Текст книги "Лауреаты Лондонской литературной премии. Альманах-приложение к журналу «Российский колокол» (2015–2019). Выпуск 1"

Автор книги: Магдлена Тихомирова

 
Ах, какие тут виды и небо!
А на нем, словно пух, облака!
В этой части Флориды пока что я не был.
Это временно, только пока!
 
 
Ряды пальм вдоль проезжей дороги
Создают ощущение аллей.
Мы у лета сейчас на пороге,
И чем дальше – теплей и теплей.
 
 
Протянулись песчаные пляжи,
Омывающий их океан…
До чего ж живописны такие пейзажи!
Мы глядим и не верим глазам!
 
 
Пляж Нью-Смирна, где мы проезжаем,
Называют акульей столицей!
Здесь бы стоило остановиться,
Так как пляж просто неподражаем!
 
 
В его водах, открыв свои скулы,
Не страшась рыболовных сетей,
То и дело резвятся акулы –
Проплывая вблизи от людей.
 

 
Сквозь щелку окон приоткрытых
Машин проезжих шорох слышен.
Крадется солнышко к зениту –
Нагрев, как сковородку, крышу.
 
 
С усердьем малого ребенка,
Лохматя кудри, ветер рвется;
Подпрыгивая, гравий звонко
Из-под колес о днище бьется.
 
 
К концу подходит долгий путь,
Машин немного перед нами.
Осталось ведь совсем чуть-чуть –
И мы окажемся в Майами.
 

 
Вот и флоридская Ривьера!
Вот небоскребы стоят в ряд.
Живут в них все миллионеры
Десятилетия подряд.
 
 
Меж пальм сверкают волны синие,
Вдали белеют корабли…
Мы у воды, на первой линии,
Себе жилье приобрели.
 
 
Пейзажи здесь – не наглядеться!
Вид из окна – не передать!
Спешим, друзья, переодеться
И в океане понырять.
 
 
Ну чем не Пальма-де-Майорка?
Флорида вам приветы шлет!
Надеюсь, что зима Нью-Йорка
Нас две недельки подождет.
 
 
И вы последуйте примеру,
Совсем не надо лето ждать.
И во флоридскую Ривьеру
С семьей езжайте отдыхать!
 

 
В разгаре золотая осень.
Наводят много разных дум
Деревья желтые меж сосен,
А на часах всего лишь восемь,
Но я задумчив и угрюм.
 
 
Блуждая в парке по соседству,
Случайно вспомнил за ходьбой
Свое безоблачное детство,
Оставленное мне в наследство
Родителями и судьбой.
 
 
Сейчас мне помнится едва ли,
Как в выходные всей семьей
Мы в парке Горького гуляли,
Осенним воздухом дышали
С туманом легким над землей.
 
 
Вот я сквозь памяти туманы,
Бродя по листьям вдоль аллей,
Кладу в раздутые карманы
Подобранные мной каштаны
И жмени спелых желудей.
 
 
По ходу листья под ногами
Собрав в изысканный букет,
Дарю с улыбкой своей маме
С любвеобильными словами,
Услышанными мной в ответ.
 
 
Да, было время золотое!
От мыслей кругом голова.
Пытаюсь мамин голос вспомнить,
Чтобы себе его напомнить,
Но плохо слышатся слова.
 
 
Сейчас мне далеко за сорок,
Уже почти что пятьдесят.
Но если б знали вы, как дорог
Тот каждый день и мамин творог,
Что ел я сорок лет назад.
 
 
Промчались годы-ураганы,
И мамы уж давно как нет.
В Нью-Йорке не растут каштаны,
Чтоб запихать в свои карманы,
Но листьев я собрал букет.
 

 
Я помню, как дед дал мне в руки киянку
И стульчик, в который мог гвозди вбивать…
Я маленьким был и штаны наизнанку
В то время еще норовил надевать.
 
 
Но гвозди вбивать я примерно учился.
Тот стул деревянный сполна изгвоздил!
Мой дед своим внуком безмерно гордился,
А я первый опыт труда получил.
 

