Текст книги "Меня зовут Персиваль Грейвз (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Грейвз продолжал молчать. Рано или поздно Гриндевальду надоест кривляться, и допрос возобновится. До тех пор он не собирался издавать ни звука.

– Перси, ты ведёшь себя, как ребёнок, – укоризненно сказал Гриндевальд. – Взрослый человек на твоём месте давно понял бы, что со мной не надо играть. Со мной надо сотрудничать, – он широко улыбнулся. – Либо ты сотрудничаешь со мной сам, либо под Империо. Под Империо у тебя глаза, как у щенка – я этого не люблю, выглядит как-то пугающе.

Грейвз отвернулся к окну, продолжая хранить молчание.

– Если тебе хочется морить себя голодом – я не возражаю, – сказал Гриндевальд. – Сбросишь пару фунтов – будешь выглядеть на полгода моложе. Потом я всё равно заставлю тебя есть, – небрежно сказал он и снова зевнул. – Но пока не смею прерывать твоё наслаждение собственным стоицизмом…

Гриндевальд поставил чашку на пол, пригладил белые волосы.

– Не знаю, какие у тебя планы на завтра, а у меня с утра встреча с Даклендом и Брукс. Кто-то в Чикаго научился чеканить фальшивые драготы… Хотя тебе наверняка это не интересно, – сказал он, заметив, как у Грейвза азартно блеснули глаза. – Давай. Ты обещал рассказать мне про своего мальчика.

– Я ничего тебе не обещал.

– Империо, – сказал Гриндевальд, небрежно ткнув в него палочкой.

Очнувшись, Грейвз обнаружил себя сидящим на стуле с пустым стаканом в руке. Это было, мать вашу, очень изобретательно: сначала заставлять пить сыворотку правды, а потом возвращать в сознание и наслаждаться допросом. Грейвз начинал понимать, что серьёзно недооценивал Гриндевальда. Это была очень, очень большая ошибка.

Тот сидел в прежнем кресле, сцепив пальцы на животе. Смотрел на Грейвза с каким-то издевательским озорством.

– Начни с самого начала, – потребовал он. – Как зовут мальчика?..

Веритасерум заставил Грейвза дёрнуться, будто что-то толкнуло его под язык. Он не смог не ответить.

– Криденс.

– Опиши, как он выглядит.

– Он высокий… но постоянно сутулится, – негромко сказал Грейвз. – У него чёрные волосы. Ужасная стрижка, будто ему на голову надели горшок и срезали всё, что торчало. У него тёмные глаза… Красивые, но он вечно их прячет, боится взглянуть в лицо. У него губы… – тихо сказал Грейвз. О губах Криденса он мог бы написать поэму. Плотные, резко очерченные, яркие от того, что Криденс постоянно кусал их. Они манили Грейвза, как огонь – мотылька. Иногда он говорил с Криденсом лишь для того, чтобы смотреть, как они раскрываются, смыкаются, круглятся, формируя слова из звуков. – Я часто смотрю издалека, как он стоит на улице, подняв плечи, в своих коротких брюках, тесном пиджаке и уродливой сбитой обуви, – продолжил Грейвз. – Иногда он кажется таким жалким и отталкивающим, что я сам не понимаю, что меня тянет к нему. Но иногда…

Он коротко вдохнул, увёл взгляд на стену, на лохматые обои в широкую полосу с каким-то невнятным от сырости узором. Иногда – то ли дело было в клубах автомобильного дыма, то ли в вечернем свете, то ли в игре воображения – иногда свет так мягко ложился на широкие острые скулы, на квадратную линию челюсти, золотил ему кожу, отчёркивал контрастной тенью затылок, шею и лоб – что Криденс казался неземным существом, настолько прекрасным, что Грейвз забывал обо всём, просто любуясь.

– Иногда я приходил, чтобы только посмотреть на него, – тихо сказал Грейвз. – Думал, что не стану подходить, не буду разговаривать. Я стоял на другой стороне улицы и смотрел, как он жмётся на вентиляционной решётке, откуда поднимается пар… У него не было пальто, и он грелся на ней в тёплом воздухе от подземных поездов. Когда я понял это, я начал использовать Фоверус, чтобы ему было теплее. Он чувствовал магию, поднимал взгляд и видел меня… Тогда я шёл к нему. Однажды…

– Мерлиновы ядра! – с ухмылкой перебил Гриндевальд. – Это так трогательно – заботиться о несчастном уродце. Я учту, что тебя можно разжалобить, Перси. Продолжай, – приказал он, – так что случилось однажды?..

