Текст книги "Моя весенняя любовь с привкусом боли"

Автор книги: М. Ю.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 5

И снова эта дрожь по телу, как впервые, когда ступил на эту улочку. Теперь меня уже не интересовали пошлые витрины и яркие вывески модных баров, полуобнажённые зазывали борделей стали для меня безлики и неинтересны. Вся эта веретень разврата сжалась для меня до размера одной тёмной забегаловки без вывески, со скрипучей дверью и пыльными окнами, которые не пропускали дневной свет.

Перед баром, как и на всей улице, было пусто, лишь скучающие проститутки жались к грязными стенам, прячась под крышами соседних зданий. Я спрятался под навес у входа. Время работы с 22:00 до 6:00 – значилось на вывеске у меня перед носом. Я взглянул на часы– 17:00.

Я так безрассудно нёсся к моему Вергилию, спускающему меня по кругам порока, что даже не подумал, что днём эта улица, подобна ночным цветам– закрывается, прячет свои бутоны и начинает цвести только когда солнце уходит далеко за горизонт.

Тем не менее, что– то заставило меня толкнуть дверь. Она оказалась незапертой. Дневной свет, немного тусклый из-за пасмурной погоды и нависших над городом грозовых тяжёлых туч, наотрез отказался входить со мной в это забытое солнцем помещение. Хоть в баре и было темно, я все же решился пройти внутрь. Раз дверь не на замке, значит кто– то, да должен быть здесь – решил я, страстно желая встречи с Итаном. Мне хватило сделать пару шагов, чтобы в уши мне впился сладострастный стон. В нем было столько неприкрытого удовольствия и разврата, что по моему телу разлилась приятная теплота вперемешку со стыдом и опаской быть обнаруженным.

Во мраке, под одной единственной лампой над бильярдным столом, я застал то, от чего уши мои покраснели, а щеки и, признаюсь, не только щеки, налились кровью. В темноте белели ягодицы Итана и обнаженное белое тело девушки. Задница его ритмично двигалась, а стоны, вырывавшиеся сладкими волнами из девичьей груди, в такт его движениям, ударялись о высокий потолок и мой застывший от увиденного мозг.

Клянусь, он почувствовал спиной чужое присутствие и обернулся. Я был застигнут врасплох за своим постыдным подглядыванием, но ничего не мог с собой сделать. Меня сковали стыд и удивление. Итан же напротив, мало того, что ничуть не смутился меня, так ещё и хищно улыбнулся, оскалив белый ряд ровных зубов. Пара– другая резких движений и трепетавшая, пойманная в сети этого мальчишки, белоснежная птичка, изогнулась всем телом и затряслась.

Итан натянул штаны и бросив любовницу на зелёном покрывале стола, прошёл за барную стойку.

– Выпьешь со мной? – как ни в чем не бывало пригласил он меня.

– Я– я просто был неподалёку и решил заглянуть. – соврал я в своё оправдание. – Начался дождь и тут вдруг увидел твой бар и… и вот я здесь. – я потёр шею и провинившимся псом посмотрел на Итана. По его ухмылке и прищуренных глаза было видно, что моя ложь провалилась. Со стыда готов был провалиться и я.

Почему я вообще рассчитывал на то, что он примет меня с распростертыми объятиями? Я всего лишь один из посетителей его бара и работа вынуждала его быть приветливым и учтивым со всеми, кто спускался в это полуподвальное помещение.

– Мы ещё закрыты, но я открою бар специально для тебя, даже сделаю скидку в двадцать процентов. – подмигнул он. – Выпьем?

– В пять вечера?

– А ты куда– то спешишь?

– Нет. – немного стушевался я от того, как ловко он отвечает вопросом на вопрос.

– Солнце уже село?

– Ещё нет.

– Значит, не хочешь пить до заката? Не переживай, в моем баре всегда ночь.

– Что? Нет. С чего ты вообще это взял?

Итан пожал плечами.

– У каждого свои тараканы. У меня есть друг– Мик– так он, например, никогда не пьёт до захода солнца. Может присядешь хотя бы?

Способность владеть собственным телом наконец вернулось ко мне и я, пытаясь не смотреть на лежавшую девушку, уселся за барную стойку.

