Текст книги "Тит. Божественный тиран"

Автор книги: Макс Галло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

15

Первым сгнил Гальба, этот обрюзгший старик, жестокий и скупой, развратный и покорный вольноотпущенникам, с которыми делил ложе.

Я буду называть его императором, даже если ему так и не удалось собрать вокруг себя сторонников и заставить замолчать преторианцев, которые напомнили ему о долгах, и которым он имел несчастье ответить: «Обычно я набираю солдат в армию, а не покупаю их».

Преторианцы ждали, что им заплатят, но Гальба отказался. Тогда они оскорбили его и начали плести заговор, не решаясь, правда, убить его. Они не знали, кем его заменить.

Однажды в амфитеатре, когда военные трибуны и центурионы возносили моления за здоровье императора Гальбы, толпа солдат, среди которых находился и я, начала протестовать. Трибуны и центурионы продолжали молиться, а преторианцы кричали: «Если бы Гальба был достоин этих молений!»

И я понял, что Гальба обречен.

Я хотел уехать из Рима и отправиться к Титу. Его гонец сообщил мне, что Тит прибыл в Кесарию, чтобы приветствовать нового императора от имени Веспасиана и иудейских легионов.

Я отправился на правый берег Тибра, в еврейский квартал, откуда, как говорили, можно было попасть на один из кораблей, принадлежавших богатым купцам, которые несколько раз в неделю отплывали в Александрию.

Я был удивлен радостной суетой, царившей на этих узких улочках. Все праздновали кончину Нерона. Иудеи, как и ученики Христа, думали, что Бог покарал императора, который приказал легионам Веспасиана, Тита и Тиберия Александра подавить восстание галилейских городов. Люди боялись, что эти легионы были посланы завоевать и разрушить Иерусалим.

Еврейские послы только что прибыли из Александрии – попытаться остановить убийство десятков тысяч евреев, свидетелем которого я был.

Меня отвели к Иоханану бен-Закаю, который возглавлял посольство, и я сразу же узнал его худощавую фигуру и осунувшееся лицо, которое седеющая борода делала еще более худым. В доме, где он принимал меня, я искал глазами его дочь Леду, воспоминание о которой еще жило во мне. Я решился спросить о ней и заметил, как исказилось его лицо. Он подавленно рассказал, что Леда присоединилась к этим безумцам зелотам и сикариям, которые верили, что смогут вырвать у Рима свободу для своего народа. Она была с ними в Иерусалиме.

– Нужен мир, – заключил он.

Он знал о пророчестве Иосифа бен-Маттафия, но тотчас же добавил, что еврей не должен предсказывать будущее римлянам. Только Бог может выбирать, а Иосиф, видимо, просто хотел спасти свою жизнь.

– Нерон мертв, – ответил я.

Я стал говорить тише.

– Кто поверит, что Гальбе удастся править? Этот человек не может быть императором.

– Но есть еще Отон и Вителлий, да и другие, – возразил он.

– Почему не Веспасиан и не Тит? Возможно, Иосиф бен-Маттафий слышал голос вашего бога.

Он развел руками и объявил, что евреи Александрии и все, кто не ослеплен безумием, кому удалось сохранить частицу разума, признают императора, которого изберут граждане Рима.

– И среди нас есть римские граждане. Я, например. – Он едва заметно улыбнулся.

– Вы почитаете императора? – спросил я.

Он опустил голову.

– Мы приносим жертвы в его честь.

Я подумал, что его дочь Леда была римлянкой, и был счастлив этому. Я вспомнил об участи, уготованной жителям Йодфата и Тибериады, о женщинах, которым вспарывали животы, которых солдаты насиловали и продавали в рабство.

– Я должен вернуться в Галлию, – сказал я.

Он долго смотрел на меня, потом предложил подняться на судно, на котором еврейское посольство поплывет в Александрию, а оттуда уже будет несложно добраться до Кесарии.

– Если Иерусалим не подчинится, – продолжал я, – нам придется завоевать его, а что тогда останется от него?

Он поднялся.

– Иерусалим – священный город – сказал он. – Не разрушайте наш Храм.

Пришла моя очередь развести руками в знак беспомощности и покорности судьбе и божественному выбору.

