Текст книги "Тит. Божественный тиран"

Автор книги: Макс Галло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

32

Однако спустя несколько часов я подумал, что боги и Тит, зелоты и сикарии отказались убить десятки тысяч евреев, укрывшихся в Верхнем городе, на другой стороне реки, разделявшей Иерусалим на две части. Через реку был перекинут мост, но никто не решался пройти по нему.

Наши солдаты караулили на берегу Нижнего города, где находился Храм.

В Верхнем городе сикарии и зелоты камнями забивали тех, кто пытался пройти через мост, то есть дезертировать. Тела сбрасывали в реку, и они застревали у опор моста. Тем не менее на второй день сентября я увидел человека, который, подняв руки, шел по мосту. На нем была длинная туника священника. Он шел медленно и уверенно, и солдаты, сидевшие на руинах, встали. Если зелоты и сикарии позволили этому человеку приблизиться к нам, значит, он их посланник. Человек остановился в центре моста и крикнул, что Симон Бар-Гиора и Иоханан бен-Леви хотят услышать от самого Тита, и ни от кого другого, предложения, которые римляне готовы сделать, чтобы остановить войну.

Я поблагодарил небо, когда увидел, что Тит вместе с трибунами и центурионами подошел к мосту. Вокруг него собрались солдаты. Они были похожи на рвущихся с цепи зверей. По их раскрасневшимся лицам можно было угадать, как они жаждут наброситься на добычу. Они по-прежнему хотели крови.

Но Тит поднял руку, призывая к тишине. Он указал на Верхний город и толпу, приближавшуюся к мосту, во главе которой шли Иоханан бен-Леви и Симон Бар-Гиора, их зелоты и сикарии.

– Они, – сказал он, – как рыбы в садке. Наши земляные укрепления и наша стена окружили их. Им не избежать смерти, и нам останется только убить их. Их так много, что каждый наш удар будет поражать сразу нескольких. Мы увидим, как кровь зальет землю, как море окрасится в красный цвет. Тогда мы просто подтянем садок и соберем улов.

Он сделал шаг в сторону солдат.

– Но нам понадобится несколько дней, чтобы убить всех. Шакалы, гиены и грифы будут пожирать их трупы. Если сегодня евреи побросают оружие, мы выберем тех, кто должен будет умереть здесь, тех, кто будет сражаться в амфитеатрах на радость плебеям, и тех, кого мы выгодно продадим. Вот почему, раз уж они решили послушать нас, мы поговорим с ними. Пусть не будет пущена ни одна стрела, не будет брошено ни одно копье, ни один камень из пращи. Я собственной рукой убью того, кто не подчинится этому приказу или выкрикнет оскорбления. Мы – римские легионы. Дисциплина – наша сила.

Тишина и неподвижность сковали толпу вооруженных людей, стоявших на руинах Храма Нижнего города.

Толпа на другом берегу реки тоже молчала, а Иоханан бен-Леви и Симон Бар-Гиора вышли на середину моста навстречу Титу.

Я думал, что зелот и сикарий признают свое поражение. Храм был теперь лишь грудой обломков. У их войск не было никакой возможности выбраться из Верхнего города. У них не было иного выбора, кроме капитуляции или смерти. Смерти не только сражавшихся, но и всех выживших, женщин, детей, стариков, которые стояли на берегу, надеясь на окончание войны.

Внезапно раздался голос Тита. С первых же слов я понял, что его не послушают, что Иоханан бен-Леви и Симон Бар-Гиора предпочтут смерть унижению и казни. Они пошли на эти переговоры только затем, чтобы убедиться самим и убедить толпу выживших, что для них нет иного выхода, кроме борьбы и смерти.

– Итак, евреи, вам теперь достаточно несчастий вашей родины? – воскликнул Тит голосом, полным презрения, голосом победителя, который не только навязывает свой закон, но и заставляет побежденного признать, что тот совершил ошибку, подняв мятеж и оказывая сопротивление, и должен теперь сложить оружие.

– Вы отказались признать наше могущество и вашу слабость, – продолжал Тит, – вы все погрязли в безумстве и стали причиной гибели вашего народа, вашего Храма, вашего города, и скоро погибнете по справедливости!

Я чувствовал, как напряглись солдаты, стоявшие рядом со мной.

