Текст книги "Гонка на выживание"

Автор книги: М. Ерник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Наконец из-за поворота показался кортеж автомобилей. Без суеты, давая всем желающим себя рассмотреть, колонна шикарных машин проследовала мимо полуразрушенной церкви и по соседней улице свернула в больничный двор. Впереди за рулём большого серебристого внедорожника ехал лично мэр города Анатолий Фомич Сайкин. Справа от него сидел, без преувеличения сказать, его правая рука – Арнольд Георгиевич Штык, человек тихий, незаметный, но строгий и незаменимый в любом деле. На заднем сиденье располагалась верная супруга мэра Зинаида Кузьминична Сайкина.

Хотя от трибуны до личного кабинета господина Сайкина в администрации было не более пяти минут пешего хода, он предпочёл автопробег. У границ своих владений Анатолий Фомич лично встретил весьма уважаемого гостя – губернатора Игоря Дмитриевича Кулагина. Внедорожник губернатора, как и сам его хозяин, был много старше, опытнее, и оба они смотрели на мир хмуро из-под груза прошедших лет. Управлял машиной губернатора его личный водитель, а по совместительству и телохранитель, Николай. Водителей-телохранителей у Кулагина было несколько, сколько точно – не знал никто. Но всех их, независимо от имени и отчества, он называл Николай.

Завершал процессию микроавтобус, в котором гордо восседала группа руководителей новой больницы. Их лица выражали решимость излечить любого, кто обнаружит даже малейшие признаки нездоровья. Возглавлял группу главврач новой больницы Андрей Ерофеевич Кокошин, человек одинокий, умеренно замкнутый и неумеренно пьющий. Андрей Ерофеевич принимал самое активное участие в строительстве новой больницы, кроме того времени, когда отсыпался после вчерашнего. То есть большую часть времени стройка велась без него. Управлял микроавтобусом человек, который был главным подрядчиком строительства больницы, близким знакомым мэра и которого все в городе, включая мэра, звали коротким именем Грек.

По прибытии делегации в больничный двор произошла некоторая заминка. У ворот широкое, как гусеница танка, колесо внедорожника раздавило неповоротливого голубя. Запах свежей крови тут же привлёк группу бродячих собак, которую, в отличие от людей, никакие запреты и заслоны остановить не могли. Строгость в их отношении, проявленная мэром, имела противоположное действие. В нарушение всякой субординации он был облаян в четыре голоса с одновременной попыткой укусить. Господину Сайкину пришлось отсиживаться в машине, пока Штык не привлёк собак к ответственности.

Заполнение отстойника мухоморовчане встретили жидкими аплодисментами и гулом голосов.

– Душегубы пожаловали, – радостно сообщил какой-то старичок Кордаку.

– А почему душегубы? – не удержался от вопроса Кордак.

– А кто же, – без тени сомнения подтвердил старичок. – Душегубы и есть.

Логика его ответа показалась Кордаку убедительной, и от последующих вопросов он воздержался.

– И бабу свою прихватил, – прокомментировала появление на трибуне жены Сайкина какая-то женщина лет шестидесяти.

– И то, – подхватил мужчина помоложе. – Пусть проветрится. А то, гляди, от благотворительности вся жопа упрела.

В какой мере задняя часть тела жены мэра соотносилась с её благотворительностью, Борке и Кордак уточнять не стали.

– Однако, – заявил Кордак, обращаясь к Борке, – следует отдать должное отсутствию у местных властей признаков суеверия.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду то, что сегодня пятница, тринадцатое.

– О! Гляди-ка! Сам пожаловал. Что же он один, без своей сучки? – прозвучал по соседству тот же женский голос.

На трибуну неторопливо, усталой походкой нездорового человека поднимался Кулагин.

– Ну вот, – оживился Борке. – А вот это тот самый человек, из-за которого я вас сюда и пригласил.

– Так-так, вижу-вижу, – удовлетворённо протянул Кордак. – Очень интересно!

– Господин Кулагин, шестьдесят семь лет, – вполголоса говорил Борке. – Этими краями руководит тринадцать лет. Вдовец. Единственная привязанность – старая немецкая овчарка по кличке Марта. Отставной генерал внутренних войск. В политику ушёл сразу после отставки и развала Союза. При этом умудряется до сих пор не стать членом правящей партии.

