Текст книги "Ключ из желтого металла"

Автор книги: Макс Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Первые несколько секунд жизнь, сколь бы хороша она ни была на данном этапе, кажется мне кошмарным сном, из которого уже некуда проснуться. Только и остается, что выть – люто, истово, с полной самоотдачей, не издавая ни единого звука, потому что, сколько ни издавай звуков, облегчения не будет, чего ж людей пугать понапрасну.

Потом, понятно, все само проходит. Очень быстро. Раз – и как не бывало. Остается лишь едва различимое послевкусие, переполняющее меня счастьем, почти неотличимым от черной меланхолии.

После такого пробуждения мне совершенно не хотелось вставать, арендовать какой-то дурацкий автомобиль, ехать в еще более дурацкую Йиглаву, знакомиться там с паном Шнипсом, столь же дурацким, как и я сам, в этом смысле все люди равны перед лицом вечности, которой я только что нахлебался, как утопленник озерной воды.

Но дело есть дело, так что я перевел себя в режим «бодрый боевой робот», мужественно стиснул зубы и пошел их чистить. А справившись с этой ежеутренней повинностью, приступил к следующему пункту обязательной программы. Действовал безупречно, не допустил ни единого сбоя и, одолев сотню с небольшим километров, остановился на окраине живописного городка, у невысокого зеленого забора, за которым пенились цветущие вишни и звонко лаял большой лохматый пес, белый, как вишневый цвет.

На этом пасторальном фоне отлично смотрелся бы какой-нибудь круглый румяный старичок-лесовичок в широкополой соломенной шляпе, с граблями в руке и пушистым цыпленком в нагрудном кармане. Однако встретивший меня у калитки пан Иржи Шнипс оказался суровым с виду, очень старым, но подтянутым господином в ветхом пиджаке, застегнутом на все пуговицы. Загорелое морщинистое лицо, тонкие черты, бледные узкие губы, небольшие темные, как ягоды смородины, глаза. «Занятный дедушка», – говорил о нем Карл. Я бы, как ни старался, не смог подобрать менее подходящее определение. Ничего занятного в пане Шнипсе не было, разве только малый рост, но он принадлежал к редкой породе исполненных достоинства и естественной грации коротышек, в присутствии которых нормальные рослые люди начинают чувствовать себя несуразными великанами.

– Добро пожаловать, сын Карла, – без тени улыбки сказал старик.

А я вдруг подумал, что Карлсоном меня почему-то никто никогда не дразнил. Хотя, казалось бы, такая очевидная шутка, сама на язык просится.

Говорить нам с паном Иржи пришлось по-английски, щедро разбавляя заморскую речь славянскими словами. Первые пару минут мне было трудно, но потом я втянулся и даже начал получать удовольствие.

– Приятно будет поить вас чаем. Вы очень похожи на своего отца, – сказал старик после того, как усадил меня за стол, где огромные пузатые чайные чашки соседствовали с глиняными плошками, полными меда.

Я знаю, что это не так. Карл – блондин с лицом настолько правильным, что его, по свидетельствам очевидцев, трудно удержать в памяти, а у меня медная проволока вместо волос, почти азиатский разрез глаз, острые скулы и, мягко говоря, выдающийся нос. Разве только глаза у обоих серые, но для фамильного сходства этого явно недостаточно. Да и о каком фамильном сходстве может идти речь, если я родился через год с лишним после того, как моя мама отправила Карла в отставку. Ему было плевать, кто мой биологический отец, – просто сперва Карл решил, что сын его любимой женщины не должен оставаться в приюте, а потом, познакомившись со мной, обнаружил, что я – именно то, что ему требуется. Не знаю уж, чем я его обаял, но мне до сих пор нравится думать, что я купил Карла и все свое распрекрасное детство в придачу за половину черствой конфеты «батончик» – самая выгодная сделка всех времен, Рокфеллерам и не снилось.

Однако теперь пан Шнипс уверял меня, что я похож на Карла, а я не стал возражать. Известное дело, взгляд смотрящего всегда искажает объект в соответствии с ожиданиями этого самого смотрящего – как правило, неосознанными. Вот и пан Шнипс втайне желает, чтобы сын его старого друга был похож на отца и хотя бы отчасти компенсировал его отсутствие, а иначе какой вообще смысл иметь дело с сыновьями друзей?

