Текст книги "Кролик на последней станции(СИ)"

Автор книги: M Nemo

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Поначалу ему хотелось на стенку лезть и грызть всё подряд от нестерпимой муки. И кролик иногда даже этим и промышлял, а теперь, теперь он лично следил, чтобы мебель была в порядке. Не зря же сам просинтезировал новый многоуровневый столик с поднимающимися блоками и вычурными ножками. Их он украсил лесным пейзажем и мог бы ещё много чего сделать, но оставил Маяку его внутреннюю обтекаемость. Было в том что-то, что не стоило нарушать.

В этих безопасных светлых комнатах, в крученых лестницах с ровными ступенями, в отлаженных до безупречности механизмах и фикусе в коричневом горше. Было что-то... И когда ночью кругом одни звёзды, когда они даже пробираются внутрь и слепят глаза, и становится так тихо, что оглушает под рёбрами.

А днём как ни в чём не бывало в зеркала пробирается солнце, наползает на лестницы и преломлялся там, где каждый раз умудрялись давать сбой антибликовые стёкла. Кролик дошёл до мысли, что Кира осмысленно проделывает в них "дыры", чтобы напустить внутрь этих зайчиков.

Что ж, он наблюдал, как в этом вездесущем свете танцует пыль. Ночью свет, днём – свет, и никуда от него не денешься. А они оба так далеко от всего, и больше никого в этом бесконечном светопреставлении. Так невольно и принимаешься искать темноту в глазах друг друга.

И вот, много-много недель спустя, когда дни стали одним, им подали сигнал о втором Уходящем. Тогда Кира сказала:

– Удивительно, так часто прежде этого не случалось.

– Мне везёт, – буркнул кролик скорее по привычке.

На этот раз он был подготовлен и смотрел на всё со сдержанным ожиданием. И даже когда прибыли Друзья, не удостоил их лишним вниманием. Но и те будто бы им совсем не интересовались. Да и стоило ли? Они получали великолепные отчёты с Маяка о его, кролика, примерном поведении. Сам кролик это знал, он давно разгадал шифр и пролистывал те самые отчёты перед отправлением.

На этот раз это был мужчина. Всё с тем же "уже-не-здесь" выражением лица. Всё повторилось, как и в предыдущий раз, разве что на этот кролик стоял рядом с Кирой, (на специально подготовленной для него подставке), и помогал ей в силу своих возможностей.

Они переговаривались между собой, и всё совершалось хорошо. Прошедшие месяцы не миновали даром и даже то, как они вместе делали кофе – даже это пошло на пользу общему делу. В их движениях сквозила наработанная слаженность, кролик ни разу не сбился, а Кире не пришлось делать ему лишних замечаний. Она лишь говорила:

– Стадия второй трансформации...

– Запущена, – подтверждал кролик.

В этот раз он старался не обращать внимания на уходящего. Они все одинаковые, решил он.

– Не все, – как бы в нерешительности сказала Кира, когда всё было кончено. – Но сегодня ты поработал замечательно.

Такой откровенной похвалы он не ожидал и залез к ней на колени, когда та сидела на площадке с Вратами, свесив ноги вниз. Оранжевый закат растекался золотыми разводами, и скалы под ними играли с тенью как котёнок с клубком ниток.

– Если бы у меня были руки, я бы принёс тебе кофе, – сказал тогда кролик, скорее по привычке вспоминая свою былую форму. В последнее время он в некотором роде угомонился. – Но спасибо, я старался.– Его мысли вернулись к выполненному заданию. – И если я пробуду здесь так же долго, как и ты, то тоже смогу делать всё так же быстро. А потом мне в помощь дадут какую-нибудь белочку, бабочку и старого бурундука, и будем мы зваться команда "Б".

– Потому что белочка, бабочка и бурундук?

– Потому что Безнадёга. – Пояснил с готовностью кролик.

– Я не думаю, что в мире так много людей, которым требуется... – тут Кира замялась, и кролик вынужден был одарить её красноречивым взглядом.

