Текст книги "Город темной магии"

Автор книги: Магнус Флайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава 2

Когда Сара открыла дверь, перед ней предстал пустой коридор. Она поморгала, а затем опустила взгляд и обомлела.

Посетитель был… крошечным. Любопытно, подумала Сара, как принято называть по законам политкорректности, «человек некрупного телосложения»? Она уставилась на макушку незнакомца: голова, кстати, была громадной и заслоняла всю фигуру гостя, за исключением пары ног в коричневых ботинках. Носы же ботинок смотрели в разные стороны, как у балетного танцора. Или у куклы из папье-маше.

Обувь озадачила Сару. Ретростиль, но дело было не только в винтажной модели – у ботинок имелись пряжки, а не шнурки! Сара зажмурилась.

– Сара Уэстон?

Голос посетителя звучал совершенно не пискляво, а гулко и низко. Как фагот. Он и размером-то не больше фагота, подумала Сара, да и вес, наверное, примерно такой же.

– Чем я могу вам помочь?

На всякий случай Сара уклонилась от прямого ответа. Лучше соблюдать осторожность, особенно учитывая сумму студенческого займа, которая на ней висела. Перед ее внутренним взором возникла соблазнительная картина, главное место в которой занимали пачки чешских крон. А вдруг о подобных вещах надо заявлять в налоговую службу?

Человечек запрокинул голову, поднес к глазам крохотные ручки, сложенные в форме бинокля, словно свет флюоресцентной лампы в коридоре был чересчур резким. Или он решил поиграть с ней, как с ребенком? Его глазища оказались огромными и чересчур темными, почти черными.

– Chi è?[7]7
  Кто это? (ит.)


[Закрыть] – возле Сары возник Алессандро.

Узел его завязанного на бедрах полотенца находился на уровне подбородка человечка.

– Вы на нее не похожи, – произнес незнакомец, не обращая на итальянца внимания и продолжая пристально разглядывать Сару.

– Возможно, есть какая-нибудь другая Сара Уэстон, – предположила она. – А в чем дело?

Человечек еще мгновение спокойно изучал Сару, после чего заговорил тихо и нараспев, причем его голос приобрел минорное звучание:

 
Доселе я считал, что муз лишь девять, но теперь,
Увидев Уэстон, должен заключить, что десять их.
Ибо она льет песни музыкальны, как вино
Младое, терпкие, Кекроповым подобны сотам.
 

Алессандро издал короткий свист – сложный и выразительный, на какой способны лишь итальянцы, рожденные к югу от Рима. Сара хорошо изучила все вариации. На сей раз свист означал: «О, я гляжу, ты переключилась на pazzo[8]8
  Сумасшедших (ит.).


[Закрыть], малышка? Неплохой выбор!» Потрясающе, что Алессандро удалось вложить в этот звук столько сарказма, мелькнуло в голове у Сары. Особенно учитывая тот факт, что он одет только в полотенце. И что еще, черт возьми, за Кекроповы соты?[9]9
  Выражение «мед Кекропа», или «аттический мед», встречается в античной поэзии и означает «красноречие». Кекроп был легендарным царем Аттики и основателем Афин, которые впоследствии славились своими ораторами и поэтами.


[Закрыть]

– К сожалению, я не автор, – незнакомец скромно помахал миниатюрной ладошкой. – Стихи сочинил некий Бальтазар Каминеус, доктор права. Он превозносил достоинства Элизабет Уэстон[10]10
  Элизабет Джейн Уэстон (иначе Westonia, 1581–1612) – англичанка, жившая в Чехии при дворе Рудольфа II, писала стихи на латинском языке.


[Закрыть], на которую вы не похожи. Что ж, тем лучше для вас: она была не особенно привлекательна, даже со скидкой на костюм той эпохи.

Алессандро облизнул губы. Ясно! Он не собирается ни уходить, ни помогать Саре блуждать в потемках светской, однако полубезумной беседы. Хоть бы штаны надел, в конце концов! А карлик, похоже, ожидал ответа – застегнутый на пряжку башмачок мягко притопывал по дверному коврику.

– Вас прислал Бейли? – Сара приготовилась к тому, что человечек вытащит из рукава магнитофон и обрушит на нее очередную порцию «Весенних бутонов» в качестве серенады.

