Текст книги "Достаточно трёх. Возрождение Ганзалеона. Книга 1"
Автор книги: М. Климова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Маргарита Климова
Достаточно трёх. Возрождение Ганзалеона. Книга 1
Пролог
Земля. Когда-то она была зелёной, живой, с освежающими реками и озёрами, пушистым снегом и хрустальным льдом. Но двести сорок лет назад она начала выгорать. Озонные дыры, солнечная радиация и повсеместное потепление, положили начало к испарению водного пространства. Оказалось, это не самое страшное. Человечество столкнулось с более жуткой проблемой. Все мальчики возрастом младше десяти лет умерли в течении месяца, все новорождённые дети мужского пола не доживали до полугода.
Спустя сорок лет планета оказалась перенаселена женщинами и загибалась от солнца, палящего двадцать часов в сутки. Нехватка еды и мужчин провоцировала постоянные стычки, грозящие уничтожить человечество окончательно.
И тут появилась раса спасителей – ганзалеонцы. Накрыв планету защитным куполом и поделившись технологиями, решившими проблему с выживанием мальчиков, они потребовали дань в виде молодых девушек, которым предстояло стать жёнами и матерями на планете Ганзалеон. На этой планете всё обстояло ещё хуже, чем у нас. Там уже восемьсот лет не рождалось ни одной девочки. Проведя опыты, ганзалеонцы выяснили, что землянки могут зачать и выносить сыновей, получаемых полный геном отцов.
Так как мужчины этой планеты были все как на подбор двухметровые индивидуумы с резкими, но очень привлекательными чертами лица, первая партия счастливиц набралась очень быстро. Их провожали с Земли под громкие аплодисменты и музыку. Трансляция по телевидению прошла как реклама, и поток красавиц поплыл туда с бешенной скоростью.
Жизнь на Земле началась налаживаться. Мальчики перестали умирать, но и рождаться стали редко. На семь детей приходился один пацан. Но и этот демографический коллапс был решён с помощью наших спасителей. Каждая здоровая девушка от восемнадцати до двадцати трёх лет могла отправиться на Ганзалеон и стать счастливой женой. За девушку выплачивался очень хороший выкуп, позволяющий существовать несколько лет семье, оставшейся на Земле.
Желающих было много, ровно до тех пор, пока спустя двадцать лет не вылезла правда. Только десять процентов землянок удостаивалось счастья стать жёнами этих красавцев и матерями их детей. Остальные просто не выживали. И проблема крылась не в атмосфере, или социальной неблагоприятной обстановке. Воздух там был получше чем у нас и экономических проблем не возникало. Сама система распределения женщин не давала шанса выжить. Всех прибывших девушек отправляли на торги, продавая как скот. Тех, кого не купили в течении двух дней, отправляли в дом терпимости, где от круглосуточных, жёстких изнасилований они умирали через пару месяцев. Купленные же проходили в течении года издевательств чуть меньше. Везло только тем, кто смог забеременеть. Именно они становились жёнами и матерями. Остальные через год возвращались обратно в дом терпимости, где умирали через пару месяцев.
Оказалось, что за каждую проданную корову правительство Земли получало приличную прибыль, поэтому скрывало правду и агитировало на повышение рождаемости и переезд на Ганзалеон. Дальнейший отказ родителей отправлять своих дочерей привёл к репрессиям и ожесточениям законов. Теперь супруги обязаны были продавать каждую третью и последующую дочь. Семья обязана была рожать до того момента, пока не родится сын. Слово «аборт» исчезло из нашей жизни и появилось «стерилизация». Ей подвергались супруги, родившие слабого или больного ребёнка, которого забирали в отстойники. Парам, не сумевшим зачать в течении года, принудительно подсаживали эмбрионы, и не дай бог выясниться, что беременность не наступала по вине предохранения. Это считалось подрывом государственности и каралось смертью. Родившим третью дочь, делалась поблажка в виде противозачаточной вакцины сроком на семь лет.
Вот так Земля превратилась в пастбище по выращиванию скота для планеты Ганзалеон.
