Текст книги "Моя весенняя любовь с привкусом боли"

Автор книги: М. Ю.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

М. Ю.
Моя весенняя любовь с привкусом боли

Энгель

Глава 1

– Прости, я опоздал. За окном ливень, такси не словить. Долго меня ждёшь?

– Нет, только пришёл. – лёгкая улыбка на мрачном лице, локон выбившихся волос, заправленных за ухо. – Я заказал кофе с молоком. Ты будешь?

– Да, только без молока. – мокрый зонт у спинки стула, вязанный свитер под горло. – Ты покрасил волосы, я чуть было не прошёл мимо.

– Тебе нравится? – снова ухмылка, от неё лицо ещё мрачнее. Слишком наигранно. Красные глаза и бледная кожа.

– Чёрный цвет. Почему чёрный? Всю жизнь, сколько тебя знаю, ты был блондином.

Тихая музыка, запах какао бобов и сигаретного дыма. Дождь, барабанящий по окнам, тусклое освещение и слишком низкие столики.

– Решил начать жизнь по новой. Смешно, не правда ли? Краситься в чёрный и начинать все с белого листа.

– Ваш заказ.

Пар, умирающим облаком над круглой, неприлично большой чашкой, разводы молока в печальном густоте кофе.

– Тебе идёт. – легкий жест руки, означающий «тоже самое», голос с хрипотцой. – Только без молока. Мы давно не виделись. Почти две весны… – непреодолимый страх и желание взглянуть в глаза напротив, утонуть в их стальной холодной глубине.

– Эта весна выдалась дождливой. Совсем как мое настроение.

– Тебя что– то беспокоит? Ты изменился.

– Посмотри на меня. – тонкие пальцы волнительным кольцом вокруг чашки, дрожание ресниц, тяжелый выдох. – Мне не хватает чуточку внимания со стороны. Особенно с твоей. – голова, наклонённая набок, скользнувшая с длинных волос капля дождя на стол.

– Я больше не твой опекун, мой мальчик, боюсь, я больше ничем тебе не обязан. Тем более после того, как ты поступил. – сдавленный смешок, вырванный от куда-то из глубины, немножко с привкусом боли.

– Но мне так страшно в последнее время. Как будто медленно умираю. Как цветок, спрятанный в подвале. У меня забрали последний лучик жизни. – глоток кофе, молоко на устах, ловкий язык по нижней губе. – Можно я расскажу тебе свою историю? Пусть это будет моим оправданием почему мы так долготерпения виделись. Целых две весны. А ведь они были прекрасны. Полны цветов и ароматов. А теперь… Даже весна говорит мне, что больше ничего не вернуть. Дождь смывает последние остатки радости. – снова улыбка, взгляд, устремлённый в окно, в воспоминания. – Только почему он не очистит мою память? Он ведь способен смывать всю грязь с этих улиц, но только не с меня.

Молчание, слова, застывшие в воздухе. Запах слез и бессонных ночей, тяжесть одиночества и предательства.

– Хорошо, не говори ничего. Я знаю, я виноват. Я знаю, я не слушал тебя и оступился. Я закончу свою историю ещё до того, как ты допьёшь свой кофе. А если ты решишь уйти раньше– я не буду тебя держать и продолжу рассказ чашке, к которой прикоснуться твои губы. Не смотришь на меня. Считаешь глупым. Ненавидишь меня? Не отвечай, не надо. Я знаю, что нет. Ты не можешь ненавидеть меня каким бы плохим я не был. Как никогда не мог позволить себе ненавидеть ее. Я прав? Любишь меня? Можно, я прикоснусь к твоим рукам? Всего лишь на мгновение, хочу убедиться, что это действительно ты, а не бесплотный дух, не образ моего воображения. Ты наверняка видишь, как сильно я устал. Можно? Я прикоснусь. Всего лишь на секунду. – плавное робкое движение, мимолетное соприкосновение холодных пальцев и жара горячей кожи. – Поделись со мной своим теплом. Чувствуешь, мои руки уже холодеют. Я запомню твоё тепло. Можно?