– Боюсь, что Элизабет Уэстон не часто читают в наши дни, – проговорил маленький человечек. – Ее забыли, подобно многим другим. Но с ней еще не кончено! О нет, пока еще нет…

– Прошу прощения, – прервала Сара, – но у меня… в общем, дела. А если вы хотите что-нибудь… сказать… или сделать…

– Ей нужно собираться в Прагу, – пояснил Алессандро, беря на себя минимальную полезную функцию. – Она теперь ученый molto importante[11]11
  Очень важный (ит.).


[Закрыть].

– Значит, вы едете? – человечек наклонился вперед и легко коснулся запястья Сары. – Я и не сомневался! Я надеялся – и вот результат! Мне кажется, вы нужны в Праге.

Сара внезапно насторожилась. Откуда мелкому типу известно о ее планах?

– Я считаю, что это просто замечательно, – продолжал человечек своим странным фаготоподобным голосом. – У вас интересное лицо. А юноша, замотанный в полотенце, ухмыляется, глядя на меня. Он считает меня pazzo, разве не смешно? Он ищет не в том месте, уверяю вас! Или, точнее, в правильном месте, но в неправильном направлении. Дрожжи! Ха!

– Ладно, пожалуй, я позвоню в полицию, – буркнул Алессандро, пожимая плечами и поворачиваясь в сторону квартиры.

Сара молча посмотрела ему вслед, ренессансный торс Алессандро явно пребывал в сильном раздражении и дурном расположении духа.

– Откуда вам известно, что семья Лобковицев прислала мне приглашение? – выпалила она. – Я получила письмо пару часов назад.

– Я нахожусь в очень близких отношениях с семьей Лобковицев, – ответил карлик. – Собственно, я только что из Праги.

Он снова поднес пальцы к лицу и теперь полностью прикрыл ими глаза, после чего протянул руки к Саре. Посередине раскрытой левой ладони человечка покоилась плоская медная коробочка, в каких обычно держат пилюли.

– Возьмите, – кратко сказал он.

Сара услышала, как в соседней комнате зазвонил ее мобильник.

– Я должна ответить, – промямлила она.

Саре не хотелось впускать карлика в свою квартиру, однако захлопнуть дверь у него перед носом было бы по-настоящему грубо и невежливо. Кроме того, он был как-то связан с ее новыми работодателями.

– Я подожду, – миролюбиво отозвался человечек.

Оставив дверь приоткрытой, Сара взяла телефон, отметив, что ее вызывал декан музыкального факультета профессор Клайм.

– Алло!

– Сара, у меня плохие новости, – проговорил Клайм. – Увы, я вынужден сообщить вам, что профессор Щербатский умер.

Сара опустилась на диван оливкового цвета, который они с Алессандро притащили с угла Масс-авеню в Арлингтоне, когда там выбрасывали ненужное барахло. Во рту у нее внезапно пересохло.

– Что? – переспросила она. – Когда? Как?

Профессор Клайм рассказал ей то, что успел выяснить. Произошел несчастный случай. В Праге. Наверняка подробности вскоре выяснятся.

– Несчастный случай? – повторила Сара.

– Да, ужасная трагедия, – проговорил профессор несколько, правда, равнодушно: Щербатский не пользовался любовью на факультете, где пышным цветом цвела профессиональная зависть. – Меня известил о случившемся некий мистер Майлз Вульфман, коллега профессора Щербатского. Он принес свои соболезнования, а также информировал меня о том, что вы собираетесь в Прагу. Оказывается, вы примете участие в реставрационных работах в недавно учрежденном музее при Лобковицком дворце. Мистер Майлз Вульфман выслал вам билет на самолет почтой «Federal Express». Я должен вас поздравить – не упускайте столь редкий шанс.

В голосе профессора звучали обида и плохо скрытый скептицизм. Сара сухо поблагодарила Клайма и спросила, есть ли у покойного профессора родственники, на какое число назначены похороны и приняты ли все необходимые меры?… Однако профессор Клайм ничегошеньки не знал. Произнеся еще две-три общепринятые фразы с выражением сожаления и благопожеланиями, он повесил трубку.

Потрясенная Сара просидела на диване пару минут, прежде чем вспомнила о загадочном человечке, которого она бросила за порогом. Сара быстро пересекла комнату и распахнула дверь настежь.

