Текст книги "Карл Ругер. Боец"

Автор книги: Макс Мах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

Она помолчала, вероятно, предлагая слушателям обдумать ее слова, и продолжила тем же ровным бесстрастным голосом:

– Они люди, но на них воздействовали магией. Но это не оборотная магия, Карл. Это что-то другое, чего я не знаю. И второе: секта людей луны существовала еще шестьдесят лет назад. Они жили в лесах к западу от Орша. Правда, те ли это, о ком мы говорим, или нет, я не знаю тоже.

Виктория говорила спокойно, спокойным, даже безмятежным выглядело и ее лицо, но глаза были неспокойны. В ее огромных карих глазах плескались тоска и желание поделиться тем, что ее тревожит, с кем-то еще, возможно, что и с Карлом, но было очевидно, что ничего больше она сейчас не скажет.

Марк и Виктория, запомнил Карл. И что же такого приготовили мне эти двое?

– Ну что ж, – сказал он вслух, – таких врагов у меня еще не было. Теперь есть, и, значит, нам следует как можно быстрее понять, откуда они взялись и почему.

«Эф Горец?» – спросил он себя, но сразу же почувствовал, что сенешаль князя Семиона для такого дела мелковат. Зато Даниил Филолог и Клавдия вполне могли оказаться связаны с ярхами, что, впрочем, еще ни о чем не говорило. Могли по своим личным качествам – но имели ли такую возможность? В конце концов, Орш, о котором вспомнила Виктория, находится всего в пятистах лигах от Нового Города. По прямой, через горную страну… Но все-таки не так чтобы уж очень далеко. И ведь Высокая Земля тоже там, на Западе, неподалеку от владений Людвига Вольха, а судя по тому, о чем догадывался Карл, брат Деборы был вполне подходящим кандидатом на роль злодея. И повод у него был тоже. Серьезный повод.

– Как вы думаете, банесса, – сказал он вслух, обращаясь к дочери, – как далеко они могли улететь на таких крыльях?

– А как далеко может уйти человек, если будет идти с привалами? – вопросом на вопрос ответила Валерия.

– Я вас понял, Валерия, – кивнул Карл. – Спрошу по-другому. Дневной перелет или, вернее, ночной… Сколько они могли бы пролетать за ночь?

– С грузом, – усмехнулась Валерия. – Они же тащили этих двоих с собой?

– Да, – кивнул Карл. – И оружие, броня, запасы еды…

– Сто-сто двадцать лиг за ночь, с попутным ветром, вероятно, больше.

– А выносливость, – спросил Карл. – Как полагаете, Валерия, они выносливы?

– Несомненно. – Синие глаза смотрели на него серьезно и требовательно. – Вы знаете, кто это?

– Нет, – покачал головой Карл. – К сожалению, не знаю. Потому и спрашиваю, что пытаюсь понять. Они смогли бы совершить перелет, скажем над морем? Длинный перелет, я имею в виду.

– Пожалуй. – Валерия явно не могла сказать точно, хотя было видно, что она очень хотела помочь. – Думаю, двести лиг над морем они бы выдержали.

7

– Интересно. – У герцога Корсаги было задумчивое выражение лица, возможно, даже мечтательное.

– Что именно?

– Видишь ли, Карл, – глаза Людо светились неподдельным восхищением, – я пережил полтора десятка заговоров. Один раз меня даже пытались зарезать, как барана, в сенате, но такого я не припомню. Все-таки ты неординарный человек, Карл.

– Завидуешь?

– Завидую, – согласился Людо. – Ты же знаешь, я вам всегда завидовал, тебе и Гавриелю. Больше никому никогда, но вам всегда.

– Зря, – покачал головой Карл. – Нечему завидовать.

– Есть, Карл.

– Зачем же ты меня пригласил? – поднял бровь Карл.

– Это разные вещи, – усмехнулся Людо. – Я ведь вас обоих еще и боготворил. И я умею разделять зависть и любовь или, наоборот, их сочетать. Может быть, в этом и заключено главное мое достоинство?

– У тебя много достоинств, – возразил Карл. – А главное, ты умный, Людо. Ты из тех, кто умеет разделять зерно и плевелы.