– Мед разный, – говорил тем временем хозяин дома. – Где какой – пробуйте, понимайте сами. Я не знаю английских названий растений. Никогда не было нужно.

– Я даже русские названия большинства растений не знаю, – признался я. – Но это не помешает мне есть ваш мед.

Так и пили чай, изъясняясь практически фразами из самоучителя. Старика, конечно, интересовало, как дела у Карла. Что тот здоров, доволен жизнью и, как всегда, много играет, пан Иржи и сам, в общем, знал. От меня требовались подробности: есть ли при нашем доме палисадник? Что там сейчас цветет? Какие пироги печет Рената? Завели они кота, как собирались, или опять передумали? Хорошие ли соседи? И так далее. Я по мере сил удовлетворял его любопытство – насколько позволяли дырявая память и наш общий словарный запас.

– Теперь дайте мне ключ, – сказал хозяин, поставив на стол пустую чашку.

Я ожидал, что пан Иржи удалится в какую-нибудь домашнюю лабораторию, запрется там на несколько часов, а мне придется скучать в саду или гулять по городу до вечера – все-таки экспертиза, серьезное дело. Однако он подошел к окну и некоторое время, щурясь, внимательно разглядывал ключ. Этим дело и ограничилось.

– Очень интересная вещь, – объявил он. – Весьма ценный экземпляр. Однако… Я правильно помню, что ключ, который разыскивает Карл Оттович, был сделан в пятнадцатом веке?

– Конец пятнадцатого, – подтвердил я.

– Тогда у нас в руках копия. Не современная подделка, нет. Но этот ключ изготовили не ранее чем в семнадцатом веке. Я совершенно уверен. Совсем другая технология. По-чешски я мог бы объяснить, но вы не поймете. А по-английски не могу. Впрочем, вам это и не надо.

– Не надо, – поспешно согласился я. – И так понятно, что вы не можете ошибаться.

– Только в том, что касается ключей и замков, – неожиданно улыбнулся пан Иржи. – В других вопросах я допускаю ошибки. Не очень часто. Но все-таки случается.

Он отдал мне ключ, немного помолчал и торжественно объявил:

– У меня есть дополнительная информация, которая может оказаться интересной для Карла Оттовича.

Я адресовал ему вопросительный взгляд.

– Ваш ключ мне знаком. То есть эту копию я вижу впервые. Но я держал в руках оригинал.

– Вот это да, – выдохнул я. – Бывают же совпадения!

– Я бы не стал называть это совпадением. По роду своей деятельности я был знаком с многими выдающимися ключами Европы, – надменно сказал старик.

Это прозвучало так, словно ключи являлись не только живыми существами, но как минимум членами королевских семей. И пан Иржи был им официально представлен.

– О, конечно, – смиренно согласился я.

– Одна польская дама приносила оригинал мне на экспертизу, всего три года назад. Желала знать, что это за вещь и какова ее цена. Я был не прочь приобрести ключ для Национального музея, тогда я еще там работал. Мы были довольно близки к соглашению. Но потом она сказала, что должна как следует все обдумать. Я согласился ждать. В конце концов эта дама написала мне из Германии. Сообщила, что нашелся покупатель, который готов заплатить гораздо больше, чем музей. Принесла извинения. Сказала, ей очень нужны деньги. Ее, разумеется, можно понять. Чем дело кончилось, я не знаю. Но почтовый адрес этой пани у меня сохранился. Я всегда сохраняю адреса людей, с которыми переписываюсь. Привычка архивной крысы, – неожиданно весело добавил он и заговорщически мне подмигнул.

– Я уверен, отец будет счастлив заполучить ее адрес, – сказал я. – Эта дама наверняка поможет ему связаться с новым хозяином ключа. И тогда все уладится. Не было еще такого, чтобы Карл с кем-то не договорился, если ему очень надо.

– Я тоже так думаю, – кивнул пан Иржи. – И еще я думаю – как же удивительно, что я не вспомнил про этот ключ, когда Карл Оттович меня расспрашивал. Думаю, это из-за цвета.

