Текст книги "Аня из Зеленых Мезонинов"

Автор книги: Люси Монтгомери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 13
Восторги ожидания

– К этому времени Аня должна была уже вернуться, чтобы заняться шитьем, – сказала Марилла, взглянув на часы, а затем в окно на желтый августовский день, когда, казалось, все дремало от жары. – Она играла с Дианой на целых полчаса больше, чем я ей разрешила, а теперь еще расселась на бревнах рядом с Мэтью и трещит без умолку, хотя прекрасно знает, что должна уже сидеть за шитьем. А он, конечно, слушает ее как совершенный простофиля. Никогда не видела настолько потерявшего голову мужчину. Чем больше и чем чуднее она говорит, тем в большем он, кажется, восторге. Аня, иди сюда сию же минуту, слышишь!

Крик этот сопровождался стуком в окно. Аня влетела в комнату с сияющими глазами, раскрасневшаяся, косы расплелись и струились сзади ярким потоком.

– Ах, Марилла! – воскликнула она, задыхаясь. – На следующей неделе воскресная школа устраивает пикник… в поле мистера Хармона Эндрюса, прямо возле Озера Сверкающих Вод. Миссис Белл и миссис Линд приготовят мороженое… Марилла, только подумайте – мороженое! Ах, Марилла, можно мне будет пойти?

– Аня, посмотри, пожалуйста, на часы. Когда я велела тебе вернуться?

– В два… Но разве это не замечательно – пикник! Марилла, пожалуйста, позвольте мне пойти. Я никогда не была на пикнике… я только мечтала о пикниках, но никогда…

– Да, я велела тебе прийти в два, а сейчас без четверти три. Я хотела бы знать, Аня, почему ты меня не слушаешься?

– Я стараюсь слушаться, Марилла. Но вы не можете представить, как восхитителен Приют Праздности. А потом я должна была рассказать Мэтью о пикнике. Мэтью такой благодарный слушатель. Я смогу пойти на пикник?

– Тебе придется научиться сопротивляться очарованию Приюта… как его там? Когда я велю тебе вернуться в такое-то время, я имею в виду именно это время, а не на полчаса позже. И также нет нужды останавливаться по пути для беседы с благодарными слушателями. Что же до пикника, то, конечно, ты можешь пойти. Ты ученица воскресной школы, и нет причины, чтобы я не позволила тебе пойти, если все другие девочки пойдут.

– Но… но… – запиналась Аня, – Диана говорит, что каждый должен принести с собой корзинку с едой. Я ведь не умею готовить, Марилла, и… и… мне не так тяжело, что я пойду на пикник без рукавов с буфами, но я чувствовала бы себя ужасно униженной, если бы мне пришлось пойти без корзинки. Эта мысль угнетает меня с тех пор, как Диана сказала мне об этом.

– Ну, пусть она тебя больше не угнетает. Я испеку все для твоей корзинки.

– Ах, милая Марилла! Ах, вы так добры ко мне! Ах, я так вам благодарна!

После всех этих «ах» Аня бросилась Марилле на шею и в восхищении поцеловала ее бледную щеку. Впервые в жизни детские губы по своей воле коснулись лица Мариллы. И опять это странное чувство удивительной сладости вызвало в ней глубокий трепет. Втайне она была безмерно довольна Аниной порывистой лаской, что, вероятно, и заставило ее сказать резко:

– Ну-ну, без глупостей. Лучше бы ты старалась делать все так, как я тебе велю. А что касается кулинарии, я собираюсь на днях начать учить тебя готовить еду. Но ты такая легкомысленная, Аня. Я все жду, когда же ты станешь немного сдержаннее и научишься быть терпеливой, чтобы я могла приучить тебя к кухне. Тебе придется быть сосредоточенной во время приготовления пищи и не позволять своим мыслям витать неизвестно где. А теперь возьми свое лоскутное покрывало и пришей еще один квадратик, прежде чем сядем пить чай.