– Ты сказал то же, что и я, только другими словами, – улыбнулся Людо. – Не забудь, сегодня мы ужинаем с цезарем. Ровно в полночь ты должен быть в резиденции Виктора Абака.

– Почему так поздно?

– Потому что это ужин, а обедает цезарь не раньше семи.

– Он что?..

– Нет-нет, Карл, – усмехнулся Табачник. – Он обычный человек, если не считать того, что в его жилах течет голубая кровь.

– У тебя она тоже голубая? – улыбнулся Карл.

– Нет, у меня она красная, а Виктор – сова, он спит днем и бодрствует ночью. Так что в полночь, Карл, в Белом дворце.

– В полночь, – кивнул Карл. – В полночь, – повторил он, глядя, как легко вскакивает в седло герцог, и думая о том, что Людо еще лучше, чем он о нем думал. Гораздо лучше.

– Прощайте, отец. – Валерия была уже в седле.

– До свидания, Валерия, – поклонился дочери Карл. – Надеюсь, мы увидим вас завтра на приеме?

– Мы будем в Священной роще, – без улыбки сказала она в ответ. – Конрад возвращается сегодня ночью.

– Замечательно, – улыбнулся Карл. – Мне не терпится познакомиться с вашим супругом, Валерия.

– Ему тоже, – сумрачно усмехнулась она. – С вами.

Она поворотила уже своего вороного коня, но вдруг натянула вожжи и оборотилась к Карлу:

– Кто убил великанов?

– Одного – Август, это мой лейтенант, и солдаты, – ответил Карл. – А второго мы с леди Деборой.

– Он получил всего два удара. – Синие глаза смотрели, казалось, в самую душу Карла. Вернее, они пытались туда проникнуть.

– Один удар мой, – объяснил Карл, пытаясь понять, что за мысли обуревают его дочь. – А второй, я думаю – смертельный, нанесла леди Дебора.

– В солнечное сплетение?

– Да, в солнечное сплетение.

– У нее не по-женски сильная рука, – с уважением в голосе сказала Валерия. – Но великан умер от первого удара. Ваш кинжал был смазан ядом?

– Нет, Валерия, – покачал головой Карл. – Я никогда не пользуюсь ядом. Но, полагаю, я знаю ответ на ваш вопрос. Мой кинжал несовместим с магией.

– Вот как? – Она секунду молча смотрела на него, как бы обдумывая что-то, что неожиданно возникло в их разговоре и о чем раньше она не думала. – Эй! – крикнула она неожиданно, обращаясь к конюху, стоявшему у открытых ворот конюшни. – Прими!

Она легко соскочила на землю, передала повод подбежавшему груму и пошла навстречу Карлу, который уже двигался к ней.

– Я могу взглянуть на ваш кинжал? – Сейчас в ее высоком голосе чувствовалось беспокойство.

– Естественно. – Карл вынул Синистру из ножен и передал рукоятью вперед девушке, которая на самом деле была тридцатилетней женщиной.

Валерия приняла кинжал и вздрогнула. Краска сошла с ее лица, но рукояти Синистры она не выпустила. Карл смотрел на нее с любопытством и тревогой, он уже догадался, что интерес Валерии не был случайным.

– У него должен быть брат. Или сестра. – Валерия перевела взгляд с Синистры на украшенную алмазами рукоять Убивца. – Это он?

– Да, – кивнул Карл, ожидая продолжения.

– Спасибо. – Она вернула Карлу кинжал и вынула из ножен на поясе свой. – Возьмите!

Карл протянул руку, взял ее тяжелый кинжал, напоминавший скорее короткий меч, и понял, что она имела в виду. Ее кинжал был сродни его мечу и его Левому. Он был той же породы, того же неизвестного Карлу происхождения, и так же, как они, жил своей неживой жизнью.

– Кто носит парный меч? – спросил он, отдавая кинжал Валерии. Ответ он знал, но хотел услышать из ее собственных уст.

– Мой муж, бан Конрад Трир.