– Давай, – сказал он, – моя тонкая душевная организация не пострадает от суровой правды. Ты хотела сказать, что в мире не так много людей, упорствующих в своих "дурных" наклонностях. Я бы сам, если позволишь, не против заметить, что являюсь последним, но это наверняка неправда. Хотя какое было бы заявление! Последний испорченный кролик на земле.

– На последней станции, – чуть приглушённо добавила Кира и сама не заметила, как принялась поглаживать ему голову.

– Я и не думал, – после некоторой паузы заговорил кролик, – что людей осталось так мало.

– Да, – её слова прозвучали отрешённо, – но их хватит ещё лет на...

– Пятьсот?

– Двести, двести шестьдесят, максимум. Столькие уже Перешли, мы перестали нуждаться в таком количестве станций. Их сокращали одну за другой и в конце концов остались всего две. Эта и Утаракса, она была больше, там действовали три параллельные платформы. И система временного аварийного удержаний передаваемой информации. Когда-то я проходила стажировку на Утараксе. Но она так привыкла передавать сигналы, что когда частота соединения начала сходить на нет, замкнулась на анализе самой себя и закрылась. Говорят, плотность её внутренних законов стала настолько сложна, что она сошла с ума, насколько это вообще возможно для станции.

– Не самая лучшая перспектива, – заметила кролик.

– Ну, она ещё могла начать убивать или убить себя сама.

– Так что случилось с этой вашей Утараксой?

– Она распалась на искусственные раковины и осыпалась в море. Так говорят, – на этом Кира приумолкла и продолжала поглаживать его длинные уши.

– Но Маяки же, они ведь не живые? – всё же не выдержал он. – Эта ведь штука не подсматривает за мной, когда я купаюсь в шаре?!

– Что ты?! – искренне изумилась Кира, а потом хохотнула. – Это делаю я. Ну а что? Выглядит же презабавно.

А потом случилось так, что им уже ни о чём не пришлось просить друг у друга. Дни сделали своё дело и все узнали своё место, и роль в этом бесконечном механизме. И стоял Маяк, один посреди вольного пространства. Да и сама Кира уже не помнила, когда кролик перебрался из своей коробки к ней в кровать. Сначала он скручивался у её ног, потом перебрался повыше, а затем уже и занял половину подушки, впрочем, это никому не мешало.

Ка ждое утро

Каждое утро они поднимались и отправлялись в ванну, следом завтракали и оба принимались за работу. Ежедневных дел скапливалось ровно столько, чтобы хватило до конца вечера. Было время для настройки механизмов, для отладки систем и для поездок к фьордам. Новый уходящий по Ту сторону предвиделся ещё не скоро. Кролик сам ежедневно проверял входящий сигнал из Центра, но – как и ожидалось – всё оставалось по-прежнему. Тогда он спрыгивал со стульчика и привычно отправлялся сверять результаты трудов своих, а то и ленился, потому что знал, что всё ещё успеется.

– А ты? – как-то перед сном спросил кролик Киру, лежа подле на подушке и блестя чёрными глазками в темноте. – Когда ты Уйдёшь? Только не говори мне, что никогда не думала об этом. Когда придёт твоё время Уходить и отключать здесь всё, каждую систему, каждый рычажок в положение "выкл". Это будет автоматическая программа передачи или останется кто-то из Центра, чтобы завершить процесс? И кто будет последним человеком на земле? И каково это, если им будешь ты?

– Не думаю, – голос Киры не дрогнул. – На случай последнего Ухода у Центра есть специальные программы.

– Как думаешь, они оставят последнее послание? Ну там, "спасибо планета, всё было здорово, мы эволюционировали".

– Это не эволюция, говоря по терминологии, – ответила Кира. – И посланий не будет. – На этот раз она смотрела на кролика прямо. – Некому. Мы уйдём, а остальное неважно. Оставленное послание значило бы, что мы сохраняем контакты со старым миром. Этого делать нельзя. Вернее, не так, этого уже делать не хочется.