– Что вы имеете в виду?

– Видите ли, для меня этот ключ навсегда останется «ключом из желтого металла». Очень необычный материал. Coronarium, так называемая кипрская медь. Знаменит тем, что римляне делали из него короны и другие украшения для театральных представлений. Все дело в том, что кипрская медь похожа на общепринятые представления о золоте больше, чем настоящее золото, и блестит сильнее – именно то, что требуется, когда хочешь продемонстрировать роскошь со сцены. Но важно не это. Важно, что я знал – был твердо уверен, – этот материал никогда не шел на изготовление ключей и замков. И тут мне приносят прекрасно сохранившийся ключ из кипрской меди. Для эксперта – катастрофа, для ученого – нежданный подарок. Очень сильное впечатление! Конечно, именно это мне и запомнилось. А Карл Оттович не знал, что ищет именно желтый ключ. И не сказал мне. Поэтому я не сообразил, о чем речь, не сопоставил другие параметры. Но когда увидел копию, сразу узнал. Здесь тоже желтый металл, но это вполне обычное для того времени… как сказать? – объединение материалов.

– Сплав? – подсказал я.

– Совершенно верно, сплав. Не редкость. Норма. По-латыни ourichalcum,[15]15
  Ourichalcum – латунь (сплав меди и окиси цинка). Латинское название дословно переводится как «золотая медь».


[Закрыть] как это называется по-английски и тем более по-русски, не знаю.

– Неважно, – сказал я. – Главное, в целом все понятно. Выходит, не зря я все-таки съездил к пану Черногуку. Если бы не показал вам эту копию…

Пан Иржи брезгливо поджал губы. Я вспомнил, Лев говорил, что старик его терпеть не может, и прикусил язык, но поворачивать назад было поздно.

– Так этот ключ вы от Черногука получили? – сердито спросил пан Шнипс. – Если бы я знал, я бы сразу предупредил Карла Оттовича. С этим человеком нельзя иметь никаких дел! Как ваш отец с ним связался?

– Через интернет, – объяснил я.

Пан Шнипс непонимающе нахмурился. Я вздохнул. Объяснять, что такое интернет, старику, который явно никогда в жизни не пользовался аппаратом сложнее телевизора, – гиблое дело.

– Через компьютер, – без особой надежды сказал я. – Там есть такая возможность – знакомиться и переписываться с кем угодно.

– Знакомиться и переписываться, надо же, – проворчал пан Иржи. – Тогда уж скажите, не «с кем угодно», а «с кем попало».

Я не стал спорить.

– Когда я был сопливым мальчишкой, вашему Черногуку с виду можно было дать никак не меньше сорока лет, – сердито сказал пан Иржи. – Теперь я, как видите, очень стар. А ему по-прежнему сорок. Вот и подумайте, можно ли доверять человеку, который обхитрил природу и Господа.

– Он говорил мне, что вы, по всей вероятности, были знакомы с его отцом, – осторожно заметил я. – И не поладили. А теперь…

– Рехнулся на старости лет и путаю отца с сыном, да? – усмехнулся пан Иржи. – Только вот что я вам скажу. Не было у него никакого отца. В мое время многие еще помнили, что он… бастард – так? Понимаете? Его мать не была замужем, вот что я хочу сказать.

– Да, я понял.

– В этом Черногук, конечно, не виноват, – смягчился старик. – Никто не выбирает, в какой семье родиться. А только путать мне его не с кем. Историю о моей ссоре с его несуществующим отцом Черногук наскоро придумал, когда понял, что я его узнал. Чрезвычайно неудобное для него обстоятельство, он-то надеялся, все старые знакомые давным-давно померли, а тут – нате, сыскался долгожитель. Вот он и подстраховался.

Я растерянно молчал. Проще всего, конечно, было объявить Иржи Шнипса безобидным психом, старым маразматиком и закрыть вопрос. Однако не вышло. Старик был практически эталоном рассудительности и вменяемости, такое уж у меня сложилось впечатление. А я редко обманываюсь в подобных вопросах. Богатый опыт общения с придурками, ничего не попишешь.