– Спасайте жизни, – сказал Иоханан бен-Закай. – Умоляю вас! Каждая жизнь – божий храм.

Его голос и сила, с которой он сжал мне руки, потрясли меня. Он думал о Леде.

Я пробормотал что-то и поблагодарил за то, что смогу отплыть вместе с ним в Александрию.

16

Я хотел как можно скорее сбежать из Рима, где бродила смерть и шла гражданская война. Я не желал, чтобы меня принуждали сделать выбор между Гальбой, Отоном и Вителлием. Напротив, я каждый день думал, что пророчество Иосифа бен-Маттафия может исполниться, что Веспасиан, а вслед за ним и Тит станут императорами.

Я повторял это Иоханану бен-Закаю и торопил его с отплытием в Александрию, пока преторианцы, командующие флотом на одном или другом берегу не запретили нам выход из порта Ости. Пока кровавое болото, в которое превратился Рим, не затянуло нас.

Бен-Закай слушал меня. Я восхищался его спокойствием и молчанием, которое он прерывал лишь затем, чтобы сказать несколько мудрых слов, призывавших меня к терпению. Всегда решает бог, говорил он. Я обнаружил, что он похож на моего учителя Сенеку – его кажущаяся покорность судьбе была не чем иным, как ясностью ума.

Бен-Закай напомнил мне о христианах, с которыми я общался, и о Торании – с ним мне довелось встретиться на Форуме, где он предупреждал римлян о надвигающейся опасности. Я восхищался его мужеством и верой. На мои размышления и сомнения Иоханан бен-Закай ответил только одно:

– Братья – это все, кто верит в бессмертие души, кто знает, что жизнь – всего лишь короткий промежуток времени, а тело – тленная оболочка, от которой душа освободится, чтобы присоединиться к божественной вечности.

Он говорил вполголоса. Скрестив руки и ноги, он сидел так неподвижно, что его можно было принять за статую. Даже его губы казались застывшими, однако, когда я упомянуло воскрешении тела, в которое верили христиане, поскольку Христос вернулся к жизни, он ответил, что мечтать никому не возбраняется, что мы смертны, а бессмертна только душа.

– Бог каждому дает ту надежду, которую мы заслуживаем, – сказал он, но я не видел выражения его лица, поскольку оно было скрыто в тени.

Мы заговорили о нашем отъезде – он хотел отложить его еще немного, чтобы увидеть того, кто придет на смену Гальбе, поскольку Иоханан бен-Закай тоже верил в скорое падение старика, который лишь воображал, что правит империей.

Идя по Риму, я чувствовал, что власти в этом городе больше нет. Каждый действовал, как ему вздумается, не уважая ни законов, ни обычаев. Единственным законом стала жестокость.

Вольноотпущенники Гальбы Икел, Виний и Лакон воровали и убивали, зная, что их время скоро кончится. Рабы больше не чувствовали страха, они грабили, напивались, жадно кидались на все, что видели. Преторианцы и солдаты, обеспокоенные беспорядками, которые залили кровью Рим, а вскоре и все провинции империи, пытались выбрать нового императора.

Войска Германии назначили императором своего генерала Вителлия, одного из самых порочных и продажных приближенных Нерона, доносчика и развратника.

В Риме преторианцы провозгласили императором Отона, другого приближенного Нерона, который предавался вместе с покойным императором самым изощренным порокам. Но его хотели видеть императором именно потому, что плебс помнил, как Нерон раздавал хлеб и устраивал игры.

Старик Гальба воображал, что все еще правит, а его презирали, потому что он был не только немощным, но и мерзким. Он нанял убийц и послал их в Галилею, чтобы убить Веспасиана и Тита, так как боялся их соперничества. Прибыв в Кесарию, убийцы, стремясь добиться расположения Веспасиана, сдались и разоблачили Гальбу.

Также стало известно, что Гальба, прибыв в Рим, велел уничтожить сотни гребцов Мизенского флота, из которых Нерон обещал сформировать легион. Когда гребцы потребовали, чтобы новый император выполнил обещание, данное его предшественником, Гальба приказал преторианской кавалерии убить их. Но теперь преторианцы не желали служить ему, и Гальба остался без защиты.

Отон дал каждому солдату по десять тысяч сестерциев и пообещал еще по пятьдесят тысяч, если они уберут старика с его дороги.

