Текст книги "Остаться в живых"

Автор книги: Макс Брэнд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 16
ПОДНИМАЕТСЯ БУРЯ

После разговора с Мидом мне казалось, что после пережитого мною стыда, после позорной истерики, да еще и на глазах у постороннего человека, и впрямь лучше умереть.

Но день между тем продолжался как ни в чем не бывало. Джордж принес мне обед, старательно пряча глаза, и ни разу не взглянул на меня, чему я, по правде сказать, только радовался. Ведь он знал – весь мир знал! – что я сломлен. Я и сам твердил себе снова и снова, что уже никогда больше не буду достойным человеком. Мой корабль дал течь. После этого я готов был забиться в самый темный угол.

Холодный яд сочился во мне, отравляя мозг и не находя выхода. И всякий раз мысли мои возвращались к Порсонам, из-за которых я дожил до такого дня, когда сам охотно сунул бы голову в петлю.

Посетителей больше не было. Никого, ни души. И никаких вестей ни от семейства Порсонов, ни от семейства Мидов. Лишь один человек заглянул в камеру, но, молча постояв у решетки какое-то мгновение, тут же развернулся и зашагал прочь, покачивая головой. Это был шериф.

После его ухода я совсем пал духом. Лорен Мэйс – настоящий мужчина, слепленный из того же теста, что и все истинные герои, и если он счел, что я не стою хотя бы единого слова привета, это могло означать только одно: ниже пасть невозможно.

Незадолго до ужина Джордж принес мне последний выпуск вечерней газеты, но опять не издал ни звука. Поглядев на него, я заметил, что обычно черная и глянцевая кожа негра словно бы подернулась каким-то серым налетом. Джордж явно чего-то боялся. Но чего именно?

Я развернул «Вестник» и на первой полосе обнаружил необычное сообщение, выделенное особо крупным шрифтом.

Сверху располагалось несколько строк, набранных чуть помельче:

«Мы не возьмемся утверждать, будто знаем, о чем идет речь в помещенном ниже объявлении. Его передали нам неизвестные лица вместе с денежной суммой, вполне достаточной, чтобы компенсировать это маленькое неудобство».

А дальше следовало роковое для меня то ли объявление, то ли воззвание:

«ЖИТЕЛИ КЭТХИЛЛА! СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ. В ДЕСЯТЬ ЧАСОВ, КАК ТОЛЬКО ПРОБЬЕТ КОЛОКОЛ.

НА ГЛАВНОЙ УЛИЦЕ И НА РЫНОЧНОЙ ПЛОЩАДИ СОБЕРУТСЯ ВСЕ, КТО ИМЕНУЕТ СЕБЯ МУЖЧИНАМИ. БУДЬТЕ ТАМ!

ПРИХОДИТЕ, ГОТОВЯСЬ ЗАЩИТИТЬ СВОИ ДОМА И СВОЮ ЧЕСТЬ.

СЛАВНОЕ ИМЯ КЭТХИЛЛА СМЕШАНО С ГРЯЗЬЮ.

СПРАВЕДЛИВОСТЬ ДОЛЖНА ВОСТОРЖЕСТВОВАТЬ.

ВО ИМЯ СПРАВЕДЛИВОСТИ ВЗЫВАЕМ К ВАМ, ЛЮДИ КЭТХИЛЛА.

НЕ ПОКИНЕТ ЛИ ВАС МУЖЕСТВО, КОГДА НАЗНАЧЕННЫЙ ЧАС ПРОБЬЕТ?

В ДЕСЯТЬ ЧАСОВ – БУДЬТЕ ТАМ!»

Да, прочитав это, я понял, чего боится Джордж. Такое воззвание не могло не перепугать любого служащего тюрьмы, поскольку из него яснее ясного следовало, что в десять вечера на рыночной площади соберется огромная толпа народа, а затем все это скопище повалит к тюрьме, чтобы ворваться туда, выволочь на улицу презренного негодяя Нельсона Грэя и показать ему, Что такое справедливость. «Славное имя» Кзтхилла будет восстановлено, а вся грязь с него смыта моей кровью!