8

Чему быть, того не миновать. И этот разговор не мог не состояться. Не этот повод, так другой, не в поводе дело, но то, что оставалось недосказанным, рано или поздно должно было быть сказано. И время пришло.

– Ты в самом деле не знаешь, кто это был? – Глаза Деборы больше не излучали любовь. Из них ушло тепло, и, глядя в них сейчас, Карл смотрел в смертельное марево зимней вьюги.

– Не знаю. – Карл старался говорить спокойно и рассудительно. – Посуди сама. Человек, который послал этих тварей, во-первых, должен быть чрезвычайно могущественным, чтобы получить помощь от людей луны, и, во-вторых, должен ненавидеть меня настолько сильно, чтобы решиться на столь рискованный шаг. Ведь он рискует раскрыть тайну ярхов и навлечь на себя большие неприятности, потому что этот человек, надо полагать, знает, на что я способен.

– А если нет?

Карлу совсем не понравилась усмешка, скривившая прекрасные губы Деборы, ее мягкие губы, ее…

Боги! Он был в бешенстве, но ничего не мог поделать с тем, что с ней сейчас происходило. Случившегося не отменишь. Оно уже случилось, и единственное, что он мог для нее сделать, это дать ей высказаться, позволить выплеснуть свою боль.

И ведь может статься, что она права, признал он.

– А если нет? – усмехнулась Дебора. – Если этот человек не знает, на что ты способен?

– Ты имеешь в виду, что целью нападения была ты?

– Да. – Голос Деборы был холоден, как ветер в горах, но Карл чувствовал присутствие грозного пламени, готового вспыхнуть за стеной льда, которой пыталась окружить свою страдающую душу его женщина. – Если Людвиг узнал, что я все еще жива, то у него есть серьезный повод желать моей смерти, и ведь он знает, на что я способна.

Она замолчала, уйдя в мрачные глубины своего прошлого, где, по ощущению Карла, уже не осталось ни света, ни воздуха, ни простой человеческой радости. Только мрак, холод и ужас.

– Он знает, – прервала молчание Дебора. – Наемного убийцы может оказаться недостаточно. И потом расстояния…

– Вот именно, – кивнул Карл. – Расстояния. Допустим, кто-то, кто понимает, что видят его глаза, увидел в Сдоме твоего адата. Допустим. Однако выявить связь между тобой и адатом и узнать, что ты это ты, не так просто и, в любом случае, требует времени.

Карл говорил спокойно, как бы рассуждая вслух, делясь с Деборой самим ходом своих размышлений. Он не отвергал ее предположения, он его рассматривал, изучал, но так, чтобы в конце концов прийти к отрицанию. Естественно, сам он мог с легкостью опровергнуть практически любой пункт своих доказательств и, более того, мог показать, что и сама логика его рассуждений небезупречна. Однако у него оставалась надежда, что Дебора, тем более в нынешнем своем состоянии, этого не заметит.

– Время и расстояния, – продолжал он задумчиво. – Это ключевые слова, Дебора. Сколько времени требуется, чтобы передать известие из Семи Островов в Новый Город? Месяц, быть может, даже два.

– Ты забыл, что у них есть крылья, – резко возразила Дебора.

– Не забыл, – покачал головой Карл. – Но мне как-то не верится, что ярхи совьют гнездо в городе, где живет столько людей, обладающих Даром.

– А в Илиме?

– Допустим, – согласился Карл. – В глубине страны…

– Для этого есть голуби, – зло усмехнулась Дебора.

– А наш путь? – в свою очередь спросил Карл. – Ты полагаешь, так легко отследить наш маршрут, чтобы атаковать едва ли не на второй день после прибытия?

– А что, если они знали о цели нашего путешествия с самого начала?

Она методически разрушала здание его доказательств, и Карл решил, что эта дорога никуда не ведет. Сколько ни отворачивайся от костра, отменить его свет ты не в силах.

– Хорошо, – сказал Карл. – Это действительно мог быть твой брат, но точно так же это могли быть Филолог Даниил, или княгиня Клавдия, или еще кто-нибудь, о ком я забыл.

– Это он!

– Хорошо, – снова согласился Карл. – Давай поговорим о Людвиге. Ты действительно могла бы теперь претендовать на трон?

