Текст книги "Вавилонский голландец"

Автор книги: Макс Фрай

Соавторы: Елена Хаецкая,Алекс Гарридо,Алексей Толкачев,Елена Касьян,Алексей Карташов,Юлия Боровинская,Марина Воробьева,Оксана Санжарова,Марина Богданова,Елена Боровицкая
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Лина и Грубиян Алекс

Лину на корабль привел Роберто. Это было в огромном порту, где корабль поджидал груз с книгами. Роберто пошел прогуляться, а вернулся с Линой. Утверждал, что нашел ее в маленькой библиотеке, затерявшейся где-то среди грязных портовых улочек Нью-Йорка. Джошуа знал повадки великого стратега и был уверен, что тот просто заблудился, шарахался по улицам, пытаясь найти выход к порту, увидел вывеску библиотеки и рванулся туда, как к спасительному бакену. А потом Лина отвела Роберто обратно на корабль.

До шестнадцати лет Лина жила в розовом мраморном дворце, полном родственников и челяди. В стране, которая истекала нефтью. Лина с детства говорила на нескольких языках и еще каких-то местных наречиях. Для нее это было так же естественно, как дышать. Она выросла в сказочной неге и в столь же сказочном богатстве, лелеемая и охраняемая, как диковинный цветок.

Все кончилось в один день. В стране завязалась смута, отец Лины умер в одночасье, а саму Лину, вместе с ее младшей сестрой и больной матерью, подхватило и понесло, как перекати-поле, по миру. Они зацепились за окраину громадного города, царапающего тучи небоскребами. И стала семнадцатилетняя Лина главой семьи: надо было учить сестру и лечить мать.

В восемнадцать Лина с лихостью водила желтое такси. Чего она насмотрелась и чего наслушалась, никто не знает. Она слепила свое достоинство, как героиня ее любимой книжки, из грязи, пыли и вони Нового Вавилона. Потому что ничего другого у нее под рукой не было.

Через два года умерла мама, ушла за отцом. Младшая сестра училась блестяще – сказывалось прекрасное домашнее образование. Получила стипендию, пошла в колледж. А Лина водила такси, хваталась за любую работу. Денег не было хронически.

А потом все вдруг как-то наладилось. Вернее, почти все. Младшая сестра закончила колледж, на горизонте просветлело как-то, продышалось. И Лина стала ждать, когда она сама начнет жить. Потому что пора бы уже. Но неожиданно навалилась апатия, двигаться не хотелось, как будто за эти годы она израсходовала весь запас отпущенных ей движений. Все, на что она была способна, это читать. Читать Лина любила с детства, на разных языках. Но в годы борьбы за выживание совсем забыла о любимой привычке. Какие книжки, тут выгляни в окно…

Она устроилась работать в крошечную библиотеку неподалеку от дома. Посетителей было мало. Там она проводила свои дни, ожидая, когда наконец начнется жизнь. Воспоминания о розовом мраморном дворце ее не беспокоили. Ей уже давно казалось, что это был просто красивый сон, который она видела в детстве. Рассказу о корабле Лина не удивилась, словно всегда о нем знала.

Алекс, которого большинство на корабле величали не иначе как Грубиян Алекс, появился примерно на год позже Лины. Он был из бывших научных работников; в какой-то момент понял, что великих открытий ему не совершить, бросил свою лабораторию и начал зарабатывать на жизнь тем, что переводил статьи на английский. Причем практически с любого языка. У него было потрясающее языковое чутье. Как-то Анна спросила Алекса, почему он с самого начала не сделал языки своей работой. Алекс равнодушно пожал плечами и ответил, что в его семье знание иностранных языков профессией не считалось.

Грубияном же Алекса окрестили за трепетную страсть к нецензурной брани. Он мог произвести любую часть речи, включая числительное, от любого матерного слова практически на всех более-менее распространенных языках мира. Как жаль, что он не пересекся на корабле с Эсмеральдой. Алекс, с его лингвистическим даром, был способен по достоинству оценить ее виртуозное мастерство.