– Я не люблю сшивать лоскутки, – сказала Аня скорбно, вытащив свою рабочую корзинку и со вздохом усаживаясь перед кучкой красных и белых квадратных лоскутков. – Я думаю, что шитье иногда может быть приятным, но в сшивании лоскутков нет никакого простора для воображения. Один квадрат за другим, и кажется, никогда не будет конца. Но, конечно, гораздо лучше быть Аней из Зеленых Мезонинов и учиться шить лоскутное покрывало, чем Аней из любого другого места, у которой нет других дел, кроме как играть. Я хотела бы, чтобы время за шитьем шло так же быстро, как когда я играю с Дианой. Ах, мы так чудесно играем, Марилла! Правда, везде, где требуется воображение, приходится постараться мне, но я на это вполне способна. Диана же просто совершенство во всех остальных отношениях. Вы знаете эту маленькую полянку за ручьем между нашей фермой и фермой мистера Барри? Она принадлежит мистеру Уильяму Беллу. Там прямо в уголке кружком растут белые березы… Самое романтичное место, Марилла! Мы с Дианой устроили там себе дом для игры. Мы назвали его Приютом Праздности. Правда, поэтично? Уверяю вас, мне нелегко было придумать это название. Я почти всю ночь не спала – все думала, а потом, как раз когда я уже стала засыпать, оно пришло как вдохновение. Диана была в упоении, когда его услышала. Мы устроили наш дом очень элегантно. Марилла, вы должны прийти и посмотреть. Приходите! У нас есть большущие камни, все покрытые мхом, чтобы на них сидеть, и доски от дерева до дерева – это полки. И мы на них ставим всю нашу посуду. Конечно, это только осколки, но нет ничего проще, чем вообразить, что это целая посуда. Там есть кусок тарелки с веточками красного и желтого плюща, просто прелесть! Мы его ставим в гостиной, и там же Зеркало Фей, прекрасное, как мечта. Диана нашла его под кустом за курятником. Оно все полно радуг… такие маленькие молоденькие радуги, которые еще не выросли… Мама Дианы сказала ей, что это осколок висячей лампы, которая у них когда-то была. Но гораздо приятнее воображать, что феи потеряли его, когда у них был бал, так что мы назвали его Зеркалом Фей. Мэтью обещал сделать нам стол. О, и мы назвали этот маленький круглый пруд на поле мистера Барри Плач Ив. Я взяла это название из той книжки, которую Диана давала мне почитать. Это потрясающая книга, Марилла. У героини было пять женихов. Мне хватило бы одного, а вам? Она была очень красива и перенесла много несчастий. Она запросто могла упасть в обморок. Я бы очень хотела уметь падать в обморок, а вы, Марилла? Это так романтично. Но я для этого слишком здоровая, хоть и худая. Впрочем, мне кажется, что я уже чуточку потолстела. Вам не кажется? Я смотрю по утрам на свои локти, когда встаю, нет ли на них уже ямочек… У Дианы новое платье с рукавами до локтя. Она наденет его на пикник. Ах, только бы была хорошая погода в следующую среду! Я чувствую, что не пережила бы разочарования, если бы что-нибудь помешало мне пойти на пикник. Ну, может быть, и пережила бы, но это, несомненно, была бы трагедия моей жизни. Пусть даже в следующие годы я попала бы на сотню пикников, они не возместили бы мне потерю этого одного. Мы будем кататься на лодке по Озеру Сверкающих Вод… и будет мороженое, я уже говорила! Я никогда не пробовала мороженое. Диана пыталась мне объяснить, на что это похоже, но я догадываюсь, что мороженое принадлежит к тем вещам, которые лежат за пределами воображения.

– Аня, ты говорила целых десять минут; я смотрела на часы, – сказала Марилла. – Теперь, просто любопытства ради, посмотри, сможешь ли ты столько же помолчать.

Аня умолкла на требуемое время. Но всю оставшуюся неделю она только и говорила что о пикнике, думала о пикнике, мечтала о пикнике. В субботу шел дождь, и она довела себя до такого взвинченного состояния из боязни, что дождь не кончится до среды, что Марилла заставила ее пришить несколько дополнительных лоскутков, чтобы успокоить нервы.