Карлик исчез. Коробочка из-под пилюль лежала на вытертом половичке. Сара подобрала ее и закрыла дверь. Она побрела в гостиную и выглянула в окно, но человечка нигде не было видно. У нее возникло странное ощущение, словно произошло нечто космогоническое, как если бы сместилась земная орбита… но соседка копалась в огородике и возилась с помидорной рассадой, а по тротуару тарахтел на трехколесном велосипеде малыш, за которым шествовала его мамаша, ведя на поводке раскормленного лабрадора.

Сара кинулась в спальню, где стоял компьютер, кликнула мышкой и ввела в поисковик слова «Щербатский» и «Прага». Первым же результатом стала страница из «Prague Post»: «Американский ученый умер в Лобковицком дворце».

– Что? – вырвалось у ошеломленной Сары, и она продолжила читать:

«Доктор Авессалом Щербатский, считавшийся одним из лучших в мире специалистов по Бетховену, прибыл в Прагу, чтобы предложить свои услуги семейству Лобковицев. В среду поздно вечером он, вероятно, выпал из окна дворца Лобковицев. Полиция подозревает, что профессор совершил акт самоубийства».

Щербатский покончил с собой?… Сара продолжила поиск, но не нашла никакой информации. Она вытащила из рюкзака письмо от Лобковицев – приглашение приехать в Прагу они написали еще до предполагаемого самоубийства. Значит, ее действительно рекомендовал Щербатский! Видимо, ему требовался помощник.

Они выслали ей письмо с предложением работы… А Щербатский вдруг взял и выбросился из окна? Тут не было никакого смысла. А если он просто выпал? Он никогда не отличался физической силой. Данное обстоятельство являлось предметом их постоянных шуток – Щербатский вечно комментировал ее крепкое умственное и физическое здоровье, приписывая эти качества «плебейскому» происхождению Сары. Сам тощий и костлявый, он восхищался тем, как в Саре сочетаются мозги и мускулы. Но, в отличие от всяких там профессоров Клаймов, он никогда не обращался с Сарой как с дурочкой лишь потому, что она хорошо смотрелась в бикини. Сара почувствовала подступающие к глазам слезы. Бедный Щербатский… Как его угораздило?

В дверях возник Алессандро. Сара рассказала ему обо всем и прочла статью из «Prague Post».

– Ты уверена, что тебе надо ехать? – спросил Алессандро. – Ты в курсе, что случилось в Венеции две недели назад – люди действительно свихнулись! Они выбрасывались из окон в разгар благотворительной вечеринки… По-моему, cara[12]12
  Дорогая (ит.).


[Закрыть], здесь есть нечто…

– Я еду, – оборвала его Сара.

Конечно, ей собирались заплатить, поэтому предложение казалось сказочным. Но Сара прилетела бы в Прагу и для того, чтобы показать снобам вроде профессора Клайма, что и девушка из Южного Бостона способна проложить себе путь в академической науке. А еще Сара хотела выяснить правду о том, что стояло за смертью ее любимого учителя.

История с приглашением в Прагу звучала как вызов.

А Сара никогда не отказывалась принять брошенный вызов.

Глава 3

– Да, все сходится. Сбывается… Ты должна ее найти, – сказала Поллина, яростно тыкая палочкой в огонь, невзирая на то, что окна были широко распахнуты, а вечер был теплый и безветренный.

День у Сары выдался хлопотливый, полный предотъездной суеты, однако она не пропустила урок музыки со своей любимой ученицей. Даже не ученицей – Поллина была для нее скорее товарищем, подругой, несмотря на то, что девочке едва исполнилось одиннадцать.

– Ты грустная. – Поллина внезапно повернулась к Саре, ее глаза ярко блестели в полумраке. – Хочешь мороженого?

Сара не собиралась рассказывать Поллине о Щербатском. У Поллины было слабое здоровье, и новость о том, что Сара собирается уехать на целое лето, сильно расстроила ее. Но Поллина была слишком чувствительна, и от нее не ускользнул тревожный настрой Сары. Та думала о смерти – или самоубийстве – профессора весь день напролет, и поступок Щербатского по-прежнему казался ей абсурдным и абсолютно нелогичным.

– «Чанки Манки» или «Орео»? – спросила Сара, направляясь на кухню, для чего ей пришлось переступить через Бориса, огромного пожилого мастифа, который дремал возле камина.

– И то, и другое! – отозвалась Поллина.

