Текст книги "О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико"

Автор книги: Люси Невилл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

1
Список важных задач

На другое утро я проснулась и занялась составлением списка самых важных задач. Не то чтобы я была слишком организованной особой, но я совершенно не представляла, что буду делать дальше, а составленный список дел всегда придавал мне уверенности в том, что возможно взять ситуацию под контроль.

1. Найти что-нибудь поесть.

2. Постирать нижнее белье.

3. Заняться изучением испанского.

4. Найти работу.

5. Найти жилье.

Сначала еда. Вооружившись картой, выданной мне в отеле, я направилась на север, к центральной площади, известной в Мексике как Сокало. Воздух все еще был влажным после ночного дождя, и запах мокрого камня исходил от огромных темно-серых дворцов, возвышавшихся по обе стороны улицы. В колониальный период это место описывали как «город дворцов» – дворцов, построенных испанцами из руин покоренной столицы ацтеков – Теночтитлана.

Я повернула направо, на Авенида де Майо. Пиратское видео, CD-диски, кружевное белье, косметика, солнечные очки от Армани, запчасти для пылесосов, высушенная свиная кожа… В каждом уличном ларьке играла своя музыка, по громкости соревнующаяся с музыкой из соседнего ларька, так что через каждые несколько шагов звуковой фон менялся: сальса, Бритни Спирс, реггетон, Фрэнк Синатра, ранчера.

У магазинов тоже была своя музыка. Их динамики, вынесенные на улицу, как будто пытались завлечь покупателя неожиданным ритмом. Пожилая пара танцевала кумбию перед одним из магазинов. Стареющие мужчины в выцветшей военной форме крутили старомодные шарманки, издававшие стон, под которым следовало понимать любовные баллады. Они просили денег. На улице было слишком много людей. Поэтому я сошла с тротуара и пустилась бегом по дороге, увиливая от транспорта. Ревели автомобильные гудки. Рядом со мной сигналил грузовик, набитый полицейскими из отряда по борьбе с массовыми беспорядками – в шлемах, со щитами и дубинками, – готовыми к бою. Девочка с младенцем на руках протягивала руку за подаянием.

Улица кончилась – и передо мной появилась огромная мощеная площадь. В северном ее конце находится кафедральный собор, построенный на месте срытого храма ацтеков. Вдоль восточной стороны Сокало – Национальный дворец, он воздвигнут на месте руин дворца императора Монтесумы Второго.

Площадь была заполнена тысячами людей. Почти все они были одеты в желтые плащи. У некоторых в руках были желтые флаги и транспаранты, на которых было написано: «Веселее, мы все равно победим». Они стояли и смотрели на небольшую сцену, поставленную напротив кафедрального собора. Я перешла через дорогу и окунулась в это желтое море. На больших экранах, стоявших по обе стороны сцены, было видно, как к микрофону пробирается человек, похожий на доброго дедушку. В Мексике были в разгаре президентские выборы, и я предположила, что это предвыборная агитация. «Обрадор, Обрадор!» – толпа скандировала его имя. Шум стоял оглушающий. От него у меня даже кости начали вибрировать, что вызвало головокружение. Затем на пару секунд повисла тишина – перед тем как человек взял микрофон и над Сокало раздался его звучный, высокий голос. Я стояла тихо и вслушивалась – вслушивалась так старательно, что даже дышать перестала. И через некоторое время, сквозь туман глаголов, артиклей и предлогов, начали проступать какие-то четкие существительные: «бедность», «солидарность», «экономическая справедливость», «неолиберальный империализм».

И тут разверзлись небеса. Распахнулись сотни желтых зонтиков, а я побежала искать укрытие. Толпа же не двинулась с места.

Вернувшись на Авенида де Майо, я двинулась на запах жареного мяса. acos de bistec не было похоже на название блюда из субпродуктов. Жареная говядина, нарезанная маленькими кусочками, заворачивалась в кукурузную тортилью с сальсой и соком лайма. Задача номер один была выполнена. Я отправилась обратно в отель, дабы приступить к задаче номер два.