 
Любовь к искусству резчик внуку
Трудом пытался прививать:
Достав киянку и стамески,
Резцы для деревянной резки,
Учил его он терпеливо
Неспешно, ровно и красиво
Цветы на досках вырезать.
 
 
Колотит стамеску лихой молоток –
Усердие внука так нравится деду!
И вот на доске распустился цветок…
А внуком усвоен важнейший урок:
Трудом и терпением добыл он победу!
 

 
Я стою на широком балконе апрельской Флориды…
Здесь как летом жара, а в Нью-Йорке – апрель как февраль.
С высоты созерцаю живописные пляжные виды
И, прищурясь, с надеждой гляжу в океанскую даль.
 
 
За чертой горизонта вода омывает Багамы,
Топчаны в тени зонта – лежащих на пляже удел.
Я вчера не надел ни футболки, ни даже панамы
И, купаясь в лазурной воде, как всегда, обгорел.
 
 
На поверхности волн, отражаясь, луч солнца искрится.
Вдоль песчаных брегов распростерлись дома-великаны;
Я стою на балконе и гляжу, как летят вереницей
Мимо зданий, над пляжем любимые мной пеликаны.
 
 
Нежно радует глаз наблюдать, как летят эти птицы.
Неужели летать – это только лишь птичий удел?
Были б крылья у нас – я бы смог с косяком этим слиться
И, взмахнувши крылом, с ними б в синюю даль улетел.
 
 
Я стою на широком балконе апрельской Флориды…
С высоты облаков взор бросаю на пальмы внизу.
Как мечты, постараюсь сберечь эти чудные виды;
Их с собой, как в флаконе духов, я в Нью-Йорк увезу.
 

 
Помню с детства, как лето надело
На балконы ажурный наряд,
Протянул дед к себе Изабеллу –
Ароматный на вкус виноград.
 
 
Грозди спелые синего цвета
Он с лозы острой бритвой срезал,
Дед вино с Изабеллы той делал
И гостей своих им угощал.
 
 
Трели птиц на балконе я слушал,
В виноградной тени отдыхал,
Ароматные грозди немытыми кушал
И назойливых ос отгонял.
 
 
С той поры много лет пролетело,
Но вкус детства мне трудно забыть.
Как-то тесть раздобыл Изабеллу,
Чтоб у дома лозу посадить.
 
 
Разрослась та лоза по забору,
Предстоит виноград собирать;
Все хотят поучаствовать в сборе,
Нет нужды, чтобы жребий бросать.
 
 
Урожай удался то что надо!
Не дадим ему зря пропадать –
Из отборных плодов винограда
Будем гостям вино подавать!
 

 
Был у меня когда-то кот,
Точнее, кошка – Клеопатра.
Так вот, я ей давал на завтрак
Тарелку лучших рижских шпрот.
Я пробовал давать сосиски,
Но к ним не прикасалась киска.
И каждый раз, идя с работы,
Ей покупал в консервах шпроты.
Красавица бомбейской масти,
Черна с хвоста и до ушей,
Охотилась, рвала на части
В клыки попавшихся мышей.
Она меня оберегала
От горестей и от напастей
И оставляла мне на счастье
Хвосты мышиные в трофей.
Со мной была игривой кошка,
Сидеть любила у окошка,
Встречала, лежа у дверей,
Чтоб гладил ее грудь ладошкой,
Как гладят маленьких детей.
Когда была она котенком,
Я с ней игрался как с ребенком,
Росла, не зная слова «нет».
И вот однажды баловница
Схватила книгу за страницы
И прокусила, как билет.
С тех пор с ее страниц зияет
Закомпостированный след.
Он Клеопатру воскрешает,
И в моей памяти всплывает
Ее изящный силуэт.
 

 
Гуляя я как-то по лужайке,
Мой взгляд привлек один парнишка.
Он был в коротеньких штанишках,
Сандаликах и белой майке.
 
 
Казался славным мужичком
(Такие нравятся поэтам),
А на лугу ловил он этом
Цветастых бабочек сачком.
 
 
Они порхали повсеместно,
Садясь на яркие цветы;
В их разноцветии прелестном
Виднелись тонкие черты.
 