– Кто ослепил вас? Кто дал вам эту уверенность? Ваша численность? – спросил Тит. – Маленькой части римской армии хватило бы, чтобы разгромить вас. Верность ваших союзников? Но какой народ предпочтет евреев римлянам? Ваша физическая сила? Германцы – наши рабы, а что такое вы по сравнению с ними? Ваши укрепления не устояли перед нашими осадными машинами! На самом деле, евреи, лишь наша доброта побудила вас восстать против нас. Мы позволили вам занять эту землю, поставить во главе царей из вашего народа! Вы отвергли наши предложения мира! Вы хотели убить евреев, которые не потеряли разум и были на моей стороне! Вы отвергли вашего царя Агриппу и вашу царицу Беренику. Я хотел защитить ваше святилище. А теперь посмотрите вокруг! Ваш Храм превратился в руины! Ваш город и ваши жизни в моих руках! Послушайте меня. Я говорю с вами в последний раз. Я не хочу соперничать с вами! Если вы бросите оружие и сдадитесь, я сохраню вам жизнь, как хороший хозяин, покараю неисправимых, а остальных оставлю жить!

Зелоты и сикарии развернулись и побежали прочь, а когда достигли конца моста, закричали, что хотят выйти из города вместе с женами, детьми и оружием. Они отправятся в пустыню, а он, Тит, станет хозяином города.

Лицо Тита исказилось. Евреи находились в западне, а разговаривали как свободные люди и ставили свои условия.

– Я не пощажу никого! – крикнул Тит. – Я буду действовать по законам войны.

Толпа на другом берегу отхлынула, побежала по улицам, рассеялась по домам.

– Убивайте, поджигайте, грабьте! – скомандовал Тит.

И солдаты ринулись на мост.

Вместе с ними я вошел в Верхний город уже охваченный пламенем. Повсюду сражались, убивали, топтали ногами трупы. Через несколько часов зелоты и сикарии покинули башни, из которых они могли еще оказывать сопротивление, и ринулись на солдат, безоружные, желая, чтобы смерть наступила как можно скорее. Солдаты обнаруживали входы в подземелья, кидали туда факелы, лили горящую смолу. Огонь выгонял на улицу мужчины, женщины и детей. Солдаты грабили, насиловали, устанавливали свои эмблемы на верхушках башен, пели и хлопали в ладоши. Они насытились убийствами и кровью.

Я подошел к Иосифу Флавию, бродившему посреди пожаров. Он перешагивал через трупы соотечественников. Плакал, повторяя, что в этой войне погибло множество народа. Проклинал войну, которой пытался помешать, и которая оставила лишь руины, страдания и смерть.

Тит, которого приветствовали солдаты, осматривал руины Иерусалима. Центурионы только что сообщили ему, что пойманы Иоханан бен-Леви и Симон Бар-Гиора. Иоханану удалось бежать из города через подземный ход, но в соседней деревне его остановил патруль и он сдался без сопротивления.

Симон Бар-Гиора вышел из подземелья посреди руин Храма. Он думал, что римляне оторопеют от ужаса, увидев его в саване, похожего на покойника, вернувшегося из царства мертвых. Но центурион пригрозил ему мечом, и Симон Бар-Гиора назвал себя в обмен на обещание сохранить ему жизнь.

Гримаса отвращения исказила лицо Иосифа Флавия. Эти два главаря, два разбойника предпочли сдаться в плен, чтобы их тащили по улицам Рима и зарезали в день триумфального шествия Тита, чем умереть с оружием в руках.

– Кто предатель? Кто трус? – пробормотал он и попросил Тита пощадить тех выживших, которые не сражались.

Тит колебался. Он медленно шел среди развалин, останавливаясь перед огромными блоками камней, служивших фундаментом стенам и башням.

– На этой войне с нами были боги, – сказал он. – Рук наших солдат, осадных машин и таранов не хватило бы, чтобы разрушить эти стены и башни. Боги разрушили их.

– Будь великодушен, Тит, – повторил Иосиф Флавий. – Твои боги умеют быть великодушными!

Он указал на тех, кто лежал среди развалин в ожидании смерти, но солдаты уже устало убивали их, как мясник убивает животных.

– Убейте вооруженных и тех, кто сопротивляется, – приказал Тит.

Я молился, чтобы Леда бен-Закай оказалась в толпе пленников, которым сохранили жизнь и загоняли теперь во двор Храма. Там солдаты отделяли слабых, старых и детей от молодых и здоровых, которых можно было продать в рабство или бросить на арену, чтобы они послужили добычей диким зверям или гладиаторам. Я присутствовал при жестоком отборе тех, кому суждено умереть немедленно, и тех, кто был обречен на рабство или на более позднюю смерть, которая произойдет после триумфа Тита, когда будут устроены праздничные игры.