– И всё, что здесь, останется позади.

– Суть в том, чтобы это... переболело. Оно останется здесь.

– А если я не хочу ничего оставлять? – Продолжал спрашивать он. – Если я хочу вот это всё и навсегда, вот эти звёздочки, которые похожи на лошадоньку. Только не говори, что не видишь то же?!

– Да вижу я...

– И вот эта подушечка, такая мягонькая. И у тебя не так уж и мало фантазии, как оказалось.

– Опять ты за своё.

– Ну да! У меня же больше ничего нет, кроме "своего". – Он не то чтобы передразнил её голос. – Да я больше ничего и не хочу. И можешь не отвечать, сам всё знаю, именно поэтому из нас двоих уши у меня. И всё же, мне за тебя обидно, бедный ребёнок, ты ведь не жила совсем. Сидишь себе на этом Маяке, ни тебе посквернословить с кем-то, ни тебе предаться вещам недозволенным. Тебе ведь же оставлять нечего, "наболевшего".

– Тут ты прав, я самый обычный человек.

И вдруг кролик обрадовался. Он закричал:

– Вот ты и попалась, обычные люди так не говорят!

Так, с довольным видом, он устроился поудобнее и пробормотал перед тем, как заснуть:

– Надо бы ещё завтра гидравлику проверить.

Не спала только Кира, она долго так лежала и смотрела на спящего кролика. В темноте его уши стали почти чёрными. Он вечно выбирал самые неосвещённые места и поэтому перед окном приходилось лежать ей, изображать гору, в тени которой он может спрятаться.

Уж по нему было видно, что тот побывал везде. Кира долго лежала и думала о местах, где побывала она. Интересно, кто бы из них выиграл в этом соревновании?

Программа Возвращения

Это была очередная поездка на фьорды, но когда они вернулись, их ждали Друзья. К тому времени те уже успели войти внутрь и подготовить всё к процессу трансформации.

– Поздравляем, вам разрешено принять прежнюю форму, – только и сказали Друзья.

Нельзя сказать, чтобы кролик сразу сообразил, что к чему. Его повели прочь как сквозь сон, и только Кира стояла на месте с корзиной да с кексами. Вид у неё был мало того, что ошарашенный, так она ещё чуть не поставила корзину мимо столика с кручёными ножками.

Это был тёплый солнечный день, такой же, как и сотни дней до него. Когда Друзья скрылись в проходе, ведущем в другое помещение, она и не пошевелилась. Она не пошла вслед за ними и вернулась к центральному пульту управления. Так и есть, входящих сигналов не поступало.

Затем принялась выполнять ненужное сегодня тестирование.

Не было ничего, в Маяке царила привычная тишина. Один из Друзей подошёл к ней и сказал:

– Мы переходим во вторую фазу программы, для этого есть все предпосылки. Отчёты будут отправляться в той же форме и последовательности, мы заинтересованы в освещении тех же поведенческих особенностей.

Кира кивнула.

Маяк молчал, молчала и она. И когда вышел кролик, она лишь краем глаза посмотрела на него и продолжила свои дела. Так и быть, они сделали из него человека. Человечьи руки, человечьи долговязые ноги. Одежду ему выдали стандартную для служителя Маяка, но он уже успел поправить её по своему вкусу, так же, как прежде пытался носить лоскутный халат.

Он словно бы чего-то ждал, потом решил резко уйти, а после всё же передумал и возмутился:

– Может, посмотришь на меня, наконец?!

Кира без какого либо выражения обернулась и посмотрела на него прямо, да только от того лучше не стало. Кролик стоял перед ней не то с вызовом, не то всё время чего-то ждал, в конце концов она сказала ему:

– Время ожидания завершающего сигнала надо бы сократить.

Кролик молчал, а потом его перекосило. Перекривило бы и Киру, она не привыкла к такой выразительности. Словно на чём-то родном лице вырезали кучу ненужных линий и пресытили лишними закорлючками.