– А я выпью. – Итан достал стаканы. – Знаешь, когда нибудь я стану банкротом только потому, что ворую выпивку сам у себя. – он залпом осушил стакан и налил ещё.

– За прошлый раз. – я положил на стол смятые купюры по двадцать баксов.

– Я же говорил, что угощаю. Но, возьму это как за сегодня. – он, не пересчитывая деньги, смахнул их в ящик за стойкой и поставил наполовину полную бутылку Джим Бима. – У него вкус помягче, чем у JD, который мы пили в прошлый раз. Попробуй.

Итан вёл себя так, словно мы были здесь вдвоём, присутствие обнаженной дамы отнюдь никоем образом не смущало и не волновало его. Я же, чувствуя себя немного неловко, совершенно случайно перевёл взгляд на бильярдный стол и встретился с пустыми глазницами затуманенных глаз.

Я словно смотрел на игрушечную куклу, забытую в песочнице. Девушка поджала ноги к груди, по бёдрам стекала сперма и ее соки, из глупо улыбающегося рта тонкой струйкой блестела слюна. Ее глаза напомнили мне глаза мертвой рыбы. Нет, девушка была жива и из ее горла изредка вырывались приглушённые стоны, просто ее глаза не выражали ровным счётом ничего. Они застыли где– то далеко, по ту сторону блаженства, так явно проступавшем на ее фарфором личике.

– С ней все в порядке, поверь. – угадав мои мысли ухмыльнулся Итан. – Ей сейчас очень и очень даже хорошо. Она под героином, но скоро должна оклематься.

– Под чем? – мне показалось я ослышался.

Это слово, так часто звучащее с экранов телевизоров и кричавшее с газетных страниц предупреждением, что подобные увлечения ведут к зависимости, смерти, болезнях, вдруг впервые так явственно нашло отклик в моей голове, окатив холодной водой.

Странно было слышать это из уст того, кого я знаю. Вдруг неожиданно все это оказалось так рядом, что, некогда казавшееся чем– то далёким и почти несуществующим, оно, вдруг, приняло форму и было выброшено на грязный бильярдный стол всего в паре метров от меня.

Я знал, что в мире это где– то есть, но « это» всегда было где– то там, далеко, вне пределах моего мирка и моей видимости, а теперь « это» здесь, рядом, стоит только сделать пару шагов и протянуть дрожащую руку.

Для Итана же, как показалось мне, это было чем– то обыденным, само себе разумеющимся и совершенно не пугало и даже не особо заботило. Я судорожно пробежался взглядом по его рукам, но рукава рубашки, закатанные слишком низко, скрывали сгибы локтей, предательски пряча голубые дорожки вен.

– Да не колюсь я. – он перехватил мой взгляд и поднял рукава выше, оголив светлую кожу.

– Показать другие вены? В паху, например? Туда тоже можно уколоться.

– Придурок. – тогда я даже немного обиделся за то, что для него все эти вещи, казавшиеся мне до чертиков жуткими, совершенно не задевали его. Он лишь с легкой улыбкой на губах, кивал головой в такт музыке, листал сообщения на телефоне, то и дело подливая выпивку в наши стаканы.

« Неужели для тебя это настолько нормально, что ты так спокойно шутишь по этому поводу?» – мой немой вопрос так и остался без формы и утонул в глубине зарождающегося внутри страха.

Да, в тот вечер, на самую секунду я испугался его. Испугался Итана, испугался той девушки и всего того мира– запретного, опасного и чужого, к которому я, вопреки своему желанию, прикоснулся посредством этого человека. Но внутреннее чувство опасности было в миг заглушено смехом Итана и растворилось под его очередными пошлыми шуточками.

Если он считает и говорит, что все в порядке, значит так и есть. Уже тогда безоговорочно и слепо я начинал верить ему. Налей Итан при мне в стакан средство для травли тараканов и скажи, что это молоко, я бы, не моргнув и глазом, выпил все залпом и лишь согласился бы с тем, что да, молоко невероятно свежее и вкусно.

Ещё в первый день знакомства Итан, его авторитет, его слово, его мнение и точка зрения обрели для меня вес и с каждым днём во мне лишь укреплялось мое восхищение и обожание к нему.