 
И мне казалось, этот мальчик
От восхищенья замирал,
Когда на желтый одуванчик
Садился красный адмирал.
 
 
Он был настолько увлеченным
Происходящим впереди,
Что сердце билось учащенно
В его восторженной груди.
 
 
К себе притягивая взоры,
Тот адмирал, не улетая,
Скрывал застенчиво узоры,
Вверх крылья парусом вздымая.
 
 
И, словно глянцевый журнал,
Распахиваясь без усилий,
В деталях разглядеть давал
Картины внутренних сокрылий:
 
 
На черном бархате резном
В созвездьях белых небосвод.
Под ним алеющим пятном
Светился заревом восход.
 
 
Такой картиной любоваться
Я продолжал бы без конца,
Но мальчик не желал сдаваться
Перед шедеврами Творца.
 
 
Ведь бабочка его манила
К себе горящим маячком…
И вот гляжу, ее накрыл он
Своим протянутым сачком.
 
 
Подобно рыбе на крючке,
Которую рыбак поймал,
Затрепетал в его сачке
Под марлей красный адмирал.
 
 
Одним движением парнишка
Оттуда бабочку извлек
И спрятал пленницу под крышку
В свой специальный коробок.
 
 
И тут я подошел поближе:
– Им от тебя не улететь!
Ты ловкий малый, сразу вижу.
Позволь трофей твой разглядеть.
 
 
– В моей коллекции их много! –
Хвастнул он как бы для начала. –
Жука имею носорога,
Но вот такого адмирала
До сей поры в ней не хватало.
 
 
Взяв в руки ценный коробок,
В котором бился мотылек,
Похлопал парня по плечу:
– Послушай, что сказать хочу…
 
 
Затем, сачок беря за палку,
Спросил ловца: «Тебе не жалко?
Не жаль такую красоту
Сажать в коробок пустоту,
Прикалывать ее булавкой?
 
 
Что, если каждый паренек,
Вот так же точно, как и ты,
С пяток их словит за денек?
Кто будет опылять цветы?
 
 
Кто будет радовать наш глаз
Своим порханием радушным?
Неужто вы столь равнодушны,
Что совесть не тревожит вас?»
 
 
Со мной парнишка согласился,
Направил взгляд куда-то вбок,
За свой поступок извинился
И тотчас отпер коробок.
 
 
В нем, видно, совесть заиграла:
– Вы правы! Лучше отпустить!
Не стоит ведь ради забавы
Такую красоту губить.
 
 
Он посмотрел на адмирала,
Как тот на край коробки сел…
– Ну что ж, лети! – ему сказал он,
И адмирал наш улетел.
 

 
Никита вышел на прогулку
В заснеженный сибирский лес…
Как вдруг услышал выстрел гулкий
И побежал наперерез.
 
 
Какой-то человек с двустволкой,
Его завидев, закричал:
– Ай да лиса! Вон там, под елкой!
Похоже, я в нее попал!
 
 
Узнал, что паренек Никита
Был младшим сыном лесника
И что начнется волокита
Из-за стрельбы наверняка,
 
 
А там, глядишь, и в браконьеры
К преступникам определят…
И плакала тогда карьера,
И нет уже пути назад!
 
 
Стрелок сказал: «Прости уж плута!
Не знаю, что на ум нашло…
Так получилось. Бес попутал!
Рассудок снегом замело!
 
 
Мне ведь проблем совсем не нужно
Неважный выдался денек!
Давай, брат, разбежимся дружно.
Ну что, отважный? Я убег?»
 
 
Легла пунктиром кровь на насте,
Под елкой – рыжий шерсти ком.
Лиса красивой редкой масти
Зализывала рану языком.
 
 
Видать, изрядно притомилась,
Перебегая через Обь.
– Ах, бедная! Да как же так случилось?
Как угораздило тебя попасть под дробь?
 
 
Ты только потерпи немного,
Тебя до дому донесу.
Тут есть короткая дорога
В густом заснеженном лесу.
 
 
Он к перепуганному зверю
Нагнулся, сняв с себя тулуп,
Своим глазам не очень веря,
Но, к счастью, парень был не глуп.
 