Алекс очень своеобразно относился к женщинам. Это нельзя было назвать неприязнью, потому что он всегда был готов прийти на помощь и сам ее предлагал – ежели чего тяжелое перетащить или полку прибить. Но его великодушие опасно граничило с высокомерием. Алекс сомневался, что прекрасный пол способен на мало-мальски конструктивные действия; впрочем, точнее будет сказать, он не сомневался в обратном.

Для именования женщин Алекс подбирал синонимы слова «зараза» на всех известных ему языках. Исключение он делал только для Терезы, которую почтительно величал Эбонитовой Заразой. И Тереза не только терпела такое обращение, но и считала очень лестным, что Алекс выделяет ее среди прочих.

Надо отметить, что слово «зараза» в устах Алекса имело самые разные оттенки. Анна, к примеру, всегда с гордостью подчеркивала, что «зараза», обращенное к ней, звучит гораздо более ласково, чем «зараза», сказанная в адрес Магды, хозяйки класса керамики.

Однажды Анна поделилась своими наблюдениями с самим Алексом и получила в ответ примерно следующее разъяснение:

– Ну ты, зараза, сказала. Ты ж, зараза, совсем не такая зараза, как та зараза!

Словом, Алекса все очень любили. Большой умница и светлейший, прямо-таки лучезарный человек. Иной раз Анна в сердцах обзывала его «ругачей зверушкой», но никогда всерьез не обижалась.

Очень скоро все поняли, что Алекса следует искать где-нибудь рядом с Линой. Или Лину высматривать неподалеку от Алекса. На первый взгляд они были странной парой: персидская принцесса с глазами лани и маленький, лысоватый, почти бесцветный блондинчик. Но… Но.

– Что вы все ни говорите, а они – пара, – так сказала Тереза, хотя ей никто ничего и не говорил.

Тереза важно воздела указательный палец и сурово уставилась на Стивена. Тот мучался язвой, и его кормили исключительно овсянкой и манной кашей. Стивен вздохнул и с отвращением заработал ложкой.

Джошуа любил Лину и Алекса, радовался, видя, что они счастливы. Лина расцвела необыкновенно. Ничего в ней не осталось от той заторможенной, поникшей женщины, которую привел на корабль Роберто. Надо было видеть, как она светилась, когда Алекс обращался к ней: «Зараза, ты работу закончила? Хочешь прогуляться по острову?» На сей раз в его исполнении «зараза» казалась названием экзотической восточной пряности, которую следует подавать к свадебному столу, смешав с гречишным медом, лимонным соком и вином.

Примерно через полгода после появления Анны, в прошлом марте, стало ясно, что Лина и Алекс скоро покинут корабль. Лина была беременна. Они высадились на небольшом, но благополучном и вполне цивилизованном острове Йоста-ван-Дейка, до сих пор существующем под протекторатом заокеанской метрополии. Конечно, при расставании было много слез, бессвязных пожеланий, заверений, обещаний писать. Всего было много. Тереза испекла непревзойденный воздушный торт, который мог бы посрамить даже хваленую новозеландскую «Павлову». По единодушной просьбе ценителей торт назвали «Зараза».

Вечером, когда корабль покинул остров, Джошуа заглянул в опустевший отдел технических книг, бывшее владение Алекса. На столе библиотекаря восседал хмурый призрак. Лишенный ржавых цепей и других традиционных аксессуаров, он без видимого напряжения погромыхивал гусеничной цепью от трактора.

– Ушел Алекс? – деловито спросил призрак.

– Да, ушел, – кивнул Джошуа.

– С персидской принцессой?

– Да, с Линой.

– Это хорошо. – Призрак энергично забряцал тракторными цепями. – Я рад за них. Переживал очень.

– Да, мы все очень рады.

Джошуа не имел ничего против беседы с призраками. Хотя, конечно, знал об их любви к завиральным идеям.

– Я вот что подумал, – продолжил призрак. – Повезло все-таки вам. Про вас, может, не больно умный человек пишет, зато незлой. Смотри, как у этих-то все сложилось ладненько и кончилось хорошо. А могло все совсем не так повернуться. Ох не так… Мне ли не знать!

– Кто про нас пишет? – поперхнулся Джошуа. – Ты чего несешь, поганец сумрачный?