Глава 6

Я пришёл домой пьяный, на ватных ногах, и застал тебя спящим. Такой родной и близкий. Мне казалось, что я более не имею права прикасаться к тебе, дышать одним с тобой воздухом, находиться с тобой под одной крышей, ибо клянусь, уже тогда я чувствовал, что испачкался в чем– то мерзком и непозволительном. От туда, извне, я принёс что– то грязное, запретное и боялся замарать твой чистый облик даже одним своим присутствием. В моих глазах ты всегда был светлым образом отца, которого я никогда не видел. Тем, кто вырастил и воспитал меня.

Как иронично. С одной стороны был ты– заботливый, любящий, оберегающий, с другой– он– опасный, хитрый, жестокий. Я отчетливо видел скучающее холодное равнодушие в глазах Итана и отцовское беспокойство в твоих. Все это время, все эти года именно ты оберегал меня.

Перед моими глазами так же все ещё ясно стоял образ матери. Ее пухлые от чужих поцелуев губы, глаза, темные от возбуждения. Я помню, как она, затягиваясь крепкой сигаретой и проливая на грудь красное вино, упивалась своим развратом и пошлостью.

Эрик, я отчётливо чувствовал твой страх, что я пойду по ее стопам, но так же всегда видел твою непоколебимую веру в меня. В моем лице ты видел ее и прятал меня от всего этого порочного и запретного, но такого сладкого и дурманящего. Признаться, я и сам боялся превратиться в неё. Падшая, глупая, разбитая, несчастная, с улыбкой поверх слез и смехом сквозь боль. Она, возбужденная, раскрасневшаяся, с тяжёлым сбившимся дыханием, забиралась ночью ко мне в постель, гладила по лицу и, заставляя проснуться, заглядывала мне в глаза, в душу. Уже тогда она видела меня насквозь.

Знаешь, Эрик, ты показал мне другую жизнь. Нормальную, обычную. Без пошлых взглядов чужих мужчин на мою мать, а затем и на двенадцатилетнего ее сына. Без страха, голода и боли. И даже сотни лет мне не хватит на то, чтобы выразить, насколько я тебе благодарен, но все же, что– то мерзкое и порочное, живущее внутри, не давало мне покоя и скребло мне рёбра, шепча, что я такой же, как они все, те, в окружении которых я вырос.

Проклятая кровь текла и в моих венах. Я был частью тех сломанных и бракованных людей. Я родился уже бракованным. Поддаваться искушению было заложено во мне ещё в то время, пока я спал в утробе матери и как бы я не сопротивлялся и не притворялся, брак качества здорового человека вылез наружу, обнажив мое истинное я.

– Хочешь придти сюда завтра? У моего друга день рождение, мы устраиваем здесь небольшую вечеринку.

Я не помню, что я тебе тогда соврал, ибо клянусь, все это было сказано в горячке, словно внутренние демоны, жаждущие утоления своего порочного голода, говорили за меня. Я покинул тебя одного, застывшего с вопросами в глазах, убежал навстречу этому опасному змею, чтобы с головой окунуться в самоубийственную пучину наслаждений.

Ты ведь все понял? Ты понял мою неумелую ложь? Если да, тогда почему ты не остановил меня тогда? Почему дал уйти? Ты устал от меня? Увидел в моих глазах глаза моей падшей матери и испугался? Ты сдался? Или тебе было просто интересно, насколько далеко я смогу зайти? Ведь скажи ты мне тогда своё твёрдое нет, запри ты меня в комнате, накричи ты тогда на меня и даже дай пощечину, я бы остался. Я бы злился и плакал, но остался. А потом, быть может, даже забыл бы обо всем и снова жил жизнью твоего верного послушного пса. Или ты правда наивно верил мне, или просто хотел верить?

У Итана было много людей. Пустующий бар, каким я привык его видеть, был забит полностью. Казалось, его стены вот– вот пойдут по швам и он, не выдержав, треснет, выкидывая всех нас на грязные улицы, в помойные ямы. А, как я потом убедился, это место так обычно и поступало со своими посетителями – высасывало из них жизнь, переваривало, превращая в непонятный комок недочеловека и избавлялось в ближайших сточных канавах, лишая всего человечного, что было в этом сгустке перемолотой судьбы раньше.