Кролик наблюдал, как она отстранилась и вернулась к своему занятию.

– Что, и всё?! – он фыркнул и вместо того, чтобы уйти заняться делом, оказался тут как тут. Да навис сразу же, являя собой над ней возмущённую дугу. – Я тут, понимаешь ли, во всей красе, каким и должен был быть, а она даже не восхитится?! Ты только погляди на линию бедра, а лоб, ты видела у кого-нибудь хоть когда-то столь высокий лоб?! Ты знаешь, что от его высоты зависит уровень интеллекта, как говорили в старину.

Однако сказанное не возымело никакого действия, покрутившись ещё рядом и посоздавая лишнего шуму, кролик удалился прочь. Ещё некоторое время в отдалении что-то грохотало, свалилось и покатилось куда-то, а потом разом всё стихло.

Кира обернулась, воцарившаяся тишина обличала чьё-то присутствие, но оно не было как прежде. Нечто чужеродное распростёрлось по Маяку, как огромная густая тень и с каждой минутой она пробивалась в каждую щель, заволакивала окна и звенела в тиши.

Это был он, Чужой.

И с тех пор повелось, как и было прежде. Ничего не изменилось в размеренной жизни Маяка. Лишь несколько раз случился конфуз по утрам с очередью в ванну, да с пропорциями кофе, ведь теперь его полагалось синтезировать больше. Однако же, на том всё и кончилось.

Начиная новый день, каждый из смотрителей Маяка принимался за свои обязанности. Когда дело доходило до синхронной работы за голографическими панелями, и там не возникало затруднений. Только пару раз Кира сунула руку вниз, ища там инстинктивно кого-то, и тут же убрала её, замахнувшись на воздух. Кролик в это время стоял рядом, и ей приходилось поднимать взгляд, а тот всё не кончался.

В этот момент он не хмыкнул привычно, но и не сделал одолжение – не отвернулся. И всё время чего-то ждал. Это ожидание разливалось вокруг резким гулом.

Его пищевые привычки тоже изменились, но и синтезатор он настроил сам, при этом поначалу приговаривая:

– До чего удобно орудовать пальцами!

Следом ещё что-то пробормотал, а потом притих. И эти возгласы прекратились совсем. Один только Маяк продолжал делать своё дело, не уступив ни на миг да, ни в чём. И какие бы незначительные происшествия не смущали ход событий внутри, снаружи он оставался всё таким же невозмутимым. Волны налетали на скалы, а в ясную погоду – что случалось куда как чаще – солнце подбиралось к нему с востока и наскакивало подобно шкодливому щенку. Всё набухало, забираясь в каждую щель, да норовило вскарабкаться в окна. Но старый Маяк и там знал порядок, его окна делали этот свет своим. Его механизмы крутились исправно, ровно поклацывали шестерёнки и солнечные панели обращали внешнюю силу во внутреннюю. Голографические панели в нужный час отображали нужную информацию. В воздух поднимались антенны и гладкими круглыми головками направляли сигнал то в космос, обращая свой взор в безмолвные материи, то сканировали ветер, и снова забирались под крышу. По ровной зелёной траве прохаживались боты и занимались только им доверенной работой.

Один из них привычно вернулся весь в водорослях, к тому же выключенными отталкивающими панелями. Он выставил "руку" и нажал на нужный участок двери. Проник внутрь образовавшегося прохода и подлетел к столику, красующемуся голой столешницей. Да водрузил туда самую большую раковину, какая только поместилась в его грузовом отсеке. Бот ещё покрутился на месте и полетел себе прочь, его дела здесь закончились.

К вечеру раковину заметила Кира. Она уже было собралась подойти ближе, но тут ощутила всё тот же взгляд, так похожий на хищный и отошла в сторону.

– Что, даже не посмотришь? – кролик не выглядел раздосадованным. Собственно говоря, весь его вид был на удивление спокоен. Сколько уже времени прошло с момента его трансформации? Полторы недели? Две? Эти дни падали как тяжёлые кирпичи и каждый из них вспыхивал в голове. Отмеривались, как отмеривается нечто недозволенное.