– Ой-ой-ой! Вот только не надо мне тут дискриминации по материальным признакам! Мы тут, в хранилище, давно сидим и знаем, что и нас пишут, и вас пишут. Просто мы это уже поняли, а вы еще не додумались.

Призрак застал Джошуа врасплох, когда тот был разнежен и одновременно выбит из колеи прощанием с друзьями. В противном случае Джошуа, с его опытом, этого мерзавца и слушать бы не стал.

– Сам посуди, – продолжил меж тем полупрозрачный демагог. – Разве в реальном мире могут встретиться персидская принцесса и какой-то неудачливый научник?

– Ну, положим, Лина все-таки не принцесса, – попытался вставить слово Джошуа.

– Да и корабль этот ваш… Ты вокруг оглянись, а? Разве такое может существовать взаправду? – Призрак внимательно всматривался в лицо Джошуа, следил, стало быть, за реакцией. Увиденное его удовлетворило, он расплылся в сытой улыбке. – Некогда мне тут с тобой, ждут меня. Наши сегодня собрались Терезу пугать. – И нещадно грохоча призрачной тракторной цепью, мерзавец втянулся в ближайшую стену.

Джошуа усмехнулся. Вот же болтун. А ведь на кого-нибудь из новеньких вполне может произвести впечатление.

Лиз и Боб. Софи и Феликс

Через пару недель после ухода Алекса и Лины корабль стоял на острове Юнион посреди Гренадин. Задержались надолго, почти на неделю. Здесь практически не было библиотек, и прихода корабля ждали страстно.

На второй или третий день к трапу подошла женщина, явно не из местных. Она была элегантна до такой степени, что мир вокруг тускнел от сознания собственного несовершенства. Так Джошуа впервые увидел Лиз.

Он с недоверием относился к людям, которые приходили на корабль из любопытства. Просто потому, что корабль оказался в данный момент в той же точке пространства, что и они. Лиз явно было скучновато на островке, где она проводила с мужем и друзьями «изрядно затянувшийся отпуск» – по ее собственному выражению. Джошуа так и не понял, почему эти четверо смогли позволить себе такое длинное ничегонеделание – то ли в лотерею выиграли, то ли наследство получили, да и кому это интересно?

Лиз обошла весь корабль, о чем-то потолковала с Анной, сыграла в шахматы с Роберто, даже заглянула на камбуз к Терезе. А потом решительно поинтересовалась у Джошуа, может ли их компания остаться на корабле.

– Нас четверо. Мы уже долго сидим на этом острове. Почему бы не попробовать сменить обстановку?

Первым побуждением Джошуа было немедленно отказать. Случайные люди, от скуки желающие попробовать что-нибудь забавное, кораблю не нужны.

– Так вы позволите нам? – Голос Лиз, звонкий, насмешливый, чуть-чуть дрогнул. Даже не дрогнул, а почти неуловимо изменил тональность. И Джошуа почему-то подумал, что она страшно хочет попасть на корабль. Так хочет, что даже боится себе в этом признаться.

И он согласился. Неожиданно для себя. Вот так: открыл рот, чтобы сказать «нет», а сказал «да». О чем, получив в ответ победительную улыбку Лиз, немедленно пожалел. С чего ему показалось, что она жаждет попасть на корабль?

На следующее утро они появились вчетвером: Лиз, еще одна дама, которую Джошуа даже не сразу разглядел в сиянии Лиз, и двое мужчин. Джентльмены явно сопровождали Лиз: они вращались вокруг нее, как благодарные планеты вокруг лучезарной звезды, они следовали за нею, как неуклюжие баркасы за изящным лоцманским катером. Джошуа попытался угадать, кто из этих двоих счастливый супруг Лиз, – и промахнулся.

Мужем оказался Боб. Молчаливый, сосредоточенный, сдержанный. Он сразу предложил свою помощь в отделе технической литературы, за которым пока присматривал Роберто. Он не выказывал никакого желания оказаться в центре компании или как-то привлечь к себе внимание. Он лишь следовал за Лиз. Он не сверлил ее обожающим взглядом, но всегда оказывался поблизости, когда Лиз требовалось накинуть на плечи куртку.