– Кофе без молока.

– Спасибо. – уставший взгляд, легкий поцелуй горячей чашки, горький привкус кофе и всего недосказанного.

– Помнишь, как мы приехали сюда впервые? Сколько лет нам тогда было? Мне семнадцать, а тебе тридцать два. Так ведь? Ты был талантливым фотографизм, а я просто пиявкой, присосавшейся к тебе. Совсем как когда– то моя мать. Я был так беспомощен. Да и сейчас такой же. Всего лишь паразит, живший за твой счёт. Ты помог мне. Действительно помог. Только сейчас постепенно я начинаю осознавать все те жертвы на которые ты пошел ради меня. Неужели это значит, что я наконец взрослею? Но не пойму одного– чем ты тогда руководствовался? Жалостью? Брошенный сын любимой женщины. Что это было? Дань любви моей матери? Тем не менее ты – тот, кто дал мне толчок, ты показал мне жизнь. – щелчок зажигалки, яркая вспышка, похожая на молодую жизнь– яркая, мимолетная. Сигаретный дым, глубоко в легкие. – Ты бросил курить? А я вот только недавно начал. Мне нравится это ощущение, когда дым заполоняет пустоту в груди. Раньше здесь, на уровне сердца было так больно, теперь же будто чего– то не хватает. Уверен, это нехватка никотина. С дымом выходят остатки чего– то непонятного, тянущего, скребущего. – тонкие пальцы хватаются за грудь, проверяя, жив ли ещё, сжимают, пытаясь удержать просунувшуюся вновь боль. – Сколько лет мне нужно курить, чтобы свести себя в могилу? Хотя мне кажется я уже там. – глоток кофе с молоком, неуверенный вдох, дым, сквозь пухлые губы. – Помнишь, мы жили вместе? В маленькой съемной квартире. Я готовил тебе завтраки, а ты проявлял пленку. Знаешь, я нашёл альбом с моими фотографиями. Как мило, ты фотографировал меня пока я спал. А вечерами приносил мне молоко и белый шоколад. Ты действительно не видел меня с чёрными волосами? Это ведь мой натуральный цвет, постоянно приходилось осветлять волосы. Боялся, что не будешь меня любить, если я перестану это делать. А теперь не боюсь. Видишь? Теперь я не так сильно похож на неё. Верно? Как цвет волос оказывается может изменить человека. И зачем я только сбежал? – нотки сожаления на краю губ, капли раскаяния в уголках глаз. – Я сам убил себя. Сбежал, оставив все свои вещи у тебя, ничего даже не взял с собой. Наверное, все же думал, что вернусь. Ты их все ещё не выкинул? Если нет, это значит, что у меня есть шанс одним дождливым вечером постучать в дверь и услышать « добро пожаловать домой»?

Ты обещал купить мне собаку. Забыл? А знаешь что было после? Я упал. Так низко, как только возможно. Я был испачкан в грязи собственных желаний, от которых ты меня так рьяно оберегал, запрещал, возводил между мной и внешним миром высокую стену. Неужели ты знал, что в итоге все так и будет? Ты боялся, что я стану таким, как моя мать и ты оказался прав в своих страхах. Я на все сто процентов ее сын. С ее глазами и чертами лица, с ее пороками и желаниями. Сейчас, спустя столько лет я это понимаю. Каждый день вижу ее в зеркальном отражении.

Скажи, Эрик, ты заботился о бедном брошенном мальчике только потому, что тебе было жалко его или потому, что он так сильно напоминал тебе о ней, о той, которую ты любишь до сих пор. Не думаешь, что заменять сбежавшую любовь ее собственным сыном немного жестоко? Если это так, тогда, думаю, мы с тобой квиты. – Сердце, пропустившее удар и кофе вдруг стал горячее.

Глава 2

Помнишь, это было в конце февраля. Я только что задул свечи на торте, который ты в спешке купил в магазине возле дома. Шёл снег и слабый, но цепкий мороз сжимал щеки и нос, но счастье грело наши сердца, а тёплые носки заледеневшие ноги. Я помню радость вперемешку с холодом.