– Вижу-вижу, сильная личность. Ах, как интересно! – подтвердил Кордак, не сводя с глаз с трибуны.

– Авторитарный руководитель сталинской закалки, жёсткий и конкретный, – продолжал Борке. – Кадры подбирает себе сам. Его птенцы занимают высокие посты в прокуратуре, некоторых министерствах и даже в правительстве. Это позволяет ему сидеть достаточно прочно. Есть легенда, будто бы его настоящая фамилия – Хряк. И будто бы сам Берия, за заслуги при организации лагерей, поменял фамилию на Гулагин. Позже, во время оттепели, он якобы вернул себе старую фамилию – Кулагин.

Воздух сотрясли разбросанные по всей площади динамики. Проскрежетав микрофоном, словно испытывая нервы собравшихся, докладчик начал свою речь, которой могли позавидовать даже сладкоголосые сирены. Чуть ли не через слово звучали фамилии Кулагин и Сайкин. С особым пафосом докладчик втолковывал собравшимся неоценимый вклад губернатора и мэра в строительство этого чуда современной медицины. С особой теплотой рассказывал мухоморовчанам о торжестве демократии, благодаря которой и стало возможным нынешнее торжество. Оговорка докладчика, в которой торжество демократии превратилось в торжество бюрократии, была встречена аплодисментами из толпы и кривой гримасой Кулагина. Не меняя выражения лица, он тут же начал что-то высказывать Сайкину.

А где-то вдали в глубине улицы виднелся окровавленный солнцем лес. С севера подул холодный пронизывающий ветер. Алчная серая туча уже захватила полнеба и стала чёрной. Накатывалась она медленно и неотвратимо. Будто нашествие небесной орды, туча поглощала всё живое, не оставляя обитателям земли и неба ни малейшего шанса. Даже вечернее солнце, не имея сил противостоять этому нашествию, стремилось спрятаться за развалины церкви. Но по мере того, как солнце пряталось всё глубже и глубже, из развалин выползали длинные чёрные тени. Словно передовые отряды небесной орды, тени ползли по дворам, захватывая дом за домом, улицу за улицей. Тьма разливалась по Мухоморам. Усталые вороньи стаи, потеряв всякую надежду перекричать людей, бросились искать убежище. Всё живое затаилось в предчувствии ненастья. Только люди, увлечённые митингом, да молодая луна на пороге своей второй четверти, с интересом взирающая на происходящее с неба, не проявляли никакого беспокойства.

– Ну что, уважаемый граф Кордак, убедил ли я вас?

– Не убедили, но заинтересовали, – живо откликнулся Кордак. – А знаете, мне как специалисту по женскому полу больше любопытен не столько господин Кулагин, сколько госпожа Сайкина. Поверьте мне, эта женщина прячет в душе гораздо больше, чем выражает её лицо.

– А сам господин Сайкин? Не кажется ли вам, что при всей его внешней простоте прозвище «душегуб» прилипло к нему не случайно. В душе он убийца.

– Очень может быть, очень может быть… – бормотал Кордак, размышляя о чём-то своём. – В любом случае, – опять оживился он, – здесь стоит задержаться. Ненадолго. Ну, пока…

Граф посмотрел в небо.

– Пока луна не пойдёт на убыль.

– Прекрасно! – поддержал его господин Борке. – В таком случае, думаю, следует познакомиться с этими господами поближе.

– Отправимся прямо сейчас?

– Разумеется! Тем более что у нас есть повод заглянуть в больницу. Там во дворе без всякого участия медицины остывает оставленный нами товарищ…

Под грохот марша и вялые рукоплескания собравшихся Кордак и Борке покинули нестройные ряды мухоморовчан, направляясь к соседней улице, а оттуда к воротам в больничный двор. А ещё через минуту их фигуры поглотила наползающая на Мухоморы тьма.

Глава 2. Душегуб – это профессия

– Ну веди, Сусанин. Да смотри не заблудись.

Хриплый голос Кулагина звучал отрешённо-мрачно. Слова его предназначались Сайкину, но тот не торопился как-то реагировать. Сайкин лучше, чем кто-либо из окружающих, понимал, что сами слова в эту минуту ничего не значат. Куда больше говорила интонация, и эта интонация не обещала ничего хорошего.