Все это излагалось так откровенно, что сердце мое ушло в пятки.

Почему-то в преддверии смерти я ничего так не боялся, как обстановки, в которой мне предстояло ее обрести. Скрытые масками лица, грубые, жестокие голоса, выкрикиваемые неизвестно кем команды и распоряжения – все это рисовалось гораздо худшим, чем крепкая, шершавая веревка, что вопьется мне в горло и оторвет от земли, оставив свободно болтаться в воздухе. Разве смогу я достойно встретить последний час, если как раз сегодня уже обесчестил себя постыдной истерикой в присутствии Роберта Мида и потерял право называться мужчиной?

Я оцепенел. Сейчас Джордж принесет мне поднос с ужином, и тогда я попробую разузнать, каким образом шериф и его помощники собираются защищать тюрьму от толпы. Но что бы там ни предпринял шериф, я заранее понимал: это конец. Разве смогут блюстители закона открыть огонь по почтенным гражданам, пришедшим свершить скорый и правый суд над убийцей?

Джордж пришел.

– Где шериф? – тут же спросил я его.

– Он уехал, мистер Грэй, – дрожащим голосом ответил негр, пряча глаза. – Его вызвали, сэр. Сразу после того, как он приходил повидаться с вами. Мистер Мэйс не мог задерживаться – ему надо поймать этого дьявола Дона Педро, бандита, который грабит и убивает ни в чем не повинных людей на Трэйси-Трэйл!

Еще большее оцепенение охватило меня. Я настолько погрузился в мрачные размышления, что казалось, Джордж вышел из камеры всего минуту назад, когда на ратуше вдруг начал бить колокол. Он ударил девять раз, а я с замиранием сердца считал.

Значит, было уже девять вечера и жить мне оставалось всего час!

Тут неожиданно меня посетила совершенно новая мысль: не имеет значения, сколь велика вина Джоша Экера. Разве не справедливо – в соответствии с древним законом «око за око, зуб за зуб», – что, убив его, я должен заплатить собственной жизнью?

Я поднес к глазам руку и посмотрел на часы. Они остановились в половине пятого. Я установил стрелки на девять. Итак, впереди у меня около пятидесяти минут. А может, и побольше – в зависимости от того, как быстро толпа доберется сюда.

Затем я услышал стук копыт – со всех сторон к маленькой рыночной площади города неслись всадники. И никто не ехал в обратном направлении. Что ж, вполне понятно – кэтхильцы спешили к месту сбора.

Поднялся ветер. И ветви огромных деревьев, росших вокруг тюрьмы, неистово захлестали по крыше и стенам. Слушая эти звуки, я подумал, что это также признак надвигающейся бури, словно все стихии сговорились пробить себе путь к моему ненадежному убежищу. И вдруг, в зыбком свете фонарей, делавшем абсолютно нереальным все, что меня окружало, я увидел Бобби Мид. Девушка вцепилась в решетку моей камеры.

– Нельсон Грэй! – взволнованно позвала она.

Я вскочил и в одно мгновение подлетел к решетке. Всего лишь несколько дюймов разделяли нас, и я увидел, как страшно побледнело лицо Бобби, а ее глаза стали неправдоподобно огромными.

– Тебе известно, что они задумали? – спросила девушка.

Я молча кивнул.

– Трусливые негодяи! – гневно выдохнула она. – Я попробую урезонить это стадо двуногих скотов. Кто знает, может, и сумею их остановить. Если ничего у меня не выйдет – прощай, Нельс!

Я стоял у решетки, застыв в такой же ледяной неподвижности, как металл, из которого ее изготовили.