Глава 1
– Алина, маленькая моя, не плачь, – успокаивала меня старшая сестра в день моего восемнадцатилетия. – Может тебе повезёт. Может всё сложится хорошо.
– Конечно, Надюш, всё будет хорошо, пыталась успокоить себя и её. – Я красивая, так что меня наверняка купят. Я здоровая, так что обязательно понесу и стану уважаемой женой трёх мужей.
Мой день рождения никогда не праздновали. Сейчас мало кто отмечал этот праздник. А вот восемнадцатилетие проходило, как поминки. Сегодня хоронили меня. Заживо. Без возможности спастись.
Я третья дочь, рождённая для продажи в утеху ганзалеонцам. С рождения я росла с этим знанием. С рождения я мечтала умереть. В тринадцать я решила бросится под машину, или вылететь из окна. Мы договорились с соседкой сделать это вместе, но она опередила меня на пару дней. Казнь всей её семьи была показательной. Все экраны земли показывали смерть через повешение родителей и старшей сестры. Ещё одну сестру спасло от казни только то, что она ждала ребёнка – мальчика.
После такого, мысли о самоубийстве вылетели из головы и никогда туда не залетали. Я не могла подставить семью и стала воспринимать себя как жертву. Бежать некуда. Вживлённый с рождения чип делал это желание всего лишь одной из фантазий. Я пыталась смириться. Я даже поверила, что смирилась. Я ждала худшего, и ожидание обострилось, как только за мной прилетел транспорт.
Родители не вышли прощаться. Они растили меня как постороннюю. Кормили, одевали, водили отмечаться, но не любили, не позволяли себя обнимать. Они боялись привязаться, боялись страдать. Единственные люди, проявлявшие любовь, были сёстры, рыдающие последнюю неделю.
Весь день я прощалась с домом, с маленькой комнатой, в которой прожила всю жизнь, с книгами, зачитанными до дыр, с кухней, на которой мы готовили с сёстрами. Выйдя из дома, я оставила это всё. Я оставила своё имя, которого у меня больше нет, до тех пор, пока во мне не зародится новая жизнь. Теперь я К333. С этим номером я отправляюсь в ад. С этим номером меня кремируют в случае смерти. С этим номером я буду стоять на аукционе.
Что чувствует человек, идущий на смерть? Я чувствовала только страх. Страх не смерти. Смерть – избавление. Страх мучений и боли. Очень сложно вынести половой контакт с представителем этой расы. Невозможно вынести, если представителей, пропускающих через себя, огромное количество.
В пять лет я спросила папу, почему они меня не любят? Отец долго молчал, а потом сухо сказал: «Зачем любить товар, проплаченный и оставленный на хранение?» Поняла его слова только через два года, когда мама, не выдержав моего щенячьего взгляда подробно рассказала, для чего я расту. Проплакав два дня, я заболела. Температура, слабость, нежелание жить. Тогда я узнала о чипе, передающем все данные о здоровье и местонахождение на пульт распределительного центра. Меня забрали тем же вечером, оштрафовав родителей на кругленькую сумму.
В лазарете провела полгода. Уколы, капельницы, таблетки. Всё время я существовала в овощном состоянии с датчиками на голове. Наверное, через них что-то проецировали в мозг, так как придя в себя я стала менее эмоциональна. Перестала реагировать на безразличие родителей, перестала думать о том, что меня ждёт.
Вернувшись домой, столкнулась с раздражительностью отца. Он переживал за штраф, ударивший по бюджету, и сбрасывал своё недовольство на меня. В то время мама оказалась беременной, надеясь, что это долгожданный сын. Ей не хотелось рожать детей на продажу. Ей в принципе не хотелось больше рожать. Её молитвы оказались услышаны. В двойне. Родился мальчик с синдромом Дауна. В результате, ребёнка изъяли, а родителей подвергли стерилизации. К сожалению, это не изменило отношения ко мне. Для них существовали только Надюша и Вероника, старше меня на два и четыре года. Им покупали новые веще, их отправляли отдыхать на море, их обнимали и целовали на ночь, а я тихо скулила в подушку, боясь проявить эмоции и оказаться в лазарете овощем.