– Игорь Дмитриевич, стоит ли на ночь глядя? Приедете как-нибудь с утреца, пройдёмся по всем кабинетам, всё посмотрим. Я вас с медперсоналом познакомлю.

– Ты что, Сайкин? Думаешь, я не понимаю, для чего ты этот цирк с трибуной затеял? Время решил потянуть? Намается, мол, Кулагин и не пойдёт смотреть твои художества? Веди, я сказал!

На этот раз и слова и интонация Кулагина говорили одно и то же. И говорили они о том, что очередное возражение Сайкина может стоить ему головы. Без особого энтузиазма он направился в новый корпус.

Небольшая, но хорошо видимая с площади процессия растянулась по площади, где уже перед пустой трибуной разворачивалось театрализованное действие. Впереди в длинном кожаном плаще тяжёлой походкой ступал Кулагин. Его грузная сутулая фигура сердечника двигалась медленно и неотвратимо. Было совершенно очевидно, что он хорошо ориентировался в больничном дворе и в сусаниных не нуждался. Чуть сзади, в шаге от него, покорно следовал несостоявшийся Сусанин – Анатолий Фомич Сайкин. Суетливые движения его щуплой фигуры выдавали сильное волнение.

На почтительном расстоянии, в трёх-четырёх шагах, за ними шёл Штык – человек невысокого роста и с совершенно невыразительной внешностью, из которой наиболее запоминающимися были глубоко посаженные и сдвинутые к переносице глаза. Большие залысины делали его высокий лоб ещё более высоким. За Сайкиным он всегда следовал на расстоянии тени, всегда всё хорошо видел и слышал, но плохо забывал. Вот и сейчас взволнованный голос и суетливая походка Сайкина не ускользнули от его внимания.

Следом за Штыком грациозно ступала высокими каблуками госпожа Сайкина в сопровождении Грека. В прошлом Зинаида Кузьминична была хорошеньким бухгалтером. Годы, проведённые в супружестве с Сайкиным, добавили ей пышности и надменности. И то, и другое сделало её ещё более привлекательной и заставляло мужчин поворачивать в её сторону голову до хруста в шейных позвонках.

Голова сопровождающего Сайкину Грека исключения не составляла: тоже была повёрнута в её сторону и вздрагивала при каждом шаге. Издалека могло показаться, что Грек втолковывает Сайкиной нечто не для постороннего уха. Но Зинаида Кузьминична никак на это не реагировала, гордо смотрела вперёд и следила только за тем, чтобы не приблизиться к Штыку. Нетрудно было заметить, что её отношения с Греком простирались дальше обычного знакомства, но не имели ничего общего с флиртом, ни лёгким, ни тяжёлым.

Замыкала шествие группа врачей. Вёл её за собой главврач Кокошин. Он размахивал руками и показывал коллегам куда-то в грядущее. Из его слов наиболее явственно можно было разобрать только междометия, заменявшие ему непечатные слова. Это говорило о том, что доктор уже «накатил» и явно хотел бы продолжить. Лица врачей были повёрнуты в сторону их главаря и выражали озабоченность. Но это была озабоченность не теми перспективами, которые начертал им Кокошин, а тем, как бы монолог из междометий не привлёк внимание Кулагина.

Между тем Кулагин не слышал Кокошина, потому что продолжал допрос Сайкина:

– Ну, рассказывай. Как ты дошёл до жизни такой?

– Что рассказывать-то, Игорь Дмитриевич?

Сайкин явно чувствовал в вопросе Кулагина подвох и отвечать не торопился.

– Ну, расскажи, например, чем тебе не понравилась старая машина?

– Так, Игорь Дмитриевич, – оправдывался Сайкин, – город богатеет. Надо соответствовать. Мы же уже…

– У тебя что, денег много? – бесцеремонно перебил его Кулагин. – Ты мне скажи. Я сделаю тебе обрезание. Так обрежу, что будешь пищать в детском хоре.

– Да, Игорь Дмитриевич, машина много не стоит. Она изъята за долги банком. Мы её на аукционе купили.

– А за это, – Кулагин остановился и обернулся в сторону Сайкина, – я сделаю тебе обрезание головы. По самую шею.

– За что, Игорь Дмитриевич?

– За злоупотребление служебным положением.

