Текст книги "Посох и четки (сборник)"

Автор книги: Магомед Ахмедов

 
Смерть слишком щепетильна, выбирая
Из нас достойнейших – какой же прок
От недостойных?! Но за дверью рая
Их ждет опять неумолимый рок.
 
 
Мы сохранили звук родимой речи,
Оставшись скорбно жить среди теней.
Иных уж нет, а те, увы, далече.
Но чем далече, тем они родней.
 

 
Репатриант и патриарх,
оплот морали,
тебя заездили в стихах,
зарифмовали.
 
 
Но от строфы ползешь к строфе,
морщиня лобик,
трудолюбивый муравей,
как луноходик.
 
 
Когда смотрю я на людей
без задней мысли,
в меня вползает муравей,
щекочет мысли.
 
 
В микроскопической борьбе
с утра до ночи,
весь мир таская на себе,
чего он хочет?
 
 
«Чего ты хочешь, – говорю, –
членистоногий?
Перекури!»
«Я не курю. Уйди с дороги!»
 

 
«Лживое времечко!» – правда сказала.
«В этом же правда!» – ответила ложь.
Всюду, – в пустыне ли, в шуме ль вокзала, –
Нам диалектику вынь да положь!
 

 
В дни, когда птицы прощаются с летом и роща редеет,
Припоминая птенцов желторотых в покинутых гнездах,
В сердце гнездится печаль и душа сиротеет,
И наполняется болью пронзительной воздух.
 
 
Осень идет, одевая меня, а поля раздевая,
И по земле расстилается плачем косяк журавлиный.
Осень, – рдяная, растерянная, дождевая, –
Слишком насмешлив твой путь одинокий и длинный.
 
 
Плоть мою ветви простуженные не согреют,
Дух мой скорбит, как башка Иоанна на блюде.
Гнезда, что брошены, так же, как люди, стареют,
Сакли, что брошены, так же стареют, как люди.
 
 
Вижу, как падают в море уставшие птицы,
Слышу их крик заблудившийся и нелюдимый:
«Коль умирать, так уж там, где случилось родиться,
Если уж строить гнездо, то в отчизне родимой!»
 

 
Опять беззастенчивый ветер
листает страницы полей,
и солнце закатное светит
и прячется средь тополей.
 
 
И в каждую клеточку сердца,
народною песней звеня,
сквозь сумрак осенний и серый
отечество входит в меня.
 
 
И эти заросшие сакли,
и новые эти дома –
всё то, чему предан до капли
надежды, души и ума.
 
 
Земля без войны и без крови!
Твои узнавая черты,
не ведаю радости, кроме
цветущей твоей красоты.
 
 
О, Родина! Слышишь ли голос?..
Я твой, и ты тоже моя!
Пусть жизни стремительный колос
пробьется из недр бытия.
 
 
И если уж смерть его скосит,
то только на этой стерне,
чтоб тихая теплая осень,
как мать, прислонилась ко мне.
 
 
Поверь мне, что это не гордость,
а просто сыновья тоска –
в раздумии, в счастье и в горе
остаться с тобой на века.
 

 
То не слово по слову тоскует,
И не буква по букве скучает.
То аварцы аварскую песню
На родном языке величают.
 
 
В небе солнце высокое светит,
И орлы над горами летают.
А в сердцах у суровых аварцев
Золотые цветы расцветают.
 

 
– Куда летишь-спешишь, речонка горная?
– Лечу-спешу я к морю, к морю рвусь.
И больше никогда, девчонка гордая,
Я в эти наши горы не вернусь!
 
 
– Куда летишь-спешишь ты, житель города,
Всё повидавший на своем пути?
– Спешу я к морю, чтобы нашу гордую,
Единственную реченьку найти.
 

 
Если смогу, разбужу свою родину
и разожгу на вершинах костры
там, где аул мой, как смуглая родинка,
смутно чернеет на склоне горы.
 
 
Пусть оживут во мне тысячелетия
с вечной любовью и вечной враждой.
Но и за шаг до мгновенья последнего
я не расстанусь с родимой землей –
 
 
той, что дала мне и имя, и отчество,
той, что вскормила меня молоком
древних преданий и строгого зодчества,
объединившего крепость и дом.
 