В отсек входила под громкий плач. На полу сидело около шестидесяти таких же как я и рыдали, размазывая слёзы и сопли. В транспорте находилось три отсека, заполненных примерно таким же количеством девушек. Неплохой урожай за день и неплохой заработок власть имущих. Мне всегда было интересно, как хозяева жизни решают проблемы с законами. Никогда не слышала, чтобы кто-то из них продал своего ребёнка. Но мы не их дети. С нашими законами мы не чьи дети. И не дети мы вовсе. Мы скот, выращенный для мучительной смерти.
С транспортника нас переместили на станцию, куда со всего мира свозили урожай. Жуткий вой встречал с порога. Тысячи убитых горем девочек, оторванных от семей, вырванных из жизни. Я прошла к холодной стене, села на корточки и закрыла уши руками. Плакать не было сил, слушать не было желания, так и просидела, не шевелясь, пока нас не погнали в криокамеры. Весь перелёт прошёл во сне без сновидений. Сколько летели никто не знал, персонал не разговаривал, только свистел и направлял на табло с текстом, указывающим что надо делать.
Дом терпимости встретил камнем, железом и стеклом. Ни капли тепла в интерьере, голые холодные стены из тёмно-серого камня, железные балки и стеклянные перегородки. Красное освещение давило на глаза и мозг. Входили мы туда голые, пройдя унизительную процедуру очистки. Нас заставили раздеться, помыться, сделать клизму, пройти осмотр у гинеколога на предмет наличия девственной плевы, отбраковав с отсутствием таковой. Эти несчастные не попадут на аукцион. Уже сегодня их изнасилуют десятки самцов, разрывая на части. Кто-то не переживёт эту ночь, кого-то будут рвать несколько месяцев. Я бы предпочла не пережить ночь.
На спине каждой девственницы писали её номер и в наряде Евы выводили в зал, ставя на крутящийся помост. Там оказалась и я с крупными цифрами К333. В глазах стояла темнота, подсвечиваемая иногда красными огнями. Я не смотрела в зал, не прислушивалась к шуму. Я ничего не видела вокруг. Я стояла и оплакивала свою жизнь, готовясь к боли.
На аукцион в течении дня меня выводили четыре раза. Всё это время я оставалась голой, стуча зубами от холода. После каждого выхода, нас оставалось немного меньше. К концу дня сорок процентов товара было продано, оставшихся закрыли в том же помещении и выключили свет. Всю ночь мы слушали раздирающие крики тех, кого не купили или отбраковали. Столько боли и безысходности было в них. Поспать не удалось никому. Крики не стихали до самого утра, некоторые переходили в хрипы, которые затухали в каменных стенах.
На следующий день все выходили на продажу с надеждой в глазах. Лучше кричать под тремя мужчинами, чем пропускать неиссякаемый поток. Да и убиться проще во временном доме, чем здесь с прикованными конечностями. Сегодня торговля залежалым товаром шла вяло. Большинство ждали новый приход через шесть дней. С каждого выхода в зал возвращались практически все. Покупали по две-три самки за выход. На третьем заходе надежда в глазах таяла, заменяясь страхом и болью.
На четвёртом девушки рыдали. Это был последний шанс попытаться выжить. Я уже простилась с шансом и морально готовилась к ночи. Молила богов послать мне быструю смерть уже к утру.
Я не рыдала, стоя на крутящемся помосте, я тихо прощалась с жизнью, закрыв глаза. По щеке стекала единственная слеза, когда сквозь гул я услышала К333. Кажется, меня купили, или правильнее сказать взяли в аренду на год. Кто-то подошёл, стянул за локоть и потащил через весь зал на улицу. Проходя через стеклянную дверь, столкнулась с измождённой девушкой, которую толкал в спину представитель прекрасной расы спасителей. За ними шли уверенным шагом ещё два таких же безразличных ганзалеонца. По крикам девушки я поняла, что это возврат бракованного товара, по измученному виду, что это её последняя ночь.