– Смелые люди встречались мне и раньше, но еще никогда я не видела такого храбреца, как ты. Я согласилась бы умереть, если бы этим могла тебе помочь. Да, ты тверд и несгибаем как сталь и ни капельки не боишься. А я уповаю только на одно – что Господь не даст умереть такому человеку, как ты!

Я ощутил крепкое пожатие ее рук, и девушка убежала. А я так и стоял столбом, беспомощно уставясь в пространство.

Ну что за человек ее отец!

Он мог бы в пух и прах сокрушить меня в ее глазах, мог смешать с дерьмом и навсегда вычеркнуть из ее жизни простым упоминанием о том, как я впал в истерику, как позорно лились слезы по моим щекам. Но Роберт Мид пощадил меня, иначе его дочь не пришла бы еще раз. Более того, отец позволил ей отправиться в Кэтхилл и попробовать удержать толпу, да и сам, несомненно, ждал за стенами тюрьмы. И я мог бы дать руку на отсечение, что Мид сделает все возможное, использует весь свой авторитет, пытаясь остановить жаждущих расправы горожан.

Да, меня просто ошеломило такое невероятное великодушие, слишком уж необычное, чтобы уложиться в моей измученной голове!

Итак, Бобби ушла, даже не подозревая, насколько я перепуган. Она считала меня храбрецом, а я не смел и рта открыть, понимая, что вряд ли смогу промямлить хоть что-нибудь мало-мальски внятное. Потом девушка услышит о моей смерти, и если я смогу вести себя перед толпой как подобает мужчине, то навсегда останусь в ее памяти героем!

Что за нелепый вздор! Тем не менее эта мысль придала мне мужества и заставила поднять голову выше. Теперь у меня появилась цель на оставшиеся минуты.

Пока все эти соображения обрушивались на меня, как поток воды на мельничное колесо, я продолжал торчать у решетки. А затем где-то над моей головой ужасающе громко ударил колокол. Я слышал его так явственно, что казалось, он тоже где-то тут, в тюрьме, и лишь постепенно я осознал, что звук исходит откуда-то извне.

Как последние секунды жизни или трепыхания сердца в груди, я считал эти удары один за одним – десять тяжелых, роковых стонов, – а потом, словно раскаты грома, эхом разносимые среди холмов, послышался нарастающий рокот. Но, в отличие от отголосков горного эха, он не умолкал, а, напротив, становился все громче, все сильней. Так завывания ветра сменяет рев бурлящей реки, готовой затопить все вокруг.

Это была толпа.

Затем я совершил очень глупый поступок – настолько легкомысленный и ребяческий, настолько смехотворный и нелепый, что до сих пор не могу сам себе объяснить, что за муха меня укусила. Стоя у решетки, я слегка повел плечами, стараясь расправить куртку, стряхнул пыль с брюк, разгладил обвязанный вокруг шеи платок и подобрал сомбреро, до сих пор валявшееся без дела в дальнем углу камеры.

После этого я опробовал свой голос, и сделал это весьма громко и четко, крикнув:

– Эй, парни, вот он я, здесь!

Видимо, таким образом я подсознательно готовился к решающей минуте, ибо единственное, что я могу еще сделать, – это собраться с духом и попробовать продержаться так до конца!

Но не сломаюсь ли я, когда увижу веревку? Не рассыплюсь ли, подобно воздушному замку, в самый ответственный момент?

Одному Богу известно!

И я вознес Господу молитву – но не во спасение своей никчемной души, не за-ради милости в потустороннем мире. Нет, я молил Его, чтобы Он послал мне сил достойно умереть на глазах у множества людей!

О, я до сих пор не в силах избавиться от смущения, вспоминая тот ужасный день, но все же, описывая его подробности, нахожу и своего рода горькое удовлетворение. Их более чем достаточно, чтобы вдребезги разнести тайное мужское самолюбие, самое сокровенное тщеславие, причем раз и навсегда!

Я снова подал голос, повторив еще громче:

– Эй, я здесь!

И тут кто-то спокойно отозвался:

– Да знаю я, что ты там. Но потише, старина! Незачем поднимать такой шум, дружище!