– Ты наверное друг Итана? – чья-то рука упала мне на плечо. – Он говорил, что ты придёшь. Я сразу тебя узнал. Белые волосы и хрустальные грустные глаза. Пойдём, выпьешь с нами.

О, если бы ты видел тех, кто был там, то сразу забрал бы меня от туда, увёз на другую сторону океана, заперев в одиноком домике на краю леса. Одни– как волки, с блестящими хищными глазами. Другие, как я– ведомые овечки, зачарованно плясавшие под веселую музыку охотников. Испуганные, задурманенные.

Итана я узнал по его широкой спине и взлохмаченным волосам. Он, змей– искуситель, обвился вокруг хрупкой белокурой девушки, доводя своим взглядом ее до экстаза. Она повернулась и, поднявшись на носочки, что– то сказала ему на ухо, от чего он довольно улыбнулся и закусил нижнюю губу. В ту секунду мне открылось ее лицо. Я увидел, что это была не та девушка с бильярдного стола накануне, а совершенно новая жертва. Почему– то в тот момент я ощутил радость и облегчение. Семена ревности, только – только пускавшее слабые корни в мою душу по отношению к Итану, ликовали. Раз это другая девушка, значит та, вчерашняя, ничего не значит и сердце Итана не принадлежит ей. А тело это просто тело, главное чтобы в его мыслях и снах никто не появлялся.

Итан не подходил ко мне и, казалось, даже не знал, что я уже здесь, забыл обо мне или вовсе даже не вспоминал, а незнакомые люди протягивали мне стаканы с выпивкой. В темноте и духоте я не сразу мог разобрать вкуса напитков. Во мне мешалось все– водка, джин, шампанское. В один момент меня замутило и рвотный комок подступил к горлу. С трудом, словно земля под ногами проваливалась, я пробрался сквозь разгоряченные тела в туалет, который служил местом для грязных поцелуев и не только – сладкие стоны разврата рвали гулкую музыку пополам.

Мне казалось, меня вывернуло наизнанку. Из моего тела вышло не только ночное пойло, но и остатки ужина, так заботливо приготовленного тобой. Я прижимался тяжёлой головой к грязной холодной двери до тех пор, пока в неё не стали настойчиво стучать, а раздражённые крики не выгнали меня прочь.

Вернувшись в зал я снова словил глазами Итана. Не знаю как, но в этой толпе, в темноте, мне постоянно удавалось найти его и зацепиться за него взглядом. Для меня его тело, его лицо и глаза словно бы светились изнутри, горели адским пламенем, превращая все вокруг в непроглядную темноту, оставаясь единственной яркой вспышкой в этом мраке. Я заметил, как он достал какие– то таблетки, ласково завёрнутые в маленький пакетик и положил их на ярко красный язычок своей ночной спутницы. Клянусь, в этот момент он не сводил с меня глаз. Он подмигнул мне и впился своими сочными губами в беззащитные губы своей мышки.

Карусель из незнакомых лиц продолжалась. Новые бокалы, новые вкусы крепкого алкоголя во рту, терзающие мой израненный желудок и глотку. Крепкие похлопывание по спине и недвусмысленные улыбки девушек. Казалось, я упал в калейдоскоп из людских тел, пороков и крутился в нем волчком, не способным встать с колен.

– … нормально? – чей-то голос вернул меня в сознание. – Говорю, ты нормально? – горячее дыхание ударило мне в шею запахом мятного коктейля с водкой. – Пойдём. – этот кто– то, чьего лица я даже не запомнил, отвёл меня за стол, за которым сидели такие же, как он, безликие люди.

– На, попробуй. – он достал из кармана голубую таблетку и приладил ее к моим губам. В тот момент перед глазами промелькнуло то, как Итан положил такую же в рот девушке. Наверное, я, дурак, захотел стать ближе к нему, к его странному запрещенному миру. Я повиновался и послушно открыл рот, позволяя невиданной до этого момента эйфории поглотить меня всего и без остатка.