Кулагин вновь шагнул в сторону больницы, оставив Сайкина в полном замешательстве.

– Жену свою зачем притащил? – продолжил Кулагин без какой-либо паузы.

Поворот темы вывел Сайкина из замешательства и тут же ввёл в новое:

– Так это, Игорь Дмитриевич… вы же знаете… она же благотворительностью занимается… ну и…

– Ты мне про благотворительность не рассказывай. Мне ли не знать, как это делается. Ты мне лучше скажи, у неё что, на юбку ткани не хватило?

– Что? – окончательно растерялся Сайкин.

– Бабе скоро пятьдесят, а она выперлась на трибуну в мини-юбке!

– Так, Игорь Дмитриевич, мода такая…

Второй раз Кулагин остановился и обернулся к Сайкину для доходчивости:

– Для тебя, Сайкин, моду устанавливаю я. Ты меня понял?

– Всё понял, Игорь Дмитриевич! – откликнулся Сайкин, на этот раз с полной уверенностью в голосе.

– Теперь рассказывай, где ты взял этого спеца? – бросил Кулагин через плечо, опять направляясь к входу в больничный корпус.

– Какого? – в очередной раз растерялся Сайкин.

– Главврача.

– Мне его рекомендовали как опытного специалиста…

– Кто рекомендовал? – жёстко, как на допросе, вклинился Кулагин.

– Ну… сейчас не вспомню…

– А ты знаешь, кто он по специальности?

– Ну… вообще-то хирург…

В голосе Сайкина вновь слышалась неуверенность.

– Ну, вообще-то патологоанатом, – передразнил его Кулагин. – А хирургом он был лет десять назад. Но после того, как по пьянке угробил двух больных, стал патологоанатомом. Зря мы его тогда не посадили.

– Я не знал, – глухим голосом отозвался Сайкин.

– Врёшь, – уверенно заявил Кулагин. – От него несколько лет не могли избавиться. Смотри! Узнаю, кому и за что ты сделал услугу, забрав этого спеца, привлеку. Ты меня понял?

– Понял, Игорь Дмитриевич, – отвечал Сайкин без прежнего энтузиазма.

Между тем процессия достигла своей цели, и вестибюль корпуса больницы заполнился топотом ног и голосами гостей. По коридорам врассыпную бросились люди в белых халатах. Вероятно, это был тот самый медперсонал, с которым Сайкин обещал познакомить Кулагина. Медперсонал знакомиться желания не испытывал, а потому спешил спрятаться кто куда может. Но Кулагин не обращал на них никакого внимания. В вестибюле он осмотрелся вокруг и уверенно направился к лифту. Не замечая протестующих жестов Сайкина, Кулагин нажал кнопку вызова. Кнопка не обнаружила никаких признаков жизни лифта.

– Где лифт? – повернулся Кулагин в сторону Сайкина.

– Разрешите, я скажу… – выступил вперёд Кокошин.

– Уйди, – оборвал его Кулагин.

В то же мгновение твёрдая рука Штыка выдернула Кокошина из общей группы сопровождения и отбросила назад, к противоположной стене. Главврач едва устоял на ногах и на некоторое время потерял дар речи.

– Где лифт? – повторил вопрос Кулагин.

– Был там… у себя… – неуверенно пробормотал Сайкин.

– Показывай, – прозвучал требовательный голос Кулагина.

– Игорь Дмитриевич, лифт смонтирован и испытан специалистами фирмы, – прозвучал глухой голос из-за спины Сайкина. – Но пустить мы его не вправе без сертификации надзорных органов. Они будут здесь через двенадцать дней.

Голос принадлежал Штыку. Кулагин это понял сразу и бросил на него взгляд сквозь Сайкина, как сквозь стекло.

– Хорошо, проверю.

Заметить Штыка за спиной его начальника было нелегко, но реплика Кулагина предназначалась именно туда. За последнее время он уже привык разговаривать со Штыком как с тенью Сайкина, и это его устраивало. Без лишних вопросов Кулагин оставил безответную кнопку лифта, преодолел пространство вестибюля и попал в просторное пустое помещение.

– Здесь у тебя что? Танцплощадка или комната свиданий?

– Да… – неуверенно отозвался Сайкин. – Мы решили, нужно где-то больным видеться с близкими…

– Это помещение аптеки, – прозвучал голос тени Сайкина.