– Очень интересно, – наконец сказал я. – На вид пану Черногуку чуть больше сорока, это правда. А на самом деле, выходит, не меньше ста?

– Скорее больше, – неохотно подтвердил пан Иржи.

Интересные дела, подумал я, неужели это рисовая диета так действует? Попробовать, что ли? А еще лучше, Карла с Ренатой на рис подсадить. Они и так неплохо держатся, но подстраховаться не помешает. Потому что, если выяснится, что они все-таки не бессмертные, я пропал.

Разговор наш меж тем скис. Хозяин дома явно разрывался между желанием предостеречь меня от продолжения знакомства с инфернальным долгожителем с Нерудовой улицы и пониманием, что я скорее всего ему не поверю. А если поверю – еще хуже, это меня только раззадорит. Он был совершено прав. Я почти поверил и теперь погибал от любопытства. Одно утешение – завтра вечером я увижу этого струльдбруга новейшей модели. Вчера он вроде бы хотел мне понравиться – вот и прекрасно, пусть продолжает в том же духе.

Получив немецкий адрес таинственной польской дамы – фрау Гражина Прудовецка, Хохштрассе, семьдесят один, Хаген, Северный Рейн – Вестфалия, – я сердечно распрощался с паном Шнипсом и был таков.

– Будешь смеяться, – сказал я Карлу, – но у меня две новости, плохая и хорошая. Как в анекдоте. Самому стыдно. Но против фактов не попрешь.

Я все-таки добрался до старого центра Йиглавы, который оказался невелик, но неожиданно хорош, – а я-то, дурак, думал, что приехал практически в деревню, – и зашел в первое попавшееся кафе. Меню здесь было скудное, но кухонные запахи скорее обнадеживали. К тому же здесь было почти пусто, только две старушки увлеченно поедали пирог у окна да какой-то невзрачный, словно бы пылью припорошенный субъект средних лет терзал газету в углу. И самое главное, никакой музыки – когда ищешь место, где можно не только перекусить, но и спокойно поговорить по телефону, это наиважнейшее условие.

Настроение Карла вовсе не было омрачено обещанием плохих новостей. Это только прибавило ему энтузиазма, я по голосу чувствовал.

– С какой начнешь? – поинтересовался он.

– Как положено, с плохой. Ключик наш – фуфло. Правда, пан Шнипс датирует это фуфло семнадцатым веком. Но все равно – копия.

– Это одна из самых приятных плохих новостей, какие я когда-либо слышал, – оживился Карл. – Копия ключа от нашей двери в подвале, изготовленная в семнадцатом веке, – надо же!

– Да, я так и подумал, что ты захочешь его себе оставить. Тогда все в порядке, завтра отдам Льву букварь.

– А ты его до сих пор не отдал?

– Нет. Я разве не писал? Букварь томится в гостиничном сейфе, ждет результатов экспертизы, причем это была не моя идея, а Льва. Могу удрать со всем добром хоть сейчас, прикинь. Уникальный шанс одним махом стать международным аферистом и предателем доверившегося. Очень соблазнительно. В Дантовом аду это как-никак элита.

– Не подозревал, что ты настолько сноб, – развеселился Карл. – А что будет с моей репутацией на форуме?

– Ничего с ней не будет. Неохота мне пока отсюда удирать. Я сегодня от пана Иржи таких сплетен про нашего Черногука наслушался, что теперь жду не дождусь новой встречи. То ли он у нас новый Калиостро, то ли просто из клана Маклаудов. Вечером напишу подробно, тебе понравится.

– Ладно. А как насчет хорошей новости? Ее, надеюсь, расскажешь прямо сейчас? Или собираешься причинить мне непереносимые страдания?

– Я бы с радостью. Но мне слабо. Лопну, если не расскажу. Три года назад пан Иржи держал в руках настоящий ключ от нашего подвала. В смысле, оригинал. И дал мне адрес его бывшей хозяйки.

– Бывшей? Почему – бывшей? – Карл не на шутку разволновался.

– Потому что она его примерно тогда же продала. По крайней мере, собиралась. Если сделка состоялась, можно попробовать выяснить имя покупателя. Вряд ли это такая уж тайна. Все-таки не картина Ван Гога, а просто ключ. Причем не от Каабы.