– Да, – ответила она решительно. – И я сделаю это при первой возможности.

– Тебе это так важно? – мягко спросил Карл.

– Он начал первым!

– Мы можем его просто убить, – предложил Карл. – Кто наследует престол в этом случае?

– Людвиг женат, и у него трое детей. Было трое.

– Я понимаю, – кивнул Карл. – А в смысле закона и обычая?

Вероятно, он высказался не очень ясно, но, как ни странно, Дебора его поняла.

– Кто бы ни сидел на троне, появление законного наследника, не подписавшего отречения, означает, что право на его стороне. Традиция тоже. Такое уже случалось.

– Значит, отречения ты не подписала? – спросил Карл.

– Нет. – Дебора была сейчас бледна, светлели стремительно и ее волосы. – Об этом Людвиг не подумал, я ведь не должна была остаться в живых.

– Расскажи, – предложил Карл. – Если хочешь. Если можешь.

– Хочу, – неожиданно тихо ответила она. – Смогу.

– Сможешь?

9

В какой-то момент рассказа Дебора преобразилась снова, но на этот раз превращение произошло практически мгновенно, настолько стремительно, что даже Карлу едва удалось увидеть весь цикл трансформации. Ужас и гнев, преследовавшие Дебору, оказались сильнее разума, разрушительнее страсти. Они обрушили ледяную стену ее воли, и пламя безумия, набиравшее силу во все время этого мучительного разговора, обрело наконец свободу. Карл увидел, как стремительно наливаются смертельной сталью широко распахнутые глаза Деборы, дрогнул воздух, и из солнечного света, заливавшего гостиную, соткался огромный черный зверь.

Адат разинул пасть и глухо зарычал. Зверь был возбужден, что для него ненормально, и совершенно явно не знал, как поступить. Воля его человека властно требовала от него крови и разрушения, но прямого и однозначного приказа напасть на Карла адат, по-видимому, не получил. Во всяком случае, Карл на это очень надеялся. Он встал и, стараясь, чтобы его движения были плавными и медленными, уважительно поклонился адату, приветствуя его, как старого друга, каким, в сущности, тот и был.

«Здравствуй, друг, – сказали глаза Карла. – Рад тебя видеть снова».

«Здравствуй, боец, – ответили умные глаза зверя».

Адат узнал его, не мог не узнать, и теперь чувствовал еще большую неуверенность. Его разум силился постичь возникшее противоречие и справиться с тем хаосом разнообразных, но необычайно сильных чувств, которые он вынужденно делил с ушедшей в ужас прошлого Деборой.

Я не буду с тобой драться, повелитель полуночи, мысленно сказал Карл и, отступив на шаг, приложил руку к сердцу.

Я не хочу тебе зла. Адат смотрел Карлу прямо в глаза.

Помоги ей, попросил Карл.

Она мой человек, удивился адат.

Ей нужна помощь, объяснил Карл.

Но она ни о чем меня не просила, возразил адат.

Иногда надо решать самому, что следует делать.

Я так не умею, прости.

Жаль.

Длинное мгновение истекло, и то, что отказался сделать адат, пришлось совершить Карлу. Впервые в жизни он не был уверен в том, что делает, но он запретил разуму вмешиваться и отдался на волю чувств. Его вели чутье и любовь, и кто знает, что было важнее в это мгновение – художественное чувство Карла или нежность, так неожиданно возникшая в его суровом сердце?

Карл шагнул к Деборе и обнял ее, преодолевая сопротивление налившегося нечеловеческой силой тела. Это было непросто. Он не хотел причинить ей вреда, он желал ей добра, но в его объятиях находилась сейчас охваченная боевым безумием Отягощенная злом. Впрочем, Карл был терпелив и настойчив, он обнимал Дебору и нашептывал ей тихие ласковые слова, которые вначале она, по-видимому, даже не слышала. Но, как не напрасно говорят люди, «капля камень точит» и «любовь сильнее смерти», мало-помалу сталь в его руках начала снова превращаться в человеческую плоть, и в конце концов – а мало или много прошло времени, он тогда не знал – Дебора вернулась из своего личного ада в мир людей и снова стала самой собой.

