Текст книги "Русские инородные сказки - 2"
Автор книги: Макс Фрай
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)
Принцесса была храброй. Рыцарь был прекрасным. Так уж получилось.
Нет, Рыцарь вовсе не был трусом. Просто рос он болезненным, хилым мальчиком, долго и с трудом выздоравливая от чумы, скосившей весь его род. На коне его укачивало, кости были хрупкими, а мускулы, несмотря на все тренировки, никак не хотели наливаться силой. Наверное, он бы совсем пал духом, но у него была Принцесса.
Принцесса вовсе не была уродиной. Просто с детства воспитанная отцом-королем, как мальчишка, она привыкла подставлять свое личико всем ветрам охоты и ее обветренная кожа никак не хотела приобретать благородную белизну, как у фрейлин, плечи от регулярной стрельбы из лука были слишком широкими для благородной дамы, а руки, ловко управлявшиеся с мечом, – слишком мускулистыми. Наверное, она бы совсем пала духом, но у нее был Рыцарь.
Они любили друг друга с детства, гуляли под раскидистыми деревьями у старинного королевского пруда, смотрели на звезды и читали друг другу стихи. Сердце Принцессы замирало от счастья, когда она смотрела на благородный профиль Рыцаря, на то, как ветер играет его светлыми кудрями, а луна отражается в его синих глазах. И сердце Рыцаря замирало от счастья, когда он видел дерзкий задор на лице Принцессы, когда ее легкая фигурка стремительно неслась на коне, когда ее крепкие ручки безошибочно посылали стрелу прямо в сердце ястреба, парившего высоко в поднебесье. У каждой любви свои законы.
Они жили в старом замке – столице крохотного королевства, сплошь состоящего из лесов и болот, с горсткой трудолюбивого и доброго народа, который любил свою Принцессу за то, что она защищала их от волков и никогда не повышала налоги, и любил своего Рыцаря за то, что он лечил и учил их детей.
Но вот однажды на королевство напали враги. Не так уж им был и нужен этот неудобный для жизни кусок земли, но их предводитель – Злой Король – уже завоевал полмира и мечтал бросить себе под ноги и оставшуюся половину. А это королевство просто оказалось на пути.
Неисчислимые полчища врагов осадили старый замок. Защитники храбро обороняли стены, а когда рухнули ворота, Принцесса сама во главе своего войска встретила захватчиков с мечом в руке.
Как она сражалась! Вражеские воины вокруг падали, словно подкошенные невидимым серпом. Волна за волной накатывались они на нее, но на серебристых доспехах Принцессы не было даже царапины. И тогда правая рука Злого Короля – Злой Колдун выхватил из тучи молнию и метнул ее в грудь Принцессы.
И когда Рыцарь, которого Принцесса уговорила укрыться в самой высокой башне замка ("Мне будет так спокойнее, милый. Ты же не хочешь, чтобы вместо битвы с врагами я постоянно высматривала, не случилось ли с тобой чего-нибудь?"), увидел, как она упала, он в горе распахнул окно, бросился вниз, на каменные плиты и разбился насмерть.
Сопротивление было сломлено. Бой угас. И тогда Злой король и Злой колдун подъехали к поверженным противникам и увидели волну рыжих волос Принцессы и прекрасные синие глаза Рыцаря.
И что-то сломалось в душе Злого короля, и из раны потекли густые, как смола, слезы, и он навсегда проклял тот день, когда решил подмять под себя это ничтожное королевство вместо того, чтобы двинуться в обход.
И что-то сломалось в душе Злого колдуна, и он собрал всю свою колдовскую силу и вложил ее в свое последнее, самое могущественное заклинание, отбросившее ход времени ровно на сутки. И не был уже больше колдуном, ибо раз и навсегда исчерпал всю свою мощь.
…А Принцесса и Рыцарь никогда так и не узнали, отчего огромное войско врагов в последний момент повернуло в обход их маленького и слабого королевства. В легенду они так и не попали. Зато жили долго и счастливо, и умерли от глубокой старости в один день и час.