Я попросил центуриона, командовавшего охраной, позволить мне осмотреть молодых пленников. Женщины стояли в стороне. Солдаты вытаскивали ту или иную из группы, увлекали за собой в руины и возвращались одни, оставляя там оскверненных со вспоротыми животами.

Я молился, чтобы Леда бен-Закай не познала такой участи. Я хотел бы, чтобы она умерла только от голода. Я боялся и надеялся, что она еще жива. Я останавливался перед каждой пленницей. Мне приходилось хватать их за волосы, чтобы заставить поднять голову и показать лицо.

Наступило двадцать восьмое сентября. Иерусалим превратился в горящие руины, на улицы были завалены трупами. Тех, кого нельзя было продать, продолжали убивать. В тот день, когда солнце было еще в зените и палило как в середине лета, в развалинах святилища я нашел Леду бен-Закай.

ЧАСТЬ V

33

Ее ноги были скованы цепями, руки привязаны к шее.

Я увидел ее покрытое копотью лицо, ободранные скулы, распухшие губы, и всего на мгновение поймал ее взгляд, но она сразу закрыла глаза, будто боялась, как бы я не заметил блеск непокорности, мелькнувший в ее глазах, когда я заставил ее приподнять голову и провел рукой по волосам. Она опустила голову на грудь. Чтобы выжить, ей нужно было стать послушным животным.

Я колебался, но соблазн был слишком велик.

Я взял ее за плечи, чтобы помочь подняться на ноги. Она оттолкнула меня и продолжала лежать съежившись, обняв руками ноги. Я отступил на шаг.

– Эту ты искал? – спросил центурион, сопровождавший меня. В руке он сжимал длинный бич.

Тит позволил мне выбрать любую пленницу, и я мог оставить ее себе или отпустить на свободу.

Тит был щедр со своими трибунами и приближенными.

Иосиф Флавий смог избавить от рабства или смерти несколько десятков евреев. Он искал их в толпе пленников, из которых солдаты каждый день выбирали сотню, чтобы убивать и пытать. Я видел, как Иосиф умолял Тита помиловать трех священников, которых собирались прибить к кресту. Он учился вместе с ними, сидел в одном зале над священными текстами.

– Не убивай их, Тит, это верующие и мирные люди. Господь наградит тебя за это, – молил он.

Тит согласился.

Тела, изодранные ударами бичей, сняли с крестов. Двое казненных были уже мертвы. Иосиф Флавий и оставшийся в живых священник читали молитвы, благодарили своего бога за великодушие, просили прекратить наказание народа, уверяли его в верности, клялись, что сделают из каждого еврея живой храм и станут, собравшись, каждый раз повторять: «Слушай, Израиль: Господь – Бог наш, Господь – один!»

Так пусть выживет еврейский народ, который безумцы вовлекли в войну. Треть всего населения Иудеи была принесена в жертву, а святилище было осквернено и превратилось в руины. «Ты Господь и твой Храм – вселенная, и ты вернешься на землю Иудеи».

Бог евреев, возможно, желая наградить Иосифа Флавия за стремление спасти остатки веры, сделал так, что когда стены Храма обрушились, из подземелья, куда его заключили зелоты, вышел Матфей, родной брат Иосифа, и двое мужчин всю ночь возносили молитвы и плакали.

Я же молился о спасении молодой девушки по имени Леда бен-Закай.

Теперь она лежала передо мной, в разорванной одежде, с расцарапанной кожей.

– Эта? – повторил центурион, и, прежде чем я успел произнести хотя бы слово или сделать жест, он ударил ее бичом по спине.

Я схватил его руку, которую он снова занес и удержал ее, глядя, как Леда встает на ноги, не поднимая глаз. Я увидел ее тяжелые груди, большие бедра и выступающие кости, будто готовые при малейшем движении порвать кожу.

– У тебя губа не дура, всадник, – сказал центурион, проводя рукояткой бича по груди Леды.

Я резко оттолкнул его руку.

– Ты что, думаешь, ты первый? – усмехнулся он. – Нужно было брать стены вместе с нами, если тебе нужна девственница! А эти, – бичом он указал на сидящих женщин, – они все уже побывали в руках римских солдат!

Схватив Леду за веревку, он подтянул ее к себе. Она задрожала, повалилась на меня, и я подхватил ее, прижался своим потным телом к ее коже, и мои руки оказались на ее обнаженной груди.

– Но, кто знает, может, ты выбрал ту, которую еще не трогали наши солдаты? Думай, всадник, если хочешь, что боги одарили тебя, послав нетронутый плод. Думай на здоровье!

Одним ударом меча он перерезал веревку, которой Леда была связана с другими пленницами.

