Текст книги "Вторая линия. Рассказы и истории разных лет"

Автор книги: Макс Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Хорошо, что ты хоть что-то понимаешь. Знал бы ты, как мне надоело – слова на ветер, вечно слова на ветер, ветер от моих слов уже тучен, как лебеди от булок, хоть на Рождество его режь, а я продолжаю его кормить, и конца этому не видно. Ну хоть сегодня будет у нашего ветра разгрузочный день, спасибо тебе.

Это как раз ничего. Ты молодец, слушаешь внимательно, верить не веришь, но запоминаешь, потом еще небось в тетрадку запишешь, чтобы, к примеру, приятелей дома насмешить, а мне все равно, главное, что на ус волей-неволей мотаешь, до первой русалки как-нибудь на одном любопытстве продержишься, а уж потом, когда поймешь, что к чему, вернешься небось расспрашивать, что тут да как. Может, завтра же и вернешься. Или послезавтра, или через неделю. Кто тебя знает.

Конечно расскажу.

Да ну что ты, не выдумывай. Город как город. Таких больше нет, конечно, тут ты прав. Но только потому, что все города разные. Про любой можно сказать, что таких больше нет. Если я приеду туда, где ты живешь, мне, наверное, тоже многое покажется удивительным.

В таких случаях принято говорить: «тебе виднее», но поверь на слово, виднее все-таки мне. Всякий город – таинственное и удивительное место, но это мало кто замечает.

Ну как? У кого глаза открыты, а ушки на макушке, тот и замечает. Знание всегда награда за доверчивость и любопытство, иных доблестей не требуется. Когда человек хоть немного любопытен – вот как ты нынче утром – ему непременно достанется пригоршня новых сведений, по большей части забавных, но бесполезных… хотя, конечно, как поглядеть. Это как наш речной жемчуг, который русалки со дна таскают, – невелико богатство, а все же иметь его куда приятнее, чем не иметь.

Знакомая песня. Все говорят: «Ни за что теперь не уеду», а у самих куплен заранее обратный билет. И все, конечно, уезжают как миленькие, потому что ближе к сроку обратный билет начинает ныть в нагрудном кармане, а людям кажется, что это ноет сердце, никто этой муки не выдерживает, а билет выбросить не догадываются, да и жалко, наверное, он все-таки денег стоит. У тебя есть обратный билет?

Ну вот видишь.

Два пятьдесят с тебя за чай. Нет-нет, больше не возьму, и не уговаривай. Мало ли что в меню написано. Меню – для тех, кто не умеет слушать, я от них устаю, вот пусть и платят вдвойне.

Конечно иди. А если все-таки увидишь русалку, ни в коем случае не давай ей суши, а то полезет к тебе, дурочка, станет по утрам ракушки в постель таскать, а ты через месяц уедешь, и как она тогда?

Из сборника «КУДА ИСЧЕЗ ФИЛИМОР?»

ОТ АВТОРА

Сборник «Куда исчез Филимор?» с подзаголовком «Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойла» создавался на протяжении 2007–2008 годов, и ни над одним другим нашим ФРАМовским сборником мне не было так весело и интересно работать.

Иначе и быть не могло, потому что в основу сборника легла никем до сих пор не разгаданная тайна, история, рассказанная самим Артуром Конан Дойлом:

Я слышал об одном случае в Америке, так и оставшемся нераскрытым. Некий джентльмен безупречной репутации отправлялся со своими домочадцами на вечернюю воскресную прогулку и вдруг обнаружил, что кое-что забыл. Он вернулся в дом, дверь которого оставалась еще открытой, а его спутники остались ждать на улице. Но он исчез за этой дверью навсегда, и с того дня не нашлось ни единой зацепки, чтобы хоть как-то приблизиться крещению. Могу с уверенностью сказать, что это одна из самых таинственных историй, о которых мне когда-либо доводилось слышать.

Эта история еще раз всплывает в рассказе Конан Дойла «Загадка Торского моста» – Ватсон приводит ее в качестве примера одного из немногих дел, с которыми не удалось справиться Шерлоку Холмсу. У исчезнувшего господина появляется имя Джеймс Филимор, предмет, за которым он вернулся, принимает очертания зонтика.

