Текст книги "Хозяйка Судьба"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Почему вы не пьете вино, Карл? – спросил император, неожиданным образом успокоившись и даже, кажется, придя, наконец, в хорошее настроение. – Пейте, Карл, это хорошее вино, настолько хорошее, что я приказал, не подавать его моим собственным гостям, – улыбнулся Евгений. – Пейте, нам предстоит долгий разговор. Мне просто необходимо поговорить с кем-то о том, что лежит на душе. Душа просит, понимаете?

– Какая ее часть? – ответно улыбнулся Карл. – Человеческая или монаршая?

– Вы в это верите, Карл, или просто поддразниваете своего императора?

– Не верю, – согласился Карл. – Душа у человека едина, даже если он император. А то, что Лев из Сегеры называл «божественным стержнем» не что иное, как обычная ответственность, осознаваемая монархом, как «долг властителя».

В ту ночь, они оба, император Яр и Карл, не сомкнули глаз, до первых петухов обсуждая теорию и практику власти, тяжелую и кровавую науку, которой не учат ни в одном университете ойкумены.

6

Через три недели после сражения при Констанце

– Рада вас видеть, Карл, – императрица не подняла глаз, но все-таки улыбнулась. Улыбка получилась пресная, и Карл испытал мгновенное чувство сожаления. Оказывается, он ожидал другого. Оказывается, он вообще чего-то ожидал.

Ребекка Яриста, сколько знал ее Карл, всегда была и до сих пор оставалась очень красивой женщиной. Возможно, конечно, что некоторые из придворных ее таковой и не считали, но Карл понимал, за что ее любил покойный император. Сейчас Яристе было уже тридцать шесть. Однако благородная бронза волос, покрытых жемчужной сеточкой, не утратила своего изысканного матового блеска, чуть смуглая кожа по-прежнему оставалась гладкой, как мерванский шелк, а глаза и губы… Впрочем, как раз в уголках глаз и губ появились теперь мелкие морщинки – свидетели прожитых лет и пережитых невзгод, однако, как ни странно, они делали ее в глазах Карла еще привлекательнее.

– Всегда к вашим услугам, ваше величество, – Карл, как того требовал этикет, опустился на левое колено и на мгновение опустил голову. Сейчас он ощущал досаду, оттого, что разговаривает с ней, а не с самим императором Дмитрием. Однако приняла его именно вдовствующая императрица и не где-нибудь, а в той самой комнате, где много лет назад он увидел ее впервые.

«Случайность? Возможно, но маловероятно».

– Встаньте, граф! – в голосе Ребекки ему послышалась не свойственная ей растерянность, но чем она была вызвана, сказать было трудно. Возможно, положением дел, которые вряд ли можно было счесть благоприятными, или тем, что она неожиданно осталась одна, лишившись мужа, и не обретя опоры в сыне, который в силу возраста и состояния здоровья не мог стать настоящим императором, каким, несомненно, был его отец.

– Встаньте, прошу вас!

Карл встал и посмотрел на Ребекку Яристу, одетую в черное траурное платье.

– Вы, как всегда, вовремя, – на этот раз, она подняла глаза, и улыбка вышла совсем другой, именно такой, какую, оказывается, не отдавая себе в этом отчета, он от нее ожидал. И снова – второй раз в его жизни – с Карлом произошло то же самое чудо, какое случилось уже однажды в этой комнате шестнадцать лет назад. Полыхнуло навстречу его взгляду золотое сияние ее глаз, и он почувствовал на губах вкус ее губ. Прикосновение, ощущение упругой плоти, поддающейся под напором его страсти, уступающей, впускающей… отдающейся его воле…

Карл чуть прикрыл веки, закрываясь от густого терпкого сияния, и поспешил опустить голову в вежливом поклоне. Он сделал это неосознанно, спасая от неминуемого поражения, последний оплот своего собственного Я, свою душу. Такого с ним еще никогда не происходило и, вряд ли, могло произойти когда-нибудь в будущем. И единственный раз в жизни Карл не согласился с голосом своего сердца, молившего его уступить. Стоило ли теперь об этом жалеть, ведь сделанного не воротишь? Стоило ли вспоминать ту встречу, едва не изменившую его и ее жизни, ведь забвение лучшее лекарство от тоски, способной отравить кровь не хуже настоящего яда? Как бы то ни было, он проявил тогда слабость или, напротив, силу, однако, забывать об этом, был не в праве. Тогда, почему же забыл?