Феликс, как выяснилось, был мужем Софи, той самой дамы, которую Джошуа сначала толком не разглядел. Он был полной противоположностью Бобу. Прекрасный рассказчик, душа любой компании, он болезненно переживал, когда не мог завладеть вниманием в беседе. К тому же отъявленный, самозабвенный бабник. На тот момент он был увлечен Лиз, но этого ему явно было мало. Анна, невзлюбившая Феликса с первого взгляда, как-то сказала, что он напоминает ей лесной пруд, освещенный солнцем, – сверкает так, что не поймешь, то ли там бездна, то ли воды по щиколотку. «А оказывается примерно по пояс», – завершила она и перевела разговор на другую тему.

Феликса определили в отдел испанской прозы. Испанских книг на корабле было много, так что народу постоянно не хватало. В первый же вечер Феликс сообщил за столом, что он сам немного «балуется литературой» и даже написал за время отпуска несколько «изящных вещиц». При слове «вещица» Анна поперхнулась, а Роберто начал чесаться. Он реагировал на графоманов, как люди обычно реагируют на клопов.

Феликс довольно быстро подружился с Александром. Когда Анна начинала шипеть, как змея, по поводу «героя-любовника», Александр неизменно отвечал: «Ну что ты в самом деле, нормальный же мужик».

Софи была обезоруживающе никакой, как бы сказала бабушка Джошуа: «Ни с чем пирог». Бывают такие люди: все, что они говорят, как по волшебству становится скучной банальностью. Джошуа иной раз диву давался: Анна могла заблуждаться и горячо отстаивать завиральную идею, Лиз вообще уносило черт знает в какие полемические дебри, но Софи всегда изрекала только правильное и взвешенное. Любая дискуссия после ее реплики словно бы налетала на кирпичную стену – настолько все, что она говорила, было неоспоримо в своей банальности. Оставалось только лечь и умереть от скуки.

Джошуа усмехнулся, вспомнив, как Анна однажды вернулась с берега, осторожно неся сигаретную коробку, в которой что-то жужжало. Как выяснилось, Анна поймала на берегу муху и собиралась выпустить ее в столовой, чтобы проверить, издохнет ли насекомое после первой же реплики Софи. Эксперимент провалился: Тереза увидела летающую муху и прихлопнула ее, негодуя, гораздо раньше, чем Софи успела что-либо сказать.

Феликс и Софи были удивительно органичной парой. Феликс поверял мир прежде всего по тому, как этот мир и отдельные его обитатели относятся к нему, Феликсу. А кто любил его больше, чем Софи? Никто, тут уж к гадалке не ходи. Софи была ему удобна, как разношенный башмак удобен ноге. К тому же башмак, который эту самую ногу обожает, можно сказать, боготворит. Джошуа поймал себя на мысли, что, когда речь заходит о Софи, он начинает думать расхожими штампами. «Удобный башмак». Ужас какой-то.

На корабле Софи не могла найти себе места. Джошуа искренне верил, что в какой-то другой ситуации Софи, вероятно, проявила бы скрытые, но абсолютно ненужные здесь таланты. Была бы, к примеру, прекрасной хозяйкой. Или растила бы необыкновенные цветы и фруктовые деревья в своем саду. Но тут, на корабле, где у всех одинаковые каюты, а бытовые дела сведены к минимуму, ей просто некуда было себя приткнуть. Она попыталась было поучить Терезу варить суп, за что та невзлюбила Софи навеки и иначе как «эта мышь» не называла. Не было от Софи никакой пользы и в зале любовной прозы: как только она начинала давать читательницам советы, они начинали чахнуть от тоски и спешно собирались домой. В конце концов Софи, чтобы просто пристроить к делу, отдали в помощницы к Магде, которая вела класс-студию художественной керамики. Этот класс пользовался большим успехом, так что помощь была нелишней.

Но нельзя сказать, что Софи скучала. Джошуа вообще не был уверен, что ей знакомо это чувство. Она просто спокойно пережидала время на корабле, как споры бактерий пережидают зиму. Рано или поздно ее солнце устанет вращаться вокруг лучезарной звезды по имени Лиз и они вернутся домой. Так всегда бывает.