Когда в январские иды, всего через шесть месяцев после избрания, Гальба пришел на Форум, там его поджидали убийцы.

Я, как и тысячи других римлян, был свидетелем смерти Гальбы.

Его принесли на носилках. Их опустили на землю рядом с Курциевым озером, которое было обычным колодцем, вырытым посреди Форума. Однако говорят, что, нырнув в него, можно попасть в ад. Толпа окружила носилки, начала трясти и сорвала с них императорскую эмблему. Носилки превратились в хрупкий челнок посреди неистовой бури.

Внезапно послышался стук копыт, показалась преторианская кавалерия. Люди отхлынули к краям Форума, забрались на портики и возвышения, чтобы как следует рассмотреть все происходящее. Я был обычным римлянином, который смотрел, как всадники пронзают копьями носилки.

Гальба слез с носилок. Он был весь изранен и сам подставил горло мечу центуриона. Рассказывали, что он успел крикнуть: «Убейте меня, если это принесет пользу римскому народу!»

Тело Гальбы рухнуло на землю. Его голову нанизали на пику и подняли над ревущей толпой. Голову Гальбы, а потом и головы его вольноотпущенников – Икела, Виния, Лакон, бросили к ногам Отона.

Солдаты окунали мечи и руки в кровь убитых, показывали Отону окровавленные ладони и оружие, требуя награды за эти убийства, за то, что они помогли ему взойти на императорский трон.

Пока головы Гальбы и его вольноотпущенников подвергались осквернению, Сенат присягнул Отону.

Голову Виния продали его дочери за две с половиной тысячи драхм.

Голову Гальбы отдали рабам вольноотпущенника Патробия Нерониана, убитого по приказу Гальбы. Рабы играли с ней, размахивали ею, катали по земле, смеясь и крича: «Гальба, бог любви, пользуйся своей молодостью!» Старик действительно утверждал, что его член так же тверд как у молодого солдата. Потом его голову бросили в Сессорий, где по приказу Цезаря совершались казни – приговоренных отдавали на растерзание хищным птицам и диким собакам и грифам.

Я сказал Иоханану бен-Закаю, что теперь, когда голова Гальбы отдана стервятникам, между Веспасианом и императорским троном стоят только Отон и Вителлий.

Вителлий имел больше прав на престол, хотя сенаторы не присягали ему, но оба были одинаково развратны. Их легионы готовились к сражению и встретились между Вероной и Кремоной, в местечке под названием Бетриак. Кровь гражданской войны лилась ручьем. Восемьдесят тысяч тел римских солдат покрыли землю галльской Цизальпины.

Побежденный Отон врыл свой меч в землю и бросился на него. Его страдания длились лишь несколько мгновений, из груди его вырвался жалобный стон. Так говорили те, кто видел его окровавленное тело. Но кто знает, как на самом деле приходит смерть?

Солдаты оплакивали его, обнимали его труп, некоторые в отчаянии убивали себя перед костром, пожиравшим тело императора.

Все, кто выжил и отступил перед победившими легионами, торжественно поклялись в лютой ненависти к Вителлию, победителю Отона, новому императору, который уже направлялся в Рим.

Мне следовало покинуть город как можно скорее. Я убедил Иоханана бен-Закая, что развратник Вителлий, командующий германскими легионами, доносчик, служивший Нерону, не принесет народу Иудеи ничего, кроме новых войн и несчастий.

Веспасиан был беспощадным полководцем, но в его окружении были Агриппа и другие евреи, и Иосиф бен-Маттафий мог представить его себе императором. Тит был любовником еврейской царицы Береники. Отец и сын, возможно, смогут спасти то немногое, что еще оставалось у еврейского народа.

– Иерусалим? – спросил Иоханан бен-Закай.

– Даже если Иерусалим будет разрушен.

– Мы уйдем, – сказал он и опустил голову.

Мы отплыли из порта Остии в тот момент, когда легионы Вителлия вторглись в Рим и принялись грабить его.

17

Мне хорошо запомнился наше плавание.