– Вы спасли нас, Карл. Вы, как всегда, оказались там и тогда, где и когда мы в вас более всего нуждались, – Ребекка, как того и требовали обстоятельства, была серьезна, но ее взгляд говорил о другом.

«Боги, сколько времени она способна так на меня смотреть?»

Однако его испытание еще не закончилось. Высказав свою благодарность в форме, которая вполне соответствовала этикету, императрица неожиданно поклонилась ему в пояс, так, как никогда не кланяется ни одна владетельная особа своему вассалу, какой бы подвиг тот для нее не совершил.

– Я был не один, ваше величество, – сказал Карл, возвращая Ребекке поклон. – Армией командовали маршал Меч и кондотьер Нерис.

– И вы, – поправила она его.

– И я, – вынужден был согласиться он.

– Карл, я хочу, чтобы вы остались рядом со мной, – сказала тогда она, но голос ее и взгляд сказали много больше того, что могли выразить слова, слетевшие с ее прекрасных губ.

– Карл, – сказала она. – Я хочу, чтобы вы остались рядом со мной… и Дмитрием. Рядом с вами я… мы будем чувствовать себя спокойнее.

– Лев Скоморох, – начал было он, но Ребекка не дала ему закончить фразу.

– Лев Скоморох – замечательный воин, – сказала она.

– Владетель Нагум, – чувствуя, что от судьбы не уйдешь, все-таки предложил Карл.

– Ему нет равных в бою, – согласилась Ребекка.

– Маршал Гавриель…

«Что я делаю, и, главное, зачем?»

– Герцог Сагер – рыцарь без страха и упрека, – спокойно сказала Ребекка. – Он лучший полководец эпохи. Во всяком случае, так считал покойный император.

«Который был твоим мужем».

– Но для меня, Карл… и для Дмитрия, лучшим являетесь вы.

Что ж, она была, по-своему, права. Из всех перечисленных ею полководцев, начинающуюся войну всех против всех выиграть могли – если, конечно, могли – только Гавриель и он сам. Такова была правда, и Карл не собирался кривить душой перед самим собой. Да, они были лучшими. Что поделать? Однако маршал Меч по причинам, которые хорошо были известны императрице, не мог стать ее любовником.

«А я бы мог».

Да, Карл мог получить теперь все, о чем тайно или явно мечтали многие честолюбивые натуры во все времена, во всех землях. Одна из красивейших женщин эпохи предлагала ему себя, а заодно и власть, а возможно, и корону империи. Но и ее можно было тоже понять: одинокая женщина, все еще носящая титул императрицы, преданная вассалами, окруженная врагами…

– Карл!

– Зачем вам это, Ребекка? – тихо спросил он. – Вы ведь меня не любите…

– А вы? – спросила она вместо ответа.

– Я?

Что он мог ей сказать? Вернее, что должен был теперь сказать? Карл и сам не знал ответа, вернее все еще не мог ясно выразить то, что творилось в его собственной душе.

– Я? Я любуюсь вами, – сказал он холодным ровным голосом. – Но ваша красота меня не воспламеняет.

– Значит, нет? – в глазах императрицы зажегся какой-то новый, не известный Карлу огонь. – Это ваш окончательный ответ?

Ну что ж, он получил сказочное предложение и отверг его, руководствуясь не вполне понятными ему самому мотивами, среди которых было много всякого, вот только голоса своего сердца он тогда не услышал, просто потому, что не пожелал. Или все-таки именно голос сердца все и решил?

– Да, – сказал он и улыбнулся Ребекке Яристе, такой прекрасной и такой чужой. – Но вы можете быть совершенно уверены, ваше величество, я буду сражаться за вас и вашего сына так, как если бы бился за себя.

7

Почему сейчас он вспомнил об этом разговоре? Только ли потому, что снова очутился в этих памятных ему спальных покоях?