Долгое мгновение, когда, как в сказке «о жити и нежити», добрый дух любовью сражался за спасение страдающей души, истекло, истаяло, как льдина, несомая весенними водами, и Карл очнулся от странного забытья. Они были одни в комнате, он и Дебора. Адат исчез, и солнечный свет по-прежнему заливал сквозь окна маленькую дубовую гостиную. Они стояли, прижавшись друг к другу, обнявшись там и так, где и как застала их беда.

– Прости, Карл. – Голос Деборы был тих, почти не слышен.

– Молчи, – ответил он. – Все кончилось.

– Я…

– Ты ни в чем не виновата!

– Но…

– Больше этого никогда не случится.

– Как ты можешь знать?

– Я знаю, Дебора, – ответил Карл. – Знаю, чувствую. Верь мне, родная, все позади.

Глава четвертая
Граф империи

1

Напоив обессиленную приступом «безумия» Дебору красным вином с медом и корицей, Карл уложил ее в постель и, приказав слугам зашторить окна и разжечь камин, уселся в кресло, в изголовье кровати, и стал рассказывать притихшей женщине сказки. Он знал их множество, услышанных в разных концах мира, в долгих странствиях длиною в жизнь, но самому рассказывать эти незамысловатые истории Карлу еще никогда не приходилось. Тем не менее интуиция подсказывала, что молчать сейчас нельзя, но и говорить с Деборой о чем-либо, что могло потревожить ее взбаламученную ужасом прошлого душу, не стоит. А растревожить ее, казалось, могло все, что угодно. Любая тема способна была оказаться поводом и причиной для тяжелых мыслей и страшных воспоминаний. Выбор, таким образом, был не велик, но петь колыбельные Карл не умел, а героические баллады и любовные песни мало соответствовали моменту и сложившимся обстоятельствам. Оставались сказки, их Карл и рассказывал тихим, убаюкивающим голосом, стремясь отвлечь Дебору от мыслей о минувшем, успокоить, заговорить ее боль.

По-видимому, он был прав, и попытка удалась. Прошло, кажется, совсем немного времени, прежде чем закрылись измученные страданием глаза и ровное дыхание женщины подсказало Карлу, что она спит. Тогда, укрыв Дебору пуховым одеялом до подбородка и приказав служанке не оставлять госпожу одну, Карл тихо вышел из спальни и направился в южное крыло дворца, туда, где, по словам Людо, давно дожидались своего хозяина утраченные и вновь обретенные вещи.

2

В этой части дома никто не сметал пыль с тех самых пор, как много лет назад люди герцога Корсаги сложили здесь содержимое обоза, брошенного однажды Карлом в спешке выступления из Номоны и забытого им в тот же день, казалось, раз и навсегда. Однако и обоз нашелся, и Карл вернулся туда, куда возвращаться не предполагал. Судьба? Возможно, но он, кажется, уже решил, что не будет лишать себя такой преференции, как свобода выбора. Судьба открывает дороги, но только человек решает, идти ли ему по ним и как далеко идти. Время, когда он жил интуитивно – к счастью или к злу, – миновало. Вопросы были заданы, и вне зависимости от того, были или не были получены на них ответы, жить теперь предстояло, согласуясь с жесткой определенностью этих вопросов и неопределенностью мира, в котором они прозвучали. И в своих отношениях с Судьбой Карл тоже должен был прийти к какой-то определенности. Впрочем, ничего неожиданного в его выборе не было. Карл выбрал свободу воли, предположив, что она имеет место быть. Таково было его мнение, а правильно оно или ложно – о том человеку знать не дано, ведь граница между знанием и верой в такого рода вопросах весьма условна.

«Или я опять заговариваю себе зубы мнимыми истинами?»

Карл остановился на пороге уходящей вдаль анфилады погруженных в полумрак залов, как раз там, где проходила граница между тщательно убранной частью дворца и его южным крылом. Пыль лежала здесь толстым ковром. Лишь следы двух пар ног еще были видны кое-где на каменных плитах полов. Судя по всему, Людо приходил сюда не раз и не два, но приходил только за книгами. Во всяком случае, в тех сундуках, к которым он приближался, лежали, как быстро выяснил Карл, именно книги. А вот банессе Трир, которой, вероятно, принадлежали следы, оставленные другой парой ног, книжное собрание графа Ругера было неинтересно. Она тоже приходила сюда часто, но привлекали ее совсем иные вещи.

