Текст книги "Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я"

Автор книги: Макс Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

27. Нирвана

По теории буддизма, о нирване нельзя сказать ничего определенного, кроме того, что это состояние свободы, покоя и блаженства (хотя все эти слова неадекватны для описания нирваны).

На исходе второй бутылки мы мирно засыпаем. Веня – на моем диване, я – на ковре. Мне, к слову сказать, ничего не снится, и это – лучшее, на что я смел рассчитывать.

28. Норны

Норны определяют судьбы людей, вырезывая руны. <…> При рождении героя прядут нить его судьбы, предсказывая славное будущее.

Пробуждение приносит похмелье Вениамину, мне же – лишь очередное напоминание о вагоне и маленькой тележке свалившихся на меня проблем, душевную смуту на фоне абсолютного физического благополучия. Мы завистливо косимся друг на друга: чужой жребий всегда кажется слаще.

Варю кофе. Веня разбавляет свою порцию жалкими остатками вчерашней аквавиты. Ну и правильно. Вместо двух прямоходящих приматов, обремененных печалями, у нас в наличии снова всего один. В точности как вчера, в самом начале нашего микрозагула.

– У тебя есть хоть какие-то планы? – спрашивает Веня. – Я, как ты понимаешь, имею в виду не метафизическую, а сугубо практическую сторону дела.

– Даже не знаю. Понятно, что нужно попробовать пожить дальше. Осторожно, как младенцы ходить учатся… Для начала хорошо бы сменить квартиру. Неуютно мне здесь. Пока ты рядом, еще ничего, но одному тут сидеть не хочется. Может быть, не в квартире дело? Просто мне сейчас в одиночестве лучше не оставаться?

– Очень может быть, что лучше не. Квартиру найти – дело не такое уж хитрое. Хочешь, поживи пока у меня.

– Я тебе мешать буду. Тебе свою жизнь проживать надо, а тут я под ногами путаюсь…

– Ну уж – под ногами! Ты, ясен хрен, не помнишь, но у меня четыре комнаты. Одна – на отшибе, на другом конце коридора. Можешь там поболтаться пока. Если хочешь, конечно. А потом найдешь новое жилье… да и крыша к тому времени, может, на место встанет, – без особой уверенности добавляет он.

Насчет крыши я и сам не питаю иллюзий. Другое дело, что я, наверное, быстро привыкну. Я довольно быстро ко всему привыкаю и приспосабливаюсь. Живучий, змей. Повезло.

– Спасибо, – улыбаюсь. – Постараюсь быть не слишком докучливым жильцом. Играть на дутаре после полуночи не стану, котят помойных коллекционировать не начну, нетрезвых женщин старше шестидесяти водить не буду…

– Вот! – Веня многозначительно поднимает палец. – Старше шестидесяти не води, это важно. Только младше. В любых количествах.

– Кстати. Ты мне вчера так и не рассказал: девушки-то у меня были? – спрашиваю осторожно. – Или хотя бы одна девушка? Неужели монахом жил?

– Ну, пожалуй, не монахом. Но ничего заслуживающего внимания не припоминаю. По крайней мере, ничего продолжительного… Вот когда ты только-только появился в поле моего зрения, в девяносто втором, летом, тогда у тебя, кажется, случился некий выдающийся роман. Но в ту пору мы были едва знакомы, поэтому я не в курсе. Знаю только, что ты казался мне очень счастливым и очень невыспавшимся… Раиса говорила, что время от времени на склад звонила женщина с красивым хриплым голосом. Спрашивала тебя. Пару раз Райка видела во дворе некое умопомрачительное, по ее словам, белокурое привидение и подозревала, что это – твоя гостья. Потом, осенью, ты стал выглядеть более отдохнувшим и менее счастливым. Впрочем, не могу сказать, что ты походил на страдальца… Примерно тогда, перед Новым годом, мы с тобой и подружились. Затеяли аферу с твоими фотографиями, выдумали их мертвого автора – ну, все это я тебе уже рассказывал вчера. Надеюсь, ты хоть что-то запомнил. Ибо исполнять эту песнь о Гильгамеше по второму разу – нема дурных.

– Да нет, – говорю, – все в порядке, твой монолог попал в хорошие руки… Мне бы теперь про это «белокурое привидение» хоть что-нибудь разузнать. Она – единственное, что я хоть немножко помню. То есть, помню, что была некая удивительная женщина; помню, что она не ушла от меня, а просто исчезла, пообещав, что будет мне сниться – и это все. Ни имени, ни, ясен пень, адреса. Никаких подробностей: ни лица не помню, ни тела, даже на уровне «блондинка-брюнетка» не могу ее классифицировать. Глухо! Но я знаю, что она – очень важная подробность. Возможно, единственно важная.