 
В тулуп укутав лисью тушку,
В дом лесника ее понес.
Учуяв зверя, на опушку
Примчался с лаем верный пес.
 
 
А вслед за ним лесничий вышел:
– Что там? Показывай давай!
Я тут недавно выстрел слышал…
– Батяня, двери открывай.
 
 
– Неужто лис? Какой красавец!
Ты видел, кто в него стрелял?
– Один бессовестный мерзавец!
Меня увидев, убежал.
 
 
– Готовь, Никита, инструменты,
Поможешь вытащить мне дробь,
Пинцетом – мелкие фрагменты.
Смотри-ка, зверя не угробь!
 
 
Ей йодом рану обработай,
Огнем пинцет свой прокалишь.
Иголкой с ниткой шкурку штопай,
Когда дробинки удалишь.
 
 
Тогда мой руки – и за дело!
Ведь времени прошло немало.
Вернем лисице ее тело,
Хоть много крови потеряла.
 
 
Лисица тяжело дышала,
Едва в сознание приходя:
То бодрствуя, то засыпала,
То просыпалась погодя.
 
 
Всю ночь собака с ней лежала,
Глаз верных с гостьи не сводя:
И днем и ночью охраняла,
Порядок и покой блюдя.
 
 
Как ни старался наш Никита
Лису из ложечки кормить,
Не смог добиться аппетита!
Лишь молока ей дал попить.
 
 
Неделя позади, другая…
Окрепла рыжая лиса,
В день по цыпленку поедая,
Забыла думать про леса.
 
 
Ей хорошо в лесничем доме,
Где кормят вдоволь, пить дают…
Здесь, распластавшись на соломе,
Она нашла себе приют.
 
 
Не закрывают от плутовки
Сарая двери на замок.
Она живет не на веревке,
А в доме как простой щенок.
 
 
А как насчет той поговорки,
Что, сколько волка ни корми?..
Ну да, пословица про волка!
А ты поди лису пойми!
 

 
От желто-пламенной листвы
Пылает день особо ярко,
А свод небесной синевы
Накрыл собой просторы парка.
 
 
Лесные воинские части
Все были, как один, зелены!
Но к зимней перемене власти
Давить вдруг стали им погоны.
 
 
Назрел среди деревьев бунт:
Одним зеленый цвет не в моду,
Другим наскучил скудный грунт,
А третьим всласть винить погоду.
 
 
Сменив лесную униформу
На ярко-красочный наряд,
Деревья, проведя реформу,
Решили выйти на парад.
 
 
Покрасоваться перед боем,
Блеснув, померкнуть до весны.
Все как один! И только хвои
Остались зелени верны.
 

 
Уходя на работу, я вышел во двор,
Легкий шорох услышал: вот кто-то,
Словно вор, к нам шмыгнул под забор.
Я взглянул – и увидел енота.
 
 
Он побрел к нам за дом, пышный хвост волоча,
Неуклюж, как медведь косолапый,
Недовольно кряхтя и под нос бормоча,
Потирая глаза серой лапой.
 
 
От природы силен, он полез по стволу,
Взгляд мой пристальный не замечая;
Покорив старый клен, заслужив похвалу,
Скрылся в кроне, лишь ветки качая.
 
 
Там, свернувшись клубком на развилке ветвей,
Как в утробе, он расположился;
Прикрываясь листвой от палящих лучей,
Гость незваный в свой сон погрузился.
 
 
На день скрылся енот от дневной суеты,
Для охоты себя сохраняя,
И до самой кромешной проспав темноты,
Он проснулся, глазами сверкая.
 
 
Потянувшись разок, как обычный щенок,
Почесав задней лапой за ухом,
Он нелепо спустился на землю как мог,
Волоча полосатое брюхо.
 
 
Я оставил ему угощения с горсть,
Чтоб немного енот подкрепился…
И незваный, пришедший откуда-то гость,
Угостившись, в дорогу пустился.
 
 
Вот такие случаются встречи подчас –
Не от них вокруг дома ограды;
Не боясь ничего, навещают пусть нас –
Мы животным несказанно рады!
 