– Почему пусто? Где оборудование?

На этот раз тень отозвалась не сразу, дав Сайкину время постоять с открытым ртом и похлопать глазами.

– Оборудование поступило всё, кроме холодильного, – наконец произнесла тень. – Холодильники отгружены и будут у нас к концу месяца.

– Медикаменты?

– Списки согласованы. Начнём закупки, как только поступят холодильники.

– Проверю, – опять пообещал Кулагин.

Внезапное возвращение Кулагина в вестибюль вызвало небольшой круговорот в рядах сопровождающих и большой переполох в рядах медперсонала, который, позабыв о конспирации, стал понемногу выглядывать из тёмных углов коридора. Но в вестибюле Кулагин тоже долго не задержался. Столь же внезапно он свернул сначала в коридор, а затем в ближайшую из больничных палат. Помещение, скорее всего, использовалось как гардероб, потому что на больничных койках лежали груды верхней одежды. Оценив увиденное хмурым взглядом, Кулагин столь же внезапно свернул в санузел.

– Садись, – предложил он Сайкину, останавливаясь перед унитазом.

– Зачем?

Недоумение Сайкина звучало искренне, но Кулагина оно не проняло.

– Испытателем будешь.

– А-а-а, – натянуто улыбнулся Сайкин. – Благодарствуйте. Только мы люди простые, на корточках привыкши.

– Это больные у тебя на корточках привыкши. А у самого дома, поди, с каким-нибудь гидромассажем. Садись, – повторил он приглашение.

– Игорь Дмитриевич, – сбавил тон Сайкин. – Неудобно. Народ кругом.

– Тебе неудобно? Тогда я испытаю.

Не медля ни секунды, Кулагин нажал кнопку смыва. Тихо и интеллигентно импортный унитаз выпустил струю воды и заполнился едва ли не до самых краёв. Вопреки ожиданиям любого, кто имел дело с подобными устройствами, вода уходить не собиралась. Чистая и прозрачная, она, словно горное озеро, заполняла девственную чистоту новой керамики. Лёгкая рябь, пробегая от берега к берегу, создавала удивительную атмосферу философского умиротворения, способную привести в душевное равновесие не только ценителя фэншуй, но и любого созерцателя.

Только на Кулагина она не произвела должного действия.

– Это что такое? – грозно прозвучал в тишине его голос.

– Ну… это, наверное… унитаз импортный, наверно, такая конструкция…

– Ты что, надумал больных в унитазе топить?

– Нет, – честно признался Сайкин.

– Тогда повторяю вопрос. Это что такое?

– С канализацией проблемы, – прозвучал из палаты голос тени Сайкина. – Предположительно – ошибки монтажа. Сейчас уточняем.

Грубо отодвинув Сайкина, Кулагин шагнул в коридор и остановился.

– Так! – подвёл он итог. – Деньги потрачены, деньги немалые – и ничего не работает. Есть у тебя хоть что-то в нормальном состоянии?

– Есть! – прозвучал голос из коридора.

Молодой задор и вдохновляющий пафос могли подсказать Кулагину, что голос не принадлежит ни Сайкину, ни его тени. Возможно, он и догадался о том, кто был владельцем этого голоса, но секунду промедлил. И за эту секунду в люминесцентном свете больничного плафона возникла почти нематериальная фигура Кокошина.

– Есть, – повторил он, воспользовавшись паузой. – Вы ещё наш морг не видели. Это, доложу я вам, произведение искусства. Любой, даже столичный житель, почёл бы за счастье стать посетителем нашего морга.

Ни молодой задор, ни пафос речи Кокошина не сумели растопить сердце Кулагина. Разделить с главврачом его восторг и немедленно отправиться в морг он не пожелал. Вместо этого губернатор безнадёжно махнул рукой и направился к выходу.

– Игорь Дмитриевич, – семенил сзади Сайкин. – Да вы не переживайте. Всё сделаем, всё устраним. Дайте только срок…

– А сроку я тебе даю неделю, – перебил его Кулагин. – Не сделаешь ты – сделаю я. Сделаю тебе полную финансовую проверку. Ты, Сайкин, у меня давно на заметке.