В воскресенье, возвращаясь домой из церкви, Аня призналась Марилле, что холодная дрожь пробрала ее, когда священник с кафедры объявил о пикнике.

– О, какая дрожь пробежала у меня по спине вверх и вниз, Марилла! До этого мне никак не верилось по-настоящему, что пикник будет на самом деле. Я никак не могла отделаться от страха, что я это только вообразила. Но когда священник о чем-то говорит с кафедры, то бываешь просто вынуждена в это поверить.

– Ты слишком сильно все переживаешь, Аня, – сказала Марилла со вздохом. – Боюсь, что в жизни тебя ждет очень много разочарований из-за этого.

– О, Марилла, ждать чего-нибудь с нетерпением – это уже половина удовольствия! – воскликнула Аня. – Вы можете и не получить того, чего ожидаете; но ничто не может помешать вам наслаждаться ожиданием. Миссис Линд говорит: "Блаженны те, которые ничего не ожидают; они не будут разочарованы". Но я думаю, было бы гораздо хуже ничего не ждать, чем разочароваться.

В тот день Марилла, как обычно, надевала в церковь свою аметистовую брошку. Она всегда надевала эту брошку в церковь и сочла бы святотатством не надеть ее… так же как забыть дома свою Библию или десятицентовик на денежное пожертвование. Эта аметистовая брошка была самой большой драгоценностью Мариллы. Дядя-моряк подарил эту брошку ее матери, а та, в свою очередь, завещала ее Марилле. Это была старомодная овальная брошка, выложенная по контуру очень красивыми аметистами; в ней хранилась прядь волос матери Мариллы. Марилле слишком мало было известно о драгоценных камнях, чтобы она могла правильно оценить свои аметисты, но она считала их очень красивыми, и у нее всегда было приятное сознание их присутствия у воротника ее коричневого шелкового платья, хотя они и были ей не видны.

Впервые увидев эту брошку, Аня пришла в неподдельное восхищение.

– Ах, Марилла, какая изящная брошка! Не понимаю, как вы можете обращать внимание на проповедь или молитву, когда она на вас. Я не смогла бы, мне кажется. Я думаю, аметисты – просто восторг! Я именно так представляла себе бриллианты. Очень давно, прежде чем я увидела настоящий бриллиант, я о них читала и пыталась вообразить, как они выглядят. Я думала, что это должны быть сверкающие фиолетовые камни. И когда потом я однажды увидела бриллиант в кольце у одной дамы, я была так разочарована, что даже заплакала. Конечно, он был очаровательный, но я его совсем не так себе представляла. Можно мне подержать вашу брошку одну минуточку, Марилла? Вам не кажется, что аметисты – это добрые души маленьких фиалок?

Глава 14
Аня признает себя виновной

В понедельник вечером, еще до пикника, Марилла вышла из своей комнаты с озабоченным лицом.

– Аня, – сказала она этой скромной особе, которая лущила горох, сидя возле безупречно чистого стола и напевая "Нелли в орешнике" с живостью и выразительностью, делавшими честь педагогическим способностям Дианы, – ты не видала моей аметистовой брошки? Мне казалось, что я приколола ее к своей подушечке для булавок, когда вернулась вчера из церкви, но теперь нигде не могу ее найти.

– Я… я видела ее сегодня, когда вы уходили на собрание благотворительного общества, – сказала Аня, чуть помедлив. – Я проходила мимо вашей двери и увидела ее на подушечке. И я зашла ею полюбоваться.

– Ты трогала ее? – спросила Марилла сурово.

– Да-а, – призналась Аня. – Я взяла ее и приколола себе на грудь, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть.

– Ты не имела права делать ничего подобного. Это очень нехорошо – трогать чужие вещи. Во-первых, ты не должна была входить в мою комнату, а во-вторых, тебе не следовало трогать брошку, которая тебе не принадлежит. Куда ты ее положила?

– Я положила ее обратно на комод. Я ее надела всего на минуточку. По правде говоря, я не думала, что это нехорошо – зайти и примерить брошку. Теперь я вижу, что поступила плохо, и никогда больше этого не сделаю. У меня есть такое хорошее качество: я никогда не повторяю своих ошибок.