Что касается Лиз, Джошуа порой казалось, что Лиз даже не подозревает о существовании Софи, настолько органично она умудрялась не замечать жену Феликса.

Лиз попросилась работать во французский отдел. Джошуа был приятно поражен тем, что она вовсе не собирается рассматривать время на корабле как забавную прогулку. В первую же неделю она заявилась к Роберто с длиннющим списком книг, которые, по ее мнению, необходимо заказать. Стратег с чем-то согласился, что-то оспорил, но новенькую зауважал.

Лиз была довольно взбалмошна, а уж язык у нее был – ровно бритва. Но ее, в общем-то, все любили. Кроме разве что Терезы, которая притворялась, что никак не может запомнить, «кто же тут у нас муж» – Боб или Феликс.

Анна и Лиз подружились моментально, словно всегда знали друг друга. Это была дружба двух равных, редкий случай. Казалось, что они всю жизнь шли вместе, по одной дороге, но в какой-то момент Лиз свернула на боковую тропинку, из озорства или любопытства. Хотя скорее повинуясь мимолетному капризу. А Анна пожала плечами и пошла себе дальше.

Всем бросалось в глаза их с Анной внешнее сходство. Они обе были тонкие, рыжие. Но Анна, будь она картиной, была бы написана акварелью, а Лиз – маслом. Как-то Роберто сказал, что Анна, по сути своей, гадалка, а Лиз – колдунья. И в этой фразе удивительным образом отразилось различие этих двух женщин. Анна рассматривала людей, ходила вокруг, разгадывала, боясь прикоснуться, задеть, обидеть, а Лиз смело переставляла, как фигурки на шахматной доске. Могла случайно и поломать. А потом переживать – бурно, но недолго.

И еще у Анны был Александр. Эти двое жили словно в коконе, образованном неразрывной близостью. Они никогда не держались за руки, не обменивались красноречивыми взглядами. Анна не жаловала публичных проявлений чувств. Но все на корабле знали – у этих двоих есть их собственный мир, недоступный для окружающих.

Вокруг Лиз, как два очумевших сателлита, вращались Феликс и Боб. И вообще мало кто из мужчин на корабле остался равнодушен к ее очарованию. Взять хоть того же Леона. Но мира только на двоих у нее, похоже, ни с кем не сложилось.

Для Феликса существование собственной вселенной Анны и Александра очевидным не было. Возможно, он просто не мыслил подобными категориями. Или вообще не задумывался о мирах других людей. Что, конечно же, было довольно странно для человека, пытающегося стать писателем.

Словом, Феликс с лихостью необыкновенной начал бить под Анну клинья. Джошуа поежился, вспомнив, как Феликс маслено-остекленевшими глазами поглядывал на Анну и Лиз, сидящих рядом на диване в кают-компании. Они были такие красивые, женственные и такие похожие. Бог его знает, какие фантазии роились при этом в голове Феликса. Впрочем, как раз вполне понятно какие.

Единственным человеком, который вообще не замечал заходов Феликса, был Александр. Анна же умудрилась избрать линию поведения, которая бесила Феликса максимально успешно: она не обращала на него внимания. То есть вообще. Она не кокетничала, не краснела в ответ на его скользкие шуточки, даже не пыталась поставить его на место. Она его просто не видела. Несчастный Феликс не знал, как это расценивать. Если бы Анна, не сдержавшись, выказала неприязнь, он бы, пожалуй, даже обрадовался – наконец хоть какие-то чувства. Но она его не замечала, как не замечают докучливую муху: неприятно, конечно, но и не мешает особо. Лиз наблюдала потуги Феликса с понимающей улыбкой. Впрочем, довольно скоро эта улыбка стала опасно напоминать гримасу презрения.

А Феликс тем временем продолжал себе нравиться. Однажды в кают-компании затеяли разговор о научном прошлом Леона и Александра. Анна почти не участвовала, но видно было, что слушает внимательно. Так вот, в какой-то момент Леон и Александр дружно сошлись во мнении, что любой неплохой ученый, после того как его юношеская уверенность в собственной гениальности слегка поистерлась, сталкивается с фактом, что вокруг него оказывается очень много народу гораздо талантливее и умнее. А дальше – твой выбор: или уходить, или принять этот факт и работать дальше.