– Тут я тебе не помощник. – Веня пожимает плечами. – Сам виноват, не фиг было партизаном жить.

Тут он прав, конечно.

– Сейчас я на пару часов оккупирую твой телефон и как следует поработаю, – деловито говорит мой опекун, расправившись с последним глотком кофе и чуть ли не пятнадцатым по счету бутербродом. – А ты пока собирайся. Может, в процессе найдешь еще что-нибудь интересное, кто знает…

Он уединяется на кухне с телефонным аппаратом и тут же начинает орать, рычать и хохотать, как свихнувшийся ученый попугай, а я приступаю к следующему этапу расследования. Рассовать по сумкам одежду и обувь – дело нехитрое; самое любопытное в этом процессе – обыск карманов, где, впрочем, не обнаруживается ничего сверхъестественного, кроме нескольких визиток да мятых записок с именами, телефонами и даже адресами. Их складываю в отдельную стопку. Как-нибудь на досуге надо будет позвонить по всем этим номерам, сказать: «Привет, это Макс», – и послушать, что мне ответят. Да и по адресам поездить не помешает. Чем черт не шутит, может быть найдется среди них некий заповедный участок пространства, где… Стоп. Не мечтать! Это приказ.

Выключаю компьютер, кое-как, путаясь в проводах, отсоединяю системный блок от монитора. Заворачиваю эти сокровища в клетчатый плед: кажется, он все-таки мой, а не хозяйский. Завершающий этап – книги. Их в доме немеряно, они обнаруживаются не только на книжных полках, на, за и под диваном, но и на подоконниках, на полу, на антресолях. Везде. Начинаю понимать, что отведенные на сборы «пара часов» – краткий миг по сравнению с вечностью, которая требуется мне для упаковки собственной библиотеки. Обреченно вздыхаю, но достаю с антресолей пару пустых коробок – очень своевременная находка! – и берусь за дело.

Теоретически говоря, книги могут поведать о своем владельце куда больше, чем, скажем, блокнот, ежедневник и даже интимный дневник, какового у меня, увы, отродясь не было. Но сейчас я бы предпочел несколько дополнительных конкретных деталей глобальному абстрактному знанию о собственном внутреннем мире. Потому книги исследовал скорее на предмет записок, визиток и прочих закладок: такой разгильдяй, каким я себя ощущал, должен был совать что попало куда попало, в том числе и в книги. Отчасти ожидания оправдались: в толстом томе Уайлдера хранились мои сбережения (по счастию, отнюдь не жалкие). Под суперобложкой «Избранного» Борхеса обнаружился древний блокнот, вдоль и поперек исписанный именами и координатами каких-то родственных душ. «Книга перемен» таила несколько линованных страничек с коряво начертанными гексаграммами – вероятно, результаты гаданий, с которыми надо бы разобраться отдельно, ежели будет на то досуг и соответствующее настроение. Двухтомник «Мифы народов мира» показался мне особенно примечательным: никаких записок там не нашлось, зато названия отдельных глав были помечены карандашными подписями, по большей части – именами. В частности, над статьей «Ипполит» я обнаружил имя «Веня». Прочитал статью, пожал плечами: если подразумевается тот самый Веня, который сейчас насилует мой телефон, значит, я ничего не понимаю. Ни-че-го-шень-ки! Ладно, потом… Все – потом.

Прочие книги кидаю в коробки без дополнительного обыска. Веня здесь со мной трое суток сидеть, небось, не будет. А оставаться в одиночестве я пока не готов.

Очистив полки, обнаруживаю тайник: выдвижной ящичек в глубине книжного шкафа. Открываю. Обретаю своего рода клад: кожаный мешочек с рунами, самодельная шкатулка с колодой карт Таро и еще одна карточная колода, испещренная какими-то дурацкими многозначительными надписями, вроде: «Это не то, о чем думают варвары», «Запасной рай» и «Становитесь в очередь». Ну да, ну да, я ведь у нас оракул, ни дня без прорицания, ни ночи без пророчества… Под стопками карт покоится самодельная книжка-брошюрка, склеенная из машинописных страниц. Екклесиаст – м-да, ничего себе самиздат, да еще и с дарственной надписью: «Максу, лекарство от жизни»…