Тебе страшно? Страшно слышать как тот, кто был тебе дорог, кого ты так бережно охранял, пошел на такой шаг? Я, тот, кто был для тебя чистым бликом на ночном небосводе, запятнался. Я, тот, кто был тебе сыном, братом, другом, предал все твои установки и все твои идеалы. Разрушил их одним глотком горькой пилюли. Если тебя это не пугает, то прошу, дослушай меня до конца, ведь именно с этого момента началось мое падение в кромешную темноту.

Глава 7

Я ровным счётом ничего не помнил. Только странные погружения из света во тьму и обратно. Мягкие диваны поглощали меня и я сливался с ними, становясь единым целым. Чьи– то руки, чьи– то лица. Они приходили и уходили, они рвали и вливались в меня. Мое тело и мысли перестали существовать и в тот же момент я стал всем. Я прожил жизнь миллиарда звёзд и умер, а затем проснулся в незнакомой комнате под незнакомым потолком и одеялом. Свет больно резал глаза, словно острая бритва кухонного ножа беспощадно прошлась по моим векам. Голова гудела и шла кругом. Во рту– пустыня без капели влаги. Язык прилип к нёбу и высох. Конечности мои тряслись.

Я попытался перевернуться на другой бок, чтобы спрятаться от навязчивого света, но даже малейшее движение отзывалось в моем теле адской болью от кончиков ногтей на ногах до кончиков волос.

– Черт, убирайся уже скорее от сюда. – за дверью послышалась возня.

Голос – холодный и жестокий. Борясь с дрожью и слабостью по всему телу я заставил себя подняться.

Итан, в чёрных шелковых пижамных штанах, с оголенным торсом и недовольным лицом. Он выволакивал из соседней комнаты вчерашнюю белокурую девушку. Длинные волосы ее слиплись, под красивыми глазами растеклись чёрные круги от потёкшей туши, размазанная красная помада и пошлые засосы на тонкой шее и маленьких плечах.

Одной рукой поддерживая бедняжку за локоть, второй Итан собирал по полу ее обувь и содержимое сумочки. Открыв входную дверь с ноги, он грубо выкинул ее на лестничный пролёт. Захлопнувшаяся металлическая дверь молотом ударила меня по обнаженному мозгу и болезненный стон умирающего вырвался из истерзанного горла.

– Ненавижу приводить шлюх к себе домой, потом еле их выгонишь. – не оборачиваясь сказал он.

Щелчок зажигалки, запах ментоловых сигарет, вкус рвоты у меня во рту.

Без сил я сполз по дверному косяку и прижал раскалывающуюся голову к спасительной прохладе кирпичной стены. Итан сидел в зале. Небрежно закинутые ноги на низкий кофейный чёрный столик, пепел, упавший с забытой сигареты прямо на кожу дивана, белоснежное тело с красной отметкой ночного разврата на плече, прикрытые глаза и спокойное, мертвецки белое, жестокое лицо.

Знаешь, в тот момент я почувствовал себя ужасно. И каюсь, не потому, что обманул тебя, забыл о тебе и пустился вниз по течению реки с броским названием « в никуда», а потому, что боялся спугнуть его, нарушить его спокойное дыхание и мелкое подрагивание ресниц. Я испугался быть выкинутым так же, как ночная шлюшка. Испугался стать ему ненужным, использованным. Впервые за наше знакомство Итан предстал предо мной в истинном своём облике – без обманчивой улыбки, сладких речей и притворно внимательного взгляда. Он был жесток и груб, холоден и безразличен.

Вдруг я испугался потерять его. Потерять то смехотворно малое время, проведённое вместе. Я хотел провести с ним ещё хотя бы минуту, секунду, ещё раз посмеяться над его шутками и услышать звон его смеха, ведь мне ещё так много вещей хотелось с ним обсудить и так много узнать от него. Я хотел понравится ему и стать ему другом.

Поэтому я решил уйти как можно тише, чтобы я казался ему сном или ночным кошмаром, растаявшим при первых лучах солнца, чтобы он не злился и не выгнал меня, но. В таких историях всегда есть но, мешающее сделать правильный выбор, мешающее спастись и убежать, мешающее сделать спасительный глоток противоядия.

Я осторожно подошёл к нему, боясь спугнуть с его лица то неземное умиротворение и спокойствие, которое разгладило его лоб и нахмуренные брови, забрал из руки тлеющую сигарету, случайно задев самыми кончиками пальцев его горячую кожу.

