Текст книги "Два года в тундре"
Автор книги: М. Кирюшина
Соавторы: В. Васильев,Н. Меньшиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
ГЛАВА VI
За рекой Мухоморной, в устье которой Чекмарев основал поселок Сталино, есть другая река – Ванакуа, которую русские называют «Серная река». Почти все местные жители знают, что на этой реке есть источники, в которых отлагается кристаллическая сера. Ее некогда искал геолог Полевой, но не нашел. Позднее какой-то инженер также пытался отыскать место, откуда чукчи добывают серу. К источникам его привел проводник, но, так как инженер ездил ранней весной, вся долина оказалась покрытой глубоким снегом и инженер вернулся ни с чем. Скляр выяснил, что к серному месторождению летом вообще попасть нельзя: чукчи в эту нору кочуют далеко в горах, следовательно, найти оленей для поездки невозможно. Реки настолько мелеют, что по ним не может пройти даже лодка. К источникам надо ехать в самом начале зимы, когда станет река и образуется хорошая дорога по льду, а в долинах еще не успеет нанести снегу.
Скляр договорился с Чекмаревым, чтобы он подыскал проводника и надежного каюра-переводчика. Попутно с осмотром серного месторождения Скляр хотел объехать возможно большее количество оленных чукчей, чтобы попытаться закупить у них оленей и нарты.
Было начало декабря. Дни стояли короткие, но ждать их увеличения было нельзя: если бы выяснилось, что чукчи не продадут пряговых быков, тогда нужно было бы успеть самим объездить диких. Для поездки необходимо было раздобыть собак, – имеющаяся в отряде упряжка все время была занята подвозом на базу экспедиции дров.
В середине декабря приехал Чекмарев и обещанный каюр-переводчик, неплохо говорящий по-русски. Он охотно соглашался на все условия и, когда договор был подписан, добавил, усмехаясь:
– Ты уж мне, Иван Андреевич, верь!.. Аймет собаку понимает. Аймет хороший каюр и для тебя все сделает.
Наедине Чекмарев сказал:
– Аймет – каюр действительно хороший, но только будь с ним построже и помни, что он на руку слабоват. Сахар свободно не держи!
Оставалось достать собак, в чем также помог Чекмарев. Наутро он собрал общее собрание села, на котором Скляр рассказал о задачах экспедиции и о значении ее работ для экономики края. Собрание постановило дать Скляру две нарты с каюрами Антропом Дьячковым и Алешей Собольковым.
На рассвете другого дня каюры подкатили к базе экспедиции. Алеша проинструктировал Скляра и Марию, как надо сидеть на нартах: спиной к собакам и так, чтобы не мешать каюру, который за дорогу много раз будет спрыгивать с нарты и снова садиться на ходу.
Скляр одел две пары брюк – меховые пыжиковые из шкуры молодого оленя, а поверх них суконные, меховую рубаху, сверх нее свитер и, наконец, поверх всего короткий пыжиковый стаканчик. Теплый малахай, шарф, рукавицы, чижи и торбаза дополнили его достаточно неуклюжий наряд. Алеша внимательно рассмотрел торбаза Скляра.
– Почему это торбаза на тебе худые?
– Что ты, Алеша! Да ведь они совсем новые.
– Однако, летние короткошерстые и на ноге вот как туго сидят. Холодно будет, поморозишь ноги!
На Марии красовалась розовая камлейка, одетая поверх пяти одежд. Из белоснежной опушки малахая чуть торчал только нос, да видны были ее черные глаза.
Каюр Антроп был одет в двойные пыжиковые брюки и ладно скроенный стаканчик. Вся его одежда была пригнана но росту. На Алеше была «оправа» из белого с желтыми пятнами пыжика; он и вовсе казался нарядным. С партией должны были ехать попутчики – охотники Падерин и Алеша.
– Хак! Хак!
Свистит остол, метко выбирая ту или иную собачью спину.
– Подь! Подь!
Вожак поворачивает вправо.
– Кхр, кхр… – трудно повторимый гортанный звук направляет упряжку влево.
Легкая дорога идет но следу, оставленному чекмаревской артелью.