Давид Голиафский
СамобранкаРусская народная волшебная сказка
Давно это было, ещё про царе Горохе, или даже раньше. В некотором царстве, некотором государстве, в селе Василькове жил-проживал человек-самобранка. Всё в ём было хорошо: статный, румяный, кудрявый, работящий, умеренно пьющий, одним словом – добрый молодец. Одна только у него была проблема, да страсть какая серьёзная: только откроет рот, а оттуда ругань такая польётся, не то что уши – фиалки с незабудками вянут на семь вёрст окрест. Через эту проблему были у человека-самобранки в жизни одни неприятности. Ни с соседом не поговоришь о перспективах на урожай, ни с девушкой какой о намерениях сурьёзных: после первых двух-трёх слов собеседник плюнет в сердцах, да и пойдёт восвояси…
Долго ли, коротко ли жил так человек-самобранка, да только стало ему совсем невмочь. Поклялся он страшной клятвой, что жизнь положит, а найдёт, как с проблемой справиться.
А на околице села Васильково стоял домик, маленький да ветхой, и жила в нём старуха-ведунья. Лет ей было сто или двести, все уже со счёту сбились. Редко кто к старухе захаживал, потому слух ходил, что ведьма она, да и оборотень, не дай бог.
И вот решил наш человек-самобранка – раз люди добрые помочь не могут – была не была, схожу к ведьме, её совета спрошу. Ну, подошёл он к избушке, в дверь стучится, а сам кричит:
– Эй, ведьма долбаная, мать твою через десяток, открывай поскорее, шесть на восемь да пятнадцать, совета, глядь, ищу, блин, по жизни, нах!
Дверь скрипнула, отворилась, и выглянула оттуда старушенция ростом низенькая, с клюкой, в старомодном ветхом шушуне, один глаз кривой, да смотрит зорко.
– Эх, милок, не скажи ни слова больше, всю я твою пранблему уже наскрозь вижу! Недаром тебя самобранкой-то величают. Но ты не кручинься, не один ты такой, хоть и редко это с людьми случается. За морями, слыхивала, эту хворь турецким синдромом кличут, да какая нам с тобой разница… Нам надо думать, как тебя от болезни такой излечить. А думать-то тут долго и не надо: я тебе помочь не могу, это может один только человек. За семью горами, за семью долами, живёт в деревне Болтово человек-кладенец, к нему-то тебе и надо идти за помощью. Да. Только своими-то ногами ты и за десять лет не дойдёшь, что ж мне с тобой, болезным, делать… Ага, вот что: в десяти вёрстах отсюда есть село Моторное-Пламенное, и живёт там человек-самолёт. Он тебя и через горы, и через долы перенесёт. А если он не сможет, то ещё через пятнадцать вёрст стоит деревня Сапожное, и живут в нём братья, человеки-скороходы, они уж тебя точно доставят, куда надобно. А чтоб мог ты с ними сговориться, дам я тебе порошка волшебного три щепотки – бросишь щепотку на человека, и он в твоей речи только Главное услышит. Да ты ступай, ступай, милок, только молчи уж!
И с этими словами ведунья сунула человеку-самобранке в руки мешочек с волшебным порошком, да и вытолкала его за дверь.
Почесал человек-самобранка в затылке – делать нечего, а надо от турецкого синдрому избавляться, придётся, значить, старухиному совету следовать.
Вышел тогда человек-самобранка из села Васильково с котомкой за плечами. Шёл он день, шёл другой, и пришёл, наконец, к деревне Моторное-Пламенное. Идёт по главной улице и видит – возле одной избы мужичонка чего-то по хозяйству шурупит. Сам на вид хлипкий довольно, а ручищи длинные, мускулистые и ладони – что твои лопаты. Ну, самобранка подошёл к нему с подветреной стороны, кинул щепотку ведьминого порошка…
– Ты, что ли, хвост тебе в глаз, в двадцать пятой степени, человеком-самолётом будешь, жёлтого в середину, нах?
– Ну, я – отвечает человек-самолёт – а тебе-то что с энтого?
– Да мне бы, блин комом, до деревни Болтово, клепать его веником, три пишем, два в уме, добраться бы, хрен мочёный, нах…
– Ну что ж, можно и до Болтова, – ухмыляется человек-самолёт. – Если погода лётная, так и дальше можно, да.
– А как мы, опа с ручкой, узнаем-то, сорок четыре весёлых стрижа, лётная погода, растуды её в кащей, или нет, нах?
– А вот пошли-ка со мной, щас и узнаем.
Вышли человек-самолёт с человеком-самобранкой за околицу, прошли по тропке через лесок, и вывела их тропка к средних размеров овражку. Человек-самолёт подошёл к краю, плюнул три раза через левое плечо, осенил себя крестным знамением, взмахнул руками-лопатами, да как прыгнет в овраг!