Мы вышли на улицу, ловили лицом снежинки и зажигали бенгальские огни. Мы были так счастливы. Ты спросил какое желание я загадал и мне нечего было ответить, поэтому я лишь рассмеялся и напомнил, что если рассказать, то оно не сбудется. Я стеснялся признаться, что правда была в том, что не было у меня никаких желаний, Эрик. Я мечтал лишь о том, чтобы все всегда оставалось так, как есть; чтобы ты проявлял свои пленки ночами за плотно закрытой дверью и чтобы твои сигаретные окурки никогда не пропадали из нашей пепельницы.

А ты мечтал о Европе. Уехать далеко за горизонт, снимать пейзажи французских окраин, мутные воды Вены и уютные домики юга Италии. Ты хотел работать в крупных журналах и устраивать выставки по всему миру. Я помню. Я так завидовал тебе, тому, что у тебя есть мечты. Даже пытался придумать себе одну, но все как-то не шло. Теперь ты понимаешь, почему я ничего не рассказал тебе о своей? Да потому, что у меня ее не было. Стыдно было признаться.

А через пару недель, как снег сошел и грязь противно липла к обуви, ты уехал вместе с местным журналом снимать какую-то популярную в то время актрису. Ты волновался. Не спал все ночь и курил одну за одной, на утро выпил крепкий кофе и погладил меня по волосам. Ты думал я спал? А я не мог уснуть. Твоё волнение передалось и мне и я лишь лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к твоим шагам; как ты выходил на балкон и подолгу стоял там, впуская в комнату холодный ветер запоздалой весны.

Я помню запах крепких сигарет и твой одеколон. Я больше нигде не встречал такой запах. Что это за бренд? Помню, как за тобой захлопнулась дверь, и пустая комната обняла меня своим одиночеством.

О, как я этого боялся. Боялся оставаться один и лежать в тишине комнаты, окружённый твоими безмолвными вещами. Твоя чашка, твой забытый серебряный браслет рядом с новым, так ни разу и не надетым галстуком, домашний свитер, все ещё помнящий тепло твоего тела, записи с красными пометками и на середине брошенная книга.

Я пытался заглушить тишину телевизором и громкой музыкой, но ощущение холодного безразличия домашних стен уже на третий день выгнало меня на улицу, в толпу шумящих, живых и таких тёплых людей.

Скука и нежелание проводить ночи в полном одиночестве привели меня к узкой улочке с чёрным асфальтом, спрятанной меж серых домов, со стеклянными витринами по обе ее стороны и пошлыми развратными дамами за ними, облачённых в неприличные кожаные костюмы с оголенной грудью.

Возможно, пороки, живущие внутри привели меня туда. Отлично, настало время удовлетворить их, думал я, попутно вырисовывая в голове план на эту ночь. Я решил, что заверну в шумный бар и буду пить крепкие коктейли, пока голова идёт кругом, а в ушах звенит музыка. Хотел напиться до беспамятства и проснуться в паршивом отеле с головной болью и симпатичной шлюхой в постеле, которая заберёт последние смятые купюры из моего кошелька и неровной походкой, на высоких красных каблуках, шатаясь, выйдет громко хлопнув дверью. А я буду лежать на грязных простынях и улыбаться трещинам в углу потолка, все ещё пьяный от водки и удовольствий, вдыхать полной грудью запах ночного разврата.

– Считаешь меня глупым? – тонкая сигарета, выуженная из полупустой пачки, зажигалка, как на зло, предательски вспыхнула не с первого раза, дрожащие руки, выдающие волнение. – Все ещё не можешь смотреть на меня? Для тебя я предатель, обманщик, но я пришёл к тебе исповедаться и найти в твоей душе прощенье.

В свое же оправдание скажу, что, клянусь, когда я переступил это тонкую невидимую границу нашего с тобой нормального мира и вступил на грязную землю этого порочного места, в моей груди что– то лопнуло. Будто сердце разорвалось. Я отправился туда в поисках дешёвых наслаждений и лёгких наркотиков, а встретил там своего убийцу, которого полюбил так, как никогда до этого не любил.

