновение стена забвения рухнула, и он вспомнил. – Боги! Но этого не может быть!»
Карл содрогнулся, как от удара. Переход от незнания к знанию был столь стремительным, а само знание – настолько ошеломляющим, что сразу охватить его разумом и, тем более, принять душой, было почти невозможно.
– Жеста? – Карл почувствовал, что губы его пересохли, и голос едва пробивает путь сквозь выжженное русло горла.
– Это не убрское слово, – спокойно возразил Март, который, казалось, совершенно не замечал того, что творится с Карлом. – Убру называют это «рефлет». Во всяком случае, раньше называли.
«Рефлет, – мысленно повторил за ним Карл. – Рефлет».
Да, он знал это слово, и что оно означает он знал тоже. Молящийся за Всех Ишель, обучавший его вере народа убру, рассказывал ему и об этом. Убру верили в Единого, хотя и не совсем так, как делали это другие жители ойкумены. Но и то сказать, убру слыли очень древним народом, и учение свое принесли из мглы веков практически в неизменном виде. Во всяком случае, самый древний список, содержащий Учение убру был записан более тысячи лет назад, и Карл не сомневался, что в тайниках Учителей наверняка найдутся и более древние свитки, тем более, что убру никогда не уничтожали и не выбрасывали своих священных книг. Март сказал как-то, что убру помнят многое из того, о чем успели забыть все остальные, и, вероятно, он был прав. Карл и сам мог засвидетельствовать, что не раз и не два убеждался в глубине и истинности знания, сохраненного этим странным народом, который жил войной, но никогда не захватывал чужих земель.