Только тут я понял, что Леда задыхалась, ее душила затянувшаяся веревка, поскольку другие женщины лежали, не имея ни силы, ни желания подняться на ноги.

– Сначала пусть вымоется как следует, – сказал центурион, удаляясь.

Леда все еще стояла, прижавшись ко мне.

Я с трудом отошел от нее, и, сделав шаг назад, почувствовал желание снова сжать ее в объятиях, накрыть ее груди руками. Я так давно не касался женского тела.

Я взял ее за руку. Я помогал ей идти, потому что тяжелые цепи мешали ей.

Поддерживая ее, я говорил, что видел ее давно в Александрии, в доме ее отца, Иоханана бен-Закая, что он умолял меня отыскать ее, спасти, и я надеялся, что мне это удастся. И, вот, хвала богам, она здесь, живая.

Она повернулась ко мне, ее глаза были широко раскрыты. Она пристально посмотрела на меня, даже не думая скрывать ненависть и отвращение, так что я сначала опустил голову, а потом грубо толкнул ее, чтобы она быстрее шла вперед. Она упала на колени, я увидел ее полуголое тело и почувствовал, как все мое существо загорелось от желания подчинить ее и обладать ею.

34

Я дал волю своему желанию. По моему приказу два раба вымыли Леду, а затем я сполна насладился ее телом. Она не открывала глаз и не разжимала губ. Она раскинула руки, будто для распятия. Мне казалось, что я действительно казню ее. Тогда я поднимался и метался в палатке или в покоях дворца, когда мы прибыли в Кесарию Филиппову, а затем в Антиохию или в Берит.

Она лежала обнаженная и неподвижная, ее руки слегка касались пола. Я бросался к ней и тряс за плечи. Больше всего меня раздражало ее молчание, закрытые глаза и пассивность, с которой она принимала мои ласки. Она была будто мертвая, мне никогда не удавалось насытиться ею. Я старался причинить ей боль, чтобы она задрожала, закричала. Мои зубы оставляли следы на ее бедрах, но, даже когда капала кровь, она оставалась безучастной.

Я снова и снова доказывал ей, что если бы не выбрал ее и она, предположим, была бы еще жива, то в эту минуту находилась бы во власти солдат, или ее вытолкнули бы на арену к диким зверям, или заковали в цепи, и она шла бы вместе с другими пленницами в Египет, где в лучшем случае стала бы рабыней. А если бы Бог совсем отвернулся от нее, то отдал бы ее солдатам, чтобы они насытились ею, а потом бросили собакам. Кроме того, ее, как всех молодых и здоровых, могли отправить на каторжные работы в дельте Нила.

Вот от чего избавил ее я, а она даже не смотрела на меня и не желала говорить. Я получил в награду лишь это безжизненное тело.

Уходя, я никогда не связывал ее. Я предупредил: она может пытаться бежать, но солдаты продолжают рыскать по руинам и подземельям Иерусалима и каждый день выгоняют тех, кто прятался там. Они пытают их, чтобы узнать, где закопаны сокровища Храма и сундуки, которые приносили в святилище богатые семьи. А потом перерезают им горло.

Она знала, что ее ждет. Солдаты изнасилуют ее, разрежут ей живот или сбросят живую в овраг с гниющими трупами. Однако она могла покинуть палатку. Возможно, ей даже удалось бы выбраться за пределы лагеря, но она никогда не смогла бы уйти далеко от руин Иерусалима и дойти до Хеврона, Геродиона, Махерона и Масады, где, как говорили, собрались зелоты и сикарии, жаждущие продолжать войну. Я узнал, что в долине реки Иордан и пустыне Иудеи они нападали на римские когорты и торговые караваны.

Я рассказал об этом Леде бен-Закай, надеясь, что увижу, как ее охватит дрожь, что перехвачу ее испуганный взгляд, но она оставалась безучастной. Войдя в палатку после целого дня отсутствия, я увидел, что она сидит, согнувшись, будто закованная в цепи. Я встал перед ней. У меня было впечатление, что мое тело покрыто нечистотами, а кожа источает зловоние. Я стал таким же вонючим, как гиена или шакал, таким же паршивым, как бродячая собака. И таким же жестоким, как солдаты, которые вспарывали евреям животы, надеясь найти в их внутренностях кусочки золота, которые те могли проглотить. Я тоже, по-своему, искал в Леде бен-Закай золото.

Мне стало нечем дышать, я почувствовал дурноту и вышел из палатки.