 
Там на суровых надгробиях прадедов
не потускнела арабская вязь,
там еще между землею и правдою
не прекратилась надежная связь.
 
 
Пусть она тоньше с годами становится,
пусть не пандур, а транзистор в руке
в летнюю полночь под старой шелковицей
на иностранном гремит языке,
 
 
пусть обмелела река полноводная
и не выходит уж из берегов,
пусть годекан вечерами свободными
не собирает седых стариков…
 
 
Лишь об одном я тревожусь и сетую
в круговороте побед и невзгод –
не растеряй свое доброе сердце ты,
маленький мой и великий народ!
 
 
И сбереги меня от одиночества,
и не позволь раствориться во мгле,
ты, подаривший мне имя и отчество
на бескорыстной, как мама, земле.
 

 
Кто это с неба столкнул звезду?
Если звезда в беде,
Я непременно ее найду,
Имя верну звезде…
 
 
Горная в небе стоит гряда.
Звездный струится свет.
Имя – судьба! А судьба – звезда!
Звезд безымянных – нет.
 

 
Я никогда не делал людям зла,
И пусть меня встречали с кулаками –
Не раз, не два! – играя желваками,
Я думал: жизнь страшна, но весела.
 
 
Я никого еще не предавал.
Зато меня, бывало, предавали
Так ласково, как будто продавали
За грош в зиндан или в сырой подвал.
 
 
Я грешен, да. И, может, выше гор
Мои грехи… В мечтаниях напрасных
Я жил. Но я прощал врагов опасных,
Пусть это мне не ставится в укор.
 
 
И вот теперь, земную жизнь пройдя
До середины, я не очутился
В том сумрачном лесу, но нарядился
В свои стихи и тихий шум дождя.
 

 
На железной дороге эпохи
я в глубоких раздумьях стою.
Ощущение вещей тревоги
переполнило душу мою.
 
 
Даль дорог, уходящая в небо,
увлекает меня за собой.
О, земля, я нигде еще не был –
лишь на этой дороге родной.
 
 
Города, континенты и страны…
Я незримо по ним прохожу.
И пускай это кажется странным,
я, как воздухом, ими дышу.
 
 
Позади меня – люди, дороги
те, что стали родными навек.
Впереди меня – люди, тревоги
и судьбы долгожданный разбег.
 
 
Я иду по артерии века,
в такт планете живу и дышу,
не сгибаюсь от сильного ветра
и порывом его дорожу.
 
 
Но бывает и страшно порою
мне отстать от себя самого
и увидеть дорогу пустою,
и не встретить на ней никого.
 
 
И живу я надеждою смутной –
не устать в середине пути,
чтобы с поезда хоть на минуту
на границе столетий сойти.
 

Ты воскреснешь, о Родина?

 
С кремлевской башни серп свалился
И молот с грохотом упал…
Глухой ничуть не удивился,
Да и немой не возроптал.
 
 
Так власть беседует с народом,
Переходя порой на рык.
Она глухая, как колода,
А он, как обух, безъязык.
 
 
Почто правительство печально
У Спасских топчется ворот?
Ведь если золото – молчанье,
То золотой у нас народ.
 
 
А то, что не хватает слуха
У власти – экая беда!
В Кремле всегда всё было глухо
Во все эпохи, господа.
 
 
Такой нам дан, наверно, свыше
Национальный колорит…
А Бог всё видит, Бог всё слышит
Но ничего не говорит.
 
 
И свет в туннеле не маячит
Призывным отблеском зари.
Чего нам зря пенять на зрячих?
У них слепцы – поводыри.
 
 
О, Господи! В час озаренья,
Чтобы не сбились мы с пути,
Дай нашей Родине прозренье –
И слух, и голос возврати!
 

 
Вино и слезы, голод и война –
Ненастные настали времена!
 
 
И жить нельзя, и стыдно умирать,
И рифму не упросишь лечь в тетрадь.
 
 
А раньше мне отчаянно везло –
Я шел к добру и ненавидел зло.
 
 
А нынче окружает что меня?
Лишь глупость, всё тесней день ото дня.
 
 
Лишь воронье горланит надо мной…
Сошел с оси, как видно, шар земной!
 