Там же – сложенный вчетверо кусок оберточной бумаги с загадочными надписями: «22.02.62»; «Ужгород, семья воен.»; «с/ш only»; «серд. приступ»; «Фрай». Еще один долбаный ребус… Впрочем, Веня вчера рассказывал, что несколько лет назад мы с ним сочинили некоего мертвого фотографа, моего тезку с немецкой фамилией Фрай, специально для выставки серии душераздирающих фотографий, о создании которых я, разумеется, тоже ни фига не помню… А это, наверное, его краткая биография. Можно будет проверить догадку, как только Веня по телефону наговорится всласть – ну и отлично! Хоть что-то можно сделать не когда-нибудь потом, а очень, очень скоро.

Напоследок уступаю искушению, повинуюсь внезапному порыву, открываю наугад самодельную книжечку, дареное «лекарство от жизни». Веня говорил, что гадать на книгах, можно сказать, моя основная специализация. Ну вот, сейчас и проверим. Неплохо бы, конечно, получить дельный совет или хоть грозное предостережение: я же как котенок слепой пока. Тычусь носом, не знаю куда, нахожу там неведомо что – а толку-то от таких находок? Отчаянно устремляюсь перстом куда-то в нижний край страницы, читаю: «Нет ничего лучше, как наслаждаться человеку делами своими: потому что это – доля его…»

– Что ж, – говорю себе. – Если это действительно пророчество – не так уж плохо. Буду наслаждаться своими делами. Во всяком разе, попробую.

– Ты меня звал? – Из кухни высовывается Веня.

– Нет. Просто всякий уважающий себя шизофреник обязан время от времени обсуждать с собой, любимым, текущие проблемы. Стараюсь соблюдать правила игры.

– А, – понимающе кивает он. – Ты как, собрался? Потому что можно бы и отчаливать помаленьку.

– Считай, что собрался… Барахла куча, и это мне не нравится. Такси, что ли, по телефону заказать?

– Такси ему… Ишь, барин! А «Ниву» свою я на фига тебе сбагрил? Правильно, чтобы ты меня катал, когда я в похмелье… Вон она у мусорного бака стоит – сладкая парочка!

– Значит, у меня еще и машина есть, – радуюсь. – Повезло с кармой. А ведь мог бы и прокаженным сиротой в средневековом Китае родиться… Думаешь, я помню, как приводить ее в движение?

– Практически уверен, что да. Это же память тела, а не башки твоей дырявой.

– Ладно, попробую, – обещаю без особого энтузиазма. – Мне бы еще ключи от нее найти…

Ключи от машины обнаруживаются в кармане старой джинсовой куртки, которая мирно дремлет на вешалке в коридоре. Зато ключей от квартиры нет нигде. Я нарочно перерыл все щели, вплоть до холодильника, еще раз перетряхнул карманы упакованных уже вещей – пустой номер! Невелика беда, конечно: дверь можно просто захлопнуть. Но мне происходящее показалось своего рода знаком, предзнаменованием, если угодно, эпиграфом ко всему, что со мною случилось.

29. Нум

Нум – демиург, находящийся в отдалении от созданного им мира.

– У тебя нет ключей от собственного дома, приятель, да и дома-то, кажется, тоже больше нет, – говорю своему зеркальному отражению, небритому, но бодрому и вполне готовому начать новую жизнь, не слишком сокрушаясь о былом. – Это, вероятно, и есть условие задачи, в финале которой пешеход, вышедший из пункта А, сможет воочию убедиться в том, что сей пункт А действительно существует. Если же нет…

Окончание фразы предпочитаю проглотить вместе с горькой слюной, скопившейся под болтливым моим языком.

30. Нфанва

Сначала Нфанва населил землю духами и чудовищами.

Что касается «памяти тела» – тут Веня был абсолютно прав. Я и сакральный смысл дорожных знаков как-то инстинктивно угадывал. Зато куда следует ехать, не имел ни малейшего представления, даже из собственного двора без руководящих указаний не выбрался бы, пожалуй.

– Начинаю думать, что тебя действительно подменили, – смеется мой спутник. – Прежде ты просто бесился, когда кто-нибудь начинал квакать под руку: здесь налево, там направо… Даже – заметь! – если впервые ехал этой дорогой, а рядом сидел выдающийся знаток местных подворотен.

– Ну, значит, дурак был, – отзываюсь флегматично. – Элементарных вещей не понимал. Великая удача следовать незнакомым маршрутом с опытным проводником. Всегда бы так!