– Однажды я не нашёл его на привычном месте, – сказал Грейвз. – Я подождал… Он не появился. Я отправился его искать, нашёл в переулке за церковью. Он сидел прямо на земле, скрючившись за штабелем ящиков, привалившись спиной к стене дома. Он спал, – тихо сказал Грейвз. – Я подошёл ближе, присел рядом на корточки. Он не проснулся… Его лицо было спокойным. Он тихо дышал, губы чуть приоткрылись. Мне хотелось поцеловать его… Но я боялся его потревожить. Я… – он укусил себя за губу.

– Я знаю, что ты сделал, – очень довольным тоном сказал Гриндевальд. – Ты наложил на него сонные чары и благоговейно облобызал. Или нет?.. Или ты присосался к нему и запихнул язык ему в рот?..

Грейвз сделал паузу, чтобы унять бесполезную ярость. Гриндевальд искажал всё, что он говорил, он с наслаждением издевался, зная, что Грейвз не сумеет ничем ответить.

– Я наклонился к нему так близко, что чувствовал его дыхание, – сказал Грейвз, чувствуя такую жгучую ненависть к Гриндевальду, что ему самому было странно, как голос остаётся таким спокойным. – Мне хотелось поцеловать его, пока он спит, и мне нравилось бояться, что он проснётся и обнаружит меня. Я смотрел на него и представлял, какие у него сейчас безвольные, мягкие губы. Думал: если я это сделаю, что он почувствует, когда проснётся?.. Сможет ли распознать мой вкус у себя во рту?.. Я отговаривал себя, но он всё спал… Я почти решился. Встал перед ним на колени, наклонился… – тихо сказал Грейвз, – и вдруг он открыл глаза.

– Перси, чтоб тебя тролли взяли!.. – Гриндевальд с силой хлопнул ладонью по колену. – Я хотел сказку на ночь, а ты рассказываешь мне эротический триллер! Я чуть не взмок от волнения! – он сердито блеснул глазами, изображая гнев. – Так, ну ты поцеловал его или нет?..

– Нет, – сказал Грейвз. – Он испугался, увидев меня. Шарахнулся, вскочил на ноги, чуть не упал… Я сказал, что увидел его на земле и подумал, что ему стало плохо или что на него напали… выдумал какой-то вздор, но он поверил. Он сказал, что ему нужно возвращаться к работе – раздавать прохожим листовки. И я позволил ему уйти…

– Что было потом?.. – требовательно спросил Гриндевальд.

– Я сразу вернулся домой, – сдавленно дыша, сказал Грейвз. – Я был возбуждён. Этот мальчик будил во мне слишком много желаний, я растерялся. C того вечера, – с трудом произнёс он, – я начал постоянно думать о нём.

– Насколько часто?.. – заинтересованно спросил Гриндевальд.

– Почти каждый день. Сначала я пытался сдержаться, – сказал Грейвз. – Однажды вошёл в библиотеку, хотел отвлечься, выбрать книгу на вечер… Задумался. Очнулся возле книжных полок. Я стоял, опираясь на них рукой, вторая была у меня в паху. Я гладил себя через брюки и представлял, что сейчас Криденс сидит здесь, у моих ног, что он спит, упираясь затылком в полку, а я стою над ним и глажу свой член…

– Дальше, – потребовал Гриндевальд, блестя глазами и алчно улыбаясь.

– Я отчётливо представил его. Его дыхание, ресницы, полуоткрытый рот… Я не мог больше сдерживаться и притворяться, что не мечтаю о нём. Я хотел его так сильно, что забылся. Расстегнул ширинку, достал из белья член. Я дрочил прямо там, получилось торопливо, но… – Грейвз сглотнул, опуская глаза, – когда я только представил, что кончаю ему на лицо, пока он спит, и капли спермы попадают ему на чёрные ресницы и брови, текут вдоль носа ко рту, и он машинально слизывает их с губ, не просыпаясь… – Грейвз вздохнул, покачнувшись на стуле, – я кончил так, что врезался лбом в чёртовы полки и рассадил себе бровь. Я выжимал из себя сперму и чувствовал, как кровь тянется по щеке и капает на рубашку…

– Да ты страстная натура, Перси, – усмехнулся Гриндевальд и вгляделся в его лицо: – И что, даже шрам остался?.. На брови?..