Когда Сара училась в старших классах школы и нуждалась в деньгах, ее вообще не тянуло присматривать за чужими детьми, но однажды она заметила бумажку, прикрепленную на доске объявлений, и решила попытать удачу. Дело было несложное: кому-то требовался обычный репетитор по игре на скрипке. От всей души надеясь, что учеником окажется не бездарь, которого заставляют учиться музыке идиоты-родители с большими претензиями, Сара позвонила по оставленному номеру телефона, наговорила свои координаты на автоответчик и получила короткое извещение, предписывавшее ей явиться на Комм-авеню в следующую пятницу в четыре часа дня. Никаких подробностей. В назначенный день она прикатила по нужному адресу на велосипеде и притормозила около массивного особняка. Наверное, там несколько квартир, подумала она, но дверной звонок был только один. Сара нажала на кнопку, и после долгой паузы дверь распахнул самый настоящий дворецкий в форме.

– Мисс Уэстон? – спросил он, безбожно растягивая слова.

Сара уставилась на него, раскрыв рот: невероятно, но перед ней стоял Дживс во плоти. Дживс-мексиканец. Не дождавшись ответа, Дживс вздохнул и доверительно наклонился к девушке.

– Они немного сумасбродные. Но платят очень хорошо, – сообщил он и отступил в сторонку, давая ей пройти.

Сара молча кивнула, недоумевая, в какую страну чудес ее занесло. Именно о таких вот богатеях ее мать всегда говорила с нескрываемым негодованием. Дверь за ее спиной мягко закрылась, и дом погрузился в угрюмый полумрак. Спустя несколько секунд глаза Сары приспособились к тусклому освещению, и она смогла рассмотреть холл, заваленный, как сказала бы ее мать, «всякой рухлядью».

Дживс – впоследствии Сара узнала его имя, Хосе Ньето, и что раньше он присматривал за «лебедиными лодками» в парке Бостон Коммон – принялся взбираться по лестнице, и Сара поспешила догнать его.

– Здесь есть лифт, – пояснил он, – но плохой. Очень медленный.

Он провел Сару в темную комнату и был таков. В сумраке маячили гигантские чучела животных – зебра, жираф, лев, распростертый на полу. На бархатных диванах с кистями, накрытых просторными индийскими шалями – ее мать пятнами бы пошла, если бы их увидела, – устроились жутковатые куклы. Имелся и концертный рояль. Сара подошла к инструменту и провела пальцами по инкрустированной крышке.

– Тысяча семьсот девяносто пятый год, – произнес тонкий, но твердый голос.

Уловив какое-то движение, Сара резко развернулась, но обнаружила лишь собственное отражение, уставившееся на нее из тусклого старого зеркала у противоположной стены.

– На нем нет номеров, но мы знаем, что он венский.

Голос доносился со стороны дивана. Сара прищурилась, но не различила ничего, кроме подушек и кукол.

– Мы выкупили его из коллекции Фредерика. Я хотела «Йозеф Бродман» тысяча восемьсот пятого года, хоть в нем и не хватало регулятора, но владельцы решили, что он бесценный, и отказались его продавать.

Сара поняла, что на диване сидит ребенок: девочка лет четырех была одета в белое платьице с пышной юбкой и красным поясом.

Сара ничего не сказала. Неожиданно лев пошевелился и поднял голову, и Сара осознала, что это собака. Мастиф. Сара покосилась на жирафа, ожидая, что тот сейчас вытянет шею и примется жевать край портьеры.

– А твоя, э-э, мама дома? – спросила Сара.

– Она в Индии, – ответила девочка и кивнула на рояль. – Играй.

– Э-э, гм, ну что ж… – выдавила Сара.

Ребенок производил пугающее впечатление, но возможность поиграть на антикварном инструменте выглядела заманчиво.

– И что бы ты хотела услышать?

– Дворжак, «Romanza»[13]13
  Романс (ит.).


[Закрыть]. Опус одиннадцать.

Девочка взяла с низкого столика скрипку. Сара едва успела подумать, не «Страдивари» ли это часом, как девочка принялась за первые, еще неясные такты плавной покачивающейся мелодии – она играла по памяти, – и Саре пришлось поспешить к роялю. Она быстро нашарила в стопке нужные ноты и подхватила опус с середины такта.

Талант девочки поразил Сару. Она играла так, будто переживала таившуюся в музыке страсть не меньше самого Дворжака. Откуда могла взяться такая глубина чувств в маленьком ребенке?

Когда они закончили, девочка положила скрипку обратно на стол.