Человеком-самобранка ждал час, ждал другой, ничего не происходит. Пошёл он тогда дальше по тропинке, а она вдруг налево повернула, да в овраг спускается. Добрался он до дна, и видит – лежит на дне человек-самолёт, вроде дышит, хоть и с трудом. И пальцем самобранку к себе манит. Подошёл тот поближе, и слышит:
– Звиняй, браток… Не смогу я тебе в этот раз… помочь. Кхе… Ты вот что… ступай обратно в село… спроси дом лекаря… Тохи Чехова… скажи – Васька Чкалов… просил передать… погода нелётная. Он поймёт…
И сразу брык – с катушек, отрубился. Ну что человеку-самобранке делать, вернулся, нашёл дом лекарский, а тот как раз на веранде сидит, чаи гоняет, сам весь из себя такой в очёчках, сразу видно – ентилигент. Толко услыхал слова "Васька Чкалов", так сразу вскочил, руками замахал, пробурчал чтой-то невразумительное, вроде "опять этот Линдберг недоделаный", схватил чемоданчик, и убёг.
А человек-самобранка в затылке почесал, да и пошёл дальше, в деревню Сапожное, вторым ведьминым советом пользоваться. Долго ли, коротко ли, добрёл он до Сапожного. Идёт, видит – сидят два братца на завалинке – оба как есть на одно лицо, ручки махонькие, да и тулово не то чтобы очень, зато ножищи длинные, голенастые, в кожаны сапоги обутые. Ну, обсыпал их самобранка порошочком, да и спрашивает:
– Вы, что ли, рать вашу за ногу, корень квадратный из пяти, человеки-скороходы будете, дюжина чертяк, нах?
– Ну, мы, отвечают братцы хором – а тебе-то какой интерес?
– Да вот мне бы, езда по кочкам, до деревни Болтово, ядрить его пушкой, интергал по контуру, добраться бы, морковь в задницу, нах…
И только сказал эти слова человек-самобранка, как братцы-скороходы вдруг подскочили, схватили его за руки – за ноги, да как понесутся по дороге – только пыль столбом! Человек-самобранка между ними болтается, как чорт в ступе, да только успевает подмечать, как мимо леса, поля, и реки проносятся, где человек мог бы так вольно дышать, если бы всё не торопился куда-то.
День бегут человеки-скороходы, другой бегут, третий бегут, и никакой в них усталости. Самобранка наш уже и спать на бегу приноровился, и по нужде… Как вдруг, на четвёртый день, братцы раз – и остановились, как вкопаные. И стоят, с ноги на ногу переминаются. Человек-самобранка смотрит – а сапоги-то их прохудились совсем, каши просят.
Тут они ему и объяснили, что без сапог не могут дальше бежать, и пришла пора им телегу катать на фабрику «Скороход», чтоб, значить, новые присылали, а это то ли месяц займёт, то ли два. Но зато оказалось, что до Болтова всего вёрст двадцать осталось.
Распрощался самобранка с братанами, и пошёл себе по дороге. Шёл, шёл, а тут, глядишь, и крестьянин с возом сена подвернулся, подбросил, добрый человек. Одним словом, добрался таки мужик-самобранка до села Болтова. Тут спрашивает – где изба человека-кладенца, там спрашивает – где изба человека-кладенца, а все ему в ответ только смеются. Ну наконец, удалось ему поймать мальчонку какого-то, что и слов-то его турецких не понимал, так мальчонка ему и объяснил:
– Вишь, дядя, за деревней торчит холм высокой, лугами покрытый? Вот туда иди, а на вершине того холма и найдёшь человека-кладенца.
Поднялся самобранка на холм, и видит – сидит на самой вершине человек. Волосьями да бородой оброс, ноги как-то не по-нашенски скрестил, глаза закрыты, а на лице улыбка блаженная.
Сразу понял тогда наш герой, что перед ним человек-кладенец. Упал он тогда на колени от радости, и излил душу, рассказал как мог и про турецкий синдром, и про старуху-ведунью, и про то, как он сюда добирался.
А как закончил человек-самобранка говорить, человек-кладенец вдруг открыл глаза, посмотрел внимательно на человека-самобранку, да и молвит:
– Знаешь что? Да я класть хотел на все твои проблемы.
И снова закрыл глаза, и дальше сидит недвижно. Очень это на человека-самобранку подействовало, он так и сел от неожиданности, и сам не заметил, как ноги его тоже скрестились не по-нашенски. Понял он сразу, почему человека-кладенца так прозвали.