 
Милая ласточка каждой весной говорит мне о том,
Какое это большое счастье – маленький глиняный дом.
Птичка боится, что домик разрушится и уйдет во тьму.
 
 
Почему же люди радуются тому,
Что распалась Отчизна, созданная трудом
Наших дедов и прадедов? Почему?
 

 
Кому нужна дорога эта?
Куда и как по ней идти?
На небесах не видно света.
Одни руины на пути.
 
 
Отчизну унижать не вправе
Никто, нигде и никогда.
Когда глупцы страною правят,
Народ – безмозглая орда.
 
 
Бредешь ты, голову склонивший,
Стыдливо покорясь судьбе…
Очнись, униженный и нищий!
Рыдает небо по тебе.
 

 
Продолжается жизни печальная повесть.
День еще один прожит. Родная, прости.
Я сказал бы, зачем, но рассыпалась совесть
Вся до зернышка. Пусто в горсти.
 
 
Только слово аварское просит сурово,
Чтобы вывел его на простор голубой.
Зря стараюсь. Бессмысленным стало и слово
В этой жизни глухой и слепой.
 

 
Я любил, видит Бог, я безумно любил,
Но один на дороге стою, как без рук.
Я крестьянином был, но я пашню забыл,
Когда вырвало время спасительный плуг.
И стихи я пишу – это стон, это плач…
Я когда-то любил, я крестьянином был.
Что мне делать? Я сам себе ныне палач.
Я когда-то пахал… Я любовь позабыл…
 

 
Я опоздал приветливое слово
Сказать тебе, великая страна.
Властители, один слабей другого,
Тобою правят в эти времена.
Еще вчера я так тобой гордился.
С тоской сегодня я гляжу в окно:
Тот утонул… Тот взорван… Тот разбился…
Что будет завтра?
Будет ли оно?
 

 
Я гордился тобой, а сегодня – не хочется жить.
Мы в бездонную пропасть так глупо с тобой сорвались,
Наши лучшие мысли лавиною с гор пронеслись…
Так ответь мне, о Родина, как мне тебя полюбить?
 
 
Посмотри на страдания бедных своих стариков,
Захлебнись их слезами отныне – на веки веков.
И прислушайся к стону несчастных твоих матерей,
Объясни: как им жить без любви и молитвы твоей?
 
 
Я у Бога прошу (никогда ни о чем не просил),
Чтоб в тебе он, родная, потерянный стыд воскресил.
Я у Бога прошу, чтоб срастил он истории нить,
Мне без прошлого, Родина, в будущем незачем жить.
 
 
Ты горишь от стыда…
Я услышал немой твой ответ.
Ты воскреснешь, о Родина? – Да!
Ты не бросишь нас? – Нет!
 

 
Медленный снег над землею кружится
Ночью и днем.
Белые птицы и черные птицы
Плавают в нем.
 
 
Медленный снег над землей онемелой –
Светел полет.
Черное стало нечаянно белым –
Кто разберет…
 
 
Ложь процветает, а правда продрогла,
С улицы смотрит на зимние стекла,
По двору бродит в унылом рванье…
 
 
Хочется крикнуть, очнуться, молиться –
Черные вьются и белые птицы,
Громко кричат, словно жалуясь мне…
 

 
Добро со злом соперничать устало,
Ладонь, кряхтя, нечистую пожало.
И всей землей от края и до края
Вмиг овладела банда воровская.
 
 
Живем в плену у грохота и воя,
Нам даже ночью нет теперь покоя.
Наотмашь всё живое, точно плетью,
Сечет, не уставая, лихолетье.
 
 
Земли родной не чуем под ногами,
Чужие звезды светятся над нами,
Холодные, как будто изо льда…
 
 
Однако ночи родины печальной
На свет зари страны чужой и дальней
Я всё ж не променяю никогда.
 

 
Я от жизни такой цепенею!
Опротивели ложь и тщета.
Бродит, сумку повесив на шею,
По родимой земле нищета.
 
 
Нас гордиться Отчизной учили,
Мы обидеть страну береглись,
Попрошаек позором клеймили
И высокою дружбой клялись.
 