– Вы здесь, Карл? – голос Дмитрия едва не заставил его вздрогнуть. – Я вас не вижу, Карл, но мне сказали, что вы, может быть, сочтете возможным…

Карл с удивлением огляделся вокруг. Сейчас, в комнате оставались только они с императором. Судя по всему, за то время, пока он предавался воспоминаниям, все уже покинули спальню императора. Поубавилось и горящих свечей.

– Здесь, – Карл услышал свой голос, но исходил он, казалось, не из его горла, а звучал сам по себе, возникая одновременно везде и нигде. Ощущение было более чем странным, но Карла удивить было сложно, тем более, сейчас.

– Значит, Филипп меня не обманул, – между тем, сказал император. – Он это сделал.

– Кто такой Филипп?

– Филипп Жаворонок, – объяснил император, борясь с отдышкой. – Мой придворный алхимик и маг.

– Он Кузнец, я полагаю? – вести разговор, зная, что ты невидим, было не просто.

– Кажется, он действительно что-то такое говорил… Давно… Я точно не помню, но… но дело не в этом. Только что я подписал последний вариант своего… завещания. Теперь уже, наверняка,… последний.

– Мне очень жаль, Дмитрий, – тихо сказал Карл, но старик его услышал.

– Не жалейте, Карл, – сказал он с усмешкой, которая, впрочем, далась ему с видимым трудом. – Я… я прожил много дольше, чем… рассчитывал. Где вы сейчас… находитесь… Карл?

– Здесь, – пожал плечами Карл. – В изножье кровати.

– Нет, – Дмитрий чуть заметно покачал головой. – Я имею в виду… на самом деле.

– Во Флоре, – ответил Карл и тут же сообразил, что еще мгновение назад ничего этого не помнил. – В Мраморных Горах.

– Далеко, – тяжело выдохнул Дмитрий. – Впрочем… там, кажется, есть проход… в Сегед,… и зима еще не закрыла… перевалы.

– Вы правы, Дмитрий, – согласился Карл. – Но что это меняет?

– Многое… вы можете успеть в… Цейр… до того… как все закончится. Сколько времени?

– Сколько времени возьмет дорога? – переспросил Карл.

– Да, если не жалеть… лошадей…

– Месяц, – ответил Карл, недоумевая, зачем ему теперь ехать в Цейр. – Может быть, три недели.

– Месяц я, пожалуй, продержусь.

– Но зачем?

– Вы же слышали… Карл! – Дмитрий был явно удивлен вопросом Карла. – Вы же…

– Я ничего не слышал, – объяснил Карл.

– Вот как, – Дмитрий закашлялся и какое-то время только перхал и хрипел, содрогаясь всем своим тщедушным телом, прикрытым слишком тяжелым для него меховым одеялом.

– Я завещал империю вам, – сказал слабым голосом Дмитрий, едва оправившись от приступа кашля.

– Мне?

Это был совершенно неожиданный поворот. Империя Яра давно уже превратилась для Карла в сон, образ речи или предмет воспоминаний, хотя он и знал, что нечто, по-прежнему именуемое империей все еще длит свое жалкое существование, больше похожее на призрачное посмертие. Но и в любом случае, какое отношение он, Карл Ругер, имел ко всему этому, тем более к императорской короне Яра?

– Мне? – Карл с удивлением посмотрел на старика и недоверчиво покачал головой, на мгновение, забыв даже, что Дмитрий его не видит.

Старый император действительно его не видел и, возможно, поэтому не правильно понял интонацию произнесенного Карлом слова.

– Я вас… понимаю, – слова давались ему с трудом, но Карл видел, Дмитрий очень старается говорить связно и разборчиво. – Империя… Да, Карл… от империи Яра остались лишь… корона… да название. Округ Цэйра… и полоса по правобережью… Данубы… Ничто. И эту малость еще не… не украли… только потому, что… так сложился… здесь… баланс сил. Это мало… я знаю, но… Карл! В ваших руках… Вы… Ведь вы, Карл, еще можете… возродить империю моего… отца. Прошу вас… Карл! Я… буду ждать… обещаю… но… если нет… если не… успеете… Все тут… в шкатулке… мое… завещание… завещание… Евгения… письмо… его письмо к вам…

Все это было дико, неожиданно и совершенно невероятно, и хотя Карл слышал сейчас каждое произнесенное Дмитрием слово, и как будто даже понимал эти слова, думал он только об одном. Ему не нужна была корона Яра. Ему ни к чему была эта ушедшая уже в прошлое империя. Неожиданно открывшееся наследство раздражало его своей ненужностью. Оно было избыточно, оно предполагало обязательства, которые он совсем не желал сейчас на себя принять, и, тем не менее…

– Я никогда не желал власти, – сказал он вслух и тут же устыдился своих слов.