– Она хороша, – голос Киры звучал ровно, даже более того – профессионально вежливо. – Когда-то очень давно мне удалось найти похожую, но в ней было ещё стекло.

Кролик слушал, больше сам её голос – чем слова, всё такой же выверенный.

– Морское стекло, удивительно, как оно сохранилось до сих пор. Очень гладкое, трёх цветов: оранжевое, синее и зелёное. Я так с ним ничего и не сделала, оно лежит где-то.

Кролик молчал. Теперь он сам походил на Друга с этим отстранённым истинным взглядом.

– Что, не нравится? – вдруг спросил он. – Обычно так на меня глядишь ты.

– Это не так.

– Ой ли?

Эта его старомодная манера говорить, она стала ещё заметнее. Была некая архаичность и в его жестах, несколько вырожденных. Кира знала, что такое предупредительность и элегантность, здесь же они приняли другие формы. И за каждым жестом стояло что-то ещё, что грозило вывернуться наизнанку с каждой секундой.

Люди, не признавшие Переход. Каждую секунду от них можно было ожидать чего угодно, обращения к древним архетипам, полного слияния с фетишистскими практиками и разные желания, давным-давно отмершие в современном мире. И если прочие упорствующие были просто как рудиментарные органы в общей системе Перехода, то этот всё время норовил извернуться и учудить нечто эдакое.

А ещё они напоминали рану, не желающую заживать. Кичащиеся своей...

– Почему ты даже если и смотришь на меня, то как... смотритель! – и резок был его обвинительный тон. Кролик так и стоял, со сложенными руками, весь изображая крайнюю степень выразительности.

– Я и есть смотритель, как и ты, – важно заметила Кира, однако и сама в этот момент не удержала голос, и кролик в восторге ткнул в неё пальцем.

Ей пришлось про себя выругаться.

– Вот видишь! – и он кинулся ближе. – Всё изменилось! А я ведь ничего не сделал, ну ничего глобально плохого, – добавил он, вспомнив о забытых под её кроватью носках. – И где же эти разговоры о смысле Перехода, о последних людях и этой твоей морали?

– Ты всегда говорил, что они навевают на тебя тоску, – сказала Кира.

– Навевают! – взбеленился кролик. – Но они у нас были. Почему теперь нельзя так, как раньше? Что? Неужели всё дело в том, что я стал прежним, что молчишь?

Он и сам замолчал, а потом сказал тихо.

– Значит, кроликом я тебе нужен больше, чем человеком?

Куда делось всё его бахвальство и задиристость? Что-то усталое прозвучало в этом голосе и тяжёлое.

– Нет, дело кончено же не в том, – но она умолкла.

Конечно же в этом.

– Дай угадаю, почему это я не мог оставаться прежним? – наступал на неё кролик, сверкая всё такими же тёмными глазами, только теперь они стали больше. – Почему не мог быть маленькой пушистой зверушкой, такой с умильными ушками и мягким хвостиком, аккуратными зубками...

– Допустим, зубки у тебя были не аккуратными.

– Не столь существенно, – на миг в его манере держаться проскочили прошлые черты. – Зубы у меня были и волне себе сносные. Ну признайся же, ты не просто раздосадована, ты злишься!

Радость ли проскользнула в его голосе?

– Ты злишься на меня, что я не запретил им менять всё бывшее. Что допустил всё это.

– Хватит.

– Ишь ты нет! Я, знаете ли, теперь полноценная личность не только внутри, но и – как сама видишь – снаружи. И могу уличить в абсолютной иррациональности ту, что так кичиться своим "разумным подходом к вещам".

– Прекрати меня передразнивать.

Кролику того только и надо было, и услышав, как изменился её голос, он на удивление умело передразнил и Кирыну манеру держаться, и даже говорить.