 
Но Отечество были не властны
Мы спасти от предательских лет.
Нынче только мерцает в ненастье
Милой Родины сумрачный свет.
 
 
Слабый, слабый, едва различимый,
Как надежда моя, негасимый.
 

 
Отчизна – погост, где уже не дают
Бесплатно в могилу ложиться.
Живые – прилежно в садах стерегут,
Как пугала, хищную птицу.
 
 
Всё отнял у нас воцарившийся тать,
Теперь раздает подаянье.
Нам нравится щедрую руку лизать
И взгляды ловить с придыханьем.
 
 
Отныне добром именуется зло.
Как снег, одеянье неправды бело…
Весь мир ошалел, и свихнулся Кавказ,
И с грохотом падают камни на нас.
 
 
А тех, кто подстрелен, как рябчики, влет,
Задаром в могилу никто не кладет.
 

Люблю Отчизну я, но странною любовью.

М. Ю. Лермонтов

 
Голос песни в сердце я услышал
На свою удачу и беду.
И на голос этой песни вышел,
И за песней до сих пор иду.
 
 
Надо мною солнечные бури
Пролетают в космосе, звеня.
На старинном песенном пандуре
Кто играет в сердце у меня?
 
 
Кто к моей душе во мгле взывает,
Грусть свою на сердце затая?
Кто мне эти песни напевает?
Это плачет Родина моя.
 

 
Эхо повторило мое слово,
Гулом пронизав меня насквозь.
Смолкло на мгновение – и снова
В раненой груди отозвалось.
 
 
Обожгло мое земное тело,
Сердце проверяя на разрыв.
И душа безмолвная запела
На известный только ей мотив.
 
 
Обезумев, я стоял, как пьяный.
Кровь застыла в горле у меня.
И взошел цветок из рваной раны
Лепестками красного огня.
 

 
В мире, переполненном печалью,
Слишком мало места для любви.
Неужели Бог наш изначально
Мир задумал строить на крови?
 
 
Грохот несмолкаемых орудий.
Эхо нескончаемых атак…
Или вы умом рехнулись, люди,
Или Бога поняли не так.
 
 
На закатном небе птичья стая
Голосит в заоблачной дали…
Это, над землею пролетая,
О любви рыдают журавли.
 

 
Река неверия мирская
Выходит вновь из берегов.
О, глупость дикая людская,
Ты выше воли всех богов!
 
 
Земная жизнь не бесконечна,
Придет пора держать ответ.
О, человечье бессердечье,
Ты затмеваешь звездный свет!
 
 
В костре, зажженном у дороги,
Мне представлялось много раз,
Как возле солнца сели боги
И грустно думают о нас.
 

 
В небе бурку расстелил Шамиль
И сквозь бурку звездный мир просеял…
Слышал в детстве я такую быль.
Как поэт, я в эту быль поверил.
 
 
Тысячи мюридов поклялись
Умереть за Родину орлами.
Тысячи мюридов вознеслись,
Как орлы, над гордыми горами.
 
 
Звезды не жалели серебра,
Осыпая мир небесным светом.
Плакала навзрыд Гуниб-гора,
Больно было ей на свете этом.
 

 
Как четки, я перебираю дни,
И память озаряют вспышки света…
Аллах, прошу, подольше сохрани
Последнее мое богатство это!
 
 
На арфе вешних солнечных лучей
Мелодию небесную играет
Под окнами ликующий ручей –
Он верит, что в раю он обитает.
 
 
Не дай мне Бог в чужбине умереть!
Когда судьба окончится земная,
Хочу в окошко райское смотреть –
Как ты живешь, страна моя родная.
 

 
Ушедшие от нас в миры иные,
Покинувшие землю в скорбный час!
Я помню ваши образы земные
И с уваженьем думаю о вас.
 
 
С минуты горькой нашего прощанья
Не раз, бывало, на своем веку
Я получал посмертные посланья
От вас – и перекладывал в строку.
 
 
И сам я онемелыми губами,
Когда стою у братского огня,
Безмолвно разговариваю с вами…
А вы на небе слышите меня.
 

 
За пеленой космических туманов,
Вдали от всех, живет один поэт –
Мой друг, мой брат по песне Шахтаманов.
Он мне всегда оттуда шлет привет.
 