«Да, власти я не желал, – признал он в душе. – Но принял и герцогский титул и булаву верховного воеводы Флоры».

Конечно, можно было сослаться на обстоятельства, вынуждавшие его, время от времени, принимать на себя очень серьезные обязательства и связанные с ними титулы и посты. И власть, разумеется. Можно было, однако, вспомнить и то, что оставлял он их затем без сожаления и зачастую сразу же о них забывал. Все это так, но чем, тогда, предложение Дмитрия Яра отличалось от всех иных предложений, которые он когда-либо и где-либо не отверг?

– Я никогда не хотел быть императором, – сказал он, сознавая насколько дико звучат эти слова. Но Дмитрия они, по-видимому, не смутили.

– Я знаю, – ответил старик. – Но, Карл… Даже мой отец… Евгений… полагал вас… единственным, кто… кто способен… сохранить… его… империю. В его завещании… наследником… названы вы, а не… я.

«Что он несет?! Какое отношение я имел к наследованию короны? Он просто выжил из ума!»

– Карл, – сказал Дмитрий, как будто подслушав мысли молчавшего Карла. – Я не выжил из ума. Так все… и было. Мать… она подделала… завещание отца. Вы отказались… отказались остаться с ней… и она… Я еще не был коронован… Ждали вас…

«Вот как… Ждали меня…»

– Вы еще здесь, Карл? – старик приподнялся на подушках и посмотрел в пустое пространство в изножье кровати. – Здесь?

– Да, – нарушил молчание Карл.

– Не гневайтесь на нее, Карл! Она… была… Она была в отчаянии… и в бешенстве. Жаль… жаль, что вы тогда… отказались. Я не был… создан… носить… корону… Вы… Вы могли… Не важно. Важно, что теперь… это… ваша… корона.

– Моя?

– Ваша, Карл. И… не отказывайтесь, пожалуйста… В память… отца и… Не понимаю! – вдруг резко, почти громко сказал старик. – Не понимаю! Почему вы тогда не остались?! Почему отвергли ее?

«Кого?» – но задавая себе этот вопрос, Карл уже знал ответ.

– Почему, Карл? Вы же ее любили?

– Я?

«Я любил Ребекку? Я?»

– Вы, Карл, – тихо ответил Дмитрий, бессильно опускаясь на подушки. – Вы… я же видел… видел, – голос его упал почти до шепота. – И он… он тоже знал. И она…

«Что? Что она?» – Карл подошел ближе, он уже едва различал хриплый голос старика.

– Она… всегда… всегда… Карл… только вас… Боги! Она… вас… так… любила, Карл… а вы… вы… она… почему?

8

Он снова был там, где и должен был быть, в зале Врат. И перед ним в помутневшем, выцветшем зеркале, сквозь тьму, ставшую похожей на серый туман, длили свой стремительный – но казавшийся неспешным – полет Кости Судьбы. Зеркало, которое, на самом деле, настоящим зеркалом не являлось, потому что не отражало сейчас ни стоявшего перед ним Карла, ни зала с Белой и Черной Дамами за его спиной, это зеркало-«окно» стремительно, на глазах утрачивало свою сущность. Однако Кости все еще были видны, и Карл увидел, вернее, осознал, наконец, то, что показал ему королевский рубин, когда он коснулся его своим средним пальцем. На кроваво-красной грани золотом была выгравирована трейская буква Капет.

«Капет…Пять…»

Вытянутая по вертикали трехзубчатая трейская корона полыхнула ему в глаза золотом гравировки и окончательно исчезла. Перед Карлом вновь была всего лишь глухая гранитная стена, ничем не примечательный участок которой был огорожен широким резным бордюром.

«Окно? Зеркало?»

Возможно. Однако он понимал уже, что «окно» это являлось не просто прорехой во времени и пространстве, через которую дано было заглянуть туда, куда он – желая того, или нет – смог только что заглянуть. Это было нечто большее, и увиденное им было не случайно, как не случайно было и то, что рубин показал ему именно «корону».