– Зачем вы так? – засуетился Сайкин. – Вы же меня давно знаете. Я же свой в доску. Разобьюсь, но сделаю. А трудности – у кого их не бывает. Вспомните, как вы область поднимали. Сколько врагов вокруг было! Все хотели вашей отставки. Только мы вас тогда поддержали. Мы – ваша опора! Мы, да Марта.

Услышав имя любимой собаки, Кулагин остановился и вздохнул.

– Кстати, как здоровье Марточки? – уловив настроение Кулагина, поинтересовался Сайкин.

– Хворает. Ножки болят. Артрит, понимаешь ли, как у человека.

– А к врачам – не пробовали?

– Да какие сейчас ветеринары? Была в Бродах одна знахарка. Она Марту на ногах держала. Да недавно померла. Теперь не знаю, что и делать.

– Вы бы сказали! Я через сына поинтересуюсь. В Штатах всё-таки медицина на уровне.

– Да что там твои Штаты, – скривился Кулагин. – Привыкли галдеть: «Ах, Америка, ах, Америка!» Любой наш деревенский костоправ в медицине понимает больше, чем все твои американцы. Ты лучше скажи, как там сын?

Такой поворот темы позволил Сайкину гордо выпрямиться:

– Спасибо. Нормально. Работает в лаборатории. Хвалиться пока рано, но кое-какие успехи есть.

– Звонит? Пишет?

– Звонить – дорого. Да и пишет, стервец, мало. Говорит, пока успеха не добьюсь, беспокоить не стану.

– Молодец. С характером, – оценил Кулагин.

– Да, – с достоинством ответил Сайкин. – Это наше фамильное.

– Фамильное? – с нотками недоброжелательности переспросил Кулагин. – Что же ты его с такими фамильными достоинствами в Америку отпустил? Ему что, в родной стране делать нечего?

– Так ведь это, Игорь Дмитриевич, молодёжь. Новое поколение… опять же – глобализация…

– Раньше эта глобализация проще называлась – империализм. А сейчас понапридумывали новых слов…

Кулагин остановился у двери, предусмотрительно распахнутой Николаем.

– И молодёжь распустили… – добавил он в задумчивости.

Тяжёлая рука Кулагина легла на дверцу автомобиля.

– Ладно. Что там у тебя завтра? – повернулся он к Сайкину.

– Небольшой банкет на базе отдыха.

– Это в честь чего? В честь недостроенной больницы?

– Достроим! – успокоил его Сайкин.

– Смотри, на всё неделя, не больше!

– Сделаем, – всё больше проникался энтузиазмом Сайкин. – Приезжайте! Отдохнёте, пообщаетесь с людьми. Люди в вас верят, а вы вдохновляете их своим присутствием. Увидите, как мы преобразили базу отдыха. И Марточку берите, пусть она тоже отдохнёт душой на природе.

– Ладно, – не меняя хмурого выражения лица, согласился Кулагин. – Буду. Жди.

Хлопнула дверь губернаторского внедорожника. Обдав Сайкина и присутствующих чёрным выхлопом дизеля, машина рванула к выходу. И пока она не скрылась за поворотом, и Сайкин, и всё его сопровождение молча смотрели ей вслед. Однако чем больше удалялась машина, тем строже становился взгляд мэра. Когда же едва различимый силуэт её скрылся за поворотом, Сайкин повернулся и, не обращаясь к присутствующим, коротко скомандовал:

– Все за мной!

Под звуки продолжающегося праздника процессия вновь направилась к входу в больничный корпус, но теперь её возглавлял Сайкин. Он медленно шёл в двух-трёх шагах впереди своей свиты с лицом, озарённым мыслью. Сайкин молчал, молчало и всё его сопровождение. Даже Кокошин, удручённый нежеланием губернатора посетить морг, безмолвно смотрел себе под ноги и тяжело вздыхал.

Перед дверью в вестибюль Сайкин остановился. Заложив руки за спину, он смотрелся в матовое стекло двери и тихо покачивал головой. Анатолий Фомич думал. Он думал о городе, и это должен был понимать каждый. И все это понимали. Ни один из присутствующих даже лёгким покашливанием не решался прервать течение этой мысли, пока сам Сайкин не остановил этот процесс.

В ту же секунду лицо его изменилось. Он обернулся, и перед сопровождающими предстал совершенно иной человек. Суровым взглядом он смерил свою свиту. Это был взгляд человека, привыкшего к крови.