– Нет, – коротко ответил Грейвз. – Залечил.

– Зря, тебе бы пошло, – сказал Гриндевальд. – Говорил бы всем, что получил в бою. В бою с собственными страстями, – он усмехнулся, – конечно, не уточняя, что бой ты позорно проиграл. Ладно, давай вернёмся к делам, – он заговорил другим тоном. – Я нашёл список твоих агентов в Германии. Дай мне ключ к расшифровке.

– У меня только половина ключа.

– И у кого вторая?..

– У Серафины.

– Я так понимаю, если я просто заявлюсь к ней с просьбой выдать вторую половину, она задаст пару вопросов, включающих выражение «нахуя»?..

– Скорее всего, – сказал Грейвз, чувствуя облегчение хотя бы от того, что в своё время паранойя заставила его перестраховаться. Он, конечно, не предполагал именно такое развитие событий – он думал о том, что список просто могут украсть… В любом случае, это было предусмотрительно.

– Так, ну и что мне сказать ей, чтобы его получить?

– В этих обстоятельствах – ничего. Я не могу внезапно пересмотреть список европейских агентов.

– А если с кем-то из них что-то случится?..

– Нет.

– А если список похищен?..

– Нет.

– Ладно, оставим пока эту тему, – Гриндевальд постучал себя пальцем по губам. – Скажи мне вот что… Кто метит на твоё место?.. Три первые кандидатуры.

– Нокс Валентайн, Диана Кимберли, Джонатан Аредондо.

Гриндевальд глубоко вздохнул.

– Ладно. Пожалуй, хорошенького понемножку, Перси. Можешь прекратить дозволенные речи.

Грейвз молчал, чувствуя себя измождённым.

– Кстати, чтоб ты знал, – Гриндевальд поднялся на ноги. – Учитывая твоё живое воображение, в твоём-то возрасте… Чары запрещают только колдовать. Дрочить они не запрещают.

– Сегодня хочу что-нибудь трогательное, – сказал Гриндевальд, взмахом палочки создавая в облупленной стене камин и устраиваясь у огня с чашкой кофе. – Что-нибудь… – он взмахнул в воздухе печеньем, макнул его в кофе, отгрыз кусочек и облизнул крошки с коротких усов. – В общем, трогательное. Про твоего этого мальчика. Расскажи про свои добрые намерения, Перси, – предложил он. – Есть же в тебе что-то человеческое? Или ты думаешь только про то, как ебать сиротинку?..

Грейвз сидел, сцепив руки на коленях, бездумно смотрел в огонь. Бежать он пытался несколько раз – не вышло. Пытался наколдовать лодку, думая, что перетерпит боль, но терпеть не получалось – он отключался от болевого шока до того, как успевал завершить заклинание. Теперь приходилось следить за собой и вести себя, как не-маг, чтобы не отрубиться на полдня, по привычке призвав к себе какую-то мелочь.

Он пытался молчать, но Гриндевальд под Империо заставлял его пить Веритасерум, и молчать как-то не выходило. Он пытался управлять тем, что говорит, но сила воли против зелья была бессильна – он выбалтывал всё, будто они с Гриндевальдом были случайными попутчиками, а Грейвзу нестерпимо хотелось излить кому-нибудь душу.

Гриндевальд вскрыл его, как консервную банку, Грейвзу негде было спрятаться от его жадных вопросов, даже в самом себе ему некуда было пойти и укрыться в мыслях – покров молчания сдёргивался с него без особенного труда, и он говорил, говорил, говорил – всеми мыслями, чувствами выворачивался наизнанку. Он думал, что это может быть навсегда – и надеялся, что сойдёт с ума раньше, чем проживёт так несколько лет.

У него оставался только один путь, который он ещё не пробовал. Сотрудничество. Если он будет разговаривать с Гриндевальдом по своей воле – что-то изменится?.. Сможет ли он притвориться покорным, усыпить его бдительность, дождаться шанса… на что-нибудь?

Ему не давала покоя мысль, что до сих пор никто не заметил подмены. Почему?.. Неужели сыграть его было так просто?.. И он не приходил к Криденсу уже две недели. Мальчик, наверное, волнуется. Гадает, куда он пропал. Ждёт… Не знает, что Грейвз, может быть, никогда больше не придёт.