«Капет…»

Карл обернулся и медленно оглядел зал. Судя по всему, за время его отсутствия здесь ничего не изменилось. По-прежнему было светло, хотя свет этот ниоткуда не исходил, а, казалось, возникал сам по себе, наполняя обширное пространство зала призрачным мерцающим сиянием. И две фигуры – белая и черная – как и прежде стояли одна напротив другой на распавшемся надвое пьедестале, скрыв лица под низко опущенными капюшонами.

Дамы… Черная и Белая… и «окно-зеркало»…

Что-то ворохнулось в его памяти, поднимаясь из самых темных ее глубин, возвращаясь из вечной мглы забвения, неспешно обретая форму и смысл.

«Дарм… Зеркало Дня, ведь так?»

Карл бросил через плечо быстрый взгляд на пустую каменную раму и снова посмотрел в спину Белой Дамы.

«Белая Дама – Зеркало Дня, значит, Черная Дама… Но значит ли?»

С того места, где он теперь стоял, Карл почти не видел фигуры Черной Дамы, и уж тем более не мог видеть второй каменной рамы, находившейся где-то там, за ее спиной, на противоположной стене зала.

Белая Дама, Черная Дама… Случай?

«Случайность – приемная дочь порядка», – вспомнил Карл слова Людвига Монца. Он начинал понимать теперь, куда, на этот раз, привела его судьба. Но, в любом случае, предположения такого рода требовали проверки. Ведь разум порой способен играть в весьма вычурные игры, тасуя так и эдак случайные – или, возможно, не случайные – образы и символы, притом таким образом, что, в конце концов, из них складываются не противоречивые, на первый взгляд, картины, цена которым, однако, медный грош. А уж на что было способно его собственное воображение, Карл знал лучше других. Так что подброшенную памятью подсказку следовало обдумать и, если возможно, проверить.

Ну что ж, решение было принято, и, кивнув самому себе в знак согласия, Карл пошел в обход зала к противоположной стене. Однако, уже сделав первый шаг, понял, что первое впечатление, возникшее у него сразу после «возвращения», было не верным, и кое-что в этом зале за время его «отсутствия» все-таки изменилось. Шаги Карла гулко звучали в пустом, пахнущем пылью и забвением, холодном помещении. Все это он почувствовал сразу, как будто внезапно спала пелена, скрывавшая от него до этого мгновения возвращение утраченных, было, признаков и примет жизни. Холод… Но в недрах каменной горы и должно быть холодно, не так ли? Пыль и забвение… Однако так все и обстояло: судя по всему, в этом лабиринте давным-давно никто не бывал. Звуки шагов и треск пламени… Карл поднял взгляд и снова остановился, с удивлением рассматривая факел, который по-прежнему сжимал в своей левой руке. Если верить тому, что видели его глаза, все «путешествие» в Цейр заняло считанные минуты, а, возможно, и того меньше. Факел совершенно не прогорел.

Глава 5
Зеркало Ночи

1

«Время, – едва ли не потрясенно подумал Карл, продолжая рассматривать свой факел. – Какая магия способна справиться с его необоримой мощью?»

И снова, как и пару мгновений назад, вспомнил он слова Людвига Монца, потому, что и то определение времени, которое пришло ему сейчас в голову, Карл, так уж вышло, впервые увидел тоже в Дарме.

«Мера существования существ и предметов… Протяженная непрерывность, имеющая длину, но не имеющая ширины… Закон, охраняющий необратимость причины и следствия, когда будущее изменяется относительно прошлого, но не наоборот».

«Дарм…»

Это случилось в Дарме шестьдесят четыре года назад…

* * *

– Я честная девушка, ваша милость, – сказала Феодора, опустив глаза долу, и нервно перебирая красными пальцами складки на своем белом переднике. – Я вас не обманываю, девами-защитницами клянусь! Что есть, то и предлагаю.

– Свою честность? – уточнил Карл, рассматривая девушку. – Или свою честь?

Если избавить Феодору от всех этих, в три или четыре слоя, напяленных на нее тряпок и не обращать внимания на порченную стирками и морозом кожу на кистях рук, она должна была быть совсем не плоха, хотя и не родилась красавицей.