– А где она живет?

– В Германии. Город Хаген. Лично мне это название ничего не говорит. А тебе?

– Даже не представляю, в какой это земле.

– Северный Рейн – Вестфалия. Доберусь до интернета, выясню подробности.

– Выясни непременно. Слушай, Фил, а ты случайно не хочешь полюбоваться цветением яблонь на берегах Рейна? Говорят, прельстительное зрелище.

Я очень хорошо знаю этот его вкрадчивый тон. У нас дома это называется «подъезжать на гнилой козе». Мы с Ренатой, конечно, посмеиваемся над его величеством Карлом, храбрым объездчиком гнилых коз, однако отказывать ему так и не научились.

Впрочем, я с самого начала понимал, чем дело кончится. И совершенно не возражал против такого развития событий. Пока путешествие явно шло мне на пользу, даже глупо было бы останавливаться на достигнутом.

– Яблони еще не зацвели, – сказал я. – Но на берега Рейна я, так и быть, съезжу. Однако учти, я – не самый крупный специалист по охмурению старых дам. Могу провалить дело.

– Ну вот если провалишь, тогда я сам к ней поеду и охмурю, – пообещал Карл. – На следующей неделе я совершенно свободен. Но хочется-то побыстрее!

– Мне самому хочется побыстрее, – признался я. – Хотя, по идее, должно быть все равно. Азартное это, оказывается, дело – охота на ключ из желтого металла. Кто бы мог подумать.

– А то! – подтвердил Карл. – Когда поедешь?

– Послезавтра, пожалуй, и поеду. Чего тянуть?

– Хорошо. Слушай, Фил, я еще вот что думаю. Пан Черногук тебе, как я понял, скорее понравился, чем нет. И это, безусловно, свидетельствует в его пользу. Но ты, пожалуй, все-таки… – он замялся, но я и сам сообразил.

– Конечно, я не буду ему рассказывать, что еду искать оригинал. Его это не касается.

– Вот-вот, – подтвердил Карл. – И еще. Помнишь, я говорил тебе, у меня создалось впечатление, что пан Черногук очень хочет узнать мой адрес? Ничем иным его причудливое желание выслать мне слепок ключа я объяснить не могу. Так вот, ты все-таки постарайся сохранить адрес в секрете. Даже если пан Болеслев будет рыдать у тебя на груди, попутно загоняя под ногти раскаленные иглы.

– Не выдам под пытками, – пообещал я. – Хотя бы по той простой причине, что я его не помню. Я же вам с Натой бумажных писем отродясь не писал.

– Вот и хорошо, – совершенно серьезно сказал Карл. – Лучше не придумаешь. Теперь я спокоен.

Издевается, неуверенно подумал я. Сто пудов издевается. Просто мы слишком долго не виделись, и я забыл, в каком месте надо смеяться.

Стыдно признаться, но визита к Черногуку я ждал, как дня рождения в детстве, обмирая от нетерпения и любопытства. Как все пройдет, что я при этом почувствую, и какие будут подарки – эти младенческие вопросы терзали меня не на шутку. Полночи глаз сомкнуть не мог, а потом подскочил ни свет ни заря, хотя, по уму, следовало бы дрыхнуть подольше, все-таки на вечеринку собрался, не на детский утренник. Но что уж теперь.

Пришлось спускаться вниз, пить кофе. Заодно прихватил с собой книгу Цаплина, открыл наугад и уткнулся туда – носом, чашкой и горячим тостом одновременно.

Невеста Гансу очень нравилась – рослая, румяная, с длинной, тяжелой белокурой косой. Даже задумчивость красила ее, хотя, конечно, непривычно видеть у молодой девицы такой неподвижный, устремленный куда-то внутрь себя взгляд. Интересно, о чем она все время думает? – гадал Ганс. Впрочем, о чем еще и думать невесте, как не о будущей свадьбе. Поженимся – сразу развеселится, решил Ганс. Не о чем тут волноваться.

И с родителями Эльзы, он сразу понял, легко будет поладить. Мать Эльзы, такая же румяная, как дочка, но веселая и приветливая, неутомимо хлопотала у стола, а отец, по-приятельски подмигнув будущему зятю, сказал:

– Такое дело не грех отпраздновать. Сбегай-ка, дочка, в погреб за пивом.