Меня очаровала история о человеке, который вернулся в собственный дом за зонтиком и исчез навсегда. И мне пришло в голову, что можно было бы составить сборник рассказов, объединенных общим сюжетом: человек выходит из собственного дома в сопровождении небольшой группы свидетелей (родственников, друзей и т. п.), на глазах у присутствующих возвращается в дом, объяснив это необходимостью взять некий забытый предмет, и исчезает навеки. Все остальное, начиная от декораций и заканчивая разгадкой тайны, оставалось на усмотрение авторов.

И, похоже, не было среди участников этого проекта автора счастливее меня. Изобретать причины исчезновения главного героя оказалось так увлекательно, что остановили меня лишь сжатые сроки сдачи книги. Поэтому рассказов всего три, а не, скажем, двадцать пять. О чем я до сих пор немного сожалею.

ОДНА И ТА ЖЕ КНИГА [8]8
  В основе сюжета этого рассказа лежит высказывание Шопенгауэра: « Жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги».Оно показалось мне настолько справедливым (т. е., близким к моему персональному восприятию и пониманию устройства вещей), что вышедший несколько лет спустя сборник моих рассказов тоже получил название: «Одна и та же книга». Хотя, если по уму, книга рассказов – это слишком мало, под соответствующим заголовком следует публиковать вообще все, что я пишу, рисую, фотографирую (а то, о чем помалкиваю – тем более).


[Закрыть]

– Я хочу воооон тот кусок пирога, – сказал Мэтью.

– Это мой кусок! – насупилась Джина.

– С какой стати твой?

– Потому что он как раз напротив меня.

– Логично, – согласился Мэтью, ухмыльнулся и молниеносным движением развернул блюдо. – А теперь напротив меня! – торжествующе объявил он, перекладывая спорный кусок на свою тарелку.

Джина побледнела от злости, но ничего не сказала, только пожала плечами и демонстративно отвернулась. Зная дочку, Тимоти не сомневался, что месть вскорости воспоследует и будет воистину ужасна. Неделю назад Джина закончила читать «Графа Монте-Кристо» и на вопрос, понравилась ли ей книга, печально покачала головой: «Какой-то он слишком уж добрый». Поэтому задиристое поведение сына вызывало у Тимоти невольное уважение. «Будь у меня такая злющая сестра, я бы, пожалуй, не стал ее дразнить, – думал он. – Во всяком случае, не так часто».

– Вы бы все-таки придумали что-нибудь новенькое, – флегматично сказала близнецам Нора. – Как-то скучно вы в последнее время ссоритесь. И поводы для ругани у вас дурацкие – с утра из-за зубной пасты подрались, теперь вот пирог. Хуже взрослых, честное слово. Включите воображение!

Нора зарабатывала на жизнь, сочиняя увлекательные детские книжки, герои которых то и дело попадали в невероятные истории, так что угодить ей было непросто. По сравнению с придуманными персонажами собственные дети казались Норе исключительными занудами, а их постоянные ссоры и драки – чем-то вроде тягомотных заседаний суда по гражданским делам. Книга про Джину и Мэтью вряд ли стала бы бестселлером, и это всерьез тревожило их мать. «Когда вам было четыре года, Джина побила Мэтью подушкой за то, что он смотрел ее сны вместо своих, – то и дело вспоминала она. – Вот это, я понимаю, повод для драки! Такие были хорошие дети… И что с вами стало?!»

Дети, впрочем, относились к материнским причудам с несвойственной их возрасту и темпераменту снисходительностью: убийственное обаяние Норы, которое делало ее пребывание в человеческом космосе необычайно легким и приятным занятием, действовало и на членов ее семьи. На них, собственно, в первую очередь.

– Если они включат свое воображение, от нашего дома камня на камне не останется, – мягко сказал Тимоти. – Поэтому предлагаю всем быстренько доесть пирог и переместиться в какое-нибудь место, которое не жалко. Например, в кинотеатр. Сей удручающий образец современной архитектуры не заслуживает бережного отношения.