– Был холодный день, – сказал Грейвз. Гриндевальд жевал своё печенье и с интересом смотрел в лицо. – Я пришёл навестить Криденса. Он стоял у выхода из большого универмага. Как всегда, опустив голову, не глядя в лица людей. Протягивал листовку и ждал, пока кто-то возьмёт её. Иногда десять минут… полчаса. Потом протягивал новую.

– Бедный мальтчщик, – с гнусным акцентом сказал Гриндевальд и шумно отхлебнул кофе. – Дальше.

– Я подошёл к нему, позвал за собой. Он всегда следовал за мной, будто я вёл его на верёвке. Мы остановились в проулке, подальше от оживлённых улиц. Я забирал у него листовки, одну за одной. Он машинально протягивал мне новые. У него были красные окоченевшие пальцы.

– Да-да, морозный день, я помню, – кивнул Гриндевальд.

Заглядевшись на огонь, Грейвз скрестил руки на груди. Их как будто ломило от холода, хотелось погреть их у камина, но он знал, что это ему не поможет.

– Ну?.. – Гриндевальд поднял брови. – Перси, Веритасерум у меня в кармане, если тебе надоело говорить самому.

Был холодный день, Криденс продрог и ёжился даже под согревающими чарами. Грейвзу хотелось взять его руки в свои и согреть под своей мантией. Обнять его крепче, закутать, увести в тепло… Домой. Увести домой, сунуть в горячую воду, сесть на бортик ванны и смотреть, смотреть на него… На колени, торчащие из воды, на широкие плечи – наверняка они все в родинках – на ступни с длинными пальцами, на чёрные волоски на руках… Смотреть, пока сердце не перестанет биться, а потом протянуть руку, подцепить подбородок пальцем, поднять ему лицо, встретить губами…

– Я превратил листовки в стаю белых бабочек, – сказал Грейвз.

– Вот так легко взял и нарушил Статут?.. Серьёзно, Перси?.. Какой ты после этого глава магической безопасности?..

– Он испугался, – продолжил Грейвз, будто не услышал его. – Они всё кружились над ним, не улетали, и он впервые поднял голову, чтобы посмотреть вверх. Смотрел на них… на небо в просвете между домами. Я попросил его не бояться. Взял за руки… Посадил бабочку ему на рукав. И он улыбнулся мне. В первый раз. Очень застенчиво, и так тихо… Я рассказал ему, что это магия.

– Перси, в тебе пропадает великолепный рассказчик, ты знаешь?.. Болтаешь мне тут о какой-то ерунде, а впечатление такое, будто сокровенные тайны души выворачиваешь. – Гриндевальд наклонился вперёд, поставил локти на колени. – Ну, и что было дальше с этим робким юношей?..

– Он забормотал, что ведьмы и колдуны забирают детей, совращают умы и весь прочий бред. Он говорил заученные фразы, повторял, что магия – это дьявольская сила, а я смотрел, как от холода у него дрожат руки. Мне хотелось что-то сделать для него, но мне ничего не приходило в голову. Тогда я снял перчатки и отдал ему. Он не хотел брать. Кажется, я здорово напугал его всем этим – бабочками, магией, ещё и подарком… Я разозлился. Мне хотелось, чтобы он был благодарен и рад, а он пятился от меня, будто я собирался его ударить. И я заставил его.

– Силой?.. – с интересом спросил Гриндевальд.

– Нет. Просто приказал. И он послушался.

– И всё?..

– И всё.

– Он тебя хотя бы поблагодарил?..

– Да.

– А ты?..

– Я обнял его, – сказал Грейвз. – Он был таким замёрзшим, что я не смог устоять. Я привлёк его к себе. От его волос и ушей пахло ладаном… и свечным воском. А одежда пропиталась автомобильным дымом, и ещё у неё был такой специфический запах старого дома… ветоши. Дешёвой еды. Потом я узнал, что он работает на благотворительной кухне для беспризорников. Я гладил его по спине и слышал, как он перестаёт дрожать. Мерлин… мне нравился его запах. Даже тот, что был неприятным – даже он возбуждал меня. Я стоял, обнимая его, и думал, что сейчас могу толкнуть к стене и поцеловать – грубо, пошло. Я гадал, понимает ли он, что будит во мне. Конечно, не понимал… Я хотел сделать с ним столько всего, но был уверен, что он испугается. А мне хотелось… чтобы он не боялся меня.