Я проходила через чердак по пути в общественную баню, чтобы постирать свое белье, когда в первый раз увидела Бакса. Он сидел в позе лотоса, вроде как погрузившись в глубокую медитацию. Но едва он увидел меня, как тут же зачмокал и завопил: «Ay mamasita güerita», подражая мексиканским мужчинам на улицах. Я послала его «Chinga a su madre», воспользовавшись словарным запасом, почерпнутым накануне вечером. Он театрально поднял брови, как будто мой ответ его совершенно шокировал. Лысеющий, с бритой головой и большим насмешливым ртом, он, должно быть, едва перешагнул сорокалетний рубеж. Когда я возвращалась из бани, он предложил выпить вместе пива. Я согласилась. По его блестящей имитации наречия местных мачо я поняла, что он уже прожил здесь какое-то время.

Мы отправились в бар «Ла Опера» – кантину в двух кварталах от отеля, знаменитую отверстиями от пуль в потолке, оставленными вождем Мексиканской революции Панчо Вильей. Стены украшали огромных размеров портреты знаменитых мексиканских музыкантов и певцов. Бакс успел поработать артистом пантомимы в Нью-Йорке, лесничим в Колорадо, саксофонистом в джазовом ансамбле в Сан-францисско и диктором на леворадикальном радио в Лос-Анджелесе, пока не осел в Мехико. Он жил в соседнем с моим номере отеля уже больше семи лет, занимаясь работой над своим антибушевским блогом, регулярно практикуя випассану и откровенно наслаждаясь низкими ценами на услуги работниц мексиканской секс-индустрии.

Бакс был первым из множества эксцентричных североамериканцев, которых мне предстояло встретить, живя в Мехико. Позже я поняла, что Мексика служит прибежищем для неприкаянных гринго, которые на свои сбережения могут неплохо здесь устроиться, наслаждаясь жизнью, не так жестко регламентированной, как в развитых странах.

После нескольких порций «Короны» Бакс сообщил, что у одной его подруги сегодня вечером открывается выставка. Мы отправились пешком по улице и долго шли, пока не дошли до гаража, покрытого граффити. Мы постучали в металлическую стену, и справа открылась маленькая дверь. У темной, узкой лестницы стояла молодая женщина. У нее были длинные, шелковистые каштановые волосы; миниатюрную фигурку в форме песочных часов обтягивало черное коктейльное платье. Бакс представил меня Амор, художнице, выставка которой и открывалась сегодня вечером.

Мы последовали за ней вверх по лестнице в просторный зал с голым цементным полом. Там было полным-полно панков-художников – с асимметричными стрижками, татуировками и пирсингом в самых неожиданных местах – в роскошных вечерних нарядах. Наша спутница расписывала такие простые бытовые предметы, как обеденные тарелки, кухонные табуретки и туалетные ершики, нежными розовыми цветами, которые при ближайшем рассмотрении оказывались не чем иным, как весьма правдивыми изображениями вульвы.

Бакс увидел какого-то своего знакомого и оставил меня беседовать с Амор. Я заговорила по-испански, но она любезно перешла на английский, когда поняла, каких усилий мне это стоит. Амор жила в многоквартирном доме. Ей пришлось ждать шесть месяцев, пока ее заявке на проведение выставки не был дан ход. Поскольку это строение было предназначено «для социальных нужд», Амор пришлось выдержать конкуренцию с несколькими другими художниками. Каждый участник был выбран особой комиссией правительственных чиновников, связанной с Фондом Карлоса Слима, который занимается возрождением исторического центра (Сентро-Историко). Эта комиссия отбирает художников, ученых, архитекторов, которые смогут принять участие в этом грандиозном проекте.

Карлос Слим в то время считался одним из богатейших людей в мире, чьи деловые интересы были сосредоточены на телекоммуникациях в Мексике и остальных странах Латинской Америки. Амор рассказала, что ему принадлежит четверть всей недвижимости в Сентро-Историко. В основном весь северозападный его сектор. Слим отреставрировал здания пятнадцатого века и при помощи специально подобранных и обученных неподкупных полицейских облагородил этот район, ликвидировал черный рынок и открыл небольшие художественные галереи и кафе. А ведь всего пять лет назад это была запретная для туристов зона.

– Можно доверять полицейским в голубой форме, – заверила меня Амор.

Напротив, не рекомендовалось связываться с полицейскими в темно-синей форме, которые патрулировали район, не принадлежащий Карлосу Слиму: они не проходили особой антикоррупционной обработки.

Амор познакомила меня со своим бойфрендом, Эль Негро, высоким мужчиной с бритой головой и крысиным хвостиком. Он увидел, как я мучительно пытаюсь выразить свои мысли на местном наречии.