На этом месте его речь была прервана дружным «ура!». Еще утром совместный поход в кино был под вопросом. У Тимоти на работе полетела сеть, он с утра успел дать несколько консультаций по телефону, но опасался, что после обеда ему все-таки придется туда поехать, потому что без него, как обычно, все пропадут. Однако обошлось. Конечно, Нора с детьми могли бы пойти в кино и без него, но вместе гораздо интереснее, особенно обсуждать фильм после сеанса, по дороге домой, размахивая руками и перебивая друг друга, – ясно же, что четыре человека могут произвести гораздо больше шума, чем три, и это имело решающее значение.

Они уже стояли на крыльце, и Нора, как всегда, остервенело рылась в сумке, пытаясь нашарить там связку ключей, когда в доме зазвонил телефон.

– Это твой, – вздохнула Нора. – Ты его нарочно дома оставил? Чтобы тебя не дергали?

– Нет, просто забыл. Пойду возьму, заодно узнаю, что там еще стряслось, – сказал Тимоти. Взглянул на три вытянувшиеся физиономии, скомандовал: – Отставить панику! Марвин клялся, что они там уже все починили, а если соврал, сам виноват. К тому же, если они до сих пор ничего не сделали, два часа уже ничего не изменят… Ладно, я сейчас. Заодно возьму свои ключи, можешь не мучиться. – Он подмигнул жене и вошел в дом.

Через несколько минут Норе стало казаться, что пауза слишком затянулась. О чем можно так долго говорить? Или это он ключи ищет?

– Ключи можешь не искать, я уже свои достала, – сказала она, заглянув в приоткрытую дверь. – Эй, где ты там?

Тимоти не ответил. И вообще, в доме было как-то подозрительно тихо. Ни шагов, ни шорохов, ни скрипов, ни дыхания.

– О господи, – сказала Нора и вошла в дом.

Близнецы переглянулись и взялись за руки.

Они пока не понимали, что происходит, но чувствовали, что им это не нравится.

– О господи, – снова сказала Нора; голос ее был едва слышен, значит, она говорила не в гостиной, а где-нибудь на кухне.

Близнецы снова переглянулись и вошли в дом.

В холле и в гостиной было пусто. Нора стояла посреди кухни и растерянно оглядывалась по сторонам.

– Папы нигде нет, – сказала она детям. – Спрятался он, что ли? Нашел время! Мы же в кино опоздаем… Как вы думаете, где у нас дома можно спрятаться?

– У нас дома особо не спрячешься, – пожал плечами Мэтью. – На чердаке некуда, в подвале тоже все на виду. Ну, в шкафу, может быть. Или под кроватью.

– Под кроватью, кстати, можно, – согласилась Джина. – Туда даже папа поместится. И не разглядишь сразу, если, конечно, без фонарика…

– Ладно. Значит, надо взять фонарик. Пошли его поищем, – сказала Нора. – А потом поищем папу. А потом вы на минуточку отвернетесь, а я его придушу. Потому что нельзя так пугать людей.

– Ну, наверное, он просто включил свое воображение, – предположила Джина. – Чтобы тебе не было с ним скучно, как с нами.

Нора изумленно посмотрела на дочь, но спорить не стала. Сначала надо было найти Тимоти. А когда он найдется, все будет забыто и прощено, даже его идиотская выходка. Есть такое слово «амнистия». Ее-то мы и объявим, думала Нора. Слова плохого не скажу, никому, никогда, не рассержусь, не буду обижаться, только ты давай найдись, пожалуйста, Тим, не нравится мне твоя шутка, совсем не нравится, и как же мне холодно стало, Тим, и почему-то кажется, что ты теперь не найдешься никогда, но это потому что я дура, только поэтому, а ты, конечно же, скоро найдешься, я не сомневаюсь… стараюсь не сомневаться.