Эльза кивнула и поспешно вышла из комнаты.

Минут через пять родители Эльзы начали беспокоиться. Куда подевалась эта негодная девчонка? Не такое долгое дело – нацедить кувшин пива. И какое впечатление это произведет на жениха? Кто захочет жениться на такой нерасторопной корове?

– Пойду погляжу, чего она там возится, – наконец сказала мать.

– Погоди. Я с тобой. – Отец тяжело поднялся из-за стола.

Ганс ничего не стал говорить. Но пошел следом.

Эльзу они увидели сразу же. Она и не думала прятаться. Сидела на стуле подле бочки, пиво давным-давно перелилось через край кувшина, и теперь у ног Эльзы плескалось пенное, хмельное озерцо, но девушка его не замечала. Она плакала, да так горько, что мать забыла, как собиралась отругать нерадивую девчонку, всплеснула руками, метнулась к дочери:

– Что случилось, дитя мое? Почему ты плачешь?

Эльза подняла на нее красные от слез, постаревшие, угасшие глаза и, превозмогая рыдания, заговорила:

– Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела…[16]16
  Откровение святого Иоанна Богослова (Апокалипсис).


[Закрыть]

Хренассе некоторые развлекаются, озадаченно подумал я, захлопнув книгу. Надеюсь, это все-таки не пророчество насчет грядущего дня. Я бы, пожалуй, еще пожил какое-то время без ангелов и труб. Только-только снова во вкус входить начал.

Стоп, сказал я себе. Что я слышу. Начал входить во вкус? Ты это серьезно?

А хрен его знает, ответил я внутреннему куратору. Может, серьезно, может, нет. Но ты все-таки иди в задницу, от греха подальше.

По крайней мере, следовало признать, в таком прекрасном настроении я уже давненько не просыпался. Жизнь вдруг снова стала казаться мне чертовски увлекательной; что же касается отсутствия в ней какого бы то ни было смысла, я не то чтобы изменил свою позицию по этому вопросу, просто он перестал меня волновать. Пока процесс интересен, вполне можно обойтись без дополнительного смысла. Что и требовалось – не доказать, а почувствовать. Давным-давно позарез требовалось, честно говоря, и вдруг, ни с того ни с сего, – удалось. Ай да я.

До вечера пока было настолько далеко, насколько это вообще возможно, и я отправился гулять. А чтобы не заскучать, сочинил себе сверхзадачу: где-нибудь случайно наткнуться на Короля или еще кого-нибудь из той теплой компании, поблагодарить за Цаплина. Мое тогдашнее вялое «спасибо» не в счет, я же не знал, что мне подарили. Сунул книжку в карман и тут же забыл, хорошо еще, что не посеял ее потом спьяну в казематах Черногука.

Разумеется, принять решение было куда проще, чем осуществить, время-то, прямо скажем, неподходящее, утро буднего дня, туристов сравнительно мало, и ребята, по идее, должны сейчас сидеть на занятиях. Ну вот и поглядим, как реальность будет выкручиваться, злорадно подумал я. Давно я от нее ничего из ряда вон выходящего не требовал, разбаловалась она у меня, разленилась. Пусть привыкает, что теперь все будет иначе.

И стало иначе.

На улице Нерудовой пахло дымом, корицей и почему-то морем, мимо стремительно проехал мальчишка на одноколесном цирковом велосипеде, среди воробьев на мостовой суетился взъерошенный волнистый попугайчик цвета ошпаренного лимона, а у входа в мой отель были разбросаны клочки игральных карт. У кого-то пасьянс не сошелся, весело подумал я. Ну поглядим, может, у меня сойдется.

И зашагал вперед по дорожке из пик и червей, которая вела наверх, в Пражский Град.

Пестрые кусочки картона не иссякали, похоже, неизвестный любитель рвать и метать распотрошил не одну, а добрую дюжину колод, чтобы вымостить мне путь к Святому Виту, у подножия которого я встретил нестриженого черного пуделя, без хозяина и ошейника, зато с почти целой пиковой дамой в зубах. Сплюнув ее к моим ногам, пес убежал, не обращая внимания на мои насмешки: «А как насчет моей души, неужто не требуется?» Но, видимо, действительно не требовалось.