Я нашел Иоханана бен-Закая сразу, как только мы вышли в открытое море. Он стоял на носу, вцепившись в канаты высоко поднятыми руками, и напоминал распятого. Я встал рядом. Устремив лицо к небу, он не смотрел на меня. Ветер откинул его волосы назад, и его костлявый профиль четко выделялся на фоне моря. Этот хрупкий с виду человек обладал недюжинной волей.

Когда мы поднялись на судно в Остии, я заметил группу мужчин, женщин и детей. Они сидели на палубе, прижавшись друг к другу. Большинство из них скрывали свои лица, одни – уткнувшись головой в колени, другие – набросив на голову покрывала.

Я вопросительно посмотрел на Иоханана бен-Закая.

– Мой народ гордый, – он указал на эти сгорбленные тела. – Вы же обратили его в рабство. Он побежден.

Он шел медленно и останавливался перед каждым из этих евреев, которых он только что выкупил у торговцев, вернувшихся из Галилеи и Иудеи.

– Тех, кого не убили, вы заковали в цепи и надругались над ними! – добавил он.

В Риме цены на еврейских рабов стремительно падали, но их было так много, что еврейская община не могла выкупить всех.

Бен-Закай выбрал самых молодых.

– В Александрии, – сказал он, – когда ветер подуете севера, они почувствуют знакомые запахи Идумеи, Иудеи, Самарии и Галилеи. Они окажутся в нескольких днях ходьбы от Иерусалима.

Он направился к носу судна, и я пошел за ним. Италия превратилась в маленькую черную точку на горизонте. Капитан заверил, что, подгоняемые восточным ветром, мы доберемся до Александрии за шесть или семь дней.

Сначала Иоханан бен-Закай не обращал на меня внимания. Он молчал, а потом, внезапно, будто продолжая только что прерванный разговор, сказал:

– Я молю Бога, чтобы пророчество Иосифа бен-Маттафия сбылось, чтобы Веспасиан стал императором Рима. Он жил среди моего народа. Он преследовал его и победил. Но ни он, ни Тит не презирали нас. Они признают, что мы – храбрый народ который сражается за свою родину и свою свободу. Так сказал Тит, и вам наверняка известны эти слова.

Наконец он повернулся ко мне.

– В Александрии я со всем посольством отправлюсь к наместнику Египта. Я знаю Тиберия Александра. Он еврей по рождению, хотя и забыл свои корни. Он знает о нашем влиянии и богатстве. Я скажу ему: необходимо, чтобы легионы выступили за Веспасиана и отказались поддержать Вителлия.

За минуту до того, как покинуть Остию, мы узнали, что войска Вителлия уже превратили Рим в огромный военный лагерь.

Каждый дом был полон вооруженных солдат. Они пришли из холодных и суровых земель Германии и обнаружили здесь золото и серебро первого города мира. У них была сила, одной рукой они сжимали меч, а другой жадно захватывали все, чем прежде владел Рим.

Сам Вителлий начал пить и устраивал бесконечные застолья. Завтрак, обед, одно буйное пиршество сменялось другим, и так каждый день. Он не гнушался даже объедками. На его пирах уже было съедено две тысячи рыбин, семь тысяч птиц, он пожирал печень рыбы скара, фазаньи и павлиньи мозги, языки фламинго, молоки мурен. Он проглатывал пищу, а потом изрыгал ее обратно. Его взор был затуманен вином, и он приказывал казнить всех без разбора. Прожорливый и жестокий, он лично присутствовал на казнях.

– Веспасиан должен стать императором, – повторил Иоханан бен-Закай.

Он склонил голову набок, а я вспомнил о распятых – после того как они испускали дух, их головы безвольно падали на грудь.

– Вы возьмете Иерусалим и разрушите Храм, – с горечью добавил Иоханан бен-Закай.

Он выпрямился, стараясь удержать равновесие. Волны так высоки, что иногда заливали палубу и обдавали нас брызгами и пеной.

– Мой народ выживет, если Веспасиан, а вслед за ним Тит станут императорами Рима. Римские легионы могут проломить городские стены и разрушить башни, но не смогут убить нашу веру. Вы – наказание, которое посылает нам Господь за наши ошибки. Он хочет покарать нас за то, что мы казнили и убивали друг друга.

Я вспомнил Торания, христианина, обвинявшего еврейских священников в смерти Христа, который был распят потому, что те выдали его римлянам.