– Я знаю английский, – пояснил он, – но не говорю на нем. Это язык долбаных империалистов-гринго. Но если ты будешь говорить по-английски, я пойму.

Эль Негро был музыкантом: играл электронную музыку.

Три порции текилы спустя я снова увидела Бакса, и было яснее ясного, что он тоже воспользовался случаем и вволю насладился праздничными напитками. Обращаясь к небольшой компании молодежи, он отстаивал преимущества питья собственной мочи.

– Говорю вам, – заплетающимся языком твердил он, – это самый натуральный антибиотик.

Я перебила его, чтобы сообщить, что я ухожу.

– Н-н-е-е-е-е! – завопил он, хватая меня за плечо. – Слишком опасно ходить по улицам в такое время.

И тут в приступе пьяной самонадеянности я решила продолжить наш разговор на испанском. В конце концов, я вовсе не хотела, чтобы меня сочли «долбаным империалистом».

– Не волнуйся, – ответила я. – Voy a coger un axi .

Но Бакс не ответил. Только уставился на меня с ухмылкой. Затем один из его приятелей заорал:

– Ого! Она собирается COGER un axi !

Это вызвало взрыв безудержного хохота. Наконец Бакс, отсмеявшись, пояснил, что в Мексике невозможно coger с такси, это можно проделать только с таксистом. Народ вокруг снова захихикал. Я поняла, в чем ошиблась. Испанский словарь выдаст вам значение слова coger – «взять», но в Мексике этот глагол будет всего лишь синонимом слова «переспать».

Наутро я проснулась с ощущением легкого похмелья и взглянула в свой список задач. «Найти работу». Дальше тянуть с этим было уже некуда. На четыре тысячи песо, которые лежали у меня в банке – что составляло около четырехсот австралийских долларов, – я рассчитывала прожить еще около десяти дней.

Я купила утреннюю газету и пробежала глазами объявления о работе. Пошла в ближайшее интернет-кафе и поискала информацию в Сети. Оттуда разослала несколько десятков писем со своим весьма приукрашенным резюме. Вернувшись в кафе вечером, обнаружила ответ на резюме из языковой школы под названием «Пятая авеню».

На другой день я отправилась на собеседование. Три последних месяца моя одежда пролежала запихнутой в чемодан и уже начала отдавать плесенью. Утюга у меня не было. У Бакса – тоже. Мои от природы русые волосы были выкрашены в черный цвет, но уже начали приобретать светло-оранжевый оттенок, да еще и отросшие светлые корни, которые по контрасту казались серыми. На месте моего потенциального работодателя я бы сама себя на работу не взяла.

Но собеседование оказалось менее трудным, чем я думала.

– Я из Австралии, – сообщила я.

– А бы там говорите английский?

– Да.

– Корошо, потому что мы нанимаем только носителей языка. А теперь давайте я расскажу бам о наша компания.

Это что, значит, он берет меня на работу? Видимо, да. Мне предстояло ходить на обучающие занятия, начиная со следующей недели, а приступить к работе следовало через несколько недель. Еще с одной задачей покончено. Теперь я переключилась на поиски жилья.

Я купила карту города. Шестнадцать delegaciones, в каждом из которых сотни colonias, или районов. Панчито уже предложил мне пожить в доме у его родных, в одной комнате с его тетей и тремя племянниками:

– Я рассказывал им про тебя. Всего тридцать пять песо в неделю. Моя бабушка в жизни не видела иностранцев.

Но я отказалась, потому что даже не нашла этой колонии – Сьюдад-Неса – на карте: дело в том, что на самом деле она находится в другом штате.

– Сколько времени уходит на дорогу отсюда туда? – спросила я.

– Около двух часов.

– Спасибо, Панчито, но я бы предпочла жить поближе к работе, – объяснила я.

Работать мне предстояло в пригороде под названием Поланко. Бакс, однако, проинформировал меня о том, что это элитный район города и, как и во всех элитных районах, там скучно, стерильно и дорого.