Сидит человек-самобранка рядом с человеком-кладенцом, и думает: неужто бабка наврала? Как же мне этот человек-кладенец помочь-то сможет? Сидит он так неделю, сидит другую, и всё за человеком-кладенцом наблюдает. А тот всё так же неподвижен, и та же улыбка на устах.
Месяц проходит, другой проходит, третий, зима началась. Вокруг метели метут, а человек-кладенец на это кладёт. Волки бегают, и другие всякие хищники, а ему всё пофиг.
А человека-самобранку поначалу аж зло взяло. Зачем, думает, я тащился сюда, на блаженного энтого пялиться, всё равно с него пользы никакой! Долго он так думал, но сидеть продолжал, и вроде как его отпускать стало. Ну ладно, думает, господь с ним, с кладенцом этим, да и проблема моя мне тут не мешает вовсе…
И вот однажды весенним днём человек-самобранка вдруг подумал: да класть я хотел на неё, на проблему мою! И тогда он вдруг почувствовал, что мыслей-то у него больше никаких не осталось, а на лице сама собой появилась блаженная улыбка, как у человека-кладенца. Хотел человек-самобранка уже глаза закрыть на долгие годы, как вдруг видит, что по холму к вершине подымается девица – высокая, статная, с косою до земли. Подошла она к ним, отдышалась, и говорит:
– Ну что, хрены болотные, кто из вас, блудозвонов, человеком-кладенцом будет, теорема Ферма, мля?
Человек-самобранка от такой неожиданности так и сел бы, если бы уже не сидел. Только и смог вымолвить:
– А ты, ёптыть, кто така будешь, нах?
– Я, многочлен третьей степени, буду Марфа из села Марфина, ёжкин крот. Человек-самобранка я, мля!
– Кака-така, кран тебе в ухо, человек-самобранка, шестая производная? Человек-самобранка – это ж я, треугольник Паскаля, нах!
– Ах ты падла сучья, непердово число, тебе что, если женщина, глянь, так уже и не человек, логарифм собачий, мля?!
И когда говорила Марфа эти слова, то раскраснелась вся, и глаза как заблестят! Глянул на неё человек-самобранка, и сердце его чуть из груди не выскочило. Так получается, началась у него самая что ни на есть любовь. Молчит самобранка, и только смотрит на неё во все глаза. Да и Марфа притихла, и на него глядит, вроде как оценивающе.
Долго они так молчали, пока наконец человек-самобранка не собрал всю свою смелость в кулак, и вымолвил:
– Марфинька, звезда ты моя с ушами, составь мне счастие, табло на рыло без десяти семь, выходи за меня замуж, собственные числа вырожденной матрицы, нах!
Тут Марфинька потупилась, закраснелась, только и смогла вымолвить, что: "Да, мля…"
Вскочил тогда человек-самобранка на ноги, взял свою суженую за руку, и пошли они вниз с холма, в село Болтово. Потому как молчание – оно, конечно, золото, да не златом единым жив чудак-человек, а милые бранятся – только тешатся. Совет да любовь – вот оно самое настоящее волшебство и есть, если коротко.
А человек-кладенец так себе и остался на холме сидеть. Ему, конечно, на все эти дела было класть с прибором. Хотя о тех временах ни одного прибора ещё и изобретено-то не было. Вот такой он был продвинутый, человек-кладенец.
А человеки-самобранки Марфа да Никодим пришли себе потихоньку в село Болтово, выбрали место покрасивше, да и срубили себе избёнку, да хозяйством обзавелись каким-никаким, а тогда и свадьбу сыграли.
И я на той свадьбе был, мёд-пиво пил, по усам, в репу пальцем, текло, ядрить твою через коромысло пополам, а в рот нифера не попало, Пи в кубе, нах.