– Этот бог, Христос… – пробормотал я.

– Он один из нас, сын нашего народа, – ответил Иоханан бен-Закай. – Один из тех, кто пал жертвой наших братских войн. Каин убил Авеля, а ведь они были братьями. Это несчастье, проклятие, которое преследует нас. Но сколько других людей, кроме христиан, стали жертвами нашего безумия!

Он говорил восторженно, как никогда раньше. Его дочь присоединилась к зелотам в Иерусалиме, сказал он. Он знал Элеазара и Иоханана бен-Леви, которые возглавляли их, хотя и соперничали между собой. Они храбрые люди, но жестокие и порочные.

– Зелоты разоряют и убивают, насилуют женщин и грабят, – с жаром говорил Иоханан бен-Закай. – Их трофеи запятнаны кровью. Они бесчестят женщин, чрезмерно холят своих лошадей, носят женскую одежду, обливаются благовониями и подводят глаза. Они не только предаются порокам, но также одержимы жестокостью и жаждой убивать.

Бен-Закай выпрямился, его пальцы еще крепче вцепились в канаты.

– Они живут в Иерусалиме как в доме разврата. Они оскверняют город своим непристойным поведением! – сказал он с ненавистью и надолго замолчал. Возможно, он молился. Потом он рассказал мне о Симоне Бар-Гиоре, сопернике Элеазара и Иоханана Бар-Леви, столь же жестоком, как они. Зелоты захватили Храм, а войска Симона – Нижний и Верхний город. Жители открывали им двери, даже не представляя себе, на какую жестокость способны те, кого они встречали как освободителей.

– Мужчины Симона Бар-Гиоры воруют и насилуют. Евреи убивают друг друга, не думая о римских легионах. Вот почему Бог наказал нас. Все наши города, за исключением Геродиона, Масады и Махерона, в ваших руках. Я узнал, что Хеврон, город нашего предка Авраама, откуда его сыновья покинули, чтобы отправиться в Египет, обращен в пепел военным трибуном Веспасиана. Он зарезал всех жителей города. У нас остается только Иерусалим. Но как он может избежать Божьего наказания, если погряз в преступлениях, разврате и предательстве?

Он неожиданно обернулся ко мне.

– Моя дочь Леда в Иерусалиме, я тебе уже говорил, Серений. Спаси ее, если это угодно Богу!

И он снова повис на канатах, вытянув руки, будто распятый на кресте.

18

Бен-Закай уходил. Я хотел последовать за ним, но меня удержал военный трибун, который встречал меня.

– Пусть этот еврей идет, – сказал он. – Тебя ждет Тиберий Александр.

Я попытался возразить, но Иоханан бен-Закай устало улыбнулся.

– Я римский гражданин. – Он посмотрел на трибуна. – Но я еврей. Для тебя и твоего префекта Тиберия я ведь не настоящий римский гражданин, не так ли?

Он увлек меня на несколько шагов в сторону.

– Одному лишь Богу ведома цена человеческой жизни. Тот, кто забывает об этом, – ничтожный человек, – сказал он, сжимая мою руку. – Для меня важно, Серений, то, что ты думаешь обо мне. Ты римский всадник, истинный римлянин, ты близок к Веспасиану и Титу, но важно лишь одно – я чувствую, как в тебе зарождается вера. Бог поселится в твоей душе!

– Я верю в Христа, – сказал я. – Это не твой бог, Иоханан бен-Закай.

– Бог есть Бог, – просто ответил он.

Он направился к главным улицам, которые начинались у набережной. Он широко шагал, сильно размахивал руками, будто брал разбег для прыжка. Еврейские рабы спешили за ним шумной и возбужденной толпой. Они снова были на своей земле, снова чувствовали ветер пустыни, острый, сухой, обжигающий, который так часто дул в Иудее, Идумее и Галилее. Они вернулись домой.

– Ты решил приехать к нам вместе с евреями, – такими словами встретил меня Тиберий Александр, когда я явился к нему во дворец.

Он долго смотрел на меня глубоко посаженными глазами, пылавшими как черные угли на его костлявом лице. Тем же утром Тиберий Александр принял гонца из Рима, выехавшего из Остии позже меня. Он указал на таблички для письма и свитки, в которых были описаны последние события.