Надежда ее была столь живуча, что даже после трех часов бессмысленных и безуспешных поисков Нора продолжала говорить вслух преувеличенно бодрым тоном: «Тим, ну хватит, вылезай, мы уже испугались, мы оченьиспугались, Тим, покажись, пожалуйста», – и, вполне возможно, твердила бы это до утра, и даже дольше, если бы не свалилась, потеряв сознание на пороге холла, где стояла вешалка с пальто, которую Нора сперва приняла за мужа, но тут же поняла свою ошибку, и это оказалось последней каплей. Близнецы очень хотели заплакать, а еще лучше – закричать, но только еще крепче вцепились друг в дружку и пошли в гостиную, где стоял телефонный аппарат. Мэтью держал трубку, а Джина набирала цифры: девять, один, один – и вежливо, как взрослая, говорила: «Будьте любезны, извините за беспокойство, у нас тут неприятности, отец исчез, мама упала в обморок, а мы стараемся сохранять спокойствие, но все же было бы неплохо, если бы кто-нибудь нам помог». Мэтью все это так восхитило, что он решил никогда больше не дразнить сестру, потому что она у него молодец.

Джина и дальше была молодцом. Даже на следующий день, когда, подремав чуть-чуть прямо в гостиной после бессонной ночи, они проснулись, все трое одновременно, вспомнили, что случилось накануне, и в комнате повисла нехорошая, влажная от непролитых пока слез тишина, именно Джина спокойно сказала вслух: «Кажется, я не зря училась заваривать чай» – и отправилась на кухню. И потом, позже, когда полицейская собака жалобно заскулила и попыталась спрятаться под диван, после того как ей дали понюхать домашний блейзер Тимоти, Джина уважительно присвистнула: «Ооо, да наш папа, выходит, Нечистая Сила, круто!» – так что Нора, которая к этому моменту стала похожа на тень, улыбнулась от неожиданности. А через месяц Джина вдруг начала сочинять истории для новых Нориных книг, да так лихо управлялась с сюжетами, что матери, которая после исчезновения мужа думать не могла о работе, пришлось сесть за компьютер – из уважения к своему новому соавтору. Впрочем, как только Нора по-настоящему втянулась в работу, Джина с облегчением вышла из игры: выдумывать она, как выяснилось, умела, но очень не любила, полагая художественную литературу бесполезным излишеством. И без всяких глупых выдумок жизнь полна удивительных фактов и необъяснимых происшествий, взять хотя бы их исчезнувшего отца, а ведь кроме этого есть еще электричество, деление клеток, императорские пингвины и другие планеты, с этими тайнами разобраться бы как-нибудь, прежде чем тратить время на ерунду, сердито думала она, устраиваясь в кресле со свежим номером журнала «National Geographic».

Джина заплакала только однажды, примерно год спустя, когда впервые пошатнулась ее твердая уверенность, что отец может вернуться буквально в любой момент, так же внезапно, как исчез. Вернее, она вдруг поняла, что этот самый «любой момент» может наступить когда угодно, например, через сто лет, как обычно бывает в историях о людях, гостивших в Стране Фей; всевозможные мифы и легенды она в ту пору читала запоем, полагая научной, а не художественной литературой. Ее личный жизненный опыт наглядно показывал, что к историям о чудесах можно и нужно относиться чрезвычайно серьезно.

Но даже затосковав, Джина не стала терять голову, а специально отправилась в парк, спряталась в самой дальней беседке, где ее никто не мог увидеть, и уже там дала себе волю. А потом еще долго бродила по аллеям, старалась высушить остатки слез и успокоиться, чтобы мама ничего не заметила, а то как начнет реветь за компанию, ей только повод дай.

– И все-таки с папой нам повезло, – сказала она вечером Мэтью. – По крайней мере, он не умер от какого-нибудь скучного рака и не попал под машину. Просто исчез, и все. Но где-то же он есть, может быть, ему там даже хорошо, – это раз. И он необыкновенный —это два. Мы с тобой дети необыкновенного человека.Это, по-моему, очень круто.

Мэтью смотрел на сестру во все глаза. До сих пор ему в голову не приходило, что возможна и такая постановка вопроса.

– Еще как круто! – наконец выдохнул он. – Мы тоже однажды кааак исчезнем!

Джина хотела было сказать брату, что на его месте она бы не особо рассчитывала на такой исход, но в последний момент прикусила язык. Пусть мечтает, мне не жалко, решила она.