– Мне кажется, это довольно общая проблема, – неожиданно вмешалась Анна. – Каждый выбирает для себя – быть самым умным среди дураков или самым глупым среди умных.

Публика немножко пошумела, Анну обвиняли в максимализме, утрировании и злокачественном искажении действительности. Анна хихикала, отбивалась, а когда не хватало слов, строила забавные рожицы.

– Не понимаю я этой проблемы, – громко сказал Феликс. – Лично я всегда выбирал для себя такое общество и такую ситуацию, чтобы быть самым умным среди умных.

Джошуа внимательно вглядывался в лицо Феликса. Бывает, человек пошутит так виртуозно, что кажется, будто он убийственно серьезен. Но Феликс, похоже, не шутил, а действительно сказал то, что думал. Лиз уставилась на него и даже слегка отодвинулась. Роберто немузыкально всхрюкнул, быстро выхватил носовой платок и начал старательно сморкаться. Анна застыла как заколдованная.

– Ну ты сказал… – подытожил общее молчание Александр.

– А что такого? – Феликс действительно не понимал, в чем проблема.

– И где ты берешь таких умных? – Лиз рассматривала Феликса внимательно, как будто впервые видела. Ей только лорнета для полноты картины не хватало.

– Лиз, а ведь в чем-то Феликс прав… – Роберто осторожно подбирал слова. – Все ведь зависит от точки зрения. Любого можно назвать дураком, а можно умным. Все относительно.

– Ну да, – согласилась Анна. – Абсолютной глупости все-таки не существует… Я надеюсь, – добавила она с некоторым сомнением.

Беседа понеслась дальше. Мнения насчет существования абсолютной глупости разделились. О высказывании Феликса забыли. Только Анна нет-нет да поглядывала на него с потаенным испугом.

Джошуа задумался, глядя в камин. Когда все поехало вкривь и вкось? Он не мог сказать точно. Конечно, назревало исподволь. Лиз стала реже появляться в кают-компании по вечерам, ссылаясь на работу. Уже не улыбалась шуточкам Феликса, а лишь в раздражении отводила глаза. Но Джошуа казалось, что это просто настроение, к тому же погода не баловала: летом они всегда ходили в высоких северных широтах, около Ньюфаундленда.

Лиз потихоньку начала отодвигаться от остальных троих, что-то зрело у нее в душе, чего она, возможно, и сама еще не понимала. Джошуа удивлялся, как она страстно и самозабвенно работает. Она наконец-то привела в порядок французский отдел, известный своей хаотичностью. Там все кувырком было, с тех пор как сбежал романтичный Жильбер, павший жертвой микронезийской танцовщицы с непроизносимым именем.

Когда все изменилось так, что стало необратимо? Наверное, вечером, после празднования Четвертого июля. День был суматошный, отошли от берега довольно поздно. Суетились, накрывали большие столы, выставленные прямо на палубе. Тереза волновалась: у нее там что-то подгорело или, наоборот, было сырым. А тут еще налетел прохладный ветер, дамы начали дрожать в своих легких платьях, накинули куртки. Роберто сел в ящик с петардами и передавил половину, а остальные летели не туда, куда следовало. Словом, нормальный такой День независимости в сумасшедшем доме. Всё как всегда, и все довольны.

Часов около десяти стали потихоньку разбредаться. Кто помоложе, затеяли танцы на корме, несмотря на ставший пронзительным ветер. Кто-то ушел к себе. Александр потащил в малую кают-компанию свою гитару, собираясь попеть песенок. Леон оглянулся было на Лиз, но, увидев, что около нее, как всегда, крутится неуемный Феликс, побрел вслед за Александром.

Лиз и Анна замерзли и захотели кофе, поэтому привычная компания, исключая гитаристов, оказалась в столовой. Как получилось, что они стали вдруг обсуждать проблемы религиозных запретов? Вроде бы Стивен решил поделиться: видел в какой-то книжке, за какие грехи следует быть подвергнутым каким наказаниям в разных конфессиях. Грехом считалось почти все допустимое с точки зрения современного человека. Все благодушно ужасались, смеялись и подсчитывали, сколько дней отсидки им полагается за самые обычные действия.