Меня посадили в агрегат, напоминающий прозрачную капсулу. В него же сели и мои три сопровождающих, взявших меня в аренду. Из-за тёмных пятен в глазах и предобморочного состояния, своих хозяев не рассмотрела, да и какая разница как выглядят те, под которыми мне суждено умереть. Пытаясь отвлечься от сжирающих мыслей, прилипла к окну. Красивый город, много зелени. Деревья высотой с тридцатиэтажный дом с раскидистыми кронами и крупными, ярко-зелёными листьями, заполняли основное пространство улиц. Среди них вросли высоченные дома из тёмно-серого камня, с таким же железом и стеклом, что и в доме терпимости. Архитектура города не пестрила яркими красками. Всё было слишком высоким и тёмным. Единственными цветными пятнами являлась растительность и освещение.
По улицам передвигались толпы народа, преимущественно мужчины, но среди них попадались и женщины с Земли в дорогой одежде. Они шли в окружении своих мужей и светились счастьем. Мужья смотрели на них с любовью и нежностью, поддерживали на ступеньках, подхватывали на руки, перенося через лужи. Сердце защемило от этой картины. Переведя взгляд на три холодные глыбы, сидящие со мной, тяжело вздохнула. Тебе, Алина, как всегда, достались бракованные. Тебе всегда достаётся всё бракованное начиная с родителей и заканчивая псевдомужьями.
А может это был мой шанс? Шанс на жизнь? Возможно, не такую счастливую как у проходящих мимо, но всё-таки жизнь. Перед глазами всплыла кричащая девушка на выходе из дома терпимости. Худое, измученное тело в синяках, засохшая кровь на внутренней части бедра, отсутствие одежды и безразличные, холодные лица, сопровождающих её. Так шанс ли это на жизнь? И нужна ли такая жизнь?
***
Подъехали мы к обычной для этого города высотке, из которой выходило несколько мужчин. В этот момент я ощутила себя ещё более голой и уязвимой. Дверь на капсуле открылась, и один из мужчин, схватив за локоть, выдернул меня на улицу.
– Пожалуйста… Можно мне какую-нибудь одежду? – жалобно проскулила.
Он ничего не ответил, даже не глянул и потащил к подъезду. Остальные два замыкали нашу процессию и ни один не среагировал на пою просьбу. Опустив глаза, наливающиеся слезами, сжалась, пытаясь прикрыть свободной рукой хотя бы грудь.
Помещение, в которое меня привели, не сильно отличалось от зала в доме терпимость. Те же серые стены из камня, отсутствие окна и красное освещение. По правую стену стояла узкая кровать с тонким матрасом и серым одеялом, по левую – вход в ванную с душевой кабиной и предметом, похожим на унитаз. Какие-либо средства гигиены отсутствовали, как и полотенца. Посередине комнаты стояло подобие высокой скамьи с кандалами. Этот предмет мебели вывел из заторможенного состояния окончательно. Зачем он здесь, вопроса не возникло, как и для чего нужны кандалы. Единственное, на что меня хватило, завернуться в одеяло и свернуться калачиком на кровати.
Сколько я пролежала, глотая беззвучно слёзы, не знаю, но в какой-то момент щёлкнул замок и мой кошмар заполнил комнату. Они пришли полностью раздетые, красивые с идеальными телами, затянутыми стальными мышцами. Но это отступало на задний план, как и холодные, безразличные взгляды. Моё внимание приковывали вздыбившиеся члены огромного размера с костяными наростами в виде хребта, виденными когда-то на картинках динозавров. Именно этими агрегатами они будут меня рвать.
Страх перекосил каждую мышцу моего лица, из горла вырвалось шумное дыхание вперемежку с хрипом. В истерике вскочила с кровати и попыталась броситься в ванную, но была перехвачена и брошена животом на скамью. Сквозь слёзы наблюдала как сковывают руки и ноги, сдвигая бёдрами к краю скамьи. Пыталась собраться, напрячься, подготовиться к боли, но к такой боли подготовиться нельзя. Я слышала её в криках ночью и не представляла, на сколько может выворачивать от неё.