– Ах, мне так сложно привыкать к изменениям. Ах, так уж и быть, на одного маленького ничтожного кролика я соглашусь. Главное, чтобы он был действительно маленьким, ничтожным, и поместился в те крошечные ячейки своей жизни, которые я ещё в состоянии уделить для кого-то рядом. Ведь это так сложно, чтобы кто-то просто был подле. Но кролик, ладно, уговорили, он маленький и пушистый, его я стерплю и даже...

– Что? – тут уж Кира выступила вперёд. Смущаться она не привыкла и ткнула в него пальцем в ответ. – Давай же, продолжай, обвинять нужно до конца.

– Да, я именно что обвиняю тебя! – надулся он. – Я ведь тоже к кое-чему привык, я ведь тоже... Здесь у каждого своя катастрофа, у кого погромче, а у кого тихая. Но это так нечестно, именно теперь, когда я – это Я, делать то, что ты делаешь. Ладно, формулировка оставляет желать лучшего, но клянусь, ты меня прекрасно поняла! – Закончил он на шумном выдохе.

И архаичные формы верований. Вера.

– Это нечестно, – упрямо повторил кролик. – Найти что-то, когда уже поздно. Я ради тебя обратно в пушистую зверушку превращаться не собираюсь.

– Никто тебя в зверушку и не обратит, – почуяв привычную почву под ногами, сказала Кира. – Ты уже достиг нужной степени осознания себя и окружающего мира, по крайней мере, так посчитали в Центре. Обратная трансформация недопустима по регламенту.

Тон её стан почти наставническим.

– Это было бы дико, совсем в духе прежних времён.

– Вот как.

– Вот так.

– Давай же, признайся, – вдруг кролик широко усмехнулся и стал похож на живую карикатуру. – Ты злишься на меня. Тебе не всё равно. Ты злишься! – Затянул он почти в блаженстве и всё себе усмехался.

Кира вдруг вытянулась по струнке и вздёрнула подбородок.

– Это было бы недостойно смотрителя Маяка, – с гордостью отрапортовала она. – Может ты и выглядишь как человек, но ведёшь себя как мелкая зверушка.

– А ты, однако, умеешь кусаться, – следом присвистнул кролик и отступил.– Прямо до... а впрочем. – И он ушёл.

Маяк продолжал стоять на месте, но сигнал его обшаривал фьорды и простирался ещё дальше. Он был везде, а меж тем маленькие боты шныряли туда-сюда и один из них наконец приобрёл прежний вид, когда согласно таймеру, снова включились все его отражающие панели. Водоросли сползли с гладкой белой поверхности и упали на траву, да там скоро и засохли.

Это был солнечный день и не менее звёздная ночь.

Д олгий-долгий мир

Они встретились до рассвета, когда все звёзды ушли, а до восхода солнца оставалось ещё добрых часа два. Кролик знал точное время, когда оно должно было подняться на горизонт. Благо, в его распоряжении оставались многочисленные измерительные системы Маяка. Будь его желание, он мог бы узнать, какова нынче скорость ветра на северном полюсе и как там оно с магнитными бурями у самого края воздушного пузыря. Но он знал, что солнце взойдёт через два часа, и это было важнее всего прочего.

На самом деле, самое-самое. Густая сизая пелена заволокла пространство от края до края, и голая круглая площадка под ним, предназначенная для Ухода, оставалась единственным светлым пятном в окружающем их пространстве. Маяк включил предрассветное освещение, слабые голубоватые огни зажглись на его верхушке и частично по стенам.

Теперь его вершина перестала теряться в синей горней дымке.

Кролик видел прямую спину Киры, сидящей тут же по центру площадки, и прошёл к ней, уселся рядом и сначала так же смотрел впереди себя. Однако долго так продолжаться не могло, через некоторое время он начал ёрзать и, в конце концов, не выдержал. Поворотился и принялся улыбаться. Тут уж бы и камень растаял, Кира обернулась к нему и посмотрела с доселе ему не ведомым выражением.