У двери моей темницы стоял Лэнки!

Глава 17
ЕЩЕ ОДНА ИСТОРИЯ

Все во мне мигом переменилось. Только что я молил Бога дать мне силы прилично умереть на глазах у множества людей – людей, которых я ненавидел и презирал, но, увидев фигуру Лэнки, его широкие, мощные плечи и некрасивое, перекошенное лицо, я немедленно позабыл о своем отчаянии, и надежда искрящимся огненным потоком ворвалась в душу. Мне хотелось вопить и плясать от радости, прямо-таки визжать от восторга! Всего за десять секунд, полных надежды, я испытал такое огромное счастье, какого иной не изведает за долгую жизнь.

Но я не пустился в пляс и не закричал, потому что, увидев, что ловкие пальцы этого в высшей степени странного человека уже вовсю работают над замком, пережил еще одно потрясение, полностью захватившее все мое существо.

Лэнки уже второй раз спасал меня от верной гибели!

Тогда из раздевалки, где Том Экер решил учинить бойню, мы с Дэном Порсоном ни за что не вышли бы живыми. Но Лэнки уберег нас от такой беды, загадочным образом появившись в темноте, которая, несомненно, также была его рук делом.

А на сей раз буквально выхватывал меня из петли. Но почему?

Я был ему чужим. Разве что выказывал малую толику уважения и восхищения, но тем же могли похвастать и другие наши ковбои – всем нам доставляло массу удовольствия сидеть рядом и слушать его рассказы. Но, так или иначе, Лэнки примчался на помощь, хотя, разумеется, не мог не понимать, что, если его схватят при попытке освободить меня, обоих ожидает чудовищная участь – разъяренная толпа растерзает нас вместе.

Меня объял благоговейный трепет.

– Лэнки, старина, что принесло тебя сюда? – спросил я, прислонившись к решетке.

Прищурив глаза, он до упора вжался в стену, а голова его вывернулась таким образом, что ухо оказалось у самого замка, пальцы же тщательно исследовали механизм настолько крохотным инструментом, что я и разглядеть-то его не мог – видел лишь, как вращается длинная костлявая кисть руки – иногда быстро, иногда помедленнее.

И даже в такой момент, говоря шепотом и с долгими паузами, Лэнки не мог удержаться от искушения рассказать очередную байку!

– Ну, Нелли, это вроде как… – забормотал он. – В общем, похоже на те давние времена, когда я мотался по всему Юкатану с одним джентльменом» который хотел присмотреть себе кусок хорошей земли. Так вот, там, на табачных плантациях, вкалывали рабы. В долину Валле-Насиональ их загребали из самых разных мест, но никто, даже самый здоровый, крепкий мужчина, не протягивал там больше года. А по большей части люди мерли куда быстрее. Обычно шести-семи месяцев с них хватало. Называлось все это работой по контракту, но рабство – название более точное. Тот джентльмен, с которым я туда приехал, раздумывал, не потратить ли кое-какие деньжата на покупку земель в Валле-Насиональ, и мы просто чудесно проводили время, можешь мне поверить! Лили и ели вдоволь, и все самое лучшее!

Многое довелось нам там повидать. На полях мы видели рабов, валившихся с ног от усталости. Плач и стоны так. и стояли над темными бараками, куда их запирали на ночь. Большинство из них были индейцами яки. Яки – прямо-таки железные люди, и держались они дольше всех остальных. Но из всего увиденного там больше всего меня поразил один парень, сидевший на краю дороги, когда мы проезжали мимо погожим летним деньком. Его отпустили помирать. Там это было в порядке вещей; если кто-то из работников настолько слабел, что не мог отработать даже те жалкие крохи, что им скупо выдавали раз в день, случалось, бедолагу отпускали – пусть, мол, помрет, пробивая себе путь к свободе. Вот нам и встретился один такой несчастный. Он сидел на обочине и смеялся над собой. Это был уже не человек, Нелли, а всего лишь мешок костей. Сквозь кожу его лица просвечивал череп. Представляешь? Прямо сквозь кожу!