Это были дни победы. Солдаты ходили группами, нагруженные добычей, с мечами в руках, все время настороже. Огонь, тлевший над руинами, иногда вспыхивал, окружая дозорных, которые напрасно взывали о помощи. Было необходимо прочистить подземелья и сточные канавы, заставить выйти оттуда жителей и восставших, которые еще прятались, вытащить хранившиеся там сокровища. Тысячи пленных погибли от голода и жажды, но некоторые сами отказывались от пищи, которую им приносили сжалившиеся солдаты.

Во дворе, где находился алтарь, в месте, ныне окруженном руинами, собрали семь сотен самых красивых молодых людей, которых собирались отправить в Рим, чтобы они, обмотанные тяжелыми цепями, прошли перед плебсом во время триумфа в честь победы, которую одержали над Иудеей император Веспасиан и его сын Тит. Главари восстания, опутанные веревками с головы до ног, также должны были участвовать в триумфальном шествии в Риме. Симон Бар-Гиора и Иоханан бен-Леви, закованные в такие тяжелые цепи, что едва могли повернуть голову, составляли человеческую часть добычи.

Иосиф Флавий заплакал, когда увидел одеяния священников, книги и огромный семисвечник, символ единства еврейского народа и его бога, который теперь будет выставлен в римском храме, чтобы каждый гражданин знал, что никто, даже единый бог евреев, не может защитить восставший народ от римского могущества.

Это могущество воплотилось в солдатах легионов, собравшихся перед трибуной, на которой я стоял рядом с Иосифом Флавием, в нескольких шагах от Тита. Окруженный офицерами, он собирался раздать награды самым лучшим воинам. В тот момент я почувствовал гордость за то, что являюсь римлянином.

Я повернулся к Иосифу Флавию, пытаясь понять, что чувствует тот, кто был одним из военных предводителей, одним из священников этого народа, уничтожение и наказание которого теперь праздновалось.

Тит поблагодарил войска за дисциплину, терпение, упорство и смелость. Когда он закончил свою речь, трибуны принялись зачитывать имена легионеров, которым Тит собирался вручить золотые короны легионам, цепи, серебряные копья и эмблемы, золотые и серебряные монеты, одежду и другие предметы. Вооруженные люди выходили вперед. Получая награды, они казались растроганными. После этого Тит вознес молитвы богам и сошел с трибуны под взрыв приветственных возгласов.

Возле только что установленных алтарей стояли десятки быков, которых следовало принести в жертву в благодарность богам.

Тит вытащил меч из ножен, и к нему подвели первое животное. Он зарезал его, животное рухнуло на землю, полилась черная кровь. Затем, чтобы достойно отпраздновать победу, убили всех остальных быков.

Празднества длились три дня. Я был римлянином и завоевателем, я обладал Ледой бен-Закай, когда хмельной возвращался в палатку среди ночи.

Проснувшись однажды утром, я увидел Иосифа Флавия.

Он смотрел на Леду, сидевшую на корточках у кровати. Ее глаза были открыты, и я прочел в ее взгляде такое отчаяние, что мне стало стыдно, что я принадлежу к народу-победителю.

Я вывел Иосифа из палатки.

– Одному богу известно, какова цена человеку, – сказал он. – Я не осуждаю тебя, и ты поступаешь так же.

Я узнал, что Тит предложил ему в обмен на земли, которыми его семья владела в Иерусалиме, огромное поместье в долине Иудеи.

В окружении Тита ходили слухи, что Тит собирается посетить города Кесарии Морской и Кесарии Филипповой, Берит и Антиохию, дабы никто не удивлялся, что победитель евреев окружает себя евреями, такими как Иосиф, Агриппа или даже Тиберий Александр. Добавляли, что он находится под влиянием своей любовницы, царицы Береники. А теперь отдает этому еврею, Иосифу Флавию, земли, являющиеся частью провинции, которую легионам было так трудно завоевать!

Иосиф сказал:

– «Ибо так говорит Господь: как навел Я на народ сей все это великое зло, так наведу на них все благо, какое Я изрек о них. И будут покупать поля в земле сей… В городах Иудейских и на улицах Иерусалима, которые пусты, без людей, без жителей, без скота, опять будет слышен голос радости и голос веселья, голос жениха и голос невесты. Ибо я возвращу плененных сей земли в прежнее состояние, говорит Господь». [17]17
  Иеремия, 19:11.


[Закрыть]

Я посмотрел на него. Иосиф Флавий казался спокойным и безмятежным.

– Так говорил Иеремия, наш пророк. И я говорю так же, – добавил он.

Я подумал, что он принадлежит к народу, который, будучи побежденным, остается непоколебимым.