– Хаа… – тяжелый выдох, словно последний, сжатый колючей ей рукой смерти.

– История повторяется, не так ли? Тебе больно это слышать? Хорошо. Это значит, что ты все ещё меня любишь. На сердце вдруг становиться тепло от этого. Прости, не хочу упиваться твоей болью, но для меня это словно маяк в чёрной безлунной ночи у опасных скал бушующего моря. Это свидетельство, что я все ещё тебе дорог. Если ты захочешь уйти, оставь свою боль здесь, со мной. Я буду беречь ее у себя на груди и крепко прижимать к себе холодными часами. Останешься? Тогда, может, сигарету? Ах, да, ты не куришь ментоловые. Я помню.

Я помню все, что касается тебя. Помню каждую твою ресницу и каждый твой вдох. Помню запах твоего геля для душа и то, как ты стучишь пальцами по столу, когда задумаешься. Помню, как кусаешь губы и не замечаешь, что они кровоточат. Мое сердце кровоточит сейчас, Эрик. – слова, сорвавшиеся на полу крик, крупные слёзы градом на стол и в остывший кофе. Тонкие руки, запутавшиеся в волосах, боль, сдавившая рёбра изнутри. – Я не знал, что сердце может так болеть. – щелчок зажигалки напротив, едкий дым крепких сигарет. – Не говори, что закурил из-за меня. – грусть, стеклом застывшая на краю льда серых глаз и безразличные чёрные, утонувшие в полумраке пустого кафе, не решающиеся заглянуть в те, что напротив.

Глава 3

О я был ведом. Ведом невидимой рукой проклятой судьбы, решившей сыграть в опасную игру, правил которой я не знал. Как сомнамбула, плыл я по грязной реке улицы с чёрным асфальтом. Фибры разврата, пошлости и вседозволенности едко проникали в каждую частицу моего тела, заражая мои мысли порочными желаниями. Вдруг неясный крик, крик ворона в предвечерних сумерках заставил меня очнуться.

– Эй, хочешь повеселиться? – ворон говорил человеческим голосом и не сулил ровным счётом ничего хорошего.

Я обернулся и встретился с углём чёрных глаз, таких как у тебя. О, если бы ты взглянул ему в лицо, в его глазах узнал бы себя. Как иронично. – Ухмылка и ментоловая сигарета меж длинных пальцев. Облако серого дыма, выпущенного из тонких ноздрей.

– Знаешь, его лицо было из мрамора, острые скулы и точеный нос, словно вышли из– под ловких рук скульптора, а не были зачаты и рождены человеческими существами. И чёрные точки скучающих глаз.

Наверное, в момент, когда наши взгляды пересеклись, тогда я подписал себе смертный приговор и назначил его своим палачом. Но, ещё не зная опасных последствий нашей дружбы, я лишь улыбнулся, с интересом ожидая что же он предложит.

– Хочешь зайти? – он кивнул в сторону тёмного бара без вывески.

Его волосы, вечно взъерошенные, как будто он только что встал с постели после ночи в объятиях развратной девки, упали ему на глаза и тень жутким знамением накрыла его лицо, словно он был существом потусторонним, совершенно непринадлежавшим миру нашему, земному. Демон, с лицом ангела и руками инквизитора.

И снова же, ведомый жестокой рукой, неким незримым, я двинулся навстречу ему, по пути заряжая патроны в ружьё, которым он прострелит мою грудь.

Толкнув дверь, он пропустил меня вперёд. В баре нас встретила пустота и лишь грязные стаканы, да забитые пепельницы напоминали о том, что сюда все таки заглядывают люди. Желтые лампы под высоким потолком, тонувшие во мраке липкие столы, потёртый бильярдный стол посреди зала и темные углы, со спрятавшимися в них секретами.

Он прошёл за барную стойку и достав два стакана сполоснул их. Янтарный Джек Дэниелс ударился золотом о толстое стекло. Он подтолкнул стакан мне и, сделав глоток из своего, ухмыльнулся, немного прищурив глаза. Уже тогда я обратил внимание, что улыбаясь, только правый уголок его губ поднимался вверх, придавая его лицу хитрое выражение довольной лисы.