Я просмотрела в газете раздел «Аренда жилья»: Икстапалапа, Сочимилько, Милпалта, Чапультепек – действительно, Сентро-Историко был единственным безопасным для жизни местом. Одно объявление привлекло мое внимание. «Сдается, Сентро-Историко, улица Република-де-Боливиа, 500 песо в месяц». То есть всего пятьдесят баксов. По мере того как я шла, миновав собор, все дальше на север, мне попадались все более ветхие здания. Бездомные животные выглядывали из-за груд мусора; полуразрушенные каменные стены были покрыты граффити. Наконец я пересекла небольшую площадь, на которой компания подростков, похоже, нюхала клей. Должно быть, это была площадь Санто-Доминго. Комната сдавалась здесь – «Rentar depa». Я постучала в дверь, обдумывая в уме испанские фразы. Мне открыла сгорбленная пожилая женщина.

– ¿Disculpe, está rentando un departamento?[4]4
  Извините, здесь сдается комната? (исп.).


[Закрыть]

Вид, однако, у женщины был потрясенный.

– Вы не здешняя? – спросила она.

– Нет.

Она провела меня через поросший мхом дворик. В углу спала кошка с котятами. В комнате, которую она мне показала, ничего не было. Высокий потолок, вид на площадь. Окна были разбиты, а пол усеян осколками стекла. С крыши свисали электрические провода. Электричества нет, воды – тоже, предупредила женщина. И хотя пост апокалиптический вид комнаты произвел на меня впечатление, с практической точки зрения она меня не устраивала.

Когда я возвращалась обратно через площадь, то заметила, что подростки окружили какого-то взрослого и приставили что-что к его горлу. Что я могла сделать? Ничего. Сердце колотилось у меня в груди, я ускорила шаг, и тут начался ливень. Сточные воды понесли мусор по улицам. Крыса, спасаясь от потопа, забралась на обломок бревна. Вернувшись к собору, я попыталась рассказать об увиденном одному из полицейских в голубой форме.

– Санто-Доминго? – рассмеялся он. – Это не мой район.

Я должна была расширить зону своих поисков. Так началась моя ежедневная охота за квартирой. Каждый день я покупала газету и обводила в кружок все предложения, которые я могла себе позволить на свое жалованье, а потом пыталась выяснить расположение района на карте. Если мне удавалось это сделать, тогда я звонила и договаривалась о встрече. Это был самый трудный момент. При разговоре по телефону взаимопонимание зависит от совершенства произношения и правильного построения фразы. Не получится взять мимикой или извиняющейся улыбкой, которая как бы говорит: «Я так неправильно говорю… забавно, да?» Остается только просить человека по многу раз повторять сказанное.

Я по многу часов продумывала разговор, и только для того, чтобы в панике вешать трубку, когда на том конце провода отклонялись от своей партии в диалоге.

Вот тогда-то я и познакомилась с местным метро. Поездки на метро неизменно завораживали меня. Пассажиры глазели на меня, а я глазела на них. В этих подземных туннелях обитал иной тип людей, нежели на поверхности. Метро здесь дешево – всего два песо (около 20 центов) в любом направлении на любое расстояние. Оно соединяет дальние, обособленные, районы города с центральными.

Торговцы тащили огромные корзины с овощами и мешки с мясными тушами. Слепые продавали пиратские диски, рекламируя свой товар в мини-микрофоны, встроенные в рюкзаки. Босоногие селяне из отдаленных деревень просили милостыню. Бродячие музыканты развлекали пассажиров на все лады. Крестьяне играли на скрипках, бездомные дети пели песни. Какой-то человек показывал цирковой трюк, катаясь голой грудью по осколкам стекла – и оставаясь при этом невредимым. Временами все это напоминало мне полотна Гойи. Люминесцентные лампы освещали смуглые лица, часто изуродованные глубокими шрамами и просто-таки средневековым состоянием зубов.

Спустя несколько дней напряженных поисков мне начали попадаться какие‑то приемлемые для жизни варианты. Но следующий шаг – поручительство и оплата – был осложнен бюрократическими препонами. Прежде всего, мне нужен был fi ador – человек, владеющий недвижимостью в Мексике, – который написал бы письмо, подтверждающее мою платежеспособность, и дал бы письменное согласие оплатить аренду вместо меня, если я окажусь не в состоянии это сделать. Кроме того, от меня требовалось предоставить несколько различных видов удостоверения личности, которые иностранцам не выдавались.