– Хватит, хватит, – Гриндевальд махнул рукой. – Поверить не могу, что ты такой сентиментальный, Перси. Так, значит, ты отдал ему свои перчатки. Тёплые, кожаные, дорогущие перчатки. Потом обнял несчастную сиротинку. А дальше что? Только не говори мне, что опять ушёл ни с чем.

– Я ушёл. Но сначала положил чары, – сказал Грейвз. – Чтобы перчатки сохраняли тепло даже в мороз.

Гриндевальд фыркнул, откинулся в кресле, побарабанил пальцами по подлокотнику.

– Знаешь, Перси, ты меня удивил. Я был уверен, что всё будет иначе. После твоих прошлых фантазий… – он усмехнулся. – Думаю, ты врёшь. На самом деле всё было не так… Ты, конечно, пожалел пацана. Все жалеют сирот, это естественно, – он взмахнул рукой. – Но! Но ты не просто так отдал ему перчатки.

У Гриндевальда зажглись глаза, он устроился в кресле удобнее.

– Вот как всё было. Ты стоял где-то поодаль, завернувшись в мантию. Смотрел, – он игриво подвигал бровями и облизнулся. – Смотрел на своего мальчика. А сам в это время – рукой в перчатке – залез себе в штаны и щупал свой член. Смотрел и щупал. Щупал и смотрел. – Гриндевальд весело улыбнулся. – Гляди-ка, краснеешь!.. Что, всё так и было?.. Ты смотрел на него и воображал, как потом он будет прикасаться этой перчаткой к своему лицу… А может, даже возьмёт её в зубы, чтобы стащить с руки, ммм?.. Ты надрачивал себя, глядя на него, и так увлёкся, что спустил себе в руку. И подумал – ведь так ещё лучше! Как следует растёр свой сюрприз по своим зачарованным кожаным перчаткам, чтоб впиталось и нежно пахло тобой – и пошёл дарить свой подарок с секретом… Так было дело, да?.. Что ты молчишь, персик мой?.. Так всё и было?..

Грейвз с ненавистью поднял глаза и ответил:

– Нет.

– Ну и дурак, – Гриндевальд пожал плечами и отвлёкся на пламя камина.

Грейвз сидел, подавляя бесполезную ярость. От унижения горело лицо.

С сотрудничеством всё было ясно. Никакого, нахуй, сотрудничества. Ты аврор, а не тюлений хер, ты соберёшь себя в кучку, Персиваль мать твою Грейвз, и найдёшь способ выбраться. Даже если он выпотрошит тебя и вывернет наизнанку – ты не дашь переломать себе хребет. Нечего расклеиваться! Подумаешь, нежный какой. Соберись! Подумай как следует – что-нибудь да найдёшь.

– Не найдёшь, – рассеянно сказал Гриндевальд, будто прочёл его мысли. – У тебя нет выхода. Мне больше не нужно твоё сотрудничество. Пойми, Перси… – он смотрел в огонь, склонив голову набок. – Мне просто нравится смотреть, как ты корчишься.

Грейвзу совершенно не хотелось прибегать к последнему варианту, но других он уже не представлял. Остров был маленьким. Даже в ясную погоду он не видел на горизонте земли. Корабли не ходили мимо. Волны накатывали на берег крупные, морские. Деваться отсюда было некуда.

Он разбил окно. Выбрал осколок покрупнее, с бритвенными краями. Гриндевальд не сможет им притворяться, если притворяться будет некем. Грейвз закатал оба рукава, примерился, выдохнул и полоснул по руке.

Гриндевальд появился в доме через минуту, сжимая в скользких окровавленных ладонях палочку.

– Какая ж ты сука, Перси… Я тебе доверял!.. Свободу оставил!..

Грейвз сидел под окном в луже собственной крови и ухмылялся от слабости и дурноты.

– Доверчивый ты слишком, Геллерт. А я так надеялся, что опоздаешь…

Он вытянул руку, с которой капало красное. Помедлил, набираясь сил произнести заклинание – чтобы добить себя болевым шоком. Он потерял много крови, но ещё недостаточно много, чтобы умереть. Слишком глубоко поранил левую руку стеклом, правую как следует распороть не сумел. Эх, Персиваль, даже сдохнуть не можешь…

Тело сопротивлялось, помня о боли, он повторял про себя слова заклинания, но не мог их произнести. Гриндевальд наставил на него палочку, бормоча исцеляющие заклятья. Грейвз смотрел на него, на своё лицо, и уже в полубреду думал – а хреново я сейчас выгляжу…

– Не надейся, что я позволю тебе сбежать, – услышал он, отключаясь. – Будешь у меня овощем… персик.