Карл открыл один из сундуков, к которому Валерия протоптала отчетливо видимую тропу, и посмотрел на свою парадную кирасу. Она лежала сверху на аккуратно сложенных придворных костюмах, вышедших из моды почти полстолетия назад. Кираса была замечательная, матово-черная, украшенная золотой насечкой. Она, вероятно, и ныне могла произвести впечатление, и даже здесь, в славной своей склонностью к расточительной роскоши Флоре. Но для Карла, несмотря на его способность видеть и ценить красоту, старая кираса была все-таки не столько произведением искусства, а она им, несомненно, была, сколько эхом далеких славных времен, эхом, почти случайно достигшим теперь его слуха и заставившим сжаться от сладкой боли сердце. Ну что ж, ему и в самом деле было что вспомнить, глядя на этот реликт канувшей в вечность империи, и сожалеть Карлу было о чем. Ведь с эпохой Евгения Яра ушли в небытие и большинство его друзей, даже если физически они умерли много позже кончины императора. Однако сейчас Карла интересовало нечто иное.

Чем была эта кираса для Валерии? Почему она раз за разом возвращалась именно к этому сундуку? Что хотела она увидеть в его кирасе? Что видела в ней или в этом, например, выцветшем плаще из синего шелка, который банесса, судя по всему, неоднократно доставала из соседнего ящика? Что это было? Напоминание о военной славе ее великого и таинственного отца? Возможность прикоснуться к чему-либо более материальному, чем звуки слов? Или изображение фамильного герба Ругеров служило ей опорой в династическом одиночестве несчастной сироты?

Карл достал из сундука кирасу и всмотрелся в изображение своего собственного герба.

3

– Скажите, Карл, – спросил его император, – какой герб вы желали бы видеть на своем знамени?

Вот так, просто – «какой герб?» – а это означало, что император, во-первых, дарует ему титул (а какой, кстати?) и, во-вторых, оказывает великую честь самому выбрать свой герб.

– Вы ведь не примете чужое владение? – усмехнулся Яр, который умел видеть многое, что скрыто от глаз других людей.

– Не приму, – согласился Карл.

– Я так и подумал, – кивнул император. – Но, к счастью, у меня есть королевская доля, доставшаяся мне от Рамонов. Это государственная земля, Карл, а не проскрипционная.

– Волк, – сказал Карл, не задумываясь. – Волк, стоящий на задних лапах и держащий в передних меч и кисть.

– Красиво, – согласился император. – И поэтично. Но кисть, если не возражаете, будет похожа на протазан, а на голову зверя мы наденем графскую корону.

– По вашему слову, государь, – поклонился Карл, не имевший желания спорить с Судьбой.

– Да будет так, – улыбнулся Евгений. – Преклоните колено, граф Ругер…

4

Евгений оказался прав. Никто, кроме маршала Гавриеля, не понял, что на самом деле держит в лапах жестокий зверь Ругера. Карл положил кирасу на место и подумал о том, что за прошедший день он трижды вспомнил об истории своего титула. Один раз сам, и еще дважды ему напомнили об этом две самые близкие ему женщины. Дочь и…

«И жена, – решил он. – Если Судьбе будет так угодно, я женюсь на Деборе.

Но не раньше, чем она сама этого захочет, – добавил он, чтобы не оставлять незаделанных щелей. – Да будет так».

Он закрыл сундук и пошел дальше, разыскивая в ящиках и сундуках своего старого обоза то, ради чего он, собственно, сюда и пришел. Нить, намек, образ.

5

– Карл.