Теперь мне становилось понятно, почему Дьюк уже восьмой год живет в отеле. Я продолжала поиски, надеясь, что если я буду лучезарно улыбаться, то кто-нибудь вдруг решит мне поверить и сдаст квартиру без всей этой бумажной волокиты. Но через две недели поисков, когда сорок семь встреч закончились одинаково неутешительным образом, у меня осталась единственная возможность – найти кого-то, кто уже прошел через все эти формальности, и снимать квартиру с ним на пару. Я снова погрузилась в киберпространство и попыталась изучить мексиканские сайты, посвященные поиску соседей для совместного съема квартиры. Большинство таких объявлений, похоже, размещали иностранцы, а это означало то, чего я решительно хотела избежать: общение с эмигрантами. Однако мне все-таки удалось найти одно объявление, которое было, кажется, написано мексиканцем. Оно гласило: «В стиле ар деко, напротив мескаларии, приветствуются любые расы и религии, Колония-Рома». Текст был написан на четырех языках: испанском, английском, французском и португальском. Я послала электронное письмо и указала в нем свой номер мобильного. На следующий день мне перезвонили.

– Buenas ardes [5]5
  Добрый день (исп.).


[Закрыть], Люси? Да. Это Октавио, я разместил объявление насчет квартиры в Колония-Рома.

– А, hola… ээ…

Октавио уловил мой страх перед телефонным общением и спросил, откуда я приехала, а потом заговорил со мной на беглом английском. Он назвал адрес. Я спросила, какая там ближайшая станция метро.

– Метро? О, простите, я не слишком хорошо знаком со станциями метро в этом городе… может быть, лучше мне за вами заехать?

– Нет-нет. Все в порядке, я доберусь сама.

– У вас есть «Одинокая планета» ?

– Да, – призналась я.

– Ну, в общем, это совсем недалеко от того дома, в котором жил Уильям Берроуз, застреливший свою жену.

С такой подсказкой я смогла точно определить, где это находится. Как написано в «Одинокой планете», этот писатель-битник, который скрывался в Мексике от закона, случайно убил свою жену во время пьяной игры, когда целился из револьвера в бокал мартини на ее голове.

Вынырнув из метро на станции «Инсурхентес Сур», я оказалась в центре круглой площади, от которой расходилось несколько улиц, и ни на одной из них не было видно названия. Я прошла по четырем из них, пока наконец нашла нужную – улицу Орисаба. Она была широкой и тихой, и вдоль нее росли ясени. С маленьких французских балкончиков спускались вьющиеся растения. Здесь было почти как в Италии, с той только разницей, что здания сильно покосились, во многих не хватало каких-нибудь деталей и в камне зияли огромные трещины.

Я прошла через небольшой парк, украшенный скульптурной копией Давида Микеланджело, и подивилась его мускулистым бедрам. На каждом углу была какая-нибудь картинная галерея. А еще там были галереи‑кафе и кофейни в букинистических магазинчиках.

Я нашла нужный мне дом. Он был выкрашен в ярко-желтый цвет, и большая железная дверь была оставлена открытой. Мне уже становилось любопытно: что это за мексиканец, который читает «Одинокую планету», говорит на четырех языках и не знает, где находится метро? Поднимаясь по лестнице, я вдруг вспомнила, что с утра не воспользовалась дезодорантом: он закончился несколько дней назад. А ведь я не меньше часа шла пешком под жарким солнцем. Я добралась до пятого этажа и постучалась. Наконец дверь открылась, и я впервые увидела Октавио. Он был высоким и длинноногим, с длинными темными вьющимися волосами… и обладал красотой – почти доходящей до совершенства, – какую можно увидеть в моделях Кальвина Кляйна, если бы не великолепный выразительный нос. Без этого носа он был бы просто еще одним красавчиком, и я бы сочла его самоуверенным и неинтересным типом.

– Привет. Проходите. Выпьете чего-нибудь – кофе, текилу? Пожалуйста, будьте как дома.

Я ошеломленно обвела взглядом комнату. Красота как квартиры, так и моего будущего соседа резко контрастировала с пылью и грязью, с которыми я столкнулась за прошедшие недели. Белые стены, высокие потолки, паркет на полу. Мебели почти не было. Октавио провел меня по квартире:

– Это кухня, пока что здесь только холодильник и раковина. Моя комната… – Вдоль стен стояли какие‑то музыкальные инструменты типа гитары. – Вот ванная. А эта комната будет вашей… – Пустая, но очень светлая. Просторная и чистая. – Разумеется, я могу помочь вам найти нужную мебель.

Мы вернулись в гостиную. На стене висела карта Мексики, датированная временем до Американо‑мексиканской войны, начавшейся в 1846 году, когда Техас, Нью-Мексико и Калифорния еще являлись частью мексиканской территории.