– Я плачу двадцать долларов за час, – сообщила она. – Пять дней в неделю, по два часа в день.

Сара кивнула.

– Мне не доводилось встречать вундеркиндов, – сказала она. – Ты хочешь, чтобы я тебя учила, или мне можно просто аккомпанировать?

– У меня пока маленькие руки, я не могу играть на рояле свои сочинения, – проговорила девочка, вытянув их перед собой. Глаза Поллины наполнились слезами. – Мне нужен человек, который будет исполнять музыку, которая звучит в моей голове.

К своей досаде, Сара лишь на третий день занятий догадалась, что Поллина слепа. Играя с Борисом, Сара бросила мячик в сторону чопорной серьезной малышки, пытаясь ее развеселить. Мяч отскочил от лица девочки.

– Что это? – закричала Поллина, неожиданно потерявшая равновесие, и наклонилась вперед.

– Ох, прости, ради бога! – воскликнула Сара, бросаясь к ней и заключая девочку в объятия.

– Прекрати, – приказала Поллина. – Лучше записывай.

И продиктовала Саре готовую сонату на двенадцать минут.

Так продолжалось последующие семь лет. Поллина сочинила пятнадцать симфоний и сотни музыкальных пьес, которые Сара записывала и исполняла.

Поллина создавала прекрасную, нездешнюю, колдовскую музыку – разную по эмоциональной окраске и уровню сложности. Произведения были зачастую навеяны книгами, которые Поллина на тот момент слушала, будь то «Зеленые поместья»[14]14
  Роман У. Г. Хадсона (1904 г.), романтическая история, действие которой происходит в джунглях Венесуэлы; в 1959 г. по нему был снят одноименный фильм с Одри Хэпберн в главной роли.


[Закрыть] или «Мисти с острова Чинкотиг»[15]15
  Детская книжка Маргарет Генри (1947 г.) о двух мальчиках, вырастивших пони на ферме, где они жили; в 1961 г. по нему также был снят фильм «Мисти».


[Закрыть].

Саре не довелось как следует познакомиться с Поллиниными родителями, хотя они иногда сталкивались с ней на пороге и каждый раз многословно благодарили девушку за то, что она уделяет столько времени их дочери. Страстные археологи-любители, они познакомились на Сицилии, где искали остатки древнегреческого города. Это произошло в крошечной деревушке под названием Поллина, в память о которой они и назвали свою дочь. Супруги не были музыкальны ни на йоту и, похоже, совершенно не осознавали размеров ее таланта. Когда Сара пыталась поговорить с ними, они отвечали: «Мы не хотим, чтобы на Поллину давила необходимость выступать на публике и вести жизнь знаменитости. Пусть музыка будет для нее развлечением, а все остальное приложится».

В общем, кроме Сары и родителей Поллины, никто в целом мире и не подозревал, что в Бостоне, неподалеку от магазина детской одежды «Baby Gap», проживает новый Моцарт.

Вместо школы у Поллины (упаси Бог назвать ее «Полли» – дозволялось разве что «Полс», да и то нечасто) имелся надомный учитель по имени Мэтт, гарвардский студент, специализировавшийся по английскому языку. Он читал ей вслух книги на любую тему, которая привлекала ее внимание. Девочка обожала историю Европы и английскую поэзию. Порой она приводила в замешательство разносчиков пиццы тем, что пряталась за спиной Хосе и громко декламировала отрывки из спенсеровской «Королевы фей». Хосе вздыхал, закатывал глаза и выдавал разносчику двойные чаевые.

Когда Сара поступила в университет, Поллина попросила Мэтта прочесть ей все, что он найдет по учебной программе. В итоге Сара решила, что теперь Поллина знала о Бетховене гораздо больше, чем она сама.

– Послушай, у меня есть новости, – осторожно начала Сара. – Кое-что случилось, и я должна уехать из города на летние месяцы вплоть до самого сентября. Но это действительно заманчиво! – добавила Сара и принялась расписывать предстоящую работу, уделяя внимание самым соблазнительным деталям с точки зрения Поллины.

Пока Сара перечисляла собственноручно написанные Бетховеном письма и партитуры, а также бесценные антикварные инструменты, сохранившиеся во дворце, девочка нахмурилась.

– Ты говорила, что летом мы вместе будем работать над моими произведениями! – Поллина ненавидела, когда что-то вклинивалось в ее планы.