После этого игры кончились. Гриндевальд держал его под сонными заклятиями, приводя в себя только для новых допросов. Кажется, он кого-то к нему приставил, кто ухаживал за ним, пока Грейвз был без сознания. Иногда он открывал глаза, чувствуя голод и жажду, иногда – не чувствуя. Неизменными были только три вещи. Сквозняк из окна за правым плечом. Руки, скованные за спиной. И бесконечно повторяющаяся фраза:

– Расскажи мне…

– Расскажи…

– Расскажи мне…

Теперь Грейвз рассказывал только под Веритасерумом. Гриндевальд приносил служебные документы, зачитывал, задавал вопросы. Ковырялся в прошлом. Никогда больше не менял личину. Иногда садился перед Грейвзом на стул, смотрел на него, усмехаясь сдержанно, по-грейвзовски, и говорил:

– Я – это ты, Перси. Посмотри. Мы же совсем одинаковые.

У него был голос Грейвза, улыбка Грейвза, интонации Грейвза.

– Привет, Геллерт, – говорил иногда Гриндевальд и трепал его по щеке. – Ну, как мы сегодня?.. Поболтаем?..

Он перенял манеру говорить – с усмешкой, короткими фразами, чуть щуря глаза. Со скупым юмором.

– Представляешь, приходит ко мне этот Картер, виноватый, как побитый тапочком спаниэль, – говорил Гриндевальд, задирая чуть вверх уголок рта, и Грейвз смотрел на него, уже с трудом понимая, кто из них – настоящий. – Ну, ты его помнишь, он таскает сводки из Отдела предсказаний и аналитики. И говорит, что в ближайшее время предсказаний не будет, потому что хрустальные шары показывают аналитикам какие-то фривольности. Именно в этот момент, внезапный, как хер во льду, мимо идёт Абернети – ну, этот, неисправимый. Вот кто меня удивляет!.. Помяни моё слово, если завтра наступит конец света, он всё равно придёт на работу, отглаженный начиная с пробора, и сильно удивится, если никого не застанет на месте. Так вот, Абернети слышит, что говорит Картер, розовеет, алеет, потом багровеет, но мужественно идёт дальше. Ты бы видел его лицо!.. Вытянулось, как у тюленя, он чуть уши у меня под дверью не оставил, – Гриндевальд изображал выпученные глаза Абернети и тихо смеялся.

Грейвз смотрел на него и отрешённо думал: мне надо чаще улыбаться, мне так идёт…

– Знаешь, я начинаю всерьёз проникаться твоим положением, – сказал Гриндевальд, сунув руки в карманы и покачиваясь на каблуках. – До такой степени, что мне тоже хочется тебе что-нибудь рассказать… Что-нибудь личное, понимаешь?.. Сокровенное. Хочешь?..

– Я хочу, чтоб ты сдох, – сказал Грейвз. Наклонив голову, почесал щёку о плечо. Оно привычно заныло от движения.

Гриндевальд прошёлся по комнате от окна к двери и обратно, покусывая губу. Встал, прислонившись задом к подоконнику.

– Я хочу рассказать тебе сказку, – сказал он. – Жил-был мальчик. Однажды.

Он задумчиво наклонил голову и поправился:

– Однажды, давным-давно, жил один мальчик. У него не было мамы, был только отец, который его очень любил. Они жили вместе, охотились, удили рыбу… Мальчик знал, что у его отца в глазах есть крапинки, похожие на созвездие. Что когда он курит трубку, он держит её зубами с правой стороны. Что когда он смеётся, у его глаз собираются морщинки, как лучики…

– Хуючики, – хрипло перебил Грейвз. – Говно твоя сказка. Давай лучше я тебе ещё раз расскажу, как дрочил, а то слушать тебя невозможно.