– Может, выпьешь со мной? Не хочу пить в одиночестве. Угощаю, за счёт заведения.

Я забрался на высокий стул и вляпался во что– то липкое. Я всегда был слаб на алкоголь и никогда не пил ничего крепче пива, либо вина, того самого, которое ты так и не открыл на мое день рождение. Зачем ты его хранил? Оно продаётся в каждом магазине и стоит не дороже пары бутылок минералки. Ждал особого момента? Надеюсь, ты не открыл его когда узнал, что я сбежал?

Холодный стакан с виски приветливо пожал мне руку, а он стоял напротив и подняв бровь, впивался в меня взглядом. Небрежно покрутив свой стакан, протянул его мне. Мы чокнулись, и звон разорвал мертвую тишину пустого зала. Виски обожгло горло и я задохнулся от того, каким горячим оно мне показалось. Он рассмеялся.

– Ты что, никогда раньше не пил?

– Виски никогда. – я покачал головой и его смех, как гром, который сейчас за окном, прогремел под самым сводом тёмного потолка.

– Итан. – представился он и опустошил свой стакан одним глотком.

– Энгель. – мы пожали руки и меня ударило током.

Ты когда нибудь хватался мокрыми руками за оголенные провода? В тот момент, мне кажется, я почувствовал именно это.

Глава 4

Я не помню сколько я выпил. Может всего стакан, а может два, но было ощущение, что в меня влили галлон этой гадости. Признаюсь, мне нравилось это пьянящее ощущение легкости и головокружение. Мы смеялись и болтали. Он курил, и пепельница забилась до краев.

Никогда ранее в жизни я не встречал человека так похожего и с другой стороны так сильно отличавшегося от меня. Мы смеялись над одними и теми же шутками– глупыми, как всегда говорил ты; в следующее мгновение мы могли уже обсуждать насколько огромен и бесконечен наш космос, как много в нем звёзд и непознанных планет. Я говорил, что где– то там, далеко, есть жизнь, другая, не такая, как наша, но она существует; он же придерживался мнения, что мы одиноки и обречены на вечное скитание в холодной темноте космоса.

Пусть во многом наши идеи расходились, но мысли об одних и тех же вещах одинаково заставляли кожу на руках покрываться мурашками. Нас обоих не интересовала политика и религия, но мы оба имели своё собственное мнение и слово в том или ином вопросе.

Итан говорил, что пытался заниматься йогой и чуть не вывихнул шею, а я рассказал, как сломал руку, выгуливая чужую собаку. И он и я не любили ходить в школу, когда были детьми, но, вопреки хулиганскому взбалмошному характеру, все же хорошо учились, а харизмой и острым умом зарабатывали не только хорошие оценки, но и расположение учителей, делавших нам поблажки и спуская с рук шалости.

Он любил теннис и ничего не смыслил в шахматах. Я пообещал научить его, если взамен он научит меня держать ракетку. Мы сходились во мнении, что войны и конфликты пустая трата времени, ресурсов и человеческих жизней и что страной должны править ученые, врачи и мечтатели.

Итан называл себя пацифистом с оружием в руках, ибо умел отлично стрелять из пистолета и лука, но никогда не смог бы убить кого либо. Я видел в нем себя, но более резкого и смелого, шутливого, немного грубого, но внимательного, способного признаться чужую точку зрения равной своей и за три часа, проведённых с ним, мы, казалось, обсудили все на свете.

Мы готовы были и дальше разговаривать и продолжать мысли друг друга, но бар стал заполняться людьми и шум чужих голос утопил в себе наши слова.

Я вышел на улицу. Холодный дождь, забравшись за ворот футболки, немного отрезвил. Итан придержал меня под локоть, ибо земля настойчиво пыталась выскользнуть у меня из– под ног. Он предложил вызвать такси, но я отказался.