Через час поездка успешно завершилась во дворе старинного трехэтажного дома где-то в центре Москвы. Местная топография была для меня теперь тайной наукой: ничего я не смыслил в хитросплетениях московских перекрестков, да и сами названия улиц пленяли воображение новизной звучания.

– Ничего не узнаешь, да? – сочувственно спросил Веня, помогая мне разместить багаж в небольшой квадратной комнате с белыми стенами и расчерченным на мелкие разноцветные многоугольники потолком. – А ведь сколько раз ночевать оставался…

– Ничего не узнаю, ничего не вспоминаю и ничего не понимаю, – жизнерадостно отозвался я. – И уже начинаю смиряться с таким положением вещей. Могло быть и хуже. Например, если бы ты мне вчера не позвонил.

– Ну, ты всегда был везучий, – отмахивается он. – Кстати о твоем везении. Погоди-ка…

Уходит куда-то, через минуту возвращается с небольшим свертком. Сует его мне.

– Что это?

– Сам посмотри. Твое ценное имущество. Надеюсь, не бомба. Когда ты вернулся из Германии летом девяносто пятого, всучил мне этот пакет и попросил подержать его у себя.

– Без комментариев?!

– Почти. Это был очень странный разговор. Ты ничего не объяснил, только заверил меня, что там нет ничего криминального, и сказал, что я должен отдать тебе сие сокровище, если увижу, что твои дела идут совсем плохо. По-моему, сейчас вполне такой момент. Не в гроб же тебе его класть…

– Не в гроб, – повторяю машинально.

Вскрываю пакет. Достаю оттуда фотоаппарат «Nikon F2 Photomic AS» какого-то семьдесят мохнатого года выпуска. Почти антиквариат, но в приличном состоянии. Ну да, я же у нас, кроме всего, еще и фотограф. Весьма вероятно, практикующий. Веня не в курсе, чем именно я в последние месяцы занимался, но зимой еще вроде бы брал какие-то заказы, жил не тужил. Да и только что две сумки с профессиональными причиндалами на себе из машины тащил – какие еще доказательства требуются?

– Да, – вздыхаю, – дела… Приятно, черт побери, получать от себя дружеские приветы, только вот записку оставить я тогда не додумался. Жопа. С ушами.

– Не могу с тобой не согласиться, – сочувственно ухмыляется Веня. – Учти: я со своей порцией дел на сегодня справился. Могу нянчиться с тобой, сколько душа пожелает.

– Душа моя сейчас страстно желает обедать. Поскольку, пакуя книги, я нашел пиратский клад, могу угостить черствой коркой собственного спасителя.

– Макс, – проникновенно говорит он, – давай наоборот. Ты еще одну важную вещь забыл: я у нас богатый. А ты – так, погулять вышел. Меня раскулачивать надо в режиме нон-стоп, чтобы не лопнул.

– Раскулачить всегда успеется. А обедать будем за мой счет. Ты не понимаешь, это ритуал, – говорю упрямо. – При чем тут какое-то богатство?

– Ну, разве что, если ритуал… Хотя мне не очень понятно, в чем тут фишка.

– Да ни в чем. Просто некий загадочный нравственный инстинкт требует, чтобы я символически выразил благодарность за свое спасение, чем скорее, тем лучше, поскольку никогда не знаешь, на каком повороте куда занесет.

Я и сам не в восторге от столь нелепого аргумента, но уж – чем богаты, иных формулировок у меня в запасе нет.

– Ты, случайно, не в курсе, где я люблю обедать? Потому что даже это сокровенное знание мне сейчас недоступно.

– Есть такие места, и их немало, – раздумчиво сообщает Веня. – Ближайшее носит гордое имя «Мусхэд»[4]4
  Был такой бар на Большой Полянке, да закрылся в 2001 (кажется) году.


[Закрыть].

– То есть «лось»? – по-детски радуюсь, опознав иностранное слово.

– Ага, английский ты у нас мала-мала помнишь. Лось, лось. Канадский бар. Насколько мне известно, ты был в восторге от их манеры подавать чили с картошкой, хотя, на мой вкус, это одно из величайших кулинарных грехопадений… Но я могу заказать их фирменные куриные крылья. И пиво – это сейчас особенно актуально.

– Раз так, показывай дорогу. Пешком мы туда дойдем? Потому что я планирую еще немного поспиваться. Мне понравилось.