Сенат провозгласил императором Вителлия, и тот совершил поминальные жертвы по Нерону, устроил празднество, напоминавшее пиры императора-актера. Плебс бурно приветствовал певцов, музыкантов, игравших на кифарах, и восторженно ревел, глядя на мучения несчастных, брошенных на растерзание диким зверям.

Тиберий Александр отпихнул таблички и свитки, и они упали на землю.

– Я знаю Вителлия, – начал он. – Посмотри на его живот, на его губы, и ты поймешь, кто он. Он глотает пищу, не жуя. Его рот – как сточная канава. Он еще более продажен и труслив, чем Нерон. Если он будет править, все враги Рима, которых мы победили и подчинили себе, поднимут головы. Евреи, Серений, сделают это первыми, а их примеру последуют галлы, германцы и парфяне. Мы никогда не возьмем Иерусалим, и нас прогонят из Иудеи и Галилеи.

Он прервался и подошел ко мне.

– Чего хочет Веспасиан? Тебе ведь это известно. Солдаты верят в него. Если он пожелает, они изберут его. Предзнаменования сулят ему удачу.

Тиберий Александр принялся шагать по комнате, которая уже погружалась во мрак.

– На поле битвы в Бетриаке, – продолжил он, – до того как столкнулись армии Отона и Вителлия, два орла в небе долго дрались на глазах у солдат. Один победил, но прилетел третий и прогнал победителя. Этот третий орел с огромными крыльями прилетел с востока.

Тиберий добавил, что солдаты восточного, египетского легиона, как и легионов из Сирии, Иудеи и с берегов Данубия, боятся, что Веспасиан заменит их войсками германцев, а их переведет на берега Рейна.

– Здешние женщины им нравятся больше, – сказал он, но на лице его не появилось и намека на улыбку. – Если Веспасиан захочет…

Он вдруг спросил меня:

– Что тебе известно о его желаниях?

Я рассказал о пророчестве Иосифа бен-Маттафия, схваченного после падения города Йодфат, который он так отчаянно и умело защищал.

– Он предсказал гибель Нерона и судьбу императоров, которые займут его трон. Двое из них уже мертвы. Нерон был еще жив, когда Иосиф сказал, что у него будет три преемника, и все повторял: «Спаситель придет из Иудеи». Веспасиан поверил ему и обращался с ним намного лучше, чем с обычным пленником.

– Я не люблю еврейских священников, – проворчал Тиберий Александр. – Они как змеи завораживают тех, кого хотят погубить. Иосиф, пытаясь спасти свою жизнь, льстил Веспасиану. Но чтобы стать императором, нужно по-настоящему хотеть этого, а не надеяться на пророчество еврея. Скажи мне, Серений, Веспасиан хочет стать императором?

– Если солдаты этого хотят, – пробормотал я. – И если ты этого хочешь, Тиберий.

Тиберий отошел в тень, будто хотел скрыть от меня выражение своего лица.

Удивляясь собственной смелости и словам, срывавшимся с моих губ, я сказал, что, если египетский легион, выскажется в пользу Веспасиана, все остальные последуют за ним. Нужно, чтобы кто-то сделал это первым.

– Ты знаешь, как важен Египет, Тиберий. Без хлеба из долины Нила Рим умрет с голода.

Рабы принесли факелы и светильники. Тиберий Александр вышел из тени.

– Я поговорю с солдатами, – тихо и решительно сказал он, и приказал рабам приготовить трирему, чтобы на следующее утро можно было отправиться в путь.

– Ты поедешь в Кесарию и скажешь Веспасиану, что солдаты египетского легиона первого июля изберут его императором.

Значит, у Веспасиана было семь дней, чтобы созвать других трибунов и убедить их последовать примеру египетского легиона.

– Передай, чтобы он не сомневался во мне, Серений. Я не еврейский пророк, а префект Рима. Я клянусь действовать так, как сказал тебе.

Он протянул руку.

Я повторил слова Иосифа бен-Маттафия:

– Спаситель придет из Иудеи.

Я снова вспомнил Торания, христианина, который произнес эти же слова, пророчествуя не о появлении нового императора, а о пришествии бога Христа, который был распят и воскрес в Иудее.