– Зачем вам моя честь, лорд Карл? – кажется, она даже удивилась его вопросу. – Нешто вам знатных дам мало?

– Почему бы и нет? – пожал он плечами, продолжая игру. Разговор этот, как он вдруг почувствовал, мог оказаться отнюдь не праздным, но и показывать возникшего у него интереса, Карл девушке не хотел. – Почему бы и нет? Разве я первый, кого ты заинтересовала?

– Не первый, – она вдруг подняла взгляд и посмотрела на Карла исподлобья. В глазах ее загорелся огонек какого-то не совсем понятного Карлу чувства, то ли злости, то ли отчаяния. – Но вы не такой, я знаю. Да и что вам с моей чести? Дорого ли стоит повалять порченую девушку?

«Но ты, кажется совсем не против, не так ли?»

– Может и не дорого, – сказал он вслух. То, что Феодора не девушка и гадать было не нужно. А где она потеряла свою невинность, на сеновале в родной деревне, или здесь, в Дарме, в какой-нибудь темной каморке для слуг, это уже совсем другой вопрос, который его, если по совести, совершенно не интересовал. – Но дело ведь не в капле крови, если ты понимаешь, о чем я говорю.

– Я вам дело предлагаю, ваша милость, – насупилась Феодора. – А вы о глупостях. Цена моей «чести» медный четвертак, да я с вами, лорд Карл, и так лягу, коли не побрезгуете, только я вам другое предлагаю и за то дело десять золотых прошу.

– На что тебе так много денег? – почти искренне удивился Карл, на самом деле, вполне оценивший серьезность предлагаемой ему сделки. Десять золотых – большие деньги.

– Куплю трех коров, – пожав плечами, ответила Феодора. – И еще на парасей останется.

– В деревню вернешься? – вопросительно поднял бровь Карл.

– Да, – коротко ответила девушка.

– И что ты там потеряла, в своей деревне? – спросил он. – Не нравится в городе?

– Не нравится, – не стала отпираться она. – Плохо тут, тесно. А в деревне… в деревне я замуж выйду…

– Ну, да, – кивнул Карл, соглашаясь. – С тремя-то коровами…

– Зря смеетесь, ваша милость, – нахмурилась Феодора. – Никакая красавица, с честью она или нет, против стада коров не устоит. Там уж я выбирать буду.

«Не дура. Может быть, и не врет».

– Будешь, – кивнул Карл. – Я дам тебе двадцать золотых, – он увидел, как изумление и восторг вспыхнули в ее голубеньких прозрачных глазках. – Но ты должна честно ответить на мои вопросы, если уж разговор у нас о честности, а не о чести.

– Спрашивайте, – пожала плечами Феодора.

– Почему, именно я?

– Потому что не обманите, – сразу же ответила девушка.

– Резонно, – снова кивнул Карл. – Но откуда тебе знать, на что я способен или нет?

– Слуги все знают, ваша милость, – впервые с начала разговора улыбнулась Феодора.

– И что же знают слуги?

– Ну, говорят, что вы справедливый, и никого просто так не обижаете. И слуг не тираните, и служанок не насильничаете… А еще говорят, что вы самый ученый человек в Дарме, хоть и капитан.

* * *

Как и было договорено, он заплатил Феодоре двадцать золотых. Она их заслужила, хотя на тот момент это было неочевидно. Однако Карл сдержал свое слово и сделал даже больше, чем обещал, взяв девушку к себе, потому что возвращаться в деревню зимой было трудно, а оставаться у прежнего хозяина, имея уже деньги в руках и надежду на лучшую жизнь в душе, невыносимо. А с Карлом ей было хорошо, да и ему, как оказалось, с ней было совсем неплохо. А потом наступила весна, и Карл оставил владыку Дарма и отправился на север, потому что, идя в Илим, мог заодно проводить и Феодору. И снова, как уже часто случалось в его жизни, он не смог бы объяснить даже самому себе, что в этом случае было важнее: его желание проводить девушку или решение идти именно на север. Тем не менее, все так и случилось, и когда через четыре дня пути, они прощались около придорожной харчевни – уже в виду Буковни, как называлась ее деревня – Карл неожиданно для самого себя дал Феодоре еще пять золотых марок. Сердце подсказало, и, возможно, не зря.