– Но это такая великолепная возможность, – умиротворяюще произнесла Сара. – Я найду тебе студента, и он будет записывать твою музыку вместо меня, обещаю.

– Между прочим, я уже два года пользуюсь компьютером с голосовым управлением.

– Правда? – искренне удивилась Сара.

– Да. И теперь мои руки достаточно большие. Я прекрасно справлюсь сама.

Сара посмотрела на длинные, гибкие пальцы Поллины. Когда они успели стать больше, чем ее собственные?

– Почему ты до сих пор молчала? – спросила Сара.

– Я не хотела, чтобы ты чувствовала себя бесполезной, – резко ответила девочка.

Сара была тронута тем, насколько Полс расстроилась, услышав новость. Приятно знать, что кому-то будет тебя не хватать.

– Мне сегодня приснился сон, – произнесла Поллина. – Тебя проглотил дракон, и ты умерла. Ты была мертвая, но пыталась мне что-то сказать.

Сара подумала о Щербатском, и у нее сжалось сердце.

– Но я еще здесь. И я не собираюсь умирать еще долгое-долгое время.

– Надеюсь, Бог присмотрит за тобой, пока ты будешь ее искать, – заявила Поллина.

– Кого?

– Бессмертную Возлюбленную!

Сара рассмеялась. То была одна из величайших загадок в музыкальной жизни позапрошлого столетия – личность женщины, которой Бетховен написал три страстных письма. Он называл ее своей Unsterbliche Geliebte – «Бессмертной Возлюбленной». В Голливуде даже сняли какое-то дурацкое кино с Гэри Олдменом в роли Бетховена.

– «Я решил скитаться вдалеке от тебя до тех пор, пока не буду способен прилететь в твои объятия и наконец-то сказать, что вернулся домой, и тогда моя душа, облеченная в тебя, отправится в мир духов», – процитировала Поллина и вздохнула. – Как романтично!

– Послушай, Полс, ведь Мэтт читал тебе книгу Мэйнарда Соломона, – отозвалась Сара, имея в виду труд знаменитого музыковеда, в котором приводились убедительные и почти неопровержимые доводы относительно личности Бессмертной Возлюбленной. – В реальности Unsterbliche Geliebte звали Антония Брентано. Она была замужем, имела детей, и, конечно, у великого ЛВБ не было никакого интереса в том, чтобы взваливать на себя бремя ответственности.

Шутливая аббревиатура, изобретенная Сарой для Людвига ван Бетховена, всегда вызывала у Поллины улыбку.

– При чем здесь она! – негодующе вскинулась Поллина. – Антония Брентано, вот еще! Очередное из его глупых увлечений!

Девочка закашлялась и не сразу смогла остановиться.

– Ладно, ладно, – успокаивающе проговорила Сара.

Как бы сильно Сара ни любила Бетховена – а ей временами казалось, что никакая другая любовь не в силах сравниться с подобным чувством, – она не особо фокусировалась на сердечных делах композитора. О личной жизни Бетховена, его многочисленных несчастливых увлечениях, неудачных попытках жениться, влюбленностях в замужних дам было и так написано уже немало… Что ни говори, а тема была практически исчерпана. Поэтому свои исследования Сара посвятила именно тому, каким образом в музыке Людвига отражалось его плохое пищеварение – никто лучше ЛВБ не умел сочинить мелодию на основе испускаемых им ветров.

– Я буду держать тебя в курсе событий, – пообещала Сара, но Поллина, успевшая погрузиться в свои мысли, прервала ее:

– Во сне дракон дышал на тебя огнем, а ты не хотела просить помощи. Сара, ты должна это сделать!.. И еще там был карлик.

Сара почувствовала, как у нее по коже поползли мурашки.

– И князь, и ведьма. – Поллина ткнула палкой в огонь. – Сара, ты должна обязательно помолиться Пражскому Младенцу, чтобы Он помог тебе!

В такие щекотливые моменты Саре становилось очень неловко. Несмотря на их многолетнее знакомство, она ощущала себя неуютно, но понимала, что ничего тут не поделаешь: Поллина была очень религиозна. Сара избегала говорить с ней о Боге, но было непросто держать язык за зубами, когда Поллина рассуждала о том, как Господь любит людей и что мы все должны трудиться ради Славы Божией и Царствия Небесного. Поллина истово убеждала Сару, что той не о чем беспокоиться, потому что Он держит все в Своих руках. Несомненно, будучи слепой и музыкально одаренной, Поллина чувствовала себя особо отмеченной Господом, но Сара не могла взять в толк, почему девочку не злит трагизм собственной ситуации. Впрочем, Сара радовалась тому, что Поллина видит во всем этом некий высший смысл, да и вера давала ей утешение.