Резкое, разрывающее плоть внедрение, прострелило до самого горла, прорезав связки и вырвав первый крик, громкий, истеричный, закладывающий уши. При каждом толчке меня будто резали изнутри, втыкали нож и проворачивали до бесконечности. Жёсткие пальцы сжимали до синяков, придавливая и обездвиживая окончательно.
Когда первый излился и вышел, я понадеялась, что на сегодня это всё. Моей слабой надежде не суждено было сбыться. На его место пришёл второй, вспарывая собой остатки живой плоти. Он входил резко, быстро, слишком сильно, продвигая боль дальше, глубже. На третьем я практически потеряла сознание. Крик сменился хрипом сорванных связок, глаза опухли от слёз. Попытка отстраниться и уйти в себя не увенчалась успехом. Я пропускала через свое тело весь спектр жестокости и безразличия.
Когда всё закончилось, меня отстегнули и, оставив лежать на скамье, вышли. Я пытаясь собраться и переползти на кровать. Малейшее движение приносило адскую боль. Болело всё. Собрав последние крупинки силы, свалилась на пол и поползла, оставляя кровавый след на каменном полу. Укрыться одеялом уже не смогла, подтянула колени к груди и провалилась в темноту.
Выплыла из мрака, почувствовав тепло в области живота. Открыв глаза, обнаружила одного из тварей, склонившегося надо мной и водящего рукой вдоль истерзанного тела. Свечение, исходящее от ладони, проникало горячими волнами, забирая боль и останавливая кровотечение. От слабости закрыла глаза и снова ушла за грань сознания.
Глава 2
Утром хватило сил принять душ, отмыв засохшую кровь, дорожки слёз и соплей. Из-за отсутствия полотенец выходить пришлось мокрой и ждать, пока влага стечёт и обсохнет. Отсутствие одежды заставило завернуться в одеяло и лечь на кровать. В таком состоянии меня и застали чудовища, войдя в комнату опять голышом.
Зачем они пришли, я уже знала, и что пытаться бежать бесполезно, тоже. Сбросив одеяло, трясясь подошла к скамье, легла, закрыв глаза, и вытянула руки к оковам. Всё повторилось, как и ночью. Крики, переходящие в хрипы, слёзы, смешивающиеся с соплями, разрывание плоти, выворачивание внутренностей и кровь, перемешанная со спермой. Единственное, чем отличалось утро от ночи, мне принесли завтрак после того, как я отползла на кровать.
Поднос поставили на пол и удалились, оставив истекать кровью. В миске плескалась какая-то склизкая субстанция, похожая на похлёбку. Возникла идея заморить себя голодом, для скорейшего ухода в лучший мир, так что к еде я не притронулась. Вопрос с голодовкой решился просто и не в мою пользу. Меня просто скрутили, отвесив несколько пощёчин, вставили в глотку воронку и влили весь завтрак, не дёрнув ни одной мышцей на лице.
Теперь болело не только ниже пояса, но и горло с пищеводом. Кровотечение так и не остановилось. Засыпала в надежде не проснуться, но сквозь сон чувствовала тепло, обволакивающее и заживляющее.
Так потянулись мои скудные дни. Утром и вечером насиловали, раздирая до мяса, потом кормили и лечили. Ощущала себя зверушкой у бездушных хозяев, которую били, кормили и раз в неделю подстилку меняли. Каждый день, без выходных, жизнь в боли и крови, не оставляли в покое даже в критические дни. В эти же дни, в отсутствии зверей, не вылезала из душевой, в связи отсутствия прокладок. Со временем, от боли частично получалось абстрагироваться. Меня просто выкидывало из сознания к концу первого акта. Второй и третий проходил с обмякшим, не реагирующим телом. Их это не беспокоило, им было без разницы кричу я или нет. Синяки от кандалов и пальцев не проходили, рёбра светились через кожу, лицо видела последний раз в свой день рождения. Из-за отсутствия расчёски, волосы сбились в колтуны. Да и по барабану было, как я выгляжу. Новая жизнь не спешила зачинаться, и я просто отсчитывала оставшееся мне время. Никчёмная жизнь, никчёмная смерть.