– Только пешком и дойдем. На машине будем полчаса по переулкам ползать, да и то не факт, что выползем, куда требуется. Повсюду царит первозданный хаос, почему-то именуемый строительством.

– Очень хорошо.

За обедом с любопытством расспрашиваю Веню о его делах. Он хмурится, сетует, что снова чувствует себя идиотом, но рассказывает. От книготорговли он благополучно избавился вскоре после того, как я отошел от дел, решив, что смогу перебиться гуманитарными заработками: макулатурный бизнес давно уже перестал быть Клондайком. Мутит что-то с компьютерами. Месяца два назад, оказывается, просил меня погадать, стоит ли вкладывать деньги в интернет-провайдинг. Моя оккультная таможня дала добро, в связи с чем Венина жизнь на какое-то время стала чрезвычайно хлопотным процессом. А в общем, если верить самому Вене, ничего интересного не происходит. Особенно с тех пор, как Раиса уехала в Австралию с мужем, который вдруг решил, что пора бы и ему начать новую жизнь… Без нее стало как-то не так. Хорошо хоть письма пишет. Благослови, боже, изобретателя электронной почты и всех примазавшихся!

– Но это все равно не то. Для дружбы тоже требуется некая телесная близость. Слова на экране монитора – как-то слишком уж пресно. Тут все же в глаза смотреть надо, дыхание слышать.

– Пожалуй, – соглашаюсь сдержанно.

Про себя думаю, что с такой тоской в глазах не письма писать надо и, тем паче, не старинным другом прикидываться, а ехать за любимой на край света и силой ее оттуда увозить. А там – по обстоятельствам. Кто не рискует – сам дурак. Губ, однако, не размыкаю. Не мне, почти новорожденному, к взрослым людям с советами лезть.

О себе я из Вениного рассказа ничего нового больше не узнал. Как он уже вчера сообщил, в последнее время мы виделись нечасто. Он подозревает, что я сидел в Бабушкине затворником. Писал и фотографировал для каких-то журналов, а на досуге, вероятно, «дурью маялся» – ежели судить по результату… Ну и ладно. Ночью подключу компьютер, посмотрю, что я там писал. Глядишь, сделаю пару-тройку удивительных открытий. А пока можно расслабиться и выполнить несколько тысяч жевательных движений, благо аппетит наконец появился, впервые с момента вчерашнего странного пробуждения.

Одолев полкружки пива, отправляюсь в закономерном направлении, со всеми вытекающими – вот именно! – последствиями. Менее всего в этот момент я был готов к сюрпризам, поскольку любой горожанин в глубине души полагает свою уборную чуть ли не самым безопасным местом на земле. На комфортные туалеты в приличных барах, ресторанах и клубах это безосновательное, в сущности, убеждение почему-то тоже распространяется.

И совершенно напрасно.

Я всего-то и хотел – завершить гигиеническую процедуру мытьем рук. Над умывальником, как водится, висело большое зеркало. В его сверкающую поверхность и уперся мой бессмысленный, как у всякого сытого-пьяного бездельника, взор. Но вместо собственной благодушной рожи я увидел в зеркале грузное бесформенное тело существа, более всего похожее на тело белой лягушки, страдающей ожирением. Туша поросла пучками отвратительной, живой, шевелящейся шерсти; такая же флора-фауна окружала и рот чудовища, темный, влажный, такой притягательный, что…

Я взял себя в руки и отвел глаза. Какую-то долю секунды потратил, чтобы удостовериться: мое тело по-прежнему хранит антропоморфные очертания; следовательно, чудище в зеркале может быть чем угодно, но не моим отражением. И на том спасибо!

Потом я совершил подвиг. Настоящий, вполне достойный почетных званий, бронзовой дуры на родине героя и прочих высоких наград. Я не заорал, не позвал на помощь, не попытался выскочить в окно. Не нарушая общественного спокойствия, открыл дверь и вышел в холл. Неторопливо проследовал в зал. Сел рядом с Веней, попытался сделать вид, будто меня по-прежнему интересует чили, понял, что с этим спектаклем следует погодить, медленно отодвинул тарелку. Закурил. Желание устроить истерику не проходило, но я понял, что вполне способен жить дальше, не давая себе воли. Еще чего!

– У тебя веко дергается, – мягко сообщил проницательный Веня. – И руки дрожат. Неужели вспомнил что-то?