– Я вот тут что подумал, – начал кролик вдохновенно. – Ты ведь знаешь, как меня зовут?

Она не замешкалась с ответом.

– Дитрих, – сказала Кира.

И ему почудилась улыбка в её голосе.

– Могла бы и раньше догадаться, – он хотел поворчать, но оно само сошло на нет. – Я тут, знаешь ли, на выразительность исхожу, расточаю столь ценное обаяние...

– Что ж, приятно познакомиться, Дитрих, – и Кира протянула ему руку.

– Даже так! – руку он пожал. – Но у меня нет пушистого хвоста.

– Недостатки делают нас свободными.

– Так себе мнение для того, кто собирается Уйти Туда, – заметил Дитрих скорее уже по инерции.

– Я слишком долго общалась с одним кроликом, чтобы не набраться у него дурного.

При этих словах он пихнул её локтем в бок. Так и посидели, помолчали, а потом Дитрих заговорил, глядя себе вдаль:

– Это всё-таки ужасно несправедливо, – сказал он. – Я всё надеюсь, что ты не такая хорошая, как я думаю; а ты надеешься, что я лучше – чем есть на самом деле. Но ни так, ни так не выходит. Хуже стать я просить тебя не буду, хотя мне очень до того охота, правда. А ты уже не попросишь меня стать лучше.

Глаза Киры встретили его взгляд в темноте, она молчала.

– Вот видишь, как так только случилось, загадка! – Он ещё и издевается. – Наверняка дело в моём нечеловеческом обаянии, и прочих достоинствах. – Это уже прозвучало отлаженной, вычурной пластинкой.

Ну вот, теперь и ей в голову приходят все эти старые слова, которые по своему предназначению были призваны спрятать больше, чем показать. В бесконечных образах, в ярком блеске метафорического, такие широкие и большие. Поздние времена пришли к конкретике.

– Я ещё долго буду здесь, до самого последнего Уходящего, – произнесла Кира.

– А если этим последним уходящим буду я? Если из-за моего сопротивления ты долго не сможешь Уйти сама? Они ведь хитрые, эти твои Друзья, они побеждают нас самым большим из существующих оружий. Находят что-то, что больше нашего собственного эгоизма.

– Никто не будет тебя торопить, – сказала Кира.

– Но я не хочу уходить.

– Я понимаю.

– Но я не хочу и чтобы ты оставалась здесь вместо того, чтобы быть Там. Если уж тебе так хочется. А тебе ведь охота? Да?

– Не знаю, – он явно ждал от неё ответа. – Наверно.

– Так ведь и знал!

– И... Дитрих.

– Да?

– Это ничего, что у тебя нет хвоста.

– Правда-правда? – с надеждой спросил он. – Что ж. – И вроде бы успокоился. – Я рад.

Так посидели, подумали каждый об одном и том же.

– Завтра прибудет новый Уходящий, – заговорила Кира и они разом поглядели вдаль, туда, где царила тишь да гладь. Даже море ещё не проснулось, лишь чуть плескалось волнами далеко-далеко внизу. Накатывало на берег мягкой рукой и оставляло призрачный след на сером песке.

– Во сколько? – спросил Дитрих.

– В два часа дня.

– И мы его отправим куда нужно, – проговорил он.

– Её, – поправила следом Кира.

Хотя перед Уходом это всегда неважно. Так, необязательное уточнение для протокола.

– Её, – повторил Дитрих, – а сами...

– А сами останемся.

– Это ведь не должна быть вечность, – говорил Дитрих вместе с шумом волн, но его голос звучал по-над всем и уносился в межзвёздное пространство давно изученным светом, старой особой музыкой. Она одна останется здесь, когда все уйдут. Она одна заиграет голосами давно минувшего. И будут на веки вечные звучать эти слова и прозвучавшие в ответ. – Просто что-то перед ней.

Шум волн и ветер. Холод на коже. Тепло под чужой ладонью.

– У меня ещё есть молоко, и печенье.