Через четыре менструальных цикла что-то пошло не так. Они пришли как обычно, раздетые и готовые окунуть меня в ад. Пристёгивавший оковы напрягся, нагнулся к моим бёдрам, громко втянул воздух и замер. Процедуру обнюхивания повторили по кругу и вышли, не тронув. Облегчённо выдохнув, переместилась на кровать, решив, что заболела, и судя по реакции серьёзно.
Вечером ганзалеонцы вернулись и взгляды их меня очень обеспокоили. Не говоря ни слова ко мне подошёл тот, что лечил, поднял на руки и бережно куда-то понёс. В полном непонимании смотрела на него широко открытыми глазами, читая в лице какую-то инородную нежность.
Принесли меня в шикарно обставленную комнату, светлую с большой, мягкой кроватью, завешенной прозрачным балдахином. Персиковый ковёр с высоким ворсом покрывал весь пол, шкаф с большим зеркалом и полочки с разными безделушками. Затем всё стало ещё непонятнее. Погрузив в тёплую ванну с душистой пеной, мужчины вымыли свою зверушку, вытерли полотенцем, закутали в тёплый халат и уложили на кровать, накрыв одеялом.
Ужин, которым меня кормили по очереди с рук, отличался от предыдущей похлёбки значительно. На подносе нашлось мясо, порезанные фрукты, сладости и сок. Небольшое количество съеденного вызвало тошноту, но лекарь прошёлся светящейся ладонью в области груди и тошнота пропала, оставив приятное чувство сытости.
Вечер закончился ещё большей несуразностью. Два ганзалеонца разделись и, поцеловав в живот, легли рядом, оплетая собой, третий положил голову на бёдра, гладя живот и тихо напевая какую-то песню. Только после этого я поняла, что наконец-то вытянула свой счастливый билет, наконец-то закончилась боль, наконец-то я забеременела.
Как дальше будет проходить моя жизнь не думала. Перед глазами стояла не та девушка, которую вернули в дом терпимости, а те сияющие землянки, гуляющие в сопровождении заботливых мужей.
Проснулась в тесных объятиях, по-прежнему не веря в происходящее. Мозг отказывался воспринимать такие повороты судьбы. Я тихо лежала, рассматривая мужчин. Смуглые брюнеты, похожие на воинов тьмы из сериала, шедшего на Земле пару лет назад. Все девчонки были влюблены в них и мечтали встретить наяву. За воспоминаниями не заметила пробуждение мужчин и дёрнулась, когда чья-то рука прошлась под грудью. Следующее касание обожгло низ живота, проникая пальцами в складочки, другие руки раздвинули ноги, согнув в коленях и тёплое дыхание коснулось плоти. За дыханием последовал язык и губы, вылизывая, посасывая, исследуя. Я замерла, боясь дышать и шевелиться. Боялась, что за ласками последует привычная боль. Но её не последовало. Меня ласкали руками, языками до тех пор, пока что-то не взорвалось в животе, распространяя огненные разряды по всему телу. Это было что-то невероятное, что-то успокаивающее растерзанную душу. Не понимала происходящее со мной, и как это божественное ощущение могли сотворить эти жестокие, безэмоциональные уроды.
Разомлевшую искупали в ванной, расчесали волосы, тело натёрли маслом с фруктовым запахом, переодели в лёгкое платье голубого цвета, подходящее под цвет глаз и светлые волосы. На завтрак принесли булочки, фрукты, шоколад и травяной чай.
Такое внимание со стороны мужчин пугало, не знала, как себя вести, поэтому принимала всё молча с опущенными в пол глазами. От завтрака отказываться не стала, да и возможности не было. С трёх сторон в рот засовывали тающие кусочки, только успевай жевать и глотать. А потом пришло время поговорить.
– Как твоё имя, гияна? – спросил тот, что лечил меня ладонью.
– Алина, – тихо пролепетала, сжавшись и боясь лишним движением рассердить мужчин.