Я молча помотал головой. Внутренне содрогнулся перед необходимостью говорить вслух. Наконец понял, что от его пламенного взора у меня сейчас волосы дымиться начнут, и объяснил:

– Одно из двух: или в местном туалете водятся привидения – что сомнительно! – или я действительно серьезно влип. Глюк мне только что явился. Страшенный… Куда уж там Иоанну с его всадниками!

– В туалете? – деловито уточнил Веня.

– Ага. В зеркале. Такое чудовище на меня оттуда уставилось – мама дорогая! Еще парочка таких видений, и я, пожалуй, пойду-таки сдаваться добрым докторам, на опыты. А все, что останется, завещаю государству. Не жалко…

– Ну-ну. Если ты не возражаешь, давай туда еще раз зайдем. Вместе. Вдруг и я увижу? А если не увижу, может быть, ты успокоишься. Поймешь, что ничего страшного не случилось. Подумаешь – приглючилось разок, с кем не бывает.

– Ты, наверное, святой, – смеюсь нервно. – Или психиатр по образованию… Одно другому, впрочем, не мешает.

– Именно. Хотя, по образованию я скорее пациент… Пошли. Проводи немощного старика к теплому клозету. Когда еще выпадет возможность совершить столь доброе дело?

Топаем обратно. Рядом с Веней мне более-менее спокойно. Я уже почти уверен, что зеркальная гладь явит нам качественную копию наших рыл и ничего более. А как еще? Отрывать взор от кафельного пола тем не менее не спешу: мало ли.

– Ну вот, ничего страшного, – с явным облегчением говорит Веня.

Интересно, неужели он и правда ожидал увидеть в зеркале мое чудовище? С какой стати? Неужели не понимает, что я просто окончательно и бесповоротно сошел с ума?.. С некоторым облегчением поднимаю глаза, но вместо наших отражений вижу волосатую белую тушу. Ну все, пиздец.

– Пиздец! – вслух говорит Веня.

В другой ситуации я бы порадовался такому единодушию, но сейчас мне, мягко говоря, не до того. Оборачиваюсь к нему, вижу зеленое от ужаса лицо, расширенные зрачки, дикую улыбку. Не тратя время на раздумья, волоком вытаскиваю его за дверь.

– Тихо, – говорю. – Будем сходить с ума цивилизованно, ладно? Идем за столик. Старайся делать вид, что все в порядке.

– А все и есть в порядке, – тихо хихикает Веня. – Просто я увидел твой глюк – делов-то! Где-то я читал, что существует гипотеза о вирусной природе шизофрении. Думал – глупость, шутка первоапрельская…

– Опиши, что ты видел, – требую.

– Дрянь какую-то жирную, волосатую. Богомерзкое создание, но смотреть на него почему-то было приятно. Если бы не ты, я бы до сих пор там топтался, наверное… Макс, нам с тобой выпить надо. Срочно. И не пива, а чего-нибудь покрепче.

– Ну, если надо…

Сам себя не узнаю: паника сменилась абсолютным спокойствием. Мне скорее любопытно, чем страшно, и это, пожалуй, самое странное. Веду себя, как человек, для которого увидеть чудовище в уборной московского бара – обычное дело, и лишь некоторые нюансы давешнего опыта требуют дополнительного исследования.

– Сначала ты ничего особенного не увидел, да?

Веня только что залпом выдул сто граммов виски. Для него – детская порция, особенно после этакого адреналинового залпа. Я же ограничился одним обжигающим глотком: сначала – допрос свидетеля, а нажираться в стельку будем на досуге, победив всех демонов и чудовищ в ближайшем квартале. А то распоясались, понимаешь…

– Сначала в зеркале были только мы с тобой, как и положено, – неохотно сообщает мой «свидетель». – Чудище появилось потом, ни с того ни с сего.

– Когда я поднял глаза, да?

– А черт тебя знает… Ну да, ты же сначала в пол уставился, точно. Значит, так все и было.

– Как?

– Ну, как ты говоришь… Не знаю, тебе виднее. Это же твой глюк!

Именно. Мой и есть. Такой, понимаете ли, достоверный глюк, что его можно показывать всем желающим. Даже за деньги. А что, нормальный бизнес, не хуже других.

– Ладно, – говорю. – Проехали. Постараюсь больше не выпускать на тебя своих чудовищ. Давай-ка расплатимся и пойдем отсюда…

– Пока то волосатое уебище из туалета не выбралось, – понимающе кивает Веня. – Дома занавешу все зеркала, так и знай!

– Что ж, такая предосторожность не помешает.