Я пожал плечами, подобрал карту, яркую, как картинка в книжке для дошкольников. Такая колода никогда прежде мне не попадалась; впрочем, теперь их стало очень много, не уследишь, не то что в годы моего детства, когда все довольствовались одним и тем же стандартным набором. У пиковой дамы были огромные глаза, ярко-зеленые волосы и оранжевая роза в зубах. Я пожал плечами, но сунул трофей в карман, пусть останется у меня на память о дне, когда мир изменился. Почти незаметно – начнешь описывать перемены и тут же заткнешься, обнаружив, что говорить, в сущности, не о чем, – но, я очень хотел в это верить, необратимо.

Повинуясь не столько любопытству, сколько желанию убедиться, что дело о рваных картах закрыто, и с легким сердцем отправиться куда глаза глядят, я обошел собор Святого Вита. Разноцветных клочков больше не нашел, зато в переулке по соседству с площадью увидел уже знакомого черного пуделя. Он разлегся на разогретом солнцем тротуаре, вывалив от удовольствия длинный розовый язык. Рядом с ним стояла на четвереньках субтильная девица в джинсовом комбинезоне и мешковатом белом свитере, явно с чужого плеча; ее прямые, едва прикрывающие уши волосы были подстрижены аккуратным каре, выкрашены во все цвета радуги и тщательно уложены аккуратными ровными полосками. Челка, в центре которой проходила граница между желтым и зеленым, выглядела особенно эффектно. Приглядевшись, я понял, что барышня не просто так ползает по земле, а разрисовывает цветными мелками плитки тротуара. Подойдя поближе, я услышал, как она тихонько бормочет себе под нос: «Ишол на барщину пиздячить Иван-дурак из третьей и́збы. В штанах нес окорок свинячий, чтоб не страдать от онанизму…»

Фигассе заклинание, подумал я, шокированный не столько содержанием поэтического произведения, сколько звучанием родной речи. Интересно, а чехи-то в городе еще остались? Пока, по моим наблюдениям, счет был явно не в их пользу.

Заметив меня, девица умолкла, подняла радужную голову и вежливо сказала:

– Извините, пожалуйста, что я надела ваш свитер. Вы оставите его у меня только завтра; по-хорошему, тогда же и следовало бы начать его носить. Но я не утерпела.

Это была едва ли не самая дремучая чушь, какую мне когда-либо доводилось слышать. Однако я невольно уставился на ее свитер. Он действительно был очень похож на мой. Надо же.

– Все это, конечно, еще можно отменить, – сообщила радужная незнакомка. – Если захотите.

– Что именно? – спросил я.

– Смотря с какой точки зрения. Если с вашей, то меня и его. – Она погладила пса. – А если с моей, то вас и, увы, свитер. Мне будет его очень не хватать.

Чем дальше, тем меньше я понимал, что происходит. Но присутствовать на репетиции в этом самодеятельном театре абсурда мне пока нравилось.

– Ладно, – согласился я, – не будем ничего отменять. Если уж вам так дорог мой свитер.

– Отлично, – кивнула девица.

Собрала мелки в коробку, поднялась с четверенек, отошла немного в сторону; пудель тут же поднялся и последовал за ней.

– Сейчас мы уйдем, а вы, пожалуйста, наступите на мой рисунок, – сказала она. – Просто наступите ногой, а еще лучше – двумя. Ничего больше делать не нужно.

– И что случится?

– Тогда ничего не отменится, – снисходительно, как неразумному отроку, объяснила радужная. – Ну как, наступите?

– Обещаю.

– Большое вам спасибо. Ну, мы пошли. Пора. Меня уже будят.

– Будят? – растерянно переспросил я.

– Ну да, да, – нетерпеливо кивнула она. – До встречи!