– Ну что же, господа, – произнёс он так, что слабонервные могли лишиться чувств. – Для начала…

Сайкин не завершил фразу. Он вдруг заметил, что его сопровождение увеличилось. Чуть в стороне, в тени большого мусорного бака, вытянувшись от напряжения как струна, стоял большой рыжий пёс. Он внимательно изучал Сайкина и при этом нехорошо скалился. Не желая уточнять, кто здесь главный, Анатолий Фомич быстро обернулся и распахнул дверь в вестибюль:

– Войдём в помещение, – приказал он.

Медперсонал, так и не познакомленный с губернатором, а потому утративший всякий страх, не торопился никуда прятаться.

– Все вон, – коротко и тихо предложил им Сайкин.

Вероятно, не осознавая масштабов угрозы, медики не обнаружили никаких признаков суеты. Сайкин с недоумением обернулся к Кокошину, но тот тоже проявлял чудеса бестолковости, молчал и лишь преданно смотрел на своего мэра. Инициативу в свои руки пришлось взять его подчинённым. «Девочки, девочки, быстренько…» – донеслось из последних рядов свиты. Девочки не заставили себя просить дважды и, легко порхнув белыми халатами, исчезли в полутьме коридоров. Мелькание белых халатов, едва прикрывающих женские ножки, на мгновение сбило Сайкина с мысли. Но лишь на мгновение. Сделав себе прежнее решительное лицо, он шагнул в направлении хорошо известной после посещения Кулагина палаты.

– Грек, ко мне, – бросил он через спину.

Грек ускорил шаг, догоняя Сайкина, и минуту спустя оба остановились у наполненного до краёв унитаза.

– Что это? – указал Сайкин на унитаз.

Грек внимательно через толщу воды посмотрел на самое дно этого сантехнического сооружения. Вероятно, оно привело его в состояние философского умиротворения, потому что взгляд его приобрёл задумчивость.

– Унитаз? – высказал он предположение.

– А в унитазе что? – задал наводящий вопрос Сайкин.

– В этом? – уточнил Грек.

– В этом, – подтвердил Сайкин.

– Вода, – уже с большей уверенностью в голосе заявил Грек.

– Почему она там?

На этот вопрос Грек ответил не сразу. Какое-то время он задумчиво изучал лёгкую рябь на поверхности воды.

– А где ей быть, – наконец прозвучал его голос.

Логика ответа на секунду поколебала решительность Сайкина, но спасти Грека она не могла.

– Через два дня, – заявил Сайкин, – эта вода должна быть в канализации. Иначе там окажешься ты.

Нарисованные мэром перспективы вывели Грека из состояния философского умиротворения и вернули назад в санузел палаты. Он встрепенулся:

– Да что вы так переживаете, Анатолий Фомич! И без канализации лечиться можно. Большинство больных вообще унитаз здесь в первый раз в жизни увидят…

– Не твоя забота, увидят они унитаз или нет, – перебил Грека Сайкин. – Через два дня канализация должна работать, как швейцарский хронометр.

С этого момента Грек перестал быть интересен Сайкину. Оставив его в санузле один на один с мыслями о швейцарском хронометре, Сайкин вернулся в коридор.

– Штык, – прозвучал его резкий призыв.

Призыв был напрасным, потому что Штык, как и положено любой тени, находился у Сайкина за спиной.

– Слушаю, – отозвалась тень, заставив хозяина тени вздрогнуть и нервно обернуться.

– Штык, что это за дела с лифтом, с аптекой? Почему я всё узнаю последним?

– Потому что вы интересуетесь этим в последнюю очередь, – прозвучал обезоруживающий ответ.

Сайкин смерил свою тень презрительным взглядом. Тень не произвела на него никакого впечатления. Она была мельче, щуплее и гораздо менее выразительной по сравнению со своим хозяином. Нехорошая улыбка исказила лицо Сайкина.

– Ладно, – сообщил он своей тени. – Поговорим в другое время и в другом месте.

Такое предложение могло бы привести в ужас кого угодно, но не тень Сайкина. Тень, вероятно, осознавала, что без тёмной стороны ни один российский руководитель существовать не может, а потому не проявляла беспокойства. А может быть, невыразительная внешность тени не позволяла заметить признаки смятения.