Больше в тех местах Карл никогда не бывал, и о Феодоре ничего не слышал, но был уверен, что девушка своего добилась. Уверенность эта основывалась, прежде всего, на том, что Феодора была пусть и не образована, но умна. На самом деле, ведь и там, в Дарме, она нашла на свой «товар» того единственного покупателя, который мог по достоинству оценить предлагаемую ему сделку и не погубить при этом многим рисковавшую продавщицу, не говоря уже о том, чтобы ее обмануть. Другое дело, что и сам он не взял греха на душу, но это было уже его личное дело. Она-то свою часть сделки выполнила честно. А дело было вот в чем. Феодора служила в доме настоятеля храма Последней Надежды. Настоятель Никанор был старик жадный и похотливый, и, как водится, служанку из крестьянок за человека не считал. Так что и бил он ее нещадно, не забывая, впрочем, «валять» девушку всякий раз, как ему этого хотелось. А особенно хотелось ему ее, почему-то, именно после побоев, вот он ее и бил смертным боем, а потом «валял». И хотя Феодора была свободная, уйти от Никанора она не могла. Просто некуда было, потому что никто бы ее к себе на работу уже не взял – кому хочется наживать такого врага, как настоятель главного в Дарме храма? – а в родную деревню возвращаться было стыдно, да и не ждало ее там, в Буковне, ничего хорошего.

Однако не зря говорится, что отчаявшийся человек опасней ночной тати, а Феодора именно, что и была в отчаянии. Она была готова на все, лишь бы избавиться от своей подлой доли, и, если девы заступницы позволят, то и отомстить тиранившему ее хозяину она хотела тоже. Ну а моральные запреты, даже если они есть, легко теряют силу тогда, когда обстоятельства загоняют человека в тупик, из которого не видно выхода. Так случилось и со служанкой Никанора. Чтобы уйти от хозяина, ей нужны были деньги, и способ их получить лежал, что называется, под ногами. Его надо было только увидеть, но и за этим дело не стало. Храм Последней Надежды был старинный, если не сказать древний. Во всяком случае, по достоверным известиям, ему удалось пережить даже Великий Дармский Пожар, случившийся за полтораста лет до того, как Карл пришел в город. А подвалы храма были и того древнее, и именно там, в подземельях, находилась его сокровищница. Впрочем, денег, там, к сожалению, не было. Это Феодора, научившаяся ловко красть ключи у настоятеля, пока тот крепко спал в своей мягкой постели, выяснила сразу. Взять же оттуда одну из драгоценных «освященных» чаш, она побоялась. Дело могло кончиться костром. Однако в сокровищнице она нашла кое-что другое. Это был большой окованный железом сундук с книгами. Замка на нем не было, так что Феодора без помех смогла исследовать его содержимое и, хотя была неграмотна, догадалась, что книги, хранившиеся в сундуке, старинные и для знающего человека могут представлять не малую ценность. Дело облегчалось тем, что хозяин ее, судя по всему, пропажи одной из книг даже не заметил бы, поскольку чтение, насколько знала девушка, его никогда не увлекало, почти по той же причине, что и ее саму. Никанор, в отличие от Феодоры, читать, конечно, умел, но не очень хорошо, так что даже изучение договоров, которые он заключал с городскими гильдиями, стоило ему не малых трудов. Оставалось найти покупателя, но и с этим девушка справилась. Так Феодора пришла к Карлу, и так, однажды, холодной зимней ночью, он попал в крипту.[22]22
  Крипта – (лат. crypta, от греч – крытый ход, сокровенное место) – в Древнем Риме – сводчатое подземное помещение; в западноевропейской средневековой архитектуре – часовня под алтарной частью храма для почетных погребений.