– Алессандро мне тоже все уши прожужжал Младенцем, – проговорила Сара, надеясь уклониться от обещания идти к статуе и вставать перед ней на колени. – Он называл Его Il Bambino di Praga.

– Младенец обязательно поможет тебе. Но только, Сара, ни о чем не проси до тех пор, пока не сможешь сделать это от всего сердца.

Сара промолчала.

– Береги себя, – произнесла девочка, снова закашлявшись так, что Сара забеспокоилась. – Прага – это порог.

– Порог?

– Да. Там находится граница между миром добра и… другим.

Саре вспомнилась Баффи, истребительница вампиров.

– Мне придется там сражаться с демонами?

Поллине не понравился ее саркастический тон.

– Смейся, но я ни капельки вру! Возле Праги есть замок, построенный прямо над вратами в ад. Оттуда вылетают крылатые твари, наполовину люди, наполовину звери, и если подойти слишком близко, то за одну секунду можно постареть на тридцать лет. – Девочка опять закашлялась. – Прага – мистическое место, где ткань времени очень тонкая.

Сара вздохнула.

– Полс, ты в порядке? И откуда ты столько знаешь о Праге? – Насколько Саре было известно, несмотря на то, что родители девочки постоянно путешествовали, сама она ни разу не выезжала за пределы Бэк-Бэя.

– Как бы я хотела полететь вместе с тобой! – печально пробормотала девочка и склонилась к плечу Сары. – Лобковицы – знаменитое католическое семейство. И я люблю Йозефа Франца Максимилиана Лобковица больше других покровителей Бетховена. Он тоже занимался музыкой, хорошо пел… А еще у него одна нога была косолапая, ты знаешь?

– Ага. Однажды Бетховен разозлился на него, встал в дверях дворца и принялся орать: «Лобковиц, осел!», и не мог утихомириться.

Поллина прыснула.

– Давай еще по порции мороженого, – предложила Сара. – А потом ты мне что-нибудь сыграешь, договорились?

Полтора часа спустя Сара покинула сонную Поллину – та свернулась клубком на диване, укрытая одной из многочисленных вышитых шалей, которыми была завалена комната, а также частично Борисом.

В коридоре Сару встретил Хосе, облаченный в просторный купальный халат персикового цвета. Сара недоумевала, что он еще не лег и вдобавок казался относительно трезвым.

– Заснула? – спросил Хосе, дернув головой по направлению к музыкальной комнате. Сара кивнула, пытаясь просочиться между Хосе, комодом в стиле Людовика XVI и фарфоровым гепардом, исполнявшим роль подставки для зонтов.

– Хосе, – сказала Сара, понизив голос. – Поллина в порядке? Она сильно кашляет… По-моему, у нее температура.

Хосе драматически пожал плечами:

– Как знать? Я просил ее, чтобы она позволила мне позвать доктора, а она твердит, что она в Божьих руках. Я возразил, что это, разумеется, хорошо, но, может, и «Терафлю» не помешает? Сегодня ночью она не хотела засыпать, приходила ко мне и тормошила – «Хосе, я не могу найти моего барашка… Хосе, мне не дотянуться до полки с хлопьями… Хосе, это не Отто Клемперер дирижирует, ты опять перепутал мои диски…».

Хосе умолк.

– А когда она заснула, ее мучили кошмары, – добавил он. – Я беспокоюсь, Сара. Ей постоянно снится огонь. И она все время хочет, чтобы у нее горел камин, а в ее комнате и так жуткая жара, прямо как в преисподней, а я знай подбрасывай…

– Мне надо уехать на пару месяцев, – прервала его Сара. – Пожалуйста, пиши мне почаще. Раз в несколько дней. И постарайся показать ее доктору.

– Все нас бросают, – с грустью произнес Хосе. – А мы остаемся, пока не сгорим здесь дотла.

Сара похлопала Хосе по заросшему густой шерстью плечу и вышла на крыльцо. На Бостон опустились теплые сумерки. К счастью, на улице было не настолько душно, как в особняке Поллины, однако, к своему изумлению, Сара обнаружила, что ее знобит.