– Тебе не стоит нас бояться, Алина, – заверил в безопасности, но разве можно перестать бояться, после всего, что они делали.
– Что такое гияна? – спросила, подняв глаза на лекаря.
– Женщина, носящая ребёнка, – погладил по животу, и было в его действие столько нежности и заботы.
До обеда мы разговаривали. Долго, много, практически обо всём. В основном на вопросы отвечал Старас. Он был самым старшим, умел лечить энергией и его слово всегда было решающим. Самый высокий, самый широкоплечий, самый уравновешенный и рассудительный. Серые, стальные глаза, острые скулы, длинные, чёрные волосы, выбритые на висках и собранные в высокий хвост. Всё в нём кричало о силе, моще и безопасности.
Его средний брат Шаад, был чуть суше, но всё равно выглядел внушительно. Короткие, чёрные волосы спадали несколькими длинными прядями на лоб, на выбритых висках выделялись татуировки в виде молний и добавляли воинствующий вид всему образу. Чёрные глаза с шоколадными вкраплениями захватывали и погружали в омут своей глубиной. Он был серьёзным, немного вспыльчивым и, как мне показалось, самым жестоким.
В самом младшем из братьев Даяне временами проскальзывала юношеская непосредственность. В отличие от братьев он позволял себе иногда улыбаться, при этом в его чертах появлялась какая-то мягкость. На пару, тройку сантиметров ниже Стараса, с разворотом плеч, не уступающим братьям, как и у них чёрные волосы, выбритые вдоль ирокеза, пересекающего голову ото лба до затылка. На выбритых частях головы, как и на груди, плечах и шее расползались пауки, зацепившиеся за татуированную паутину. Через всю ушную раковину проходил пирсинг в виде острого копья. Такие же копья пропарывали грудь с левой стороны над соском. Стальные глаза, как у Стараса, смягчались голубыми лучами и веером длинных, пушистых ресниц. Воины, машины для убийств, защитники своей семьи.
– Почему семью образуют братья, и почему всегда трое? – поддалась желанию спрашивать, узнавать.
– Женщина не может уйти, пока не родит троих детей, – терпеливо просвещал Старас, когда младшие братья отправились за обедом. – Семья складывается только из братьев и сакиа.
– Кто такая сакиа?
– По-вашему жена.
– Какая разница между гияна и сакиа? – вопросы сыпались один за другим. Желание разобраться и понять с чем мне теперь придётся жить, перебарывало страх.
– Гияна только вынашивает и рожает детей. С ней не образуется пожизненная связка и, родив троих, она уходит в город неприкасаемых. Сакиа – жена. Она рожает нам детей, живёт с нами всю жизнь, с ней образуется связка навсегда. Её любят, лелеют. Она единственная для нас. Только женщина решает, кем она хочет быть. Не все могут переступить через ненависть и обиды. Такие предпочитают уйти из семьи и жить в достатке, но без мужей и детей.
– Почему братьев должно быть трое?
– Только трое могут одновременно находиться в женщине, замкнув её полностью и пустив энергию по кругу. Брак становится свершённым после совместного соития на жертвенном камне. Гияна становится сакиа, после принятия одновременно троих мужей, – пока он говорил, мои глаза вылезали из орбит. – Только от троих мужчин рождаются самые сильные дети.
Не могла представить такое извращённое соитие, не могла даже думать о том, что чувствуешь, когда тебя разрывают с трёх сторон. Вряд ли я решилась бы поменять статус гияны на сакиа, тем более узнав, что гияны живут в хороших домах, полных слуг, в отдельном городе, ни в чём не нуждаясь и не боясь за свою дальнейшую жизнь. Наверное, лучше потерпеть несколько лет и потом зализывать раны в одиночестве и достатке.
Оказалось, ганзалеонцы живут тысячу лет. Гияны, благодаря беременностям и непродолжительной связи доживают до двухсот, а сакиа полностью меняют геном, подстраиваясь под мужей и продлевают жизнь соразмерно мужчинам. Они растят детей, доживают до внуков в двадцатом поколении и не стареют физически. Красота. Только отравляют эту красоту каждодневные, интимные отношения. Бррр.