Нет, серьёзно. Невозможно выворачивать другому человеку свои мысли, чувства, желания, свои нежно лелеемые, постыдные мечты, слушать, как он гогочет над ними – и каждый раз кровоточить. Грейвз быстро учился. Ему было омерзительно от самого себя, но Гриндевальд зря не менял облик, постоянно оставаясь «Грейвзом». Настоящий Грейвз столько лет полировал свой цинизм, что сейчас ему было даже приятно давать свободу внутреннему голосу и высказывать – себе – в лицо всё то, что раньше он говорил лишь мысленно. Это даже… освобождало.

– Однажды злой колдун похитил отца, – невозмутимо продолжил Гриндевальд. – И мальчик отправился его искать. Он долго шёл, пока наконец не добрался до старой хижины, где колдун держал его отца в заточении. Колдун сказал мальчику: я отпущу твоего папу, если ты узнаешь его. Сотворил ужасное колдовство – и мальчик увидел десять одинаковых мужчин, каждый из которых был как две капли воды похож на его отца. У каждого были созвездия в глазах, у каждого были лучики возле глаз… Но только один из них был настоящим.

– Разбуди, когда кто-нибудь в твоей сказке начнёт дрочить, – Грейвз встряхнул головой, прогоняя остатки дурмана, и закрыл глаза. – Или колдун… или десять мужиков. Или когда десять мужиков соберутся выебать колдуна.

– Колдун сказал, что если мальчик не узнает своего отца, тот навечно останется у него в рабстве, – продолжил Гриндевальд, глядя в пол. – Но мальчик посмотрел на них и показал пальцем: вот мой отец. Он узнал безошибочно, потому что ему подсказало сердце. Потому что ни у кого из других мужчин, похожих на его папу, не было таких глаз и такой улыбки. И тогда чары развеялись, отец обнял мальчика, и они покинули логово колдуна.

– И остался колдун недроченым, – ухмыляясь, сказал Грейвз. – И приходилось ему обходиться то левой рукой, то правой.

– Твои детишки, – Гриндевальд выудил из кармана портсигар с его монограммой и взял сигарету губами, – то есть, твои коллеги, конечно – они ничего не заметили. Зря ты держал их на расстоянии. Может, этот уродец, про которого ты говорил – Лоренц, как его там – он бы заметил. Если б был жив, – Гриндевальд взмахнул сигаретой и улыбнулся. – Но вот беда, его убил как раз выпускник Дурмштранга. Не надо недооценивать нашу школу, мы хорошо работаем.

– Ага, только недолго, – сказал Грейвз и облизнул сухие губы. Страшно хотелось пить. – Ты не забывай, что потом я убил этого любителя искусств без всякой магии. Сделал из его рожи картину соплями и кровью – Пикассо бы обзавидовался. А из тебя сделаю «Маленькую мечту в красном» Кандинского. И повешу в своём музее рядом с оригиналом.

Гриндевальд молча улыбался, глядя на него, и курил.

– Никогда не думал, что скажу это, но представь – в твоём случае любовь бы тебя спасла. Эта твоя жаба, Лоуренс – он бы понял, что я – не ты. Кстати, видел я его портрет – ну и рожа, – Гриндевальд поморщился, изобразил: – носище, уши врастопырку, рот жабий… Как у тебя на это встало-то?!. Что он, что этот твой Криденс – да что с тобой не так, Перси?.. – с почти естественным сочувствием спросил он. – Красивые тебя не любят?.. Или ты западаешь на убогих, чтобы на их фоне выглядеть ещё ослепительнее? Это что, крайняя степень неуверенности в себе?..

– Тебе не понять, – Грейвз усмехнулся.

– Трахать уродцев – это как есть подпорченную еду, – тот пожал плечами. – Если ты очень голоден и другой нет – можно зажать нос и постараться сдержать тошноту. Но зачем?..

Он выдохнул дым и спокойно продолжил:

– Ты думал, если ты всех оттолкнёшь от себя, ты всех спасёшь. Посвятишь себя карьере, работе… стране. Целиком, без остатка. Ты думал, одиночество тебя защитит. Перси, Перси… Знаешь, почему никто никогда не заметит подмену?.. Потому что тебя нет.

Гриндевальд улыбался, глядя ему в глаза.

– Ты – оболочка. Что под ней – не знает никто. Кроме меня, конечно. Чтобы притвориться тобой, мне не нужны были твои детские страхи, твои фантазии, все эти детали твоих отношений с коллегами, которые ты мне так охотно выкладывал. Чтобы стать тобой, мне нужно было просто одеться, как ты, и порепетировать выражение лица. И всё, – он пожал плечами. – Да, вот так просто. Ты думал, ты сложный?.. Прости, но это не так. Ты скучный. Предсказуемый. Безликий. Если никто ничего не понял… может быть, тебя вообще нет?..