– Прости, зонта нет. – Итан закурил и пропустил парочку, которые согнувшись под дождем, вбежали в бар.

– Ничего страшно, мне не далеко, хоть немного протрезвею. – соврал я, потому что до дома было минут двадцать быстрым шагом, но я хотел остудить возбужденную голову.

– Понимаю. Ну, приходи сюда хоть каждый день. – крикнул он мне в спину и дождь утопил его слова в своих грязных лужах.

Когда ты вернулся на следующий день, то нашёл меня простуженным. На удивление, совершенно не было похмелья, хотя я много раз видел, как солнечными утрами ты мучился после попойки со своими друзьями. Ты хриплым голосом просил воды и аспирина, задергивал шторы плотнее.

Когда ты засыпал я осторожно ложился рядом и жалел тебя, прижимался носом к твоей шее. Отчётливо помню, как запах алкоголя, сигареты и чужих поцелуев, оставленных у тебя за воротником, кружили мне голову. Кем я был для тебя? Другом? Сыном? Братом? Питомцем, готовым вечно лежать у твоих ног?

Тогда я не рассказал тебе, что до ночи пил в месте, куда ты обычно запрещаешь мне ходить и тем более, пил вместе с человеком, тип которых ты не переносишь. Свободный и эгоистичный. А ты бегал в аптеку, мерил мне температуру, заваривал горький чай с имбирём и мёдом. Ты в курсе, что мёд, попадая в горячую воду, выделяет что– то наподобие яда и его нельзя пить с кипятком? Ты пытался меня убить? Знаешь, от куда я это узнал? От Итана– он знает на удивление много разных интересных, иногда совершенно ненужных и бесполезных фактов. Затем, устав хлопотать надо мной, ты закрылся в комнате и проявлял свои пленки, а я следил за твоей тенью, мелькавшей в тонкой щели под дверью.

Я любил тебя так, как собака любит своего хозяина– верно, преданно и беспрекословно. Мое сердце всегда преисполнено уважением и благодарностью тебе, но все же, меня невероятно сильно тянуло к тому, кто давал мне ощущение свободы, поил меня жгучим ядом и выдыхал в лицо серый дым, хищно улыбаясь и громко смеясь.

И снова дождь встретил меня, как только я вышел на улицу. Он смывал с меня все сомнения. Да, я колебался, стоит ли мне возвращаться в тот прокуренный бар, но манящий змей искуситель шептал над ухом « запретный плод сладок» и я решил вдоволь насладиться им.

Знаешь, у нас с тобой всегда была проблема с зонтами – их у нас с тобой никогда не было. Нам всегда казалось, что мы неприкосновенны для холодных капель весеннего ливня, но потом, оборачиваясь на нашу с тобой жизнь, я понимаю, что в нашем мире всегда было тепло и солнечно. Мы никогда не нуждались в них. Грозовые тучи никогда не преследовали нас и не заставляли прятаться, искать защиту. А тут, надо же, второй раз за неделю я бежал по продрогшим улицам весь мокрый до ниточки. Думаю, это был знак для меня, но я, слепец, не замечал этого.

Забавно, в последнее время я как– то особо трепетно отношусь ко всякому роду знамениям и вот даже эта наша встреча состоялась благодаря им. Мне было невыносимо плохо и одиноко, я выл от удушающего чувства беспомощности, сердце рвало грудь и я физически ощущал боль брошенной собаки, как вдруг увидел завалявшийся старый журнал, а там, кто бы мог подумать, та актриса, которую ты когда– то снимал и подпись под фото– твои имя.

Это был знак, я верю. И видишь, ты откликнулся, пришёл. Ты всегда придёшь, чтобы спасти меня, не так ли? Ты – моя последняя веточка в этом водовороте моей пропащей жизни. Я знаю. Спасибо тебе. А? Что это? Ухмылка на твоих губах? Неужели смеёшься надо мной и моей исповедью? И все так же не смотришь на меня. Как жестоко. Я тебе противен? Хотя, удивлюсь, если это окажется не так. Мой кофе уже остыл. Я закажу себе ещё. Почему ты не пьёшь свой?