Вечерело. Оранжевые закатные лучи освещали огромный кактус-магуэй в углу. Он был здесь единственным предметом обстановки, не считая цифровой стереосистемы и книжной полки. Я украдкой бросила взгляд на книжную полку, пытаясь лучше понять, с кем я имею дело. Старинное собрание энциклопедии Британика, «Философия истории» Гегеля, «Бытие и время» Хайдеггера, «Общественный договор» Руссо (на французском), справочник старинных инструментов и путеводители «Одинокая планета» на разных языках, в том числе и по Монголии, Украине и Бутану.

– Надеюсь, вы не против, если мы сядем на полу.

Мы сели друг напротив друга, причем его длинные худые ноги протянулись на пол гостиной. На нем была футболка с изображением «Герники» Пикассо. Грудь у него была широкая. Мы рассказали друг другу о себе.

Детство Октавио, который был сыном дипломата, прошло в Аргентине, Бразилии, Швейцарии и Канаде. Отучившись в Париже на факультете международных отношений, он вернулся в Мексику, чтобы последовать по стопам отца и деда. Но, едва ступив на стезю мексиканской политики, оказался настолько ею удручен, что вместо этого решил посвятить себя делу, которое действительно страстно любил: музыке. Наперекор воле отца он уехал жить в Монтеррей и изучал там музыку. И вот совсем недавно он вернулся в Мехико и нашел работу преподавателя музыки в частном университете. Теперь он занимался созданием своей группы. Октавио рассказывал мне о своей жизни с красноречием, приправленным показной скромностью.

Я спросила его, что он думает об Обрадоре, кандидате от ПДР (Partido de la Revolución Democrática), Партии демократической революции. Толпы его сторонников каждый день маршировали мимо моего отеля с криками: «Обрадор – вождь бедноты!» Приближались выборы, и мне было интересно, будет ли победа Обрадора означать радикальные изменения в мексиканской политике.

По мнению Октавио, отнюдь нет.

– Обрадор всего лишь демагог, – сообщил он, – который в нужный момент умело пускает в ход избитую и устаревшую марксистскую риторику. Более того, он необразован, а потому не способен выступить с концепцией, объединяющей всю нацию.

Он говорил об этом с такой убежденностью, что я почти ему поверила. Если б только я была способна выступить с умным ответом на его критику!

– А как насчет Кальдерона? – Я назвала имя кандидата со стороны «правых». – Он, само собой, всего лишь марионетка американского правительства?

– Ну, он, определенно, равняется на Буша, но это еще не самое худшее. Произойдет только одно – он денационализирует нефтяную отрасль. Что меня больше всего беспокоит в отношении Партии национального действия сейчас, когда она получила власть, так это то, что в ее рядах все больше и больше «Юнке», – сказал он и провел по волосам своими длинными пальцами музыканта, отбрасывая их назад.

– «Юнке»?

– Да, это тайная ультраправая католическая организация в стиле Франко.

– Так за кого вы будете голосовать?

– Голосовать? Вот еще! Бессмысленно это до смешного.

Я сменила тему разговора:

– Слушайте, а ведь этот район по‑настоящему прекрасен.

– Да, он был построен во времена Порфирио Диаса, президента, свергнутого во время революции. Он хотел сделать Мексику похожей на Европу. Я всегда мечтал жить в этом районе, и вот, когда я нашел эту квартиру… Ну, вы можете себе представить. Все здесь оказалось так, как должно быть.

– Да, здесь красиво.

– И все устроено согласно фэн-шую. Вы обратили внимание? Здесь много прямого естественного света, и через нас не проходят никакие каналы негативной энергии.

– Это хорошо, да.

– Итак, скажите, какая мебель подошла бы для этой комнаты?

Обсудив мебель, мы оба сошлись на том, что, чем меньше заставлять это пространство предметами, тем лучше, и я собралась уходить. В тот момент, когда я выходила за дверь, Октавио взглянул на меня:

– У меня нет сомнений в том, что мы с вами сможем ужиться вместе как друзья. Решение за вами – полагаю, вам нужно время, чтобы подумать.

Он был прав. Я знала, что хочу снова с ним увидеться… Но я не знала, хочу ли я с ним жить. Как я смогу сосредоточиться на испанском языке, если он, такой интересный и привлекательный, будет выбивать меня из колеи одним своим присутствием?