– Слишком много информации для одного дня, гияна, – заткнул поток вопросов Даян, поставив поднос с едой на кровать. – Впереди будет много времени на расспросы, а сейчас тебе надо поесть и отдохнуть.
Накормив обедом, уложив в кровать, как и прежде облепили меня трёх сторон, мирно засопев и придавив конечностями к матрасу. Это было всё как-то по-новому, необычно, удушающе и в тоже время удивительно спокойно.
***
Просыпалась от томных поглаживаний груди, живота, бёдер. Что же они со мной делают? Как же хорошо от их прикосновений. Не сдержала стон, когда чьи-то губы сжали сосок, куснув и всосав, поигрывая языком. От ощущения запретности, залилась краской. Боялась открыть глаза и посмотреть, что они вытворяют. Почувствовала пальцы, кружащие между ног, раздвигающие складочки и точечно бьющие по клитору. Ноги, не поддающиеся мозгу, зажили своей жизнью, широко расползаясь и сгибаясь в коленях. Губы, сменившие пальцы, вызвали новый, более громкий стон. Горячие иголочки побежали по всему телу, выгибая в позвонке. Вторая грудь попала в плен и моих губ коснулся палец, проведя по контору и нырнув вдоль языка. Машинально сомкнула губы, пробежалась по нему язычком и принялась посасывать, вызвав довольный рык. Потерялась в ощущениях, в комке из тел, рук, языков. Чувствовала их везде. Как только пальцы проникли в плоть, окатило жаром, смывающим весь стыд. Распахнула глаза и встретилась со стальным взглядом, ловящим пробегающие по лицу эмоции.
Похоже, Старасу понравилось то, что он увидел. Улыбнувшись, склонился к лону и широким мазком провёл языком. От этих действий живот скрутило в узел, ноги ещё больше повело в разные стороны, грудь нестерпимо тянуло, зуд во влагалище сводил с ума. В рот и плоть добавилось ещё по одному пальцу, насаживая меня поступательными движениями. Я мычала, извивалась, поддавала бёдрами пытаясь приблизиться к взрыву, но чего-то не хватало. Умоляюще посмотрела на Шаада. Тот, смочив слюной свой палец, опустил вниз и начал вдавливать в анальную дырочку, внимательно наблюдая за мной. От прострелившего удовольствия закатила глаза, потерявшись на несколько секунд. Очнулась от нехватки трения и усилившегося зуда. Открыв глаза, обнаружила сменившуюся декорацию. Мужчины больше не лежали рядом, не ласкали, не трахали меня пальцами. Они сидели, оглаживая свои огромные члены одной рукой, замерев пальцами в моих дырочках. Я заворожённо смотрела, как большие руки проходят по тёмным членам, сжимая розовые, блестящие головки, огибая гладкие наросты, сдвигая кожу и возвращая обратно. Почувствовала возобновившиеся трения везде, где были пальцы. Они ускорялись в такт движения рук по стволам. Это было какое-то сумасшествие, растягивающее меня в разные стороны. В попу вошёл второй палец, увеличив давление, сорвав пружину в животе, пройдясь взрывной волной по телу, содрогая каждую клеточку. Пока ловила глазами искры, на живот и грудь полилось тёплое семя, сопровождаясь громким рычанием. Размазав по телу сперму, Старас подтянул меня к себе на грудь, Даян прижался ко мне сзади, а Шаад пошёл наполнять ванну.
Сил встать совсем не осталось. Да и не нужны они, как оказалось. Шаад подошёл к кровати, с лёгкостью вытащил из кокона рук и ног, поднял на руки и понёс в ванную комнату. Огромная, круглая чаша утопала в полу, напоминая небольшой бассейн. В неё мы и занырнули вчетвером. Шаад собственнически расположил меня на груди, поглаживая спину и урча тихо в макушку, но долго нежиться в его руках мне не дали. Даян просунул руку под живот и плавно перетащил на себя, расположив руки на ягодицах, массируя их, задевая ложбинку между. Низ живота снова запульсировал, смешивая мысли в кашу.