Линор Горалик
Новые сказки для неврастеников* * *
В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил-был один король, и была у него красавица-дочь. И вот в один прекрасный день решил король, что дочери его пора выходить замуж. Случилось это как раз на ее тридцать четвертый день рождения. Решил король созвать со всех соседних королевств молодых представителей власти и попытаться организовать принцессе стоящую партию. Принцесса была диво как хороша собой и к тому же в свои тридцать четыре года являлась вполне известным правозащитником леволиберального рисунка, читала «Нью-Йоркер» и носила деловые костюмы с кроссовками, так что многим молодым принцам она очень нравилась. Но беда была в том, что молодые принцы не очень нравились нашей принцессе – ровно потому, что она задралась иметь дело с лысеющими еврейскими мальчиками в поисках материнской фигуры и хотела уже какой-никакой нормальной жизни. И вот в тот самый момент, когда бал был уже в разгаре, произошла катастрофа: в зал, где под звуки менуэта гости курили анашу, ворвалось Чудовище. Это Чудовище старый король в семьдесят четвертом году вывез из Вьетнама и держал в страшных дворцовых подземельях, где оно питалось случайно забредшими садомазохистами из числа челяди и кухонных слуг. В эту ночь Чудовище вырвалось наружу по какой-то логичной, но в данный момент не важной причине. Оно планировало съесть пару человек, а потом отправиться в ближайшую военную часть и там отомстить за своего брата. Но как только Чудовище увидело принцессу, все его планы рухнули. Чудовищу и раньше доводилось видеть немало женщин, но все они были робкие, хрупкие вьетнамки. А при виде принцессы, правозащитницы леволиберального рисунка, сердце Чудовища екнуло. Оно бросилось наутек.
Но не тут-то было. Принцесса немедленно поняла, что это ее единственный шанс связать жизнь с существом, чей IQ не превышает его роста в сантиметрах, и ломанулась следом. Надо ли говорить, что судьба Чудовища была решена. Старый король пришел в ужас, быстро выпил и сказал: "Деточка, ты сошла с ума, это же нелюдь!" – на что принцесса резонно заметила, что поколение отца всегда придавало слишком большое значение видовым различиям.
Принцесса была женщиной здравомыслящей, но в меру романтичной, и поэтому была уверена, что стоит ей поцеловать Чудовище, как оно превратится в Прекрасного Принца. Каждую ночь на протяжении трех лет ей удавалось осуществлять свой план с помощью лассо и колотушки для отбивных, но Чудовище только цепенело и начинало нехорошо напоминать еврейского мальчика, при котором упомянули о его маме. Постепенно принцесса научилась мастурбировать струей из душа, но с душем было невозможно обсуждать события последнего дня, и Чудовищу пришлось посещать семейного терапевта. Терапевт был в восторге, потому что раньше ему никогда не доводилось иметь дела с пациентами, не обладавшими даром речи; через полгода он написал книгу: The Beauty And The Beauty: The Inner Magic Of Dysfunctional Marriage. В результате терапии Чудовище научилось сублимировать агрессию в адрес жены выращиванием вьющихся растений и однажды попыталось удавиться ядовитым плющом, в результате чего принцесса написала книгу The Beast And The Beast: Equal Marriage In Transitional Mode. Во время секса со своим любовником, букеровским лауреатом с прогрессирующим раком мозга, принцесса каждый раз начинала плакать и повторять: "Бедный Роджер! Бедный Роджер!", хотя на самом деле у Чудовища вообще не было никакого имени. За эти слезы букеровский лауреат любил ее безумно, задыхаясь от сострадания и к ней, и к ее мужу. Наконец в один прекрасный день Чудовище заговорило: оно оторвалось от миски с сырым мясом, посмотрело на принцессу, привычно вошедшую к нему в подвал с лассо и колотушкой пожелать спокойной ночи, и сказало: "Маша, господи, я не люблю тебя, понимаешь?" От неожиданного горя принцесса умерла на месте, и тогда Чудовище впервые за все годы супружеской жизни заставило себя прикоснуться к собственной жене. Она все еще была мягкой и теплой, и Чудовище со вздохом подумало, что, может быть, они оба с самого начала делали что-то не так.
* * *
В одном большом зеленом лесу жили-были два зайчика. На самом деле этому лесу, как любому сказочному лесу, было положено иметь всего одного зайчика, но так уж исторически сложилось, что в лесу были два зайчика. Первый зайчик был героем Брестской кампании, трое его сыновей служили в лесной армии, жена занималась благотворительностью, из их окна всегда вкусно тянуло отварной капустой, а на крыше пряничного развевался флаг с гербом родного леса. Так что все звери любили второго зайчика, потому что рядом с первым каждый чувствовал себя просто куском говна. Всем зверям очень хотелось, чтобы в лесу, как и пристало, был всего один зайчик, и чтобы этот зайчик играл положенную ему роль в жизни всех героев нашей сказки, но зайчиков было два, и получалась не сказка, а хер знает что. Поэтому в один прекрасный день у первого зайчика под пряничным крылечком были обнаружены магнитофонные записи его переговоров с Ирландской Освободительной Армией, и в тот же вечер его вместе со всей семьей разорвали в клочья к чертовой матери. Второй зайчик в это время был у себя дома и истово молился, но не выдержал угрызений совести и повесился через два часа. Тогда все звери обратились в хорошее рекрутинговое агентство и через него взяли на вакансию зайчика гомосексуальную пару из двух тушканчиков. Тушканчики, хоть их и было двое, представляли собой единый объект, предназначенный для травли и преследований, и наконец-то в лесу все зажили весело и счастливо.