 
Он обо мне вдали не забывает,
Напоминает о себе всегда.
Когда лицо он в небе умывает,
За шиворот мне падает вода.
 
 
Вчера в окошко постучала птица,
От друга мне передала привет.
И, вздрогнув в тишине, моя страница
Зашелестела строчками в ответ.
 

 
Сбросив плащ по дороге,
Пожилой человек, –
Я стою на пороге
В новый, будущий век.
 
 
– Что стоишь на пороге? –
Этот век говорит, –
Нам с тобой по дороге,
Мой аварский мюрид.
 
 
Ты с пером, а не с саблей?
Что ж, входи, старина.
В нашей солнечной сакле
Песня тоже нужна.
 

 
Покуда твое прошлое лежало
В мечтаниях о веке золотом,
Грядущее по небу пробежало,
Тебя задев пылающим хвостом.
 
 
И ты схватил за хвост свою жар-птицу,
И опалил огнем свою ладонь.
И брызнул на дремавшую страницу
Божественной поэзии огонь.
 
 
Беспечные, как птички, щебетали
Правители на ветках прошлых лет…
Им и не снились будущие дали,
Которые увидел ты, поэт.
 

 
Серебряные горные вершины,
Серебряные лезвия клинков,
Серебряные звонкие кувшины
Моих чистейших горных родников.
 
 
Серебряное небо в ясных звездах,
Серебряные звезды в вышине,
Серебряный, морозный горный воздух,
Серебряные ночи при луне.
 
 
Тропинки, как серебряные свитки…
Вот это всё – души моей добро.
Ни на какие золотые слитки
Не променяю это серебро.
 

 
Поэту на земле не нужно много,
Была бы песня звонкая в душе.
Он с милою своей, по воле Бога,
Согласен жить и в ветхом шалаше.
 
 
Но милой неуютно на природе,
Ей очи затмевает блеск дворца.
И тут разлад порою происходит
В земной душе, по милости Творца.
 
 
Поэту на земле не нужно много,
Простите ему смертные грехи.
Пылит на небесах его дорога…
А женщинам останутся стихи.
 

 
Повсюду только распри и раздоры,
И ангелов умолкли голоса.
От имени небес вещают воры –
Они у нас украли небеса.
 
 
О, люди, что творите вы на свете?
Неужто потеряли Божий страх?
Зачем, имамы, делите мечети,
Когда у нас у всех один Аллах?
 
 
Небесному правителю не нужен
Мир, что погряз в раздоре и во зле!
Выходит, что один поэт и служит
Всевышнему на грешной сей земле.
 

 
Вчерашним солнцем землю не согреешь
И не зажжешь очаг былым огнем,
Вчерашним ветром тучи не развеешь.
Зачем же мы живем вчерашним днем?
 
 
Вчерашней потрясаем грозной славой.
Вчерашняя нам светит всем звезда.
Вчерашней похваляемся державой.
А нынешнюю денем мы куда?
 
 
Я каждый день рассвет стихами славлю
И провожаю в прошлое луну.
Но во вчерашнем небе не оставлю
Сегодняшние песню и страну.
 

 
Когда смотрю на небеса,
Мне застилает свет глаза.
И закипают в сердце слезы,
Когда смотрю на небеса.
 
 
Когда смотрю на небеса,
На сердце светится роса.
Мир умещается в росинке,
Когда смотрю на небеса.
 
 
Я кротко Господу внимаю.
Равнины, горы и леса
Одной слезинкой обнимаю,
Когда смотрю на небеса.
 

 
Цветок расцвел в сугробе снежном –
Там, где бесплодный камень был.
Я стал возвышенным и нежным
И снова землю полюбил.
Я думал, что любовь забыта
Давно на белом свете мной,
Что глубоко она зарыта
Под снежной, каменной землей.
Но повернувшись ликом к свету,
Любовь расправила крыла…
Целую крепко землю эту
За то, что мне любовь дала.
 

 
Бог мне бросил молнию: «Лови!»
На седой Гуниб она упала.
«Это твоя молния любви,
Я их не бросаю где попало».
 
 
Господи, я молнию поймал
И любовь небесную заметил.
Как же раньше я не понимал,
Что такая есть любовь на свете!
 