Как только выехали из полосы тени, отбрасываемой усть-бельскими сопками, стало видно, как па востоке, над пухлыми облачками загорелась алая полоса зари и тундра заиграла желтоватым отблеском во всем величии своего девственного простора. Выехали на лед реки Белой. На очередном привале термометр показал около 40 градусов, но в это же время на реке то и дело приходилось объезжать полыньи, окутанные густым туманом. Наблюдалось совершенно непривычное сочетание льда, сугробов, сорокаградусного мороза и весело журчащих струек воды. Каюры то и дело проваливались, так как обманчивая корка льда выдерживала нарту, но обламывалась под тяжестью бегущего за ней человека. Алеша постоянно вытирал торбаза снегом, чтобы они не промокли насквозь. Быстро стемнело. Каюры по очереди шли впереди нарт, чтобы «беречь» дорогу, т. е. придерживаться колеи, оставленной чекмаревской артелью. Непонятно, как им удавалось в темноте, а иногда и на совершенно гладком льду так хорошо ориентироваться.
– Хлестко едем! – радовался Алеша.
– У Чуванской поварни ночевать будем, верно там и Чекмарева нагоним.
Усталость давала себя знать. Во всех суставах ныла какая-то тупая боль. Одолевала дремота, глаза упрямо не хотели открываться. Нельзя было сохранить никакого представления о направлении пути. Нарты то выпрямляют путь по гладкому льду, то прыгают по кочкам стариц и проток.
Вдруг громкий лай прогнал дремоту. Из Чуванской поварни подавали сигнал артельные упряжки. Предвкушая горячий ужин и сон, путники живо полезли в маленькую дверь.
Под потолком поварни на шестах сушилась обувь, издавая удушливый запах. Десять человек блаженствовали вокруг накаленной до-красна железной печки. Среди сидящих одних только Иванов оказалось восемь человек. Скляр был девятым. Всего с вновь прибывшими в поварню собралось 14 душ, которым и пришлось разместиться бок-о-бок на площади в 8 кв. метров. Поварня представляла собой яму, стены которой были обложены плахами. Потолок имел форму крышки гроба. В поварне встретили Чекмарева и директора Оленсовхоза Друри. Последний был бос и раздет до пояса.
– Я уж не извиняюсь… привыкайте…
– Экспедиция! Ну, значит, пельмени на мази, – подает голос Чекмарев из дальнего угла.
Чукча Иван Кумча из Мухоморьенской артели занялся стрижкой своих пыжиковых брюк.
– Кумча, зачем это?
– Жарко.
Скляр и Мария знали Кумчу по Белой. Это был добродушный и тихий человек, но ночью он оказался крайне беспокойным соседом. Он то задыхался от кашля, то вдруг начинал петь во сне диким голосом чукотские песни.
Кто бы мог подумать, что в этой северной пустыне мог вырасти такой внушительный лес! Могучие тополя, метров на 15, выбросили над землей раскидистые ветви. Под их защитой разросся молодой подрост. Белыми цветами инея расцвели заросли ольховника, окутанные ожерельями заячьих и куропаточьих следов. В гостеприимной чаще леса приютились крытые горбылями кладовушки, поставленные на полутораметровые столбы. Между ними, зарывшись в снег по самые карнизы, раскинулись землянки. В стороне стояла по-русски срубленная изба, занятая местным советом и одновременно служащая жильем Чекмареву. Над гребешком крыши красовался алый флаг. Эти землянки и дом с флагом и представляли собой новый поселок Сталино.
Каюры затормозили. Приветствия утонули в собачьем гомоне. Дверь заскрипела на петлях, и в клубах морозного пара в дом ввалились заиндевевшие люди. Накаленный камбуз дышал жаром и многообещающим запахом оленины. Никогда не снимающийся с плиты огромный чайник бурно кипел, роняя шипящие капли.
Напротив двери, между маленькими окнами, стоял стол. Налево за занавеской виднелась кровать. Пара табуреток и полка с книгами дополняли обстановку жилища Чекмарева.
Алеша Собольков и Антроп подрядились доставить отряд только до поселка Сталино. Здесь, по договору с Чекмаревым, Аймет должен был со своей упряжкой собак перейти полностью на службу в экспедицию.