Грейвз смотрел на него, стараясь не верить. Повторяя себе, что Гриндевальд просто наслаждается пыткой, перебирая разные инструменты. Может быть, мстит за сопротивление. Может быть, он просто утончённый садист и ему не интересны мучения тела – ему нравится медленно сводить с ума и наблюдать, как человек постепенно теряет рассудок. Стоило признать – Гриндевальд делал это изящно. Грейвзу стоило огромных усилий не поддаваться – и всё же он поддавался. Потому что правда в словах Гриндевальда всё равно была.

– Мальчик в сказке узнал отца, потому что любил его, – негромко сказал Гриндевальд и мягко улыбнулся. – А если я приду к твоему мальчику… как ты думаешь, Криденс узнает, что это не ты?..

– Зачем тебе Криденс?.. – хрипло спросил Грейвз.

– Да ни зачем, – тот пожал плечами. – Но ты так страстно его описывал, что мне уже хочется пойти и взглянуть, что он из себя представляет. Так-то, знаешь, – Гриндевальд выкинул окурок в разбитое окно и положил руку себе на бедро, – я предпочитаю трахаться с такими, как ты. Посимпатичней. Но раз уж ты мне отказал… я заберу мальчика. Перси, Перси… – он погладил себя по бедру, прикусил губу. – Зря ты не согласился на мои условия. Я бы нашёл достойное применение твоим талантам… Всем талантам, – он вздохнул и прикрыл глаза. – Твоя работа – следить, чтобы магический мир был надёжно спрятан. И ты так преуспел в ней… Прежде всего ты спрятал самого себя. А я хочу – чтобы всем нам больше не нужно было прятаться, – Гриндевальд распахнул глаза, взгляд у него был страстным и почти искренним. – Если бы ты пошёл со мной, я бы дал тебе возможность сиять! Быть собой, не скрываясь. Ведь это самое ценное – не деньги, не власть, не любовь… Свобода.

Он глубоко вдохнул, положил руку на ширинку, сжал приподнявшийся член знакомым жестом, погладил его, чуть откинув голову.

– Я бы даже не возражал, чтобы ты забрал с собой мальчика… Пожалуйста, мне не жалко. Пусть он тоже будет свободен. Люби его, трахай его – и помоги мне вывернуть этот мир наизнанку, чтобы мы больше не сидели, как крысы в подполье, под колпаком Статута.

Грейвз смотрел на него, как заворожённый, окончательно забывая, что у окна стоит не он сам, а Гриндевальд. Ему казалось, он умер и смотрит на себя со стороны – белая рубашка, расшитый шёлком чёрный жилет, поднятое лицо, ласкающая рука…

– Ты же знаешь, что сильный не должен подчиняться слабому. Ты ведь сам хочешь – распрямить своего Криденса, заставить его поднять голову, разрешить ему не бояться… Я тоже хочу, – Гриндевальд облизал губы, сжимая член через ткань. – Но мне мало выпрямить одного мальчика. Я хочу сделать это для всего мира. Для всех магов. Для себя… даже для тебя. А ты…

Гриндевальд посмотрел ему в глаза, по губам пробежала короткая усмешка.

– А ты держишь магов под колпаком. Следишь, как бы чего не вышло. Стоит кому-то дёрнуться в сторону – и ты бьёшь по рукам… Никого не напоминает?..

Грейвз молчал, глядя на него, почти не мигая.

– Ты никогда не думал – что будет, если ты найдёшь способ помочь Криденсу?.. – спросил Гриндевальд. – Если он поднимет голову, станет самостоятельным… Знаешь, что будет потом?.. Ты станешь ему не нужен. Поэтому ты кормишь его сказочками, что однажды спасёшь – но не спасёшь никогда. Он нужен тебе такой забитый, такой зависимый… На поводке, как сообщество магов.

Гриндевальд расстегнул ширинку и скользнул рукой внутрь. Коротко застонал.

– Ты знаешь, что я прав, Перси… На моей стороне – здравый смысл. И время. Маги сильнее. Маги должны быть открытым сообществом. Мы не должны прятаться. Если у меня не получится – после придёт кто-то другой. Этого не избежать.