 
«Дантист свою работу знает, –
Его помощник мне сказал, –
Страховка ваша покрывает,
Помимо пломбы, – root canal».
Закончив с этим, доктор тонко
За зубом намекнул следить.
Послав запросы, мне коронку
Советовал установить.
Энтузиаст своей работы,
Имея редкостный талант,
К больному проявил заботу
И посоветовал в субботу
Прийти установить имплант.
 

 
В Пенсильвании лесистой горный воздух очень чистый.
Посетив ее однажды, приезжаем до сих пор
Утолить пейзажей жажду и пожить вблизи озер
В домиках на склонах гор.
 
 
Живописные просторы, красно-желтые холмы,
Отраженные в озерах горы, лебеди и мы.
Наш домишко деревянный воплощал собой уют.
И поэтому не странно, что нам полюбилось тут.
 
 
Помню, вечер был прекрасный. Вышел подышать во двор;
С неба полумесяц ясный освещал ночной простор.
Мягкая была погода, но сгущались облака.
И в такое время года дождь накрапывал слегка.
 
 
У домашнего порога бились капли о навес,
И манила вдаль дорога воплощением чудес.
Так, борясь со своей ленью, под осенний плач небес
Повидать семью оленью я побрел в ближайший лес.
 
 
Встречи с ними тут нередки, если зверя не спугнуть.
Как петух, крадясь к наседке, пробираясь через ветки,
Свой прокладывал я путь.
В лес ночной свернув с дороги, перелазя через куст,
Осторожно ставил ноги, чтоб не вызвать веток хруст.
 
 
В час, когда уснули птицы, лес не дремлет и не спит,
Совам в дуплах не сидится, на ветвях сова сидит.
Бдит, высматривая мелких вездесущих грызунов.
Берегитесь ночью, белки, этих очень хищных сов!
 
 
Меж дубами и ракитой, светом месяца залитой,
Я заметил чью-то тень: «Неужели то олень?»
Померещилось, наверно, слишком тусклый падал свет.
Показалось или нет? Сердце радостно забилось…
 
 
Там, под дубом, притаился оленихи силуэт,
Чьи глаза в ночи искрились, отражая лунный свет.
Словно статуя литая, в темноту к себе маня,
Взор свой пристальный кидая, не сводила глаз с меня.
 
 
И, глазам своим не веря, что сумел ее узреть,
Я решил поближе зверя, подобравшись, разглядеть:
Величав и неподвижен средь опавших желудей,
Не страшась живых людей, силой любопытства движим,
На меня смотрел олень…
 
 
Я стоял пред ним как пень, рот раскрыв от изумленья.
Вот она – краса оленья!
Метров десять между нами. Нет, не передать словами
Это радостное чувство и пером не описать.
Это так же, как искусство, нужно лично испытать!
 
 
Невозможно вместить полноту впечатлений
В тесных строчках катренов, вещая рассказ.
Если б вы поглядели с близи на оленей,
Проникая в глубины их ласковых глаз,
То смогли бы меня, без сомненья, понять…
 
 
Я не мог для детишек его не заснять:
«Вот порадую дочь и меньшого сынишку!»
Но как только я начал оленя снимать,
Как раздался щелчок и сработала вспышка…
Вероятно, ее испугался трусишка:
Он вскочил на дыбы, кверху ноги поднял,
Оземь стукнув копытами, в лес убежал.
 
 
Как речная вода, наше время течет,
И по-прежнему ночью сменяется день…
Так бывает, что в лес страшной силой влечет,
В лес, куда я ходил, превзойдя свою лень,
Где бродил меж дубов, где ракита растет.
И, кто знает, возможно, меня снова ждет
Под деревьями тот пенсильванский олень.
 

 
Вот и осень. Наступают холода.
В небе клином пролетают журавли.
Цвет меняет и журчащая вода,
А листва ковром ложится вдоль земли.
 
 
Лист, застенчиво срываясь, не спеша,
Обнажая ветви, в воздухе завис.
Дева Осень, вся собою хороша,
Нам осенний демонстрирует стриптиз.
 