Поселок Сталино. Слева – дом совета, справа – Красная яранга
Типы хозяйственных построек в поселке Сталино
Вторым каюром сделался Кумча. Оставалось найти знающего проводника, но сколько Скляр ни ездил от одного стойбища к другому, в проводники никто итти не хотел. Надо сказать, что Скляра чукчи встречали хорошо и обещали даже продать ему оленей на ярмарке, но в нужном человеке почему-то категорически отказывали.
Ильпинэ, потеряв мужа, не растерялась, а крепко взялась за хозяйство и, поприжав пастухов своего стойбища, вырастила прекрасное стадо оленей.
Скляр и Мария подъехали к ее яранге. Илышнэ встретила гостей неприветливо, но они все же вошли в полог и, не дожидаясь приглашения, зажгли свою свечу. Аймет и Кумча накормили собак и пошли пить чай к пастухам Ильпинэ.
Хозяйка сердится… Залезла в полог, угощает чаем так, как будто бы отраву в кружки льет. Скляру предстояло уговорить старуху продать ему нескольких оленей, причем он знал, что если бы она ему в этом отказала, то ни один пастух из ее стойбища не посмел бы продать ему ни одной штуки. Мария угостила Ильпинэ сахаром и галетами. Хозяйка как будто бы сменила гнев на милость, заулыбалась и послала за Айметом. Скляр решил, что хозяйка будет говорить о деле, но Ильпинэ все только показывала пальцем на Марию.
– Чего она хочет?
– Застежки ей больно нравятся, что у Марии Тихоновны на рубахе, – отвечает Аймет.
По зеленому борту юнгштурмовки Марии поблескивали медные пуговицы.
– Отдай их ей, Мария! Пусть себе наряжается.
Илышнэ берет острый нож и аккуратно, по одной обрезает все пуговицы.
Тут Скляр заговорил об оленях.
– А зачем они вам?
Долго через переводчика объяснял Скляр цель своей поездки. Говорил он о том, как оторван этот край от «материка», где производятся товары, необходимые в чукотском быту, о том, что экспедиция пришла изучать край, чтобы следом за ней могли притти другие люди и наладить плохо организованное чукотское хозяйство. Скляром не были забыты и богатства горных ущелий, лежащих втуне, он говорил и о том, как нужны эти богатства на сырье для тех самых предметов, в которых так нуждаются чукчи. Много и долго говорил Скляр. Аймет переводил фразу за фразой. Ильпинэ слушала, изредка кивая головой. Наконец Скляр кончил, думая просить продать не меньше десяти быков. Ильпинэ выслушала просьбу и буркнула:
– Цамам! (отказ в резкой форме).
– Иам цамам (почему нет)?
– Мильгитане в тундру придут, чукчам ночевать негде будет. Не дам вам быков, у меня нет лишних!
Сколько ни уламывали старуху, так из этого ничего и не вышло.
К этому времени полог до отказа наполнился обитателями стойбища.
– А кто из вас знает, где тут сера находится?
Почти все утвердительно закивали головами.
– Ну, а кто нас туда проводит?
В ответ – мертвое, смущенное молчание.
– Хозяйка им заказала не ехать с нами, – говорит Аймет.
Вдруг заговорила сама Ильпинэ.
– Есть поблизости чуванец один, его зовут Епичава. Своего стада у него нет, всего 12 быков, делать ему нечего, он только от одного соседа к другому в гости ездит. Вот он вас пожалуй и проводит.
– А где его найти?
– Чумча (близко)! В Котыргино.
Наутро поехали в Котыргино, до которого было километров 12. Епичава, оказывается, уже знал, чего от него хотят, и быстро договорился о цене. Он запряг в легкие санки всего только трех собак и, вместо того чтобы, как полагается проводнику ехать впереди, только показывал Аймету направление, а сам ехал сзади по готовому следу.
Декабрьские дни коротки. До источника думали за два дня добраться, а вот уже третий раз стали на ночевку, но Епичава все говорит, что до Ванапуна далеко.
Продуктов и собачьего корма осталось в обрез. Надо было спешить. Выезжали затемно, но очереди прокладывая дорогу в глубоком снегу. В середине четвертого дня дали затуманились и в воздухе закружились «белые мухи». Стало трудно вести съемку. Аймет забеспокоился.
– Иван Андреевич! Сдается что-то мне, что проводник этот с дороги сбился. Я его спрашиваю – скоро ли доедем, а он говорит, что и сам не знает. Давно, мол, в этих местах не бывал.
Епичава вдруг остановился. Долго смотрел по сторонам и, наконец, хитро улыбаясь, заявил:
– Позабыл я дорогу! Думаю, лучше надо домой скорее повернуть. Смотри, пурга идет.
Непогода пришла с воем и свистом. Это была та пурга, о которой так часто приходилось читать в книгах о севере.
В придавленной снегом палатке шумел примус. Густая изморозь покрыла изнутри холодный брезент и при каждом неловком движении за ворот сыпались колючие холодные иглы. Епичава безмятежно пьет чай с крошечным кусочком сахара. Продуктов почти не осталось. Горсть риса, щепотка соли, банка консервов – вот и все. Епнчава обещал обернуться в четыре дня, но вот уже прошло шесть и неизвестно, сколько еще времени продлится пурга. Собачьего корма осталось только на один день.
Только через неделю измученные вконец путники смогли добраться до хаты Чекмарева, где, отдохнув, восстановили свои силы, после чего выехали на базу экспедиции в Усть-Белую.
При дыхании был слышен как бы легкий треск. Эго значило, что мороз перевалил за —55 градусов. Лютый холод забирался в спальный мешок. Даже привычные к таким температурам камчадалы, обычно выкапывавшие себе на ночь в снегу нечто вроде берлоги, то и дело вылезали к костру. Белоснежная опушка малахая Марин совсем почернела. Она чуть не с головой лезет в огонь, так что не только малахай, но и брови и ресницы опалила.
А река попрежнему шумит на перекатах, и каюры то и дело проваливаются в воду. Ванну пришлось принять и пассажирам, так как в летних торбазах при таком морозе усидеть на нарте было мудрено, а как только они спрыгивали на лед, – то и дело попадали в воду.
В глухую ночь подъехали к Усть-Белой и только по собачьим голосам разыскали в сугробах снега поселок.
Наступила пора готовиться к весенним маршрутам. Ни один из геологических отрядов до сих нор не был обеспечен перевозочными средствами. Предсказания местных работников пока что оправдались, и пряговых оленей приобрести не удалось ни марковскому, ни устьбельскому отрядам.
Все надежды возлагались теперь на местные съезды, созыв которых намечался на март. В Усть-Белой должен был состояться съезд Нижнеанадырского, а в Ерополе – Верхнеанадырского районов. Судьба экспедиции целиком зависела от решения съездов, которым предстояло ознакомиться с задачами отрядов. Местному населению нужно было разъяснить, что необходимо положить конец зависимости бедняков, чукчей и ламутов от своих богатых соплемеников. Необходимо было доказать, что богачи-кулаки, враждебно относившиеся к проникновению мильгитян в кай, где они до сих пор были полными хозяевами, наносят тем самым непоправимый вред беднейшему населению края. После этого можно было говорить с бедняками о помощи экспедиции.
Вернувшись из своей неудачной поездки к серным источникам, Скляр и Мария застали в Усть-Белой представителей анадырских властей, приехавших проводить предвыборную кампанию.
Выписка из протокола 4 и 27 января 1932 г. заседания геологической партии Анадырско-чукотской экспедиции Всесоюзного Арктического института, совместно с дирекцией Оленсовхоза.
Присутствовали: Скляр, Кирюшина, Первак; от Оленсовхоза: директор Друри, зам. директора Гусев, агент по закупке оленей – Приведенцев, учитель Петров и окружной инструктор Оленсовхоза – Куриленко.
Повестка дня: Информация тов. Скляра о плане работ на предстоящий весенне-летний сезон и обсуждение вопросов о транспорте.
Прения:
1. Друри считает организацию оленьего транспорта в экспедиции невозможной, исходя из следующих соображений: русские не умеют обучать диких оленей и следовательно придется обратиться к помощи чукчей, которым требуется для обучения оленя срок от одного года до двух лет. До момента выхода партии в поход осталось только два месяца, следовательно вопрос о подготовке оленей к упряжке сам собою отпадает. В Оленсовхозе на 1 января 1932 г. насчитывается всего 59 быков, причем в это количество входят пряговые быки, принадлежащие пастухам, и молодняк, негодный для объезда. Кроме того, в течение двух месяцев совершенно невозможно закупить или сделать самим десять нарт, а экспедиции их нужно не менее двадцати.
2. Куриленко заявляет, что Оленсовхоз находится на хозрасчете и не может, во вред себе, делиться тем немногим, чем он располагает в настоящий момент.
3. Гусев напоминает о значении экспедиции для края и о том, что совхоз не может и не должен считать себя свободным от каких бы то ни было обязательств по отношению к такому крупному, всесоюзного значения, делу. В случае срыва работ партии из-за отсутствия транспорта, ответственность ложится не только на экспедицию, но и в первую очередь на Оленсовхоз, как на единственную организацию края, которая конкретно может помочь экспедиции в этом вопросе.
4. Петров считает единственным выходом из создавшегося положения увязать маршрут партии с путями кочевок кавралян, которые приходят на сельскую мартовскую ярмарку, а затем спешат обратно в табуны к периоду отела. Кавраляне очень подвижны и путь от Усть-Белой до Колючинской Губы проходят в три недели.
Этот протокол точно отобразил общее положение экспедиции и отношение к ней со стороны местных работников.
Наступала весна, а отряд не имел ни одной нарты и ни одной полной упряжки собак. Ждать больше было нельзя ни одного дня. Воспользоваться помощью кавралян не представлялось возможным, так как отряд не мог выехать раньше конца марта, ибо теплая одежда для его состава не была еще готова, и пошивка ее могла быть закончена лишь после подвоза рухляди на мартовскую ярмарку.
Кавраляне здесь обычно не задерживаются более трех-четырех дней и вряд ли согласятся поджидать отряд. Кроме того, пути кочевок кавралян были совсем иные, нежели намеченные отрядом маршруты. По плану экспедиции за время от первых чисел апреля и до половины августа партия должна была пройти от поселка Сталино к верховьям Канчалана по южным склонам хребта. Без своих оленей отряд обойтись никак не мог. Скляр решил довериться чукчам, обещавшим ему, в свое время, продать пряговых быков на ярмарке и таким образом создать транспортное ядро голов в пятнадцать. Если бы сверх того удалось приучить хотя бы десяток диких быков, партия имела бы уже половину необходимого ей количества оленей. С этим можно было бы начать работу.
Несмотря на категорическое утверждение Друри о бессмысленности обучения диких оленей своими силами, Скляр решил приступить к этой работе. Партийная часть Оленсовхоза деятельно помогала этому первому в истории края начинанию, предоставив в распоряжение экспедиции пастуха-инструктора и 12 диких быков.
Первак и Семен работали на складе, развешивая и отбирая продукты и снаряжение для предстоящего маршрута. Рабочим, назначенным для обучения диких оленей, достали пыжиков на две кухлянки и торбаза.
В половине января солнце в первый раз осветило противоположный берег реки, а в конце месяца в полдень яркий луч ударил в окна экспедиционного домика. Не дождавшись сменной обуви, рабочие и Скляр уехали в табун. Температура воздуха упорно держалась около —48–50 градусов.
Аймет повез в Марково Баклана. В Усть-Белую они возвратились вместе с начальником экспедиции.
– А, дружище! Здравствуйте! С вас причитается, – закричал он Скляру, слезая с нарты.
– Сколько и за что?
– Я вам двадцать ламутских оленей достал!
Этот вечер был похож на праздник. Стены дома кряхтели и трещали от мороза, ярко пылали дрова в печке и камбузе. Начальник экспедиции и неожиданно приехавший с Мухоморной Чекмарев прогревались чаем с портвейном. Блаженно ухмылялся Аймет. Радоваться было чему, так как начальник экспедиции договорился с ламутами о том, что они подгонят к Усть-Белой проданных оленей к началу ярмарки.
Вскоре начальник уехал в Ново-Мариинск, а в Усть-Белой появились новые гости: председатель окрисполкома, его заместитель, уполномоченный ОГПУ и судья. Приближались перевыборы местных советов, совпадавшие по времени с ярмаркой, т. е. периодом наибольшего наплыва сюда чукчей.
База экспедиции превратилась в самый настоящий постоялый двор. Здесь то чаевали анадырцы, то приезжие со Снежной, то местные организации экспромтом устраивали совещания. Чаще стали наведываться чукчи. Красный уголок превратился в дом туземца, где проводились беседы с беднотой и готовилось помещение для делегатов районного съезда.
Положение с транспортом опять обострилось, так как на служебные разъезды окружных работников были мобилизованы все каюры и переводчики и для нужд экспедиции пока не оставалось ни одного. Окрисполком в этом отношении ничем не мог помочь экспедиции, так как передача ей переводчиков грозила срывом предвыборной кампании.
Кое-кто из камчадалов знал чукотский язык, но в большинстве случаев это были малонадежные люди, еще недавно занимавшиеся спекуляцией и жестокой эксплоатацией бедняков-чукчей.
Однажды в полдень заскрипела дверь, и в комнату ворвался белый, морозный туман. Какой-то, седой от инея, бородатый человек остановился у порога.
– Экспедиция здесь живет? – голос показался знакомым.
– Меньшиков? Ты это?
– Я-то и есть! Собак где взять можно?
Меньшиков приехал для выяснения некоторых вопросов в отношении транспорта, с которым у него обстояло дело еще хуже, чем у устьбельской партии. Он жаловался, что марковские власти не только не помогали, а даже тормозили его работу.
Представители округа в это время находились в Оленсовхозе, поэтому работникам экспедиции пришлось выехать на Снежную, где, кстати, надо было проведать рабочих, уехавших к табунам.
Подъезжая к ярангам, увидели толпу чукчей, которая при приближении нарт немедленно раздалась в стороны. На земле лежал коротко привязанный к шесту олень, непрерывно бивший головой о твердый снег, забрызганный кровью. Перебитая нижняя челюсть животного болталась из стороны в сторону.
– Зачем мучаете оленя?
– Не мучают, а учат, – прошептал Аймет, отворачиваясь.
Первак отозвал Скляра в сторону.
– Это уже другой олень из наших двенадцати пропадает. Этот челюсть поломал, первый ноги переломал. Бьются – пугливые очень и дикие… Впрочем, Иван Андреевич, не у нас одних такие неудачи. Зато вон четыре быка стоят… Те уж почти готовы – за человеком идут.
– А ну, покажи, как?
Первак взял за конец чаута, на котором один из быков ходил вокруг кустов, и начал осторожно подтягивать его к себе. Бык слегка упирался, но все же уступал силе человека. Подтянув оленя совсем близко, Первак ловко схватил его левой рукой за шею. Олень взвился на дыбы, но под тяжелой рукой Первака скоро присмирел. Василий переждал минутку и шагнул… Олень упирается… Первак сделал еще пару шагов… Короткий повод заставил и оленя сдвинуться с места. Еще два-три усилия – и покоренный бык спокойно пошел за человеком.
– Вот молодец! – похвалил его Первак. – Ну, а теперь иди гуляй, завтра запрягать попробуем…
Освобожденный бык отряхнулся, как собака, выбравшаяся из воды, и легкой рысцой побежал в табун.
В упряжке олени некрасивы, но свободный их бег прекрасен. Олень несет ветвистые рога как корону, голова поднята вверх, грудь рассекает воздух. Кажется, что олень не бежит, а летит над землей.
– Что же, Вася, не плохо получается. Как думаешь, с десятком управишься?
– Если не будет таких упрямых, как тс два, управимся. Завтра начнем запрягать с ездовым вместе до тех пор, пока не привыкнут к упряжи и к саням. Как привыкнут в паре ходить, то и по одному тянуть будут. Пастухи так говорят!
Меньшиков спешил со Снежной к себе в Марково, где уже шли сборы: его отряд отправлялся на ярмарку в Еропол. После ярмарки геодезист Васильев, зимовавший с Меньшиковым, должен был приехать в Усть-Белую и вместе с отрядом Скляра выйти в намеченный поход. Скляру и Марии тоже надо было спешить в Усть-Белую, где уже готовились к большому наплыву людей со всего района, так как ко времени ярмарки был приурочен и местный съезд.
Ярмарка еще не началась, но чукчи уже стягивали кольцо своих кочевий вокруг Белой.
Настали хлопотливые дни.
База экспедиции стояла на бойком месте, между Домом туземца и кооперативом, и постоянно была полна людей.
На видном месте были поставлены чайник и медный таз, неизбежно привлекавшие внимание посетителей. Попив чайку, благо кипяток грелся весь день и на камбузе и на примусах, чукчи принимались обсуждать качество меди таза.
Он казался им безукоризненным, и гостей постепенно начинал интересовать вопрос – как бы приобрести эту необходимую в их обиходе вещь.
В конце концов разговор сводился к ездовым оленям и нартам. Скляр вел переговоры на эту тему. Беседы осложнялись тем, что Аймет уехал в Ново-Мариинск за кормом для собак и в качестве переводчиков приходилось использовать случайных людей.
Во время этих переговоров Мария усердно потчевала гостей; продукты, особенно мука, сахар и масло, таяли с катастрофической быстротой.
В домике уже привыкли к тому, что каждое утро, чуть покажется из-за гор солнце, к двери начинали стягиваться пестрые камлейки. В ожидании чая гости сами кололи дрова и пытались растопить камбуз. Надо отдать им должное, что ни к сахару, ни к галетам и маслу они не притрагивались, терпеливо ожидая, пока неушка (женщина, девушка) сама не предложит угощение.
Наконец прибыли самые дальние гости – кавраляне. Ярмарка открылась. В этом году все было необычно. В тундру и горные стойбища проникли какие-то слухи. Богачи почему-то сначала присылали на разведку своих пастухов и уже после приходили сами, а некоторые и совсем не прикочевывали. Последними появились многотабунные хозяева – толстяк Танатыргин и Тынян-Пиляу.
Однажды вечером кто-то тихонько стукнул в окошко. Оказались Алеша Собольков с чукчей в пестром стаканчике.
– Иван Андреич, я к тебе хорошего человека привел. Этот тебя с оленями выручить может…
– Кто такой?
– Тынян-Пиляу.
О Тынян-Пиляу в экспедиции не раз слышали от Чекмарева. Этот чукча первый продал Оленсовхозу «дикарей», на чем сумел хорошо разбогатеть. Он же кормил камчадалов в голодный год, а после милостиво принимал в подарок песца и лисицу. Про него же говорили, что он прогнал своего брата, когда тот потерял силы па работе.
Большая была слава у Тынян-Пиляу. Он не просто кулак, но и тончайший политик, и оборотливый торговец. Своих невесток старик заставлял умываться. Говорят, в его пологах поддерживается небывалая для чукотского быта чистота.
Что же привело его в домик экспедиции?
– Помочь он вам хочет, – объяснил за чаем Собольков.
– После ярмарки посылает он своего сына, хромого Ковранто, на Чаун. Так вот, говорит, что, если вам надо, он вам грузы подбросит на Мухоморную и оленей продаст, сколько сможет.
Тынян-Пиляу и чай пил не так, как все. После третьей чашки сказал по-русски «спасибо» и смахнул рукой крошки со стола. Когда налили ему супа, старик вытащил из-за па зухи серебряную столовую ложку. Поел и опять сунул ложку за пазуху.
Наутро старик сел в углу и долго смотрел, как приходили и уходили чукчи и как чаевали приезжие.
В обед подозвал молодого парня и что-то сказал ему.
Часа через два пастух привез на санках тушу большого жирного быка.
– Это зачем?
Кто-то из камчадалов объяснил:
– Вам дарит быка Тынян-Пиляу.
С того дня у Марин прибавилось дела: кроме чая, пришлось варить для гостей и мясо… Хитрый был старик, ничего не скажешь.
Как-то зашел Чекмарев. Скляр рассказал ему о предложении Тынян-Пиляу.
Чекмарев рассмеялся.
– Ну и бестия! Вы, конечно, всех этих тонкостей не знаете, а дело ведь вот в чем: у чукчей узаконен обычай, по которому пастух работает в сущности бесплатно, за одежду, кров и пищу. Правда, из нового приплода хозяин иногда выделяет одного-другого теленка в пользу пастуха. Но стоимость работы пастуха остается неоплаченной. В этом году будут судить многих кулаков, на которых их пастухи подали иск за проработанное время. Будут судить и Тынян-Пиляу.
У него есть брат Айчик. Он на Тынян-Пиляу 20 лет работал. Так вот, даже по самому скромному подсчету, выходит, что Айчик за это время заработал 1000 оленей. И теперь он предъявил иск. Старичок и заволновался… Он ведь так думает: даст вам свой транспорт, вроде как в аренду. Впрочем, он и бесплатно может дать, все равно выгодно ему будет, а потом и скажет: «Нечего у меня отбирать, на моих оленях ваша же экспедиция разъезжает!»
Чекмарев добавил:
– Когда он узнает решение суда, сам вам откажет. Лучше ждите помощи от бедняков. Из быков, которые отойдут к пастухам по суду, мы постараемся обеспечить вас транспортом.
Скляр и Мария опоздали к открытию съезда, и Красный уголок был уже полон народа и дыма.
В президиуме сидели Чекмарев, переводчик Куна, Кирик, Гусев и несколько чукчей. Это был первый районный съезд народов чаучу.
Кирик читал По-чукотски отчет о прошлой работе. Много здесь было лиц, на которых выражались и любопытство и удивление, и недоверие и спокойное внимание. Рты полураскрыты. Слушают… Вон Кирштваль – первая женщина-делегатка на первый районный съезд. Вокруг головы легли седые косы.
Вдруг Кирик замолчал: к окну проталкивался один из приезжих кавралян. Увидел его и Чекмарев.
– Дайте дорогу Котыргину! Пусть идет обратно! Он не имеет права присутствовать здесь. Здесь собрались трудящиеся. Котыргин – кулак.
Ряды заволновались… Котыргин прямо сел на скамейку.
Кирик бросил в толпу две-три короткие фразы. Скамейки раздвинулись, от места, где сидел Котыргин, образовался коридор к выходу. Наступило молчание. Котыргин встал и неловко протащился к двери.
Через минуту Кирик снова заговорил.
Всего неожиданнее, однако, была картина, которую Скляр и Мария застали дома. На двух примусах кипели чайники, а за столом чаевали без сахару все кулаки, съехавшиеся на ярмарку. Здесь были и сухенький, внешне невозмутимый старичок Тынян-Пиляу, и Камаиро, и Котыргин и многие другие.
Необычайно высокий для чукчи молодой парень неловким движением стянул с головы собачий малахай. С пригожего лица глянули широко открытые карие глаза.
– Вот… вот… – парень оказался отчаянным заикой, – здравствуйте! Рентыургин я, Иван… Меня Чекмарев к вам послал…
– Как же, слышали! Чекмарев нам говорил, что ты с нами кочевать будешь.
– Правда, так я говорил…
Рентыургин всю жизнь провел на северном побережье. Мальчиком взяли его на факторию и, обучив слегка грамоте, поставили продавцом. Смышленный мальчик «пришелся ко двору» и скоро стал переводчиком. Встречался Иван с американцами и понимал английскую речь, а когда на Чукотке разбился американский летчик, перевозивший на Аляску пушнину купца Свенсона, Ване пришлось участвовать в его розысках. Тогда он и на аэроплане летал.
Теперь Ваня – кандидат Партии и заведующий факторией мыса Отто Шмидта. Рентыургин известен по всему побережью своей честностью и энергией. Попав в кандидаты партии, Ване захотелось учиться, и он стал ждать случая как бы попасть в Ново-Мариинск. Случай представился, и вот Ваня со своими пятью собачками вошел в геологическую партию.