– Ты не положила ее на место, – сказала Марилла. – Брошки на комоде нет. Ты ее унесла или что-то с ней сделала, Аня.

– Я положила ее назад, – сказала Аня быстро, даже дерзко, как показалось Марилле. – Я только не помню точно, приколола ли я ее к подушечке или положила на фарфоровый подносик. Но я совершенно уверена, что положила ее обратно.

– Пойду посмотрю еще раз, – сказала Марилла, стремясь быть справедливой. – Если ты положила ее обратно, она должна там быть. Если ее там нет, значит, ты не положила, вот и все!

Марилла вернулась в свою комнату и предприняла тщательные поиски не только на комоде, но и во всех других местах, где, по ее мнению, могла оказаться брошка. Но брошки не было, и она вернулась в кухню.

– Аня, брошка пропала. По твоему собственному признанию, ты была последней, кто держал ее в руках. Так что же ты с ней сделала? Сейчас же скажи мне правду. Ты взяла ее и потеряла?

– Нет, я не уносила ее, – сказала Аня торжественно, смело встретив гневный взгляд Мариллы. – Я не уносила брошку из вашей комнаты, и это правда, пусть даже мне придется лечь на плаху за нее… хотя я не совсем представляю, что это такое – плаха. Вот и все, Марилла.

Этим "вот и все" Аня намеревалась только усилить свои уверения, но Марилла расценила это как дерзость.

– Я думаю, что ты лжешь, Аня, – сказала она сурово. – Я знаю, что ты лжешь. Больше не говори ничего, пока не будешь готова рассказать всю правду. Пойди к себе в комнату и оставайся там, пока не захочешь признаться.

– Горох взять с собой? – спросила Аня покорно.

– Нет, я долущу сама. Делай, что я велела.

Когда Аня ушла, Марилла занялась своими обычными вечерними делами, но душа ее была в смятении. Ей было жаль своей драгоценной брошки. Что, если Аня ее потеряла? И как это гадко, что девочка отрицает, что брала брошку, когда всякому ясно, что так оно и было! Да еще с такой невинной миной!

"Не знаю, что оказалось бы лучше, – размышляла Марилла, нервными движениями луща горох. – Конечно, я не думаю, что она хотела украсть или что-нибудь в этом роде. Просто взяла поиграть или «вообразить» себе что-то, по своему обычаю. Но конечно брошку взяла она, это ясно, потому что ни единой души не было в комнате после нее, по ее же словам, пока я не вошла туда сегодня вечером. И брошка исчезла, совершенно точно. Наверное, потеряла и не признается, боится, что ее накажут. Отвратительно, что она лжет. Это гораздо хуже, чем ее вспыльчивость. Какая пугающая ответственность – иметь в своем доме ребенка, которому не доверяешь! Хитрость и лживость, вот какие черты она проявила. И это огорчает меня даже сильнее, чем потеря брошки. Если бы только она сказала правду, мне не было бы так тяжело".

Несколько раз в течение вечера Марилла заходила в свою комнату и искала брошку, но безуспешно. Посещение перед сном комнаты в мезонине тоже не принесло результатов. Аня упорно отрицала, что что-либо знает о брошке, но у Мариллы только росла уверенность, что это не так.

На следующее утро она рассказала Мэтью о случившемся. Тот был смущен и озадачен. Он не мог сразу потерять доверие к Ане, но и ему пришлось признать, что обстоятельства свидетельствовали против нее.

– А ты уверена, что брошка не завалилась куда-нибудь за комод? – Это было единственное предположение, какое он мог сделать.

– Я отодвинула комод и вытащила из него все ящики. Я в каждую щель заглянула, – был твердый ответ Мариллы. – Брошка исчезла. Этот ребенок взял ее, а теперь лжет. Это печальная и отвратительная истина, Мэтью, и нам придется взглянуть в лицо фактам.