 
Словно летней утомленная жарой,
Заменив сперва листвы своей цвета,
Дева Осень оголяется порой…
В наготе ее своя есть красота!
 
 
Не вульгарной это девушки каприз!
Это было, есть и будет так всегда:
Листья с веток опадают сверху вниз,
Чтоб деревья не замерзли в холода.
 

 
Знакомьтесь, друзья, это белочка Бэла.
Она нам порядком уже надоела.
Хотя и невинна Бэла на вид,
Ее аппетит огороду вредит.
 
 
Вначале симпатию к зверю питали:
К себе грызуна мы едой приручали…
Теперь не отвадить ее от тарелки,
Еды не хватает прожорливой белке.
 
 
Как только на дереве плод созревает,
Она его мигом оттуда срывает.
Обидно, что Бэла его не съедает:
Надкусит лишь фрукт – и на землю кидает.
 
 
Советуют люди ее пристрелить,
Тогда, мол, не будет нам белка вредить.
Нам жаль почему-то в Бэлу стрелять:
Ее из-за яблок жизни лишать!
 

 
Я спешу к закадычному другу –
Серебристому велосипеду.
Его шины привычно упруги,
Оседлав его – быстро уеду…
 
 
Мы умчимся с ним в дальние дали,
Где я жил и нередко бывал,
Лишь бы только крутил я педали
И за руль его крепко держал.
 
 
Трутся с шорохом тонкие шины,
С ветерком проносясь меж машин…
Велик мой лучше всякой машины –
Независим от цен на бензин!
 
 
Пешеходы, на нас озираясь,
С белой завистью смотрят вослед,
Разглядеть досконально пытаясь
Серебристый мой велосипед.
 
 
Мы с ним дружно преодолеваем
Протяжение длинных дорог.
Добродушно Нью-Йорк вымеряем,
Утром вдоль, а в обед – поперек.
 
 
А вернувшись под вечер с дороги,
Влажной тряпкой свой велик протру.
Хоть и крутит усталые ноги –
Мы умчимся опять поутру.
 

 
Когда я умру, ты по мне не тужи,
Лить слез крокодильих не нужно!
Мобильник с зарядкой мне в гроб положи,
Чтоб в жизни той не было скучно.
 
 
Компьютер вмести мне туда как-нибудь
Со скоростным интернетом,
Зарядку к нему положить не забудь.
Ну ладно, кончаю на этом.
 
 
Коль буду скучать, я тебе позвоню,
А может быть – по интернету…
Конечно, тебя я совсем не виню.
Ну, если не будет ответа.
 
 
Пока! Не тревожься, иди отдыхай.
Я ведь не знаю, какой там Wi-Fi.
 

 
Жена, угрюма как в ненастье,
Сидит с понурой головой:
– Мысль омрачает мое счастье:
Что, если стану я вдовой?
– Позволь тебя я успокою, –
ей муж с улыбкой говорит. –
Пока я жив, тебе вдовою,
поверь, остаться не грозит.
 

 
Когда стоишь ты на пороге смерти
И долго не решаешься войти,
Не зная, кто там, ангел или черти
Стоят и ждут тебя на том конце пути.
 
 
Ты понимаешь, что возврата нету,
Твой шаг решает: быть или не быть.
Подкинь свою разменную монету:
Орел – войти, а решка – дальше жить!
 

 
В Америке нужна страховка,
А без страховки вам беда!
Есть выход: мыло и веревка
Или Гудзона мутная вода.
 

 
На перекрестке двух дорог
Сверкнул искрою пламень;
Там, где растет чертополох,
Нашла коса на камень!
 
 
Чертополох косой косил
Подвыпивший крестьянин
И изо всех мужицких сил
Сразил лежащий камень.
 
 
От столкновения коса
О камня середину
Завыла, словно как оса,
Приобретя щербину.
 
 
А камня крепкие бока
Лишь поцарапаны слегка.
 
 
Кабы мужик с косой не пил,
Башку б не затуманил –
Косой траву бы не косил,
По пьяни б не буянил.
 
 
Сидел бы у костра мужик,
Точа косу – вжик-вжик – о камень;
Уча великий наш язык,
Стихи б писал про пламень!
 