– Не люблю мракобесия и вообще никаких запретов. – Феликс был весел, он занял место между Анной и Лиз.

– Запреты запретам рознь, – начал Роберто. – Внешних запретов никто не любит, но без них трудно обойтись. К сожалению.

– Запреты, они и есть запреты. – Феликс благодушествовал. – Человек должен делать все, что хочет. Ну конечно, если он никого не грабит и не убивает. Но мы же тут не об уголовном кодексе говорим.

– А я согласна с Роберто. – Анна поднялась и пересела на диванчик, под бок к стратегу. – Запреты бывают внутренние и внешние. Большинство людей внутренних запретов не чувствует, а то и просто не имеет, поэтому хоть внешние как-то действуют.

– А вседозволенность тоже бывает внешняя и внутренняя? – подхватил Стивен, улыбаясь.

Он очень любил, когда Анна включалась в беседу, говорил, что она что угодно может поставить с ног на голову.

– Ага! – Анна энергично кивнула и с удовольствием продолжила. – Идеально было бы, если бы внешняя вседозволенность сочеталась бы в человеке с внутренними запретами. О! Именно так.

И замолчала озадаченно, словно сама призадумалась над собственными словами.

– Что-то я не очень понимаю, какой такой внутренний запрет? Ежели мне все дозволено? – Феликс недоуменно взглянул на Лиз.

Лиз отвернулась и сосредоточенно уставилась в иллюминатор.

– Да совесть, совесть! – отмахнулся Роберто. – Это как раз понятно. Предположим, тебе разрешают делать все, что ты хочешь. Но внутри при этом существует запрет: вокруг меня люди, их нельзя унижать… По крайней мере, надо постараться обойтись без этого.

– Ой, дело даже не в других. Люди разные бывают, иным и унижение в радость, они так живут. Дело в тебе самом, – Анна пыталась подобрать слова, – в том, что внутри себя нельзя переступать какую-то черту.

– Какую? – даже Стивен был озадачен.

– Да у каждого она своя… – Анна, отчаявшись, махнула рукой. – И каждый должен эту черту чувствовать. И что бы ни позволяли окружающие, через нее не переходить, потому что обратно не вернешься. От отвращения к себе. Только и будешь, что бежать. Без оглядки. От тех, кто позволил… да и от себя тоже.

Все замолчали. Лиз оторвалась от созерцания темного неба в иллюминаторе. Она напряженно смотрела на Анну, как будто пыталась заставить ту говорить дальше. Но Феликс сдаваться не желал:

– Но позволь, если мои поступки никому не вредят и при этом тебе всё разрешают…

– А ты как болонка, да? – Анна усмехнулась.

– Какая болонка? Ты о чем?

– Ну, любимая болонка хозяйки, которой даже под обеденным столом гадить разрешают. Она и гадит. Впрочем, болонка-то действительно не понимает, что будет вонять. А настоящая проблема в том, что иной раз и сам не знаешь, что получится – дерьмо или роза. Но чаще, конечно, выходит дерьмо…

– Ах, милая моя, наивная Анна! – зазвенел голос Лиз. – Ты себе, в своей чистоте, и представить не можешь, для скольких людей что роза, что дерьмо – все равно. Лишь бы его наличие позволяло хоть как-то выделиться.

– Но почему обязательно дерьмо? – только и нашелся спросить Феликс.

– Потому что так жизнь устроена, – равнодушно обронила Лиз. – Именно что дерьмо. А у любимой болонки мозгов нет… Или все думают, что нет, и пользуют ее, как безмозглую.

Неизвестно, до чего бы они договорились, но тут Роберто опрокинул кувшин с красным вином, стоявший на маленьком столике около лампы. Анна вскочила спасать Роберто, поднялась суета. Стивен, по замысловатой цепочке ассоциаций, вспомнил, что нашел в хранилище старинную книгу о виноделии и, сопровождаемый Анной и Роберто, покинул столовую. Джошуа и Хосе продолжали раздумывать над шахматной партией. Лиз и Феликс сидели на диване, Лиз хмуро молчала.