Будущая хозяйка моего свитера развернулась и побежала, пес рванул следом. Я поглядел, как эта парочка свернула во двор, хотел было отправиться за ними, поглядеть, что там, за воротами, но решил, что сперва все-таки надо наступить на рисунок, а то вдруг потом не найду. Никогда в жизни я не давал таких идиотских обещаний, да еще и при столь дурацких обстоятельствах, – уже хотя бы поэтому следовало сдержать слово.

Я посмотрел на картинку. Сперва мне показалось, на тротуаре нарисовано солнце с разноцветными протуберанцами; приглядевшись, я понял, что все не так просто. Круг, пустой внутри, но тщательно разрисованный снаружи. На его поверхности стояли разноцветные домики, росли деревья, ездили автомобили и бегали крошечные человечки. Так могла бы выглядеть работа ребенка, впечатленного известием, что Земля, оказывается, круглая, однако даже моих дилетантских познаний хватило, чтобы за кажущейся простотой рисунка распознать руку профессионала. Это была великолепная графика; я, помню, пожалел, что у меня нет ни фотоаппарата, ни даже камеры в телефоне – затопчут ведь, через пару часов ничего не останется. Однако все, что я мог сделать, – исполнить просьбу художницы, аккуратно поставить в центр пестрого круга левую ногу, а следом за ней – правую, и

– С вами все в порядке? Бессонная ночь? – сочувственно спросил Рыцарь. – А почему кофе не пьете? Вам его уже принесли. Вы не против, если я сяду рядом?

Я сперва утвердительно кивнул, а уже потом его узнал. Сейчас он, конечно, был без бутафорских лат и картонных ножен, однако красная куртка та же, что я видел на нем в баре. И чудовищное произношение, и сердечная улыбка, и восхитительная невозмутимость самодостаточного человека. Когда не понимаешь, кто ты такой, где находишься и что, черт побери, происходит, такой собеседник – просто подарок судьбы. Не факт, что объяснит, зато успокоит одним своим присутствием.

Я сделал глоток крепкого, но не горького, почти идеального эспрессо и почувствовал, что начинаю просыпаться. Огляделся по сторонам, обнаружил, что сижу в кафе с белыми стенами и оранжевым потолком, передо мной деревянный стол, весь в кляксах сияющего солнечного киселя, а створки распахнутого настежь окна поскрипывают на теплом апрельском ветру. Такая обстановка меня совершенно устраивала, а значит, можно было не особо ломать голову над вопросом, как я здесь оказался. Оказался – вот и молодец.

– Вы меня узнали, – не спросил, а утвердительно сказал Рыцарь.

– Еще бы, – согласился я. – Вы Хани Йохансен. В смысле, человек, который рассказывал про Хани Йохансен. Или Йохансена. Неважно. Если в один прекрасный день я брошу все и примусь учить датский язык, это произойдет исключительно по вашей вине.

– Я был так убедителен? – улыбнулся он. – Это очень хорошо. А вы молодец, только приехали и уже нашли лучшую кофейню в Праге. Случайно или вам подсказали?

– Настолько случайно, что сам не понимаю как. Почти не спал ночью, вскочил на рассвете, пошел гулять и, судя по всему, задремал на ходу. И каким-то образом пришел сюда. Даже не знаю, на каком это берегу Влтавы. В смысле, не помню, был ли на пути мост. И вообще ничего не помню, только как вышел из отеля и отправился к собору Святого Вита.

– Ну, теперь-то вы определенно на другом берегу, – сказал Рыцарь. – Мы с вами буквально в двух шагах от Староместской площади. Видите проход между домами? Через него можно выйти прямо к Тынскому храму.

– Ничего себе, – вздохнул я. – Это же сколько я отшагал не просыпаясь.

– Бывает, – улыбнулся он. – В этом городе еще и не такое бывает. Поначалу почти со всеми. А дальше – кому как повезет. Мне пока вроде везет.

В этом я почему-то совершенно не сомневался.

– Кстати, именно сегодня утром думал, что было бы неплохо случайно встретить кого-нибудь из вас, – вспомнил я. – Мне же Король книгу подарил.

– Рассказы Бориса Цаплина, – кивнул Рыцарь. – Уже прочитали?

– Еще не все. Таскаю с собой, иногда открываю наугад. Можно сказать, растягиваю удовольствие. Передайте Королю, что я ему бесконечно благодарен.