 
Звонкая, как радужный ручей,
Пламенем на солнце полыхает.
В блеске ее солнечных лучей
Молния небес не затухает.
 

 
Мать крепко за руку держу,
А мир большой такой…
Я в этот мир, как гость, вхожу.
Мать машет вслед рукой.
 
 
И вот уж мир, как дом родной,
Я в нем давно не гость.
Но нету матери со мной.
Рука вцепилась в трость.
 
 
Как гость, я в дом родной вхожу,
И дому бью челом.
Мать крепко за руку держу
И плачу о былом…
 

 
Раньше клал под голову ты руку,
А теперь – пузатый кошелек.
На какую адовую муку
Ты свою головушку обрек!
 
 
Ты не знаешь, почему не спится?
Неужель и вправду невдомек?
Потому, что часто стало сниться,
Что украли этот кошелек!
 
 
На какую адовую муку
Бог твою головушку обрек!
Раньше клал ты праведную руку,
А теперь – продажный кошелек.
 

 
Мой сын, мой маленький сынок,
Мой человечек нежный,
Ты, словно аленький цветок,
Глядишь с пеленки снежной.
 
 
Ты приходил ко мне во сне
Задолго до рожденья
И приносил в подарок мне
Мгновенья вдохновенья.
 
 
Моя награда. Мой успех.
Нет никаких сомнений,
Мой сын, ты лучшее из всех
Моих произведений!
 

 
Нас окружили подлость и крушения,
Кичливые братки и паханы.
Не скоро выйдем мы из окружения
Разграбленной, растерзанной страны.
 
 
Нас окружили нашим окружением,
Нас предали бездарные чины.
Своим беспрекословным поражением,
Безропотные, мы окружены.
 
 
Нас окружили грязным унижением,
Нам навязали нищую суму.
И выходить к своим из окружения
Приходится нам всем по одному.
 

 
Высоко гнездятся грифы,
Стерегут могильный прах.
Но в народе нашем мифы
Сочиняют об орлах.
 
 
Под водой морские рифы
Кораблям готовят крах.
Но в народе нашем мифы
Сочиняют о горах.
 
 
Наши древние сказанья
И заветные мечты
Смотрят гордыми глазами
С гордой нашей высоты.
 

 
Я, словно горная река,
Смотрю на землю свысока.
По склону горному сбегаю
И задеваю облака.
 
 
Сорвавшись с горного венца,
Не потеряю я лица.
Я на груди горы сверкаю,
Как на ладони у Творца.
 
 
Во мне звенят вершин снега
И сны родного очага.
Когда достигну я равнины,
Раздвину плечи-берега.
 

 
Нынче любви слова
Сродни чужим голосам –
Молитва моя едва
Уносится к небесам.
 
 
Нынче неверья яд
Хозяйничает, не гостит.
Прости меня, Саният!
Аллах-то всегда простит.
 

 
Нас карает жестокий век –
То тюрьма зовет, то сума.
И напыщенный человек
Потихоньку сходит с ума.
 
 
Поразграбили полстраны –
Что не схавали, то пропьем.
Лишь на кладбище мы равны,
Но когда мы это поймем?
 

 
Душа перед рождением стиха –
Как небо пред нежданною грозой.
И дрожь ее священна и тиха,
И кажется тогда она босой.
 
 
А нищий – тот, кто, не предвидя гроз,
Живет своим, не божеским умом,
И тот, кто вместо облаков и роз
Смиренно дышит всяческим дерьмом.
 

 
Не перейдет даже реку вброд
Тот, кто Аллаха давно забыл.
Вспомни, прошу тебя, мой народ,
Прежнюю гордость и прежний пыл!
 
 
Всё чаще слышится мне труба
Проклятья, которая всем в укор.
Даже не знаю, чья круче судьба –
Горцев ли бедных иль бедных гор.
 

 
Так не я сейчас говорю,
Так народ говорил всегда.
«Можно ль верить, скажи, царю?»
«Можно. Мертвому. Иногда».
 
 
Почему же народ теперь
Терпит милость пришлых воров?
И закрыта к Аллаху дверь,
И горит твой родимый кров.