– Все вопросы с аптекой надо было прежде всего провентилировать со мной, – прокатилась по коридору малосвязная речь Кокошина.

Долгое стояние на ногах сильно подействовало на речевые центры и координацию главврача. Поэтому своё предложение он сделал, глубоко прогнувшись в полупоклоне, тяжело опираясь на дверной косяк соседней палаты и почему-то стоя спиной к Сайкину. Мэру такая поза показалась вызывающей.

– Интересно! – отозвался на предложение главврача Сайкин. – Интересно мне, господин Кокошин, когда ты успеваешь нализаться? Полчаса назад ещё человеком был. А сейчас смотрите, как его скрючило.

– Да, – согласился Кокошин. – Вся моя жизнь – это тяжёлая борьба с ревматизмом! Да, в моём методе лечения есть побочные эффекты! А у кого их нет?!

Вопрос прозвучал как утверждение, и утверждение настолько убедительное, что могло заставить задуматься любого. Действительно, достаточно было взглянуть в глаза Кокошину, чтобы удостовериться: побочные эффекты его лечения ревматизма были хорошо знакомы любому практикующему патологоанатому.

– Ревматизм, – продолжал Кокошин, сохраняя верность выбранной позе, – для человека моей профессии, это…

Что означает ревматизм для патологоанатома, никто узнать так и не успел. По коридору медленно и грациозно ступала Зинаида Кузьминична Сайкина. К тому моменту, когда Кокошин уже готов был сформулировать значение ревматизма для человека его профессии, нога жены мэра оказалась в поле его зрения. Взгляд главврача скользнул вверх, остановившись где-то на границе с юбкой. Мысли о ревматизме тотчас улетучились, и взгляд Кокошина сделался романтически-задумчивым. Этим воспользовался Сайкин, чтобы бесцеремонно оборвать это лирическое отступление.

– Так, кто-нибудь, – обернулся он назад, – уведите его.

Возникла суета, связанная с попыткой двух женщин довольно хрупкого телосложения оторвать Кокошина от косяка. Возможно, они суетились бы довольно долго, если бы не вмешательство Штыка. Тот нелюбезным движением придвинул Кокошина вперёд, к косяку, что позволило ему гордо распрямиться и, опираясь на своих помощниц, продолжить свой жизненный путь в сторону выхода.

– Анатолий, – прозвучал неожиданно в опустевшем коридоре голос Зинаиды Кузьминичны, – время позднее, пора закругляться.

Невинное предложение жены произвело на Сайкина эффект разорвавшейся бомбы. Со страшными глазами повернулся он в её сторону:

– Зинаида! Ты где находишься! Ты пораскинь мозгами, куда ты пришла и что ты здесь делаешь!

Глаза Сайкиной тоже округлились, выражая, впрочем, не столько страх, сколько удивление. Но ответа с её стороны не последовало. Ответить что-либо мужу ей мешал стоящий за его спиной Штык. Круглыми от удивления глаза Зинаиды Кузьминичны оставались недолго. За секунду глаза сузились до состояния презрительности, голова склонилась набок, а рот искривился в соответствующей моменту усмешке. Все эти метаморфозы лица Сайкиной не ускользнули от внимательного взгляда Штыка, но остались не замеченными её мужем, который продолжал воспитание жены:

– Вот ты пришла на мероприятие в мини-юбке. Ты что думаешь, это никто не заметил? Ещё как заметили!

Ироничная усмешка жены должна была подсказать Сайкину, что мини-юбка была надета специально для того, чтобы её заметили. А глаза самой Сайкиной говорили ещё больше. Заметить должны были не столько мини-юбку, сколько то, что под ней. А под ней не особо прятались изящные женские ножки в упоительно дорогих полупрозрачных итальянских колготках. И рисунок самих колготок, создающий иллюзию выглядывающего из-под юбки приспущенного чулка, и размер бёдер Зинаиды Кузьминичны могли расшевелить воображение и перехватить дыхание у кого угодно, не только у простого смертного, но даже у самого закоренелого кутюрье, доводящего свои модели до состояния старого школьного циркуля. Можно предположить, что именно округлость и законченность этих форм заставила отвлечься от своих должностных обязанностей даже самого Кулагина. Только на Сайкина они почему-то впечатления не производили.