* * *

Телефон надрывался, звон становился все громче. Даже не так, звона становилось все больше. Сперва он заполнил голову, потом грудь и живот, в конце концов звон добрался даже до кончиков пальцев ног, Тимоти чувствовал, что еще немного, и он лопнет от этого звона, и лопнул бы, наверное, если бы не проснулся.

Наяву тоже звонил телефон. Но наяву, по крайней мере, понятно, что с этим делать, наяву можно просто взять трубку, просто нажать нужную кнопку, просто сказать: «Алло», – наяву все очень просто, особенно первые несколько минут после пробуждения, пока ничего не понимаешь и действуешь автоматически.

– Привет, – сказала Лизелотта, – прости, мой хороший, но ты сам просил тебя разбудить в семь по вашему времени, говорил, у тебя утреннее заседание кафедры и это ужасно важно.

– Услышать тебя с утра – вот это действительно ужасно важно, все остальное ерунда, – искренне сказал он. – Ты прилетай уже давай из этой своей Африки дурацкой, а то я без тебя тут совсем пропаду. Все из рук валится. И снится черт знает что.

– Порнография? – обрадовалась Лизелотта.

– Это уже пройденный этап, – печально сказал Тимоти, нажимая кнопку кофейной машины. – Сегодня мне приснился самый длинный сон в мире, целая жизнь, прикинь.

Машина взволнованно зафыркала, а блудная валькирия немедленно преисполнилась сочувствия:

– Страшная?

– Да нет вроде. Хорошая даже. Только чужая. И очень длинная. Я тридцать с лишним лет за одну ночь прожил, если бы ты не позвонила, я бы там состарился и умер, наверное. А так ничего. Правда, жениться все-таки успел.

– Если бы я знала, чем ты там во сне занимаешься, я бы еще три часа назад позвонила, – грозно сказала Лизелотта.

– Вот я и говорю, приезжай уже скорей.

– Две недели всего осталось, – вздохнула она. – А ты ко мне сюда, конечно, не прилетишь.

– Только если меня нынче же утром вышвырнут из университета. А они, гады, не вышвырнут. Они без меня, напротив, совсем пропадут, и как же это вот прямо сейчас некстати… О, знаешь, что я вспомнил? Ты не поверишь, но во сне я работал с компьютерными сетями, крутой специалист был, на мне там все держалось.

– О! – восхитилась Лизелотта. – И ты наконец-то запомнил, где у компьютера USB-порт? Воистину великий день!

– Не уверен, что запомнил, – смущенно сказал Тимоти. – Но я проверю. Да, слушай, у меня же там еще и дети были. Близнецы, мальчик и девочка. Ссорились страшно. Но все равно классные. Смешные. Особенно девочка. Злющая такая!

– Ты же вроде никогда не хотел детей, – настороженно сказала Лизелотта.

– Ну да. Я и теперь не хочу. Тем не менее во сне они у меня были. Ты же знаешь, людям снится вовсе не то, чего они хотят наяву, а просто что попало. Дети, компьютерные сети – это еще что. Я в том сне еще и футбольным болельщиком был. Страстным. А это уже ни в какие ворота. Так что ты молодец, что меня разбудила. Как же хорошо снова оказаться в реальности, где нет ни компьютерных сетей, ни американского футбола!

– Ну, вообще-то, они есть, – робко заметила Лизелотта. – Извини, если это плохая новость.

– Ничего, главное, что лично для меня их нет. В смысле можно продолжать игнорировать их существование. И мне ничего за это не будет.

– У тебя сварился кофе, – сказала Лизелотта. – Пей давай.

– Откуда ты знаешь, что он сварился?

– Элементарно, мой дорогой Ватсон. Мне было слышно, как машина фыркает. Теперь она молчит. Я хочу услышать, как ты его наливаешь в чашку: буль-буль-буль! И пьешь: хлюп, хлюп. Меня это приободрит, и я оставлю тебя в покое, аж до полудня. Позвонить тебе в полдень?