Он схватил мое запястье и, не открывая уставших глаз, сказал:

– Не уходи.

И я остался.

Глава 8

Мягкий свет, утонувший в сером дыме сигарет. Промокший посетитель и горячий латте с собой. Неумолимый дождь со своими холодными каплями, разбивающиеся о тонкое стекло кафетерия. Высохшие слёзы и солёные их дорожки на бледных щеках. Раны на плотно сжатых от боли губах, легкий взмах ресниц и разбитые в кровь руки о стену в нежилом доме. Сердце, пропустившее удар и крик, не нашедший выход, ломающий рёбра изнутри. Слабый трепет умирающей души и воздух, которого вдруг стало так мало.

– Я не пришёл тогда домой. Не вернулся к тебе. Я оставил все и окунулся в новую жизнь абсолютно обнаженным, как телом, сердцем, так и душей. Искал ли ты меня? Волновался ли? Думал ли ты о том, что по дороге домой меня сбила машина и я, сломанный и окровавленный, лежу на обочине у дороги, утопаю в холоде и боли?

Думал ли ты, что меня могли убить? Что чей– то нож с жестоким безразличием распорол мне кожу, проткнул легкие и теперь, захлебываясь кровью и слезами я задыхаюсь, хватая онемевшим ртом пропавший воздух. Или ты думал, что мое сердце остановилось? Что лежу я теперь на полке в морге и что только твои мысли обо мне могут согреть это окоченевшее тело? Или ты просто отпустил меня? Не отвечай. Это будет мне наказанием. Я буду до конца дней своих терзать свой мозг мыслями о том, что ты чувствовал, когда я не вернулся.

Ты плакал? Ты страдал? Страдаешь ли до сих пор? Или блаженное облегчение пришло к тебе? Я был для тебя словно рюкзак с камнями, мешавший идти в гору. Да? Решетка, не дающая свободу, паралич, приковавший к постеле?

Злился ли ты? Жалел ли о времени, потратившее не меня? Ведь именно мои прихоти и желание окунуться в ритм большого города привели нас сюда. Я маялся в тихих деревушках от скуки, в то время, как ты наслаждался природой и безлюдьем. Ты снимал пейзажи и продавал снимки для открыток, а я, истеричный подросток, хотел большего.

Ирония.

Этого ли я хотел на самом деле?

И тем не менее, ты всегда шёл у меня на поводу, переезжая из города в город, меняя работу и привычный ритм жизни. Жалеешь ли ты об этом?

Но знаешь, бывало ночами я засыпал один, под грязным одеялом, без подушки и представлял тебя. Как ты бережно складываешь мою одежду, как не стираешь ее, чтобы на ней как можно дольше оставался мой запах, как зарываешься лицом в мою рубашку и она становится мокрой от твоих слез.

Я видел, как ты делал это когда моя мать бросила нас– подглядывал сквозь приоткрытую дверь. Вспоминал об этом и мечтал, что ты так же скучаешь и по мне. Хотя, бывало, думал, что ты собираешь все мои вещи, выносишь их на пустырь за домом и сжигаешь, безразлично поливая керосином. Или как отдаёшь их бездомным, режешь на тряпки, чтоб протирать пыль с телевизора, относишь на ближайшую свалку.

Я представлял тебя одиноким и разбитым, в объятиях горячего душа, с бутылкой водки в руках и выкуренной пачкой сигарет. Я представлял тебя счастливым и вспоминал твою улыбку, обращённую ко мне, как ты щуришь глаза и проводишь рукой по волосам. В моей памяти ты возникал уставшим, с щетиной, уснувшим за книгой, на холодном балконе. Я помнил твои руки и те редкие тёплые объятия отца, любящего своего сына. Во сне я считал твои ресницы и тонкие голубые паутинки вен под глазами, пытался прикоснуться к твоим губам, но боялся спугнуть такое редкое виденье.

Скажи, Эрик, разве эти желания походят на сыновью любовь к отцу? Или больше походит на запретные желания той женщины?

Тонкими пальцами по нижней губе, по горячему острому языку.

– Ты снова куришь? Я думал ты бросил.