Император Яр смотрел на него усталыми глазами, в которых, как туман в горах, клубилась тоска. С ним явно происходило что-то нехорошее – хотя что хорошего могло быть, например, во внезапно поразившей Евгения болезни? Однако художественное чувство Карла болезнь как объяснение состояния императора принимать отказывалось. Здесь было что-то другое, и Карл подозревал, что знает, что это может быть. Вот только верить своему предчувствию он не хотел. Однако от правды не убежать, не скрыться. И слушая императора, Карл уже знал, что видит в его глазах. Это была горечь поражения, которое еще не состоялось, предчувствие тяжелой кровавой работы, которую предстояло выполнить, когда поражение все-таки состоится, сожаление, печаль, тоска.

– Карл, – сказал Яр, – я уезжаю в Орш.

Слово было сказано, и Карл понял, какое будущее ожидает его лично.

«Ну что ж, – подумал он с философским спокойствием, – я сам выбрал этот путь».

Вслух он, естественно, этого не сказал, он вообще ничего не сказал, молча ожидая, когда император выскажет все, что намерен теперь сказать.

– Владетель Нагум и Лев Скоморох уже ведут туда свои армии, – продолжил между тем Яр. – Маршал Гавриель должен оставаться на востоке, а Гектор Нерис, по тем же соображениям, на севере. Так что в Гайду поедете вы.

– По вашему слову, ваше величество, – коротко ответил Карл и поклонился.

Он вдруг подумал, что все не так уж плохо, потому что задачи такой сложности он еще никогда не решал. Предчувствие предчувствием, но пока император не сказал того, что он только что сказал, действительное положение вещей представало перед Карлом как некий невнятный образ, и не более того. Теперь же перед ним предстал четкий рисунок пером, в котором нет места для недомолвок.

Империя, которую три десятка лет кровью и сталью создавал Евгений и которая, по мнению как подданных императора, так и его врагов, была, как никогда, полна сил и величия, неожиданно оказалась на краю пропасти. Возможно, это понимал Гавриель Меч, если предположить, что известия о последних событиях успели дойти до его ставки в Помплоне. Понимал это и сам Яр – иначе с чего бы ему посылать в Гайду Карла, а не ехать туда самому, как он предполагал сделать еще несколькими днями раньше? Теперь это знание император разделил с Карлом, назначая ему, как полагал сам Евгений, простую технически, но трагическую по существу роль. Но вот какую роль он сыграет на самом деле, решать Карл предпочитал сам, потому что не тот он был человек, чтобы принимать слова императора за голос Судьбы.

А положение империи действительно было скверно, хотя большинство людей об этом пока не догадывались. Неожиданно возникшая на Западе угроза застала страну в самый неподходящий момент, но и это казалось отнюдь не очевидным. Внешне все обстояло как раз благополучно, а проблема была до времени скрыта за второстепенными обстоятельствами и носила исключительно пространственный и временной характер.

В империи царил мир, а ее границы были надежно защищены. Армия маршала Гавриеля была огромна и победоносна, и князья восточных сатрапий не имели дерзости мериться силами с лучшим полководцем эпохи. На Севере военные действия почти прекратились, и война кипела на слабом огне, так что Гектору достаточно было грозно хмурить брови. Великих подвигов от него никто не ожидал. Юг был безопасен, а на Запад предполагал идти сам император.

Однако не успела Западная армия сосредоточиться в Гайде, чтобы идти дальше, как с другой стороны к границам спорных земель пришел молодой и честолюбивый Венедикт Хиш и привел с собой сорокатысячное войско. Коннетабль Хиш был талантливым полководцем, но дело, в сущности, было не в нем, а в господаре Нового Города Альберте, который решил не ждать Яра за высокими стенами своей столицы, а ударить первым. Неизвестно, было ли это случайным наитием или Альберт настолько хорошо был осведомлен в делах империи, что смог намеренно выбрать столь подходящий момент, но он это сделал. Сама по себе армия Хиша превосходила по численности Западную армию почти вдвое, но и это еще не вся беда. Это лишь угроза, не более. В конце концов, в Гайде собраны отборные войска империи, а Евгений Яр, когда ему приходила охота воевать, делал это совсем неплохо, ведь и свою блистательную карьеру Яр начинал как удачливый полководец при дворе Рамонов. Однако Альберт смог сделать невозможное – он «оживил мертвеца».