– Обязательно, – сказал Тимоти. – Обязательно позвони. Я скучаю по тебе, как последний дурак.

– Та же беда, приятель, – вздохнула она. – Ничего, еще две недели, а потом полгода из Окленда ни ногой. Веришь, нет?

* * *

– «Третьего мая тысяча семьсот пятьдесят третьего года ремесленник Альберто Гордони из сицилийского города Таконы шел по двору замка и вдруг неожиданно исчез на ровном месте, испарился на глазах жены, графа Занени и многих других сограждан, – читает вслух Мэтью. – Изумленные люди обыскали все вокруг, но не нашли никакого углубления, куда можно было бы провалиться. Ровно через двадцать два года Гордони появился опять, возник на том же самом месте, откуда исчез, – во дворе графского имения. Сам Альберто утверждал, что он никуда не исчезал, поэтому его поместили в дом умалишенных, где только семь лет спустя с ним впервые заговорил врач, отец Марио. Священник поверил Гордони и отправился с ним в Такону. Во дворе имения Альберто сделал шаг и исчез опять, теперь уже навсегда! Святой отец Марио, осенив себя крестом, приказал оградить это место стеной и назвал его Ловушкой Дьявола».

Нора тихонько вздыхает. После того как выяснилось, что объяснить исчезновение Тимоти не могут ни полицейские, ни вызванные ими фэбээровцы, ни хмурые типы, высокомерные, как европейские монархи, так называемые эксперты, Мэтью принялся коллекционировать истории о таинственных исчезновениях. То ли надеялся, что со временем сможет разобраться, что случилось с отцом, то ли просто утешался тем, что они не единственные люди в мире, которых постигло столь таинственное несчастье. Собственно, сама Нора тоже находила некоторое утешение в этих небылицах, поэтому выслушивала регулярные вечерние доклады сына с живейшим интересом.

– Или вот еще, – продолжает он. – «Дорога в Никуда». Послушайте! «Короткий участок автострады, уходящей от города Альбукерке в штате Нью-Мексико к горному массиву Сан-Матео. Жители Альбукерке уверены, что дорога „проглатывает“ людей и автомобили. Только в 1997 году там бесследно исчезло семнадцать человек…» Представляете? А может быть, наш дом тоже построен на такой «дороге в никуда», просто никто об этом пока не знает? Его же совсем недавно построили, а раньше тут был пустырь, вот никто и не успел пропасть, папа первый. Может быть, мы все тоже скоро пропадем?..

«…и окажемся там же, где папа», – хочет добавить он, но умолкает под тяжелым взглядом сестры.

– Ты все-таки сначала думай, а потом говори, – шипит Джина. – Мама же!..

– Ничего, – говорит Нора, – ничего. Дай брату рассказать. «Дорога в Никуда» – это действительно очень здорово, может быть, я даже вставлю ее в новую книжку, как вам кажется, дети? Вам было бы интересно о таком читать?

Мэтью энергично кивает, Джина яростно мотает головой, Нора улыбается, и слеза, покатившаяся было по ее щеке, останавливается на полдороге и тут же высыхает.

* * *

– Жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги, – говорит Лизелотта. Она сидит в шезлонге вытянув ноги, нежится под лучами выглянувшего наконец солнца, и выражение лица у нее при этом самое что ни на есть мечтательное.

– Что?!

Тимоти даже подскочил от неожиданности. Конечно, они прожили вместе четырнадцать лет и всегда отлично понимали друг друга, а все-таки отвечать вслух на его мысли – такого обычая у нее до сих пор не было.

– Это не я придумала. Это Шопенгауэр.

– Правда? С ума сойти, я на него по молодости сдуру только что не молился, а этой фразы не помню.

– А я, считай, только ее и помню. Наверное, потому, что все остальное не в моем вкусе, он для меня слишком пессимист, аж тошно делается… Но это, знаешь, очень полезная формула. Помогает трезво смотреть на вещи.

– Ты только на меня, пожалуйста, трезво не смотри, – говорит Тимоти. – Страшно подумать, что будет, если я перестану тебе сниться.

– Не перестанешь, – улыбается она. – Никогда. Слово скаута.