Тут Лэнки прервал повествование, и я заметил, что одним ухом зачарованно внимаю странной и страшной истории, а другим напряженно прислушиваюсь к реву толпы, похожему на грохот штормового моря. Звук этот становился все громче и раздавался все ближе с каждой секундой. Так ревет громадная лавина воды, бешено несущаяся сквозь прореху в плотине.

После краткой паузы, когда работа над замком потребовала всего внимания Лэнки, он продолжил рассказ все тем же вкрадчивым, приглушенным голосом. Можно подумать, он не слышит, как быстро приближается звук, означавший смерть для нас обоих.

– Ну, так вот, остановились мы, и я спросил у этого несчастного: «Что это тебя так развеселило, дружище?» И он ответил мне: «Сеньор, я сижу здесь и смеюсь над очень забавней штукой». – «И какая же это забавная штука?» – не унимался я. «Да всего-навсего я сам, – опять рассмеялся тот бедолага. – Сейчас меня бросает как щепку на громадных волнах жизни, сеньор, и я вспоминаю, что всего год назад я был крепким, сильным мужчиной, свободным и счастливым, целым и невредимым. Владел собственной землей, имел жену. В общем, жил не тужил, пока не выяснилось, что мой брат, исчезнувший незадолго до того, поехал в эту долину смерти. Тогда я встряхнулся и, ощутив крепость своих мышц, сказал себе: „Я такой сильный, что вполне могу туда отправиться, найти брата и вытащить из этого ада!“ Я приехал сюда, и едва успел сунуть нос в эту долину, как меня схватили и заставили работать. Каждый день на протяжении месяца меня избивали и стегали плетьми. Это поубавило во мне силенок. И вот уже год меня ежедневно терзал один и тот вопрос: „Как я мог оказаться таким идиотом?“ Понимаете? Я же видел, что акула уже заглотила одного человека, но мне и в голову не пришло, что с тем же успехом она слопает второго. А чертова акула смогла. И теперь она переваривает мои останки. Вот почему я смеюсь, сеньор. И за все это время мне так и не довелось увидеть моего брата. Никаких сомнений, он мертв и точно так же смеется, как я теперь, – в аду!»

Вот такую историю поведал мне в Валле-Насиональ мексиканец, сидевший у дороги в ожидании смерти и слишком слабый, чтобы подняться и шагнуть ей навстречу!

Наверняка Лэнки и дальше рассказывал бы что-нибудь в том же духе, но тут приблизившийся к тюрьме рев неожиданно оборвался, рассыпавшись вокруг здания, и я физически ощутил какой-то удар, словно бы мощное электрическое поле вдруг коснулось меня.

– Лэнки! Лэнки! – позвал я.

– Да, братишка, – тихонько откликнулся он, не поднимая головы.

– Слишком поздно, Лэнки, – шепнул я. – Если тебя сцапают здесь, прикончат вместе со мной. В них сам дьявол вселился! Слышишь этот рев?

И действительно, сам дьявол орал и вопил их ртами. Это его голос несся из глотки каждого, кто прорывался в тюрьму. Да, именно его голос – неистовствующего, алчущего свежей крови дьявола.

– Вот что я скажу тебе, Нелли, – снова заговорил Лэнки, не прекращая работы, – это напоминает мне историю об одном парне, которому предстояло сделать выбор между яблочным и тыквенным пирогами. Так вот, увидел он перед собой оба пирога и говорит себе, мол, уж конечно яблочный пирог хорош непременно, но кто его знает, вдруг окажется, что тыквенный куда лучше всех, какие готовила, бывало, тетушка Мэгги в старые добрые времена, а потому не попробовать ли…

Тут наконец громко щелкнул замок, и дверь распахнулась предо мною так неожиданно, что я чуть не вывалился в коридор,

В руке моей тотчас оказался револьвер – внушительный кольт, еще согретый теплом Лэнки.