* * *
Пришел раз черт к мужику и говорит: «Федор Сергеевич, простите, что я так поздно вас беспокою, но мне очень надо посоветоваться. У меня в последнее время чудовищные головные боли. Причем ладно бы боли, но у меня, боюсь, провалы в памяти и я, кажется, вес теряю. В общем, такие дела.» Ээээ, – смекнул мужик, тут дело нечисто! Хочет мне черт голову заморочить, на жалость берет! Да только я, чай, не дурак! Свожу-ка я его к ведьме! Пусть она его на чистую воду выведет!
Вот привел мужик черта к ведьме. Ведьма как увидела черта – побелела вся, руками всплеснула, рот раскрыла – а мужик ее хвать за руку, затащил за печку и говорит: "Ольга, перестань, успокойся. Послушай, я его много лет знаю, это бывший муж моей сестры, он чудовищный манипулятор и вечно выпрашивает денег. Сейчас пришел ко мне, делает вид, что у него рак. Если я его назову симулянтом, это будет выглядеть ужасно. Отвадь его!" А ведьма мужику и отвечает: "Федя, ты с ума сошел? Ты же онколог, ты и смотри его. А я что? Я врач-терапевт. Да и какая я ведьма, господи, я пишу гороскопы для журнала «Космополитан», все, больше ничего!" Мужик кулаком по печи стукнул: "Оля, ну какая сейчас разница? Он верит, что ты ведьма! Помоги ты мне, ради бога!" Вышла ведьма к черту, а черт у стола сидит, лапами погаными башку держит, скулит-качается. Посветила ему ведьма в глаза, жуком египетским на золотой цепочке перед мордой бесовой показала и дала черту порошок: мол, ступай домой да прими по дороге. А только черт за порог – ведьма на мужика как накинется: "Федя, ты с ума сошел! Я не онколог, но с ним даже мне все понятно!" Мужик слегка с лица побледнел, но он черта знает хорошо, не отступает: "Оля, ну перстань, глупости. Что ты ему дала?" "Эфералган! Федя, посмотри его!" Махнул тут мужик рукой на неразумную бабу и домой пошел.
А черт побрел себе, куда глаза глядят, порошок ведьмин в пасть засыпал – не помогает порошок. Лег черт на травку и ну от боли кататься да плакать – трясет его, бедного, глаза раскалываются, шерсть дыбом… Так жалостно плакал, что даже сам Дьявол в аду услышал, как один-от из его верных слуг мучится. Выбрался Дьявол из ада наружу, нашел черта, видит – тот совсем плох. Схватил тогда Дьявол черта под мышку и поскакал к мужику. Мужик, как увидел самого Нечистого у себя в избе, аж на пол сел, а Дьявол ему и говорит: "Федор Сергеевич, скажите мне прямо, что с ним?" Тут уж мужику деваться некуда. Покрутил он чертову башку, повертел, в глаза ему позаглядывал, на томографию свозил и вышел к Дьяволу, сам весь бледный. Дьявол только на мужика глянул, подхватил черта – и след их простыл. Только посмотрел мужику в глаза напоследок да сказал, как припечатал: "Ну, Федор Сергеевич, встретимся мы с Вами еще… Сестре позвоните, скажите – пусть со мной свяжется."
Приволок Дьявол черта в преисподнюю, на мягкие уголечки положил, а сам опять – шасть наверх, и купил там три кило винограду мускатного, высший сорт. Вернулся к черту – тот лежит, дышит тяжело, но, видно, временно попустило его. Увидел черт виноград и как заплачет! А Дьявол стоит, не знает, куда руки девать, и грубо так ему говорит: "Ну что ты ревешь, Леша? Ты думаешь, это все тебе одному? Нет, не тебе одному, Я, может, тоже виноград люблю! Я, может, сейчас столько его съем, что тебе вообще не останется!" Тут уж черт уткнул морду свою поганую в подушку, рыдает-рыдает, а остановиться не может.