Давным-давно распавшийся союз племен Великой Гароссы воскрес так не вовремя, что если это и было случайностью, то, верно, из тех, которые, по поверью, преследуют только законченных неудачников. Союз выставил тридцатитысячное войско – много больше, чем можно было ожидать от гароссцев, – и это союзное ополчение шло теперь ускоренным маршем на соединение с армией Хиша. Учитывая расстояния, состояние дорог и скорость движения обозов, через месяц-полтора в северо-западной – равнинной – части Гайды под рукой Хиша окажутся семьдесят тысяч гароссцев, и начнется самое интересное – агония империи.

Но ничего поделать с этим было уже нельзя. Западная армия не имела достаточно сил и находилась в сердце чужой, враждебной страны. Случись поражение, а оно просто не могло не случиться, и никто не сможет унести оттуда ног. Поражение на Западе породит новую войну на Севере, восстанут, почувствовав слабину, не до конца усмиренные новые провинции Юга, а восточные княжества будут драться с еще большим ожесточением. Но и отвести армию из Гайды уже невозможно. Было совершенно очевидно, что Хиш не остановится на границе, а пойдет за отступающим войском в глубь империи.

И Яр, вместо того чтобы выехать к армии, решил бежать в горы, куда и стягивал теперь свои последние резервы. Ни армия владетеля Нагума, состоявшая из наемников-убру, ни тем более гвардия Льва Скомороха не были достаточно сильны, чтобы бросить их против Хиша сейчас, но в будущем они могли стать ядром новой армии императора, с которой Евгений и предполагал, по-видимому, отстроить свою державу заново. Когда-нибудь потом. А пока навстречу Венедикту Хишу Яр посылал Карла – затем, чтобы победа досталась гаросскому коннетаблю дорогой ценой. А там, глядишь, наступит осенняя распутица и зима закроет дороги, а император получит свой шанс на выживание.

Все логично. Ход рассуждений императора безупречен, но выводы, как понял слушавший Евгения Карл, Яр сделал неверные. Он высоко ценил Карла, иначе не посылал бы его теперь в Гайду, но, видимо, все же недооценил.

Я выиграю эту кампанию, решил Карл, хотя возможностей для этого пока не видел. Однако стратегический рисунок, сложившийся в его воображении при виде больных глаз императора, сулил Карлу задачу неимоверной сложности и красоты.

На следующий день он выехал в Гайду.

6

Это было необычное путешествие, случившееся по странному стечению обстоятельств и оказавшееся совсем не тем, что предполагал Карл, отправляясь в путь. Он собирался заглянуть ненадолго в южное крыло, найти кое-какие свои старые рисунки, может быть, еще что-то и уйти восвояси. Однако нежданно-негаданно прогулка по пустым пыльным залам отеля ди Руже превратилась в путешествие в его собственное прошлое, обретавшее здесь и сейчас почти физическую реальность. Карл оказался среди вещей, принадлежавших ему когда-то давно и так же давно переставших быть его собственностью, но неожиданно вернувшихся к нему по прихоти властной и изменчивой Хозяйки-Судьбы.

Он выезжал тогда из Номоны в неизвестность, и, как много раз до и после этого, его тогда больше интересовало настоящее, чем прошлое и уж тем более будущее, которое еще только предстояло создать. Сорок три года назад Карл бросил все эти вещи и ни тогда, ни позже, в уже состоявшемся будущем, не сожалел о потере и не возвращался жадной памятью вспять. И вот они, эти вещи – без какого-либо усилия с его стороны – вернулись к нему и находились теперь во дворце, который он тоже однажды – тридцать лет назад – покинул с таким же точно равнодушием, с каким оставил до того за спиной свой обоз. Покинутые вещи лежали в покинутом доме, и неожиданно для самого себя Карл задумался над тем, кто в конце концов вернулся и к кому? Вещи ли вернулись к своему хозяину или он к ним? Возможно, правильными были обе точки зрения. Вещи вернулись к нему и вернули часть его собственной жизни, превратившейся волей времени и пространства в прошлое. Но зато в присутствии своего человека вещи обрели смысл своего существования и свою истинную ценность.