– А теперь, Нелли, ноги – в руки! – скомандовал мой спаситель.

И мы понеслись по тюремному коридору. Заключенные во всех камерах поприлипали к решеткам, стараясь не упустить зрелище, а заметив, что мы удираем, подняли дикий рев. Орали они куда громче толпы, пока еще находившийся снаружи.

Миновав главный вход и продолжая мчаться сломя голову, мы услышали зычный, громоподобный возглас:

– Джордж! Джордж! Ты, ленивый, никчемный соня, сейчас же открывай дверь, а не то мы свернем тебе шею!

Подобно тому полумертвому бедолаге из Валле-Насиональ, о котором мне только что рассказал Лэнки, я почувствовал, что вот-вот взорвусь смехом, – Джорджа как пить дать и след простыл. Он, конечно, не стал дожидаться начала представления. Нет, нет и еще раз нет! Серая паутина страха, опутывавшая лицо негра сегодня вечером, уж что-нибудь да означала!

От напора толпы тюрьму защищала только крепость замков и засовов. Я мысленно воздал благодарность тем, кто изготовил их из такой прочной стали.

Тюрьма сотрясалась от тяжелых ударов. Я оглянулся, когда мы сворачивали в конце длинного, пустого коридора, и увидел, как трясется и прогибается массивная, крепкая дверь.

Один вопрос прочно засел у меня в голове: судя по всему, Лэнки бежал в определенном направлении к какой-то конкретной цели, но я никак не мог догадаться, где он отыскал путь на волю, ибо шум и вой озверевшей толпы окружал тюрьму со всех сторон; линчеватели ломились не только через главный вход – в то время, как кто-то упорно колотил в дверь парадного входа, я услышал такие же удары и с тылу.

Море угрожающих воплей бушевало вокруг нас, предвещая неотвратимую катастрофу.

Мы остановились у какой-то двери. Лэнки резким толчком открыл ее и, схватив меня за плечо, с силой толкнул вверх, на лестницу, а сам чуть-чуть помедлил сзади – и я услыхал лязг возвращаемого на место засова.

Добравшись до верхних ступенек лестницы, я неожиданно стукнулся головой о балку.

Мгновенно рядом со мной оказался Лэнки, и желтый лучик тусклого фонаря прорезал тьму, очертив пределы узкого длинного чердака, чьи перекрытия располагались в довольно причудливом беспорядке.

Лэнки, согнувшись в три погибели, побежал вперед, указывая дорогу, и как только он сделал шаг, раздался ужасный грохот, потрясший все здание.

Парадная дверь тюрьмы рухнула, и теперь океан людской злобы заклокотал внутри ее стен.

Лэнки наконец остановился и показал мне открытый люк.

– Вот тут я и прошел, чтобы оставить тебе визитную карточку, Нелли, – объяснил он. – Как, по-твоему, сумеешь подпрыгнуть на такую высоту?

Я попробовал, но безуспешно – не хватило нескольких дюймов.

– Давай-ка сначала я, – предложил Лэнки и мощным тигриным прыжком взлетел наверх. Еще мгновение потребовалось ему, чтобы протиснуться сквозь узкое отверстие люка.

И тут же длинные, мощные руки высунулись из щели высоко над мой головой.

– Прыгай! – распорядился мой долговязый друг.

Я поднатужился, и Лэнки, поймал меня за руки, подтянул и вытащил на крышу, после чего захлопнул люк.

Я подумал, что едва ли мы далеко продвинулись по пути к свободе, но все же в лицо мне бил вольный ветер ночи и волнующая надежда на спасение начала разрастаться в душе. А вместе с ней я ощутил неимоверный прилив сил.

Однако внизу, под нами, полускрытое тьмой, было видно и слышно неясное колыхание бурлящего моря человеческих тел.