– Ну, и что ты собираешься теперь делать? – с унынием спросил Мэтью, втайне довольный, что не ему, а Марилле придется действовать в этой ситуации. На этот раз у него не было никакого желания вмешиваться.

– Она останется в своей комнате, пока не признается, – отвечала Марилла мрачно, вспомнив об успехе этой методы в предыдущем случае. – Потом посмотрим. Может быть, мы сможем найти брошку, если только она скажет, куда ее унесла. Но в любом случае ее придется сурово наказать, Мэтью.

– Ну, придется тебе это сделать, – сказал Мэтью, берясь за шляпу. – Это не мое дело, помни. Ты сама меня предупреждала не вмешиваться.

Марилла почувствовала себя совсем покинутой. Она не могла даже пойти за советом к миссис Линд. Она снова отправилась в мезонин с очень серьезным лицом и вышла оттуда с лицом еще более серьезным. Аня упорно отказывалась признаться и твердила, что не уносила брошку. Было видно, что девочка плакала, и Марилла почувствовала приступ жалости, который сурово в себе подавила. К вечеру она была, по ее словам, совсем "выбита из колеи".

– Ты останешься в этой комнате, Аня, пока не признаешься. Ты должна об этом подумать, – сказала она твердо.

– Но ведь завтра пикник, Марилла! – воскликнула Аня. – Вы ведь позволите мне пойти, правда? Вы ведь выпустите меня завтра, всего на один день, правда? Потом я с радостью останусь здесь, сколько захотите. Но я должна пойти на пикник.

– Ты не пойдешь ни на пикник, ни вообще куда бы то ни было, пока не признаешься, Аня.

– О, Марилла! – задыхаясь, воскликнула Аня.

Но Марилла вышла и закрыла за собой дверь.

Утро среды было ясным и солнечным, как будто по заказу для пикника. Птички распевали вокруг Зеленых Мезонинов; белые лилии в саду испускали аромат, который влетал на крыльях невидимых ветерков во все двери и окна и бродил по комнатам, словно дух благословения. Березы в долине радостно взмахивали ветвями, словно ожидая от Ани обычного приветствия из окна ее мезонина. Но Ани у окна не было. Когда Марилла принесла наверх завтрак, она застала девочку сидящей, выпрямившись, на постели, бледную и решительную, с плотно сжатыми губами и блестящими глазами.

– Марилла, я готова признаться.

– Наконец-то! – Марилла опустила поднос. И снова ее метод сработал; но успех был слишком горек. – Слушаю, что ты скажешь, Аня.

– Я взяла аметистовую брошку, – начала Аня, словно повторяя затверженный урок. – Я взяла ее, как вы и предполагали. Я не собиралась брать ее, когда входила в вашу комнату. Но она была так красива, Марилла, что, когда я приколола ее на грудь, меня охватило непреодолимое искушение. Я представила, как было бы чудесно взять ее в Приют Праздности и поиграть там в леди Корделию Фитцджеральд. Было бы гораздо легче вообразить, что я леди Корделия, имея на себе настоящую аметистовую брошку Мы с Дианой сделали себе ожерелья из ягод шиповника, но что такое шиповник по сравнению с аметистами? И я взяла брошку. Я надеялась, что успею положить ее на место, прежде чем вы вернетесь. Я пошла к Приюту Праздности не напрямик, а кругом, чтобы растянуть удовольствие. Когда я проходила по мосту над Озером Сверкающих Вод, я сняла брошку, чтобы еще раз полюбоваться ею. Ах, как она сверкала на солнце! Но когда я наклонилась с моста, она выскользнула у меня из пальцев… вот так… и пошла ко дну. Она опускалась все глубже и глубже, сверкая всеми оттенками лилового, и исчезла навеки в глубинах Озера Сверкающих Вод… Лучше признаться я не могу, Марилла.

Марилла опять ощутила, как яростный гнев вскипает в ее груди. Девочка взяла и потеряла ее драгоценную аметистовую брошку, а теперь сидит здесь, спокойно расписывая подробности, без малейшего раскаяния и угрызений совести!

– Аня, это ужасно! – сказала она, стараясь говорить спокойно. – Ты самая дