Текст книги "Два года в тундре"
Автор книги: М. Кирюшина
Соавторы: В. Васильев,Н. Меньшиков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Днем экспедиция встретила катер, возвращавшийся из Усть-Белой в Ново-Мариинск. На буксире он тащил три кунгаса, груженых углем копей мыса Телеграфного. На минуту катера задержались. Старшина встречного катера расспросил о погоде в лимане. Угольные кунгасы были настолько загружены, что он опасался, как бы их не затопило. Когда волна била через борт, уголь впитывал воду, вследствие чего увеличивалась нагрузка судов. Для того чтобы спасти кунгасы, команда катера вооружилась лопатами и сбрасывала по мере надобности часть угля в реку.
К вечеру экспедиция дошла до мыса Телеграфного, где и остановилась на ночевку. На горе, среди зарослей кедровника, стоял большой деревянный дом. Рядом расположились сарай и баня. Шагах в 300 выше по течению находились каменноугольные копи, в которых угольный пласт, подмытый рекою, стоял вертикально. Вход в шахту был на высоте 12 метров над водой. Шахта уходила в глубь земли горизонтальным штреком. На берегу накопилось много выработанного угля. Работа в шахтах уже прекратилась; при доме остался один только сторож. У берега были пришвартованы несколько плотов леса для крепления штрека в шахте, и, так как с лесозаготовок еще не прибыли рабочие, лес оставался в воде. Сторож сильно беспокоился за его сохранность, но один не был в состоянии выкатить лес на берег, хотя шторм мог в любую минуту разбить плоты и унести бревна вниз по реке в лиман.
В устье реки Танюрера, левого притока Анадыря, работал зоологический отряд экспедиции Арктического института. Этот отряд необходимо было предупредить, чтобы он заканчивал работу и приготовился к отъезду, так как через 5–6 дней караван экспедиции должен был взять его с собой. В составе каравана находился маленький катер Чукотской экспедиции. Чтобы не задерживать каравана, Меньшиков отправился на этом катере к зоологам, палатки которых стояли у берега на опушке кустарника.
Поделившись впечатлениями и закусив у расположивщихся ио-домашнему зоологов, команда катера пустилась догонять ушедший вперед караван. По всем расчетам, имевшегося на катере запаса горючего вполне должно было хватать, чтобы нагнать экспедицию, так как дело близилось уже к вечеру и далеко караван уйти не мог. Не успел катер пройти и пятнадцати километров, как вдруг у него застопорился мотор, и, как ни бился моторист, пустить его в ход не удалось.
С большим трудом катер пристал к отмелому берегу небольшого островка.
К счастью, на катере оказались продовольствие, палатка и оленья шкура.
К утру погода испортилась и выпал снег. День прошел, но из экспедиционного каравана никто не появлялся. Снова расположились на ночлег. Островок порос тальником – топлива было вдоволь, и холод никого не пугал. Тальник кишел зайцами. Перед вечерней зарей они выходили на берег и бегали по траве, то скрываясь в ее зарослях, то поднимаясь на задние лапки и осматривая стоящий у берега катер.
Меньшиков и Дорошенко прогнили на острове 4 дня, пока наконец не дождались пришедшего катера экспедиции. Аварийный катер был взят на буксир и отведен к мысу Телеграфному, где ему пришлось ждать прихода всего каравана. Последний пришел через 5 дней и взял Меньшикова и Дорошенко.
Миновав озеро Краснино, экспедиция зашла в одну из проток реки Танюрера, в поселок Чекаево, состоящий всего лишь из трех домов, один из которых был занят кооперативом. Здесь караван выгрузил часть товаров и отправился дальше.
Низменные берега уходили далеко в глубь тундры. Река разбивалась на небольшие протоки и образовала ряд низких островков, покрытых густыми зарослями тальника.
Выше по течению кустарники отступали от реки. Справа виднелась горная цепь Пекульней с острыми вершинами, покрытыми снегом. Цепь гор уходила далеко на север и терялась вдали. Слева также появились небольшие холмы с возвышающимися среди них конусообразными сопками, блестевшими, как сахарные головы, на солнце.
Приливно отливные колебания уровня воды сказывались все меньше и меньше. Течение реки во время прилива уже не менялось, а лишь немного замедлялось.
Возле урочища Утесики берега крутыми склонами обрывались к реке, русло ее сузилось, и течение стало очень быстрым. Река здесь образовала перекат, и катера с их пятифутовой осадкой пробирались вверх с большим трудом. Быстрое течение сносило суденышки, хотя моторы и работали самым полным ходом.
Матросы по бортам непрерывно измеряли глубины футштоком. Лоцман перекладывал руль с борта на борт, и катер тыкался то вправо, то влево. Река постоянно меняла свое русло, и там, где еще вчера караван свободно проходил, сегодня оказывалась мель. Фарватер был настолько мелок, что кунгасы постоянно задевали за грунт. Старшина кричал на рулевых, перебегал с футштоком с одного борта на другой, с кормы на нос и сам мерил глубины. Наконец перекат оказался позади.
Против устья одного из самых мощных притоков Анадыря, реки Белой, на террасе, у подошвы сопок раскинулся камчадальский поселок, состоящий из нескольких десятков маленьких домишек. С реки заросли кустов закрывали дома так, что их почти не было видно. В этом отношении исключение составляло большое достраивающееся здание школы-интерната, уже издали бросавшееся в глаза.
Встречать караван сбежалось на берег все население поселка. Толпились разрядившиеся женщины, шумливые ребятишки бежали по обсушке рядом с катерами. Собаки шныряли между людьми, оглашая лаем окрестности.
– Держи конец! – крикнули с катера, и выброска полетела на берег.
На берегу ухватили канат и привязали его к столбу. Река была глубока, – катера и кунгасы вплотную подошли к берегу.
Прибывшие и встречающие гурьбой пошли в поселок. Кажется, не было ни одного дома, где бы не расположились чаевать приезжие. Северное гостеприимство вступило в свои права. Каждый мог выбирать себе дом, так как приезжих с материка везде радушно встречали хозяева, оторванные от родных мест на год-два и больше, что заставляло их нетерпеливо расспрашивал, о событиях и с жадностью набрасываться на привезенные пароходом письма и газеты. Все просто и быстро перезнакомились. Встречать экспедицию приехали далее работники Оленсовхоза и представители фактории и кооператива.
Местный сельсовет вместе с торговыми организациями, не теряя времени, приступил к выгрузке товаров фактории и строительных материалов для школы, стройку которой тормозило их отсутствие. Положение осложнялось тем, что рабочие должны были с ближайшим караваном отплыть в Ново-Мариинск, чтобы захватить последний пароход, отходящий во Владивосток. Все мужское население поселка приняло участие в выгрузке.
Работа кипела. С мешками и ящиками на плечах от кунгаса к складам и обратно сновали люди. Грузы экспедиции были уже раньше выгружены в Оленсовхозе. Там же находилось и продовольствие. Из Оленсовхоза пришел катер и, взяв на буксир шлюпку с работниками экспедиции, двинулся вверх по реке.
Обогнув мыс, суда вышли в реку с медленным течением. Ветер засвежел, и на широких плесах разгулялась волна, которая могла захлестнуть шлюпку, вследствие чего рулевой придерживался берега, где волнение было меньше. Сам берег порос густым кедровником, за которым виднелись покрытые снегом горы. Наступала осень. На склонах сопок и в низинах тундровая растительность окрасилась в красноватые тона, Темнозеленый кедровник обрамлял подножия гор и редкими кустами поднимался вверх по их склону, где среди сверкающего на солнце снега отдельными черными точками виднелись каменные глыбы и скалы.
Катер, войдя в излучину, направился к берегу с видневшимися на пологом склоне постройками Оленсовхоза. На берегу рабочие тесали бревна, пилили лес и строгали доски для строящегося барака. Неизменные собаки ходили по усадьбе. Высадившиеся на берег члены экспедиции и встретившие их работники Оленсовхоза отправились к большому зданию, в котором помещались лаборатория, ветеринарная аптека, красный уголок, а также жили местные работники со своими семьями. Население Оленсовхоза росло, и в большом доме было уже тесно. Одну из комнат, приготовленную для ожидаемых новых сотрудников совхоза, временно уступили экспедиции. В нее сейчас же были перенесены необходимые вещи и инструменты.
Оторванный от внешнего мира, край был как бы островом, куда только раз в году проникали новости, и потому каждая весточка находила здесь внимательных слушателей. «Новости», привезенные Меньшиковым, были самыми свежими для людей, проработавших здесь больше года. За большим столом собрались дальневосточники, москвичи, ленинградцы и украинцы. Интересовались международным положением, стройкой, хозяйством Союза. Быстро нашлись и общие знакомые и общие интересы. От расспросов перешли к рассказам про местную жизнь и хозяйство.
– Стадо Оленсовхоза не велико, всего 900 голов, – говорил инструктор, – да и отход в стадах большой. Нынче отел прошел хорошо, а вот какой будет за лето отход – это еще неизвестно.
– А где же у вас стадо?
– Сейчас стадо пасется в горах по реке Белой, километров 60–70 отсюда.
– Так далеко?
– Да. Летних пастбищ поблизости мало. Пастухи у нас – усть-бельские чукчи – хорошо знают только свой район.
В Оленсовхозе отряд задержался на пять дней. Осень входила в свои права. Солнце грело мало, начались заморозки. От ночных морозов в тундре высохла вода. Снег с вершин гор постепенно спускался к подошве. Высокие сопки в час заката отливали всеми цветами радуги. В солнечные дни на их теневой стороне четко выделялись синие ущелья. Трава поблекла, зеленый кедровник пятнами выступал на склонах гор. Шишки с орехами привлекали юрких кедровок, которые с резким криком перелетали с места на место. Птиц о каждым днем становилось меньше. На юг потянулись вереницы гусей. Утки и гагары продолжали еще держаться на реке и в протоках. Охотники часто приносили дичь, а если охота не удавалась, то довольствовались грибами, росшими в изобилии в пятидесяти шагах от дома.
На пятый день вечером послышался стук мотора и показались сигнальные огни катеров. На гудок, поданный сиреной, с берега ответили лаем и воем две упряжки собак Приготовившийся было ко сну поселок немедленно ожил.
ГЛАВА II
С караваном в Оленсовхоз прибыла вторая геологическая партия под начальством Скляра – геодезист Васильев, коллектор и рабочие. По составленному в Ленинграде плану им следовало зимовать в селении Усть-Белая. С выбором места зимовки вышло недоразумение, так как в Ново-Мариинске усть-белъский врач напугал Скляра рассказами о невыносимых жилищных условиях в Усть-Белой. Под влиянием этих рассказов было решено изменить первоначальный план и подняться на зимовку до селения Марково, чтобы расположиться здесь вместе с партией Меньшикова. По новому плану бблыная часть грузов партии Скляра была переброшена вместе с грузами отряда Меньшикова.
По пути Скляр заехал в Усть-Белую и на месте убедился, что врач очень сгустил краски, описывая помещение, которое можно было получить для зимовки. Кроме того, выяснилось, что поселок Усть-Белая был гораздо удобнее для зимовки, чем Марково, отдаленное на несколько километров от места предстоящей работы. Наконец, отряд Скляра во время пути от Ново-Мариинска до Усть-Белой успел убедиться, что для работы в низовьях Анадыря необходимы олени, которых нельзя достать в Маркове, так как это селение расположено в стороне от кочующих оленных чукчей. Собрать олений транспорт вообще является делом нелегким, и скорее всего это можно сделать только в районе реки Белой.
Выяснив обстановку, Скляр решил, пока не поздно, исправить сделанную ошибку и вернуть в Усть-Белую засланные в Марково грузы. Для этого отряд должен был подняться по Анадырю до Крепости, расположенной в 25 километрах от Маркова, где были выгружены основные грузы обоих отрядов. Там предстояло разделить груз и спуститься вниз по Анадырю до Усть-Белой. Скляр очень спешил, гак как навигация подходила к концу, и его партия, и без того уже достаточно уставшая в пути до Усть-Белой, могла оказаться в критическом положении, если бы ей до морозов не удалось вернуться из Крепости к месту зимовки.
Неудачи партии начались от самого Ново-Мариинска, и причиной их были… лошади. Они должны были облегчить работу отряда, но вместо этого оказались источником многих забот и неудач.
АКО обещало предоставить два больших кунгаса для переправы лошадей через лиман к мысу Толстый. Время шло, а обещанных кунгасов все не было. В первые дни пребывания в Ново-Мариинске лошадям не давали покоя местные собаки. Последние впервые видели этих животных и бросались на них с громким лаем, хватая их за ноги. Лошади долго боялись собак и только много времени спустя даже сдружились с ними, но в то же самое время как-то одичали и начали пугаться людей. Их уже не прельщал, как раньше, овес, и при подходе человека лошади каждый раз убегали в тундру.
Поздно вечером 5 августа в помещение экспедиции запыхавшись вбежал агент АКО.
– Кунгасы поданы к рику, можно производить погрузку.
Возник вопрос – как поймать лошадей. Под погрузку кунгасов отводилось очень мало времени, так как надо было успеть с приливом выйти в лиман и перебраться на другую его сторону. На ловлю лошадей была мобилизована вся экспедиция. Обычная хитрость – подойти с овсяной приманкой к одной из смирных лошадей и за ее спиной подкрасться к другим – удалась лишь наполовину. Оставшиеся на свободе лошади убежали далеко в тундру. Тогда решили устроить ловушку – загнать лошадей в проулок между домами, загороженными протянутыми веревками. Этот маневр долго не удавался, так как загнанные лошади в последний момент бросались напролом и рвали толстые веревки, как будто бы перед ними были протянуты швейные нитки. Приходилось снова загонять лошадей и по одной вылавливать их из табуна. Наконец с этим делом было покончено и предстояло начать погрузку.
Кунгасы отделяла от берега шести-восьмиметровая полоса воды, и перейти на суда можно было лишь по сходням, сделанным из досок. Начинался прилив. Кунгасы слегка покачивались на воде вместе с импровизированными своднями. Покончив с их устройством, на кунгас повели первую лошадь. Так как она отчаянно сопротивлялась, то ее пришлось чуть ли не волоком втащить в кунгас с помощью двух рабочих. Второй повели «Касторку». Тощенькая, с жиденькой гривой, рыженькая лошаденка также сильно сопротивлялась. Повидимому, ей был еще памятен день, когда ее снимали с парохода. Она упиралась передними ногами и приседала на задние. В тот момент, когда «Касторка», пятясь назад, оступилась одной ногой, волна приподняла кунгас, качнула сходни, и лошадь моментально сорвалась в воду. Холодная ванна сломила ее упорство, и через несколько минут, вздрагивая, лошадь почти без сопротивления вошла на кунгас. Под утро кунгас с лошадьми перешел к противоположной стороне лимана. Наступило время отлива. Кунгасы подвели как можно ближе к берегу и начали разгрузку. На этот раз с лошадьми возни было меньше, и через час-полтора кунгасы были освобождены. Увлекшись разгрузкой, рабочие не заметили, как корма одного из судов оказалась на суше. Отлив продолжался. Подводные камни один за другим вылезали из-под воды. Команда катера беззаботно спала. Васильев и рабочие, поздно заметив беду, стали звать старшину катера. Последний с заспанными, воспаленными глазами выскочил из каюты и, еще не понимая, в чем дело, закричал мотористу: «Заводить машину!» Но делать это было уже поздно. Корма кунгаса так плотно села на оголившуюся гальку, что даже и двум катерам было не под силу стащить его на глубину. Старшина все же решил попытать счастья. Катер принялся тащить злополучный кунгас за нос, а люди с берега подваживали его с кормы. Несмотря на все усилия, стащить кунгас в воду не удалось.
Только с вечерним приливом караван смог сняться и уйти в Ново-Мариинск. Из состава экспедиции на катере уехали двое рабочих. Васильев и Сеня Бессарабец остались в палатке, разбитой на берегу Нерпичьего залива. Отсюда предстояло начать поход по Канчалану. В Ново-Мариинске никто не мог сказать, как лучше добраться до Канчалана – на катере или пешим порядком и на лошадях по берегу. Двое жителей Ново-Мариинска однажды плавали на кавасаки вверх по Канчалану до Фактории. К сожалению, во время пребывания экспедиции в Ново-Мариинске этих людей нигде не могли найти, так как они уехали на рыбную ловлю. Единственно, что было как будто достоверно известно, это то, что если итти вдоль берега Нерпичьего залива, то в 20–25 километрах должна встретиться какая-то большая река. Разведку отложили до утра.
Утром Васильев, взяв бинокль, полез на гору обследовать местность. На юге километрах в пятнадцати, над поселком Ново-Мариинском возвышались ажурные радиомачты; справа за заливом тянулась высокая горная цепь Золотого хребта, а влево, переходя постепенно в тундру, вдоль Анадырского лимана, виднелись горы мыса Толстого. Впереди слегка всхолмленную кочковатую тундру рассекали ручьи-, но большой реки не было нигде видно. На западе километрах в пятнадцати блеснула полоска воды, но ее нельзя было признать за большую реку. Повидимому, это было одно из многочисленных озер, разбросанных в тундре. Ровная береговая полоса прерывалась спускавшимися в залив обрывами. Таким образом выяснилось, что путь на лошадях возможен был только по тундре. Сразу же возникал вопрос, каким образом двум людям справиться с упрямыми, одичалыми лошадьми. Оставалось одно – сидеть у залива и ждать, чтобы из Ново-Мариинска подошло подкрепление.
К вечеру с лимана потянулись тучи и через полчаса сплошь покрыли все небо. Ветер усиливался. Палатку раскачивало с такой силой, что ее полы пришлось укрепить камнями. Брезент, покрывавший груз, несколько раз сбрасывало и уносило за много метров в тундру. Пришлось также и его укрепить кучами камней.
В заливе разыгрался шторм. Волны набегали на берег и разбивались о прибрежные камни и гальку, стекая шумными потоками обратно в залив. Вода все ближе и ближе подходила к палатке. До отлива оставались считанные минуты. Вода как будто бы остановилась на одном уровне, и только отдельные волны лизали полы палатки своими длинными языками. Наконец, начался отлив.
Так шли дни за днями, а подкрепления из Ново-Мариинска все не было. Ожидание становилось тягостным.
Посидев 4 дня, Васильев предложил Сене самостоятельно тронуться в путь. С вечера приготовили весь груз, еще раз прикинув его вес. Оказалось, что на каждую лошадь приходилось от 60 до 80 килограммов. Семен занялся починкой упряжи, а Васильев – упаковкой научных инструментов.
Наутро, чуть свет, путники вылезли из спальных мешков и, наспех выпив по кружке чая, принялись за разборку палатки. Все шло очень хорошо, и времени на сборы потратили немного. Самым сложным была поимка лошадей, но и это удалось сравнительно легко, так как лошади были стреножены. Пойманных лошадей по одной или по две привязывали к кустам и крупным камням. Наконец приступили к вьючке. Сеня, не жалея сил, так туго стягивал веревки на спине у лошадей, что казалось – вьюки не свалятся и через неделю. За первой лошадью шла вторая, третья… Когда семь лошадей стояли уже навьюченными на привязи и оставалось еще столько же свободных, заметили, что у первой лошади веревки сильно ослабели и вьюки сбились на одну сторону. Причина стала ясна. Пока навьючивали семь лошадей, прошло не менее трех часов. За это время вздутые от травы лошади подтянулись, и веревки естественно ослабли.
К двум часам дня все же навьючили всех лошадей. Научное оборудование и инструментарий укрепили на более спокойных животных. На привьючку оставались легкие, но громоздкие вещи – железная печь с трубами и радиомачты. Наконец и этот груз был закреплен, и, разделившись на две партии по 7 лошадей в каждой, приготовились выступать. Предстояло продвинуться в тундру, а затем итти параллельно берегу до встречи с рекой, к которой надеялись подойти к вечеру. Неояшданно стряслась новая беда. Один из жеребцов задел вьюком за кусты, – загремели печь, трубы и складные радиомачты. Ближайшая лошадь шарахнулась в сторону, потянула за собой другую, третью, и началось массовое бегство. Перепуганные животные без оглядки понеслись в глубь тундры. От быстрого бега вьюки съезжали на животы и щекотали лошадей, что пугало их еще больше. Некоторые приходили в форменное бешенство и били вьюки ногами, чтобы поскорее от них отделаться. К счастью, более слабые лошади скоро выбились из сил и, остановившись, задерягали других. Груз оказался разбросанным по тундре, собирать его пришлось до позднего вечера. Продвижение к реке откладывалось на неопределенное время.
Наконец долгожданный катер вечером причалил к берегу и привез на помощь к Васильеву и Семену Скляра, моториста Желобкова и рабочего Васю Первака. Сборы отложили до утра. Васильев и Скляр пошли в тундру посмотреть лошадей. Вдруг в заливе они заметили плывущего человека. Сильными взмахами рук он удалялся от берега все дальше и дальше, по направлению к видневшейся лодке. Сделав еще несколько взмахов, он влез на борт. Только тогда стало понятно, в чем дело. Вытащенную на берег лодку подхватило волной и начало уносить в залив. Несколько минут промедления – и лодка была бы безвозвратно потеряна. Первым заметил беду Первая и, не раздумывая, бросился в воду. Забравшись в лодку, он погреб руками к берегу, и через пару минут «беглянка» была водворена на место.
Повьючка
Фото И. Скляра
Проверив лошадей, Скляр и Желобков уехали на катере в Ново-Мариинск. Утром Васильев и рабочие пустились в путь. Вьючка лошадей прошла очень быстро. Васильеву досталось вести четырех лошадей, а рабочие взяли по пяти. Но и на этот раз не все обошлось благополучно. Во время прыжка через ручей у двух лошадей ослабли веревки и вьюки; оборвавшись, они остались на месте, а лошади, почувствовав свободу, побежали обратно в лагерь. Погони за ними не устраивали, так как знали, что лошади далеко не уйдут, а если приняться их ловить, то можно растерять всех остальных.
Путь оказался нелегким. Впадавшие в залив ручейки сильно вздулись от прилива, и так как обходить их было очень далеко, то приходилось переправляться в брод. Уже более десяти километров отряд отошел от лагеря, а впереди ничто не указывало на близость реки. Только к вечеру открылся, наконец, вид на желанный Канчаланский лиман. Семен и Вася Первая со своими лошадьми пришли значительно раньше Васильева, они успели развьючить животных и пустить их пастись в тундру.
Долго задерживаться, однако, не приходилось, так как не было известно, где оставались две убежавшие лошади и часть вьюков. Пришлось верхом отправиться в обратный путь на их розыски. Васильев остался в лагере один. Только он принялся разыскивать среди вьюков палатки, как начали появляться чукчи. Сначала пришли дети, затем взрослые и старики. Пришлось заняться разговором с гостями, хотя вначале он и не клеился. Васильев не понимал языка чукчей, а чукчи не понимали русской речи, на пальцах же всего не перескажешь. Но чукчи, повидимому, оставались очень довольны этой беседой, и уходить никто из них не собирался. Наоборот, чукчи дали знать о прибытии экспедиции своим соплеменникам на другой стороне лимана, и те не замедлили переправиться к лагерю на байдарках. Новые гости приехали целыми семьями вместе с женщинами и грудными детьми. Разговор шел главным образом о лошадях. Чукчи впервые видели этих диковинных животных и не сводили с них глаз, но относились к ним не без опаски. Если лошадь подходила близко, чукчи хором начинали кричать и махать руками, а женщины и дети старались спрятаться за мужчин. Особенно сильно напугались они «Пегашки», который метров двести пронесся вскачь по тундре. Чукчи не знали, куда деваться от страха. Они кричали и махали руками, но «Пегашка» мало обращал на это внимания и продолжал скакать. В самый последний момент, когда толпа бросилась к реке, лошадь круто повернула и, как ни в чем не бывало, шагом пошла в тундру.
– Каку мей (выражение очень большого удивления), – непрерывно раздавалось среди испуганных насмерть гостей.
Выложенная пачка папирос «Сафо» быстро разошлась по рукам. Закурили все от мала до велика, и даже грудные ребята, которые только что сосали грудь матери, брались за дымящиеся папиросы. Подростки принесли из становища дров, развели костер и попросили чайник. Чукчи большие любители чая, который они сварили в несколько минут. Все присутствующие в три ряда расселись вокруг костра, поставив в середине 5-литровый медный сосуд. Старейшего из гостей по-русски звали Василием. По выражению его глаз и лица можно было судить о прежней его жизни. Видимо, она была далеко не сладка. Деду Василию не было и 60 лет, но он выглядел совсем дряхлым стариком. Старик знал много русских слов и засыпал Васильева вопросами: откуда пришли, куда и зачем идете, сколько вас человек и есть ли у вас Продукты? Отвечать надо было только правду, так как, если бы впоследствии чукчи узнали, что от них что-то утаили, тогда не пришлось бы ждать и от них правды и доверия. Молодые интересовались снаряжением. Их особенно занимали полуболотные сапоги Васильева. Чукчи поднимали ему то одну, то другую ногу, осматривали конец голенищ, подошву и в результате пришли к выводу, что в их местах куда лучше ходить в чукотской обуви. Пожалуй, они были правы. Для ходьбы по тундре нужна мягкая, легкая и непромокаемая обувь. Летние чукотские торбаза, сшитые из нерпичьей шкуры с подошвой из лахтака, вполне удовлетворяли всем этим требованиям. Кожаные куртка и брюки Васильева также подверглись критике. Особенно любопытные пробовали брать конец куртки в рот и кусать его зубами. Кожа оказалась добротной и на вопрос Васильева:
«Как, хороша? – чукчи с восхищением отвечали: «Меченки» (хороша).
Было далеко за полночь, когда гости начали расходиться. Первак и Сеня не вернулись, и Васильев, оставшись один, улегся спать под брезентом. Проснулся рано, хотелось еще спать, но чукчи уже кучкой толпились около костра и о чем-то громко вели разговор, – пришлось волей-неволей подниматься. Оказалось, что пришла делегация просить Васильева, чтобы он отогнал лошадей от яранг, так как лошади, воспользовавшись тем, что ночью их никто не тревожил, подошли к становищу и нашли здесь себе богатый корм. На отбросах росла сочная трава, и лошади спокойно переходили от одной яранги к другой. Васильев, подойдя к становищу, увидел, что некоторые лошади, плотно покушав, развалились около самых яранг и подпирали их своими боками, что сильно беспокоило чукчей.
Вскоре вернулись Семен и Первак. Чукчи снова пришли вместе с дедом Василием. Он много рассказывал о своем житье, о том, как ему и его соплеменникам приходится ежегодно переходить с одного места на другое и как трудно жить, не имея оленей. Канадой весной они подкочевывают по насту за сотни километров к Канчаланскому лиману. Это переселение проводится с расчетом, чтобы к моменту хода рыбы быть в полной готовности к лову. В этом году здесь расположилось 8 яранг. В иные годы их бывало тут и больше. Оленей у чукчей было очень немного. Необходимо учесть, что тридцать – сорок оленей не могут прокормить семью в 3 человека, и семья, состоящая из 6–8 душ, вынуждена заниматься различными подсобными промыслами. Для анадырских чукчей рыбную ловлю, пожалуй, даже и нельзя считать подсобным занятием, так как олени чаще всего служат им только средством передвижения, а отнюдь не пищевым ресурсом. В конечном счете все богатство анадырского чукчи состоит в рыбе. Если ловля била удачна, он весел, если нет – чукча грустит. Морского зверя здесь промышляют мало. Небольшое стадо оленей с трудом обеспечивает чукчу одеждой и покрышкой на ярангу, а морж и нерпа доставляют ему все необходимое для пошивки обуви и поделки байдар.
Санитария и гигиена слабо проникли в быт чукчей. Очень часто можно видеть, как они едят вместе с собакой с одной доски; вырвать у собаки изо рта кусок мяса и съесть чукче самому – обычное здесь явление. Тут же, у палатки Васильева, чукча из объедков галет, затоптанных в грязь и мусор, выбирал кусочки покрупнее и ел их с таким аппетитом, как будто он голодал целую неделю.
По рассказам деда Василия, экспедиции путь предстоял нелегкий. Топографию своих кочевок старик изучил довольно хорошо и скрюченными пальцами нарисовал Васильеву схему реки Канчалана и ее притоков. Больше всего он опасался за лошадей и предупреждал, что по топкой, болотистой тундре им будет тяжело итти, а местами почти невозможно.
Прибывшие Семен и Первак поставили палатку в 300 метрах от становища чукчей. Первым долгом надо было наладить прием радиосигналов времени, чтобы произвести определение широты и долготы места. Сеня и Первак принялись ставить мачты, а Васильев занялся приемником. К полудню работа была окончена, и можно было бы начать астрономические наблюдения, но, к сожалению, погода не благоприятствовала выполнению этой работы. К вечеру обнаружилось новое затруднение. Как Васильев ни бился, но сигналов времени принять не удавалось. На следующее утро получился тот же результат, вечер не принес ничего нового. Было весьма странно, что такие мощные станции, как Регби, Бордо и Науэн, слышимые во всем мире, здесь не обнаруживались. Приемник работал исправно, слышно было, как работал Ново-Мариииск и другие станции, но нужные нам станции, подающие сигналы времени, никак не обнаруживались. Было решено на другой день подняться повыше в тундру, где Васильев рассчитывал добиться приема сигналов. Однако, к вечеру задул сильный ветер, который поломал радиомачту, порвал антенну и далее несколько раз срывал палатку. Ветер в 7–3 баллов продолжался всю ночь, пришлось собрать весь груз и обложить им полы палатки, чтобы удержать ее на месте. К утру ветер стих, а вечером Семей и Первак, затаив дыхание, наблюдали, как Васильев ловил сигналы. Наконец он снял наушники.
– Ну, как, поймал?
– Есть, поймал.
У всех как гора с плеч свалилась. Дальше дело пошло на лад, хотя вечера были пасмурны, звезд не было видно, зато днем можно было брать высоту солнца.
Чукчи не переставали навещать лагерь. Их любознательность была неиссякаема. Если Васильев стоял у инструмента и производил наблюдения, то и они старались обязательно заглянуть в трубу; если он уходил принимать сигналы, они и здесь сопутствовали ему. Подпускать чукчей близко к инструменту во время наблюдения было нельзя, но после работы Васильев давал им посмотреть в диковинную трубу, и они с большим удовольствием рассматривали солнце.
Как-то вечером трое из них попросили показать им луну, и когда Васильев удовлетворил их просьбу, они остались несказанно довольны. Если случалось принимать при них радиосигналы, то они с таким уважением относились к этому делу, что даже выходили из палатки и молча ожидали конца работы. Каждого вновь прибывшего они предупреждали о необходимости соблюдать полную тишину. Надо заметить, что все же чаще всего чукчи приходили не только ради любопытства, по с совершенно определенной целью – попить чайку.