[Закрыть]

В сундуке оказалось всего два десятка книг, часть из которых и, в самом деле, были старыми и редкими, и цену имели не малую. Однако Карлу они были или уже известны, или вовсе неинтересны, а о том, чтобы брать их для продажи, и речи быть не могло. Он ведь не вор был, пришедший в крипту за наживой. Его вел один лишь интерес, неукротимое любопытство ко всему редкому и замечательному, которое проснувшись в его душе еще в юности, никогда уже ее не оставляло. Не было ему жаль и денег, заплаченных Феодоре. Есть деньги – хорошо, нет – плохо, но не настолько, чтобы брать на душу грех. К тому же в то время он был при деньгах. Владыка Дарма при расчетах со своим капитаном не скупился, и не зря. Поступив к нему на службу, Карл не только реконструировал Дармскую крепость и привел в порядок дружину владыки, но и выиграл для того войну за графство Цель, которое и само по себе дорогого стоило.

И все-таки Феодора Карла не обманула. Нашлась в сундуке одна вещь, которая стоила двадцать золотых. На самом деле, рукописная книга без названия, переплетенная в потускневшую от времени, а когда-то, по-видимому, крашеную кармином кожу, стоила много больше, чем двадцать дармских марок. Карл открыл книгу, полюбовался редкого качества гравюрой, изображавшей Трех Дев Заступниц и к содержанию книги, как тут же выяснилось, никакого отношения не имевшей, и осторожно перелестнул хрупкую от древности пергаментную страницу. Взгляд пробежал по строчкам, выхватывая слово здесь, слово там и вдруг замер на фразе, которую Карл знал настолько хорошо, что и весь прочий текст, писанный выцветшей за годы и годы тушью, сразу же стал ему понятен, как становится с первого взгляда ясно, что перед тобой находится, кувшин или меч.

«Точка есть то, что не имеет частей», – прочел он и заворожено уставился на открытую страницу.

«Прямая линия есть та, которая равно расположена по отношению к точкам на ней».

Рукопись была очень старая, возможно, что и древняя. Он перевернул страницу, другую…

«… если прямая, падающая на две прямые, образует внутренние и по одну сторону углы, меньше двух прямых, то продолженные неограниченно эти две прямые встретятся с той стороны, где углы меньше двух прямых.»[23]23
  Определения взяты из «Начал» Евклида.


[Закрыть]

Еще несколько страниц…

«Катоптрика[24]24
  Теория искажений в зеркалах.


[Закрыть]…»

«А это здесь при чем?»

Впрочем, еще через минуту, перелестнув с десяток страниц рукописи, он все уже понял. Под одним переплетом, но в полном беспорядке были соединены страницы из семи разных книг Зигмунда Стига[25]25
  Зигмунд Стиг – создатель современной геометрии, жил примерно за четыреста лет до событий, описываемых в книге.


[Закрыть]. Здесь были представлены и его «Начала», и «Рассуждения о Ложных Заключениях», и даже совсем уже редкая и мало кому известная «Гармония», трактовавшая законы музыки в их математическом выражении.

Подлинников рукописей Стига не сохранилось, но и эта книга, как понял Карл, внимательно изучив характер письма, тип туши и состояние пергамента, не была записана рукой самого мастера Геометра. Другое дело, что сколько-нибудь полными копиями его книг могли похвастаться не многие, так что решись Карл взять инкунабулу[26]26
  Инкунабула (от лат. incunabula – колыбель, начало) – книги, изданные в Европе от начала книгопечатания и до 1 января 1501 года. Издания этого периода очень редки, так как их тираж был крайне мал.


[Закрыть] себе, он стал бы обладателем очень редкой вещи. Но он этого не сделал, даже не смотря на то, что на некоторых страницах сохранились комментарии самого Людвига Монца[27]27
  Людвиг Монц – философ и ученый-энциклопедист, живший примерно за три столетия до описываемых событий.


[Закрыть], который в свойственной ему напыщенной манере, трижды указал в заметках на широких полях, сделанных мелким, но разборчивым почерком, свое имя. Вот это было настолько интересно, что Карл не пожалел времени, чтобы все, написанное рукой философа, прочесть, а уж о том, чтобы все это запомнить позаботилась его безукоризненная память. Помнил он все это и сейчас.

«Метод геометрического счисления есть вычурный абсурд…»

* * *

Карл не взял тогда рукопись. Не стал отягощать душу воровством. Да и зачем, если подумать, она была ему нужна? Вещей в те годы у него было немного, и обременять коня тяжелой и, в сущности, бесполезной книгой явилось бы расточительной глупостью, потому что жадность, как полагал Карл, это глупость и есть.