 
Коса бы точно у костра
Была б наточена, остра!
 

 
Я с детских лет квадрат любил.
Квадрат, но не прямоугольник.
Карандашом его чертил,
К бумаге приложив угольник.
 
 
Люблю его за прямоту –
Квадрат не поменять!
Длину сторон и высоту,
Углов квадратных прямоту
Не нужно выверять.
 
 
Квадрату низкий мой поклон:
За твердость убеждений,
За равенство его сторон
И простоту решений.
 
 
Ему как другу доверять
Я смог бы – это плюс!
И если вы хотите знать,
Как другом им горжусь!
 
 
С ним вместе я пошел бы в бой,
Коль был бы он солдатом.
Он даже на передовой
Останется квадратом!
 
 
Стараясь в жизни воплотить
Квадрата постулаты,
С линейкой я стремлюсь чертить
Ровнейшие квадраты.
 

 
Мужчина с возрастом, как уксус, не скисает!
И если в жизни суждено,
Как дорогое он вино
С годами только цену набирает:
Как марочный коньяк крепчает!
 
 
Он в жизни знает что почем –
Ветрами непоколебим!
Всегда в кругу семьи любим!
Как дом – обложен кирпичом,
Как крепость – непреодолим!
 
 
И пусть с годами седина,
Как иней, темный лес скрывает…
Такой мужик не подведет!
От дамы сердца не уйдет,
Что в раннем возрасте бывает.
 
 
Его достоинство не в том,
Сумел ли он построить дом
Или на банковских счетах
Два миллиона отдыхают…
Он ценен тем, что он с тобой:
И в шторм, и в снег, и в летний зной…
И счастье это он оберегает!
 

 
Уходя, не хлопай дверью –
Не сжигай мосты!
Человек не должен зверем
Убегать в кусты.
 
 
Перед тем как хлопнуть дверью –
Обуздай свой гнев.
Нужно помнить, твердо верить –
Человек не лев!
 
 
В жизни может пригодиться
Избежать потерь.
Уходи, чтоб воротиться
Через эту дверь.
 

 
Меж толстых граненых стенок стакана,
Печально дыша серебром пузырьков,
Томится в неволе вода из-под крана,
Таящая мудрость минувших веков.
 
 
Ее человек, желая напиться,
Сюда заточил, открыв с крана напор.
В стеклянном капкане ей тесно ютиться:
Уж любит вода безграничный простор…
 
 
Играя в стакане, луч солнца искрится,
Пронзая прозрачную душу воды,
Собой освещая капель вереницу –
На стенках блестящих потеков следы.
 
 
Недавно потоком воды оживленным
Ты билась о стены ржавеющих труб,
Стремясь оказаться в стакане граненом,
А после пролиться меж жаждущих губ.
 
 
Тебе между скал бы гранитных разлиться
И течь шумной речкой, стекающей с гор,
Пока не удастся в морях раствориться
Водой изумрудной, ласкающей взор.
 
 
А где-то в бескрайней песчаной пустыне,
Где с важностью бродит двугорбый верблюд,
Под солнцем палящим воды нет в помине,
Ее там молящим из фляг выдают.
 
 
Пустынный мираж, как зловещий обманщик,
Меж дюн и барханов моря разольет.
Из фляги дрожащей рукой караванщик
Последнюю каплю на губы прольет.
 
 
Ах, если б какой-нибудь жаждущий странник
Стакан, что стоит предо мной, увидал…
Я думаю, знойной пустыни посланник
За воду не думая душу б отдал.
 
 
Сидя на песчаном брегу океана,
Взирая на шумный лазурный прибой,
Где рядом в стакане вода из-под крана
И связь человека с бескрайней водой,
 
 
И тут я задумался как бы невольно
И о воде, рассуждая игриво:
Неужто наша природа довольна?
Ко всем ли с водой она справедлива?
 
 
В природе, как в жизни, нет кровного братства:
Одни небеса с давних пор и поныне,
Но одним нищета, а другим все богатства:
Нам – моря и леса, им – пески и пустыни.