– Да ладно тебе, не дуйся. Мало ли каких глупостей наболтают, – тихо сказал Феликс.

– Да конечно. – Ответ Лиз прозвучал приторно-сладко. – Тем более что Анна у нас вообще дура дурой: она же посмела пренебречь тобой… Пойду послушаю, что там Александр с Леоном затеяли.

Феликс уныло побрел за Лиз.

После этого вечера Лиз почти перестала появляться в столовой в обычные часы, отведенные для еды. Она ссылалась на массу дел в отделе, общаясь исключительно с Роберто. Даже с Анной практически не разговаривала. А корабль меж тем упорно шел на юг.

Они стояли у берега Кулебры, маленького островка у восточного побережья Пуэрто-Рико. День выдался суетливый, читателей было много. В перерыве между занятиями Джошуа вышел на библиотечную палубу и увидел Лиз. Она с тоской смотрела на берег.

– Ты выглядишь так, словно обдумываешь план бегства.

Он вовсе не хотел, чтобы она уходила, просто неуклюже пошутил.

– Ага, и все свое богатство тащить с собой? – Лиз неопределенно махнула рукой. – А завтра мы уйдем далеко в океан, откуда вовсе не выбраться.

– С Кулебры ходит паром на Большой Пуэрто-Рико, – старательно глядя в сторону, сказал Джошуа. – А из Сан-Хуана можно улететь куда угодно на материк.

– У меня во второй половине дня дежурство в зале любовных романов. – Как бы ни расстроена была Лиз, ей и в голову не могло прийти пренебречь работой.

– А у меня после обеда нет занятий, – все так же в сторону сообщил Джошуа, – я могу подежурить вместо тебя, – и не дожидаясь ответа, пошел вдоль по палубе.

– До свидания, Джошуа, – донеслось ему в спину.

Он провел все послеобеденное время в зале любовного чтива. Лиз так и не появилась.

Ее хватились после ужина, когда корабль был уже в море. Обыскали библиотеку и хранилища. Почему-то только в последнюю очередь решили заглянуть в каюту. Там была оставлена записка для мужа: Лиз сообщала, что решила покинуть корабль, и просила ее не искать. На Боба было больно смотреть, так он побледнел. Все прятали глаза.

Джошуа казалось, что Анна исчезла вместе с Лиз. За всю неделю, что бывшие спутники Лиз провели на корабле до первого большого порта на Барбадосе, она ни разу не появилась ни в столовой, ни в кают-компании. Все время проводила в хранилище, а поесть забегала прямо на камбуз к Терезе. Не вышла и попрощаться с Бобом, Феликсом и Софи. Александр передал от нее какие-то невнятные извинения.

* * *

Вечером они сидели за ужином, когда Тереза некстати затеяла разговор о Лиз. Мол, не родись красивой и все в таком духе.

– Послушайте, Тереза. – Голос Анны прозвучал неожиданно резко. Так бы могла говорить Лиз. – Не надо хоронить Лиз, хорошо? Даже если этого требует ваша народная мудрость. Характером Лиз можно резать стекло. Лучше пожалейте этот… осколок империи. И дурака Боба, который по недомыслию упустил самое лучшее, что случилось с ним в жизни.

– Ну уж Боб-то ей все позволял, – начала было Тереза.

– Она что, болонка, чтобы ей все позволять? Человек может заиграться, увлечься чем-то пустым, но блестящим – как та же болонка. Можно этому умиляться, а можно поговорить – как с равным, а не с милой игрушкой. Она ни в чьем прощении не нуждается – кроме своего собственного.

И тут у Анны брызнули слезы:

– Вы извините меня, Тереза, я не хотела грубить. – Анна быстро вышла из столовой.

Александр, наскоро изобразив сумбурную, но вполне понятную пантомиму: мол, пардон, я сейчас, – пошел следом.

– Правда, Тереза, не сердись на Анну. – Стивен попытался загладить неловкость. – Я вот ради тебя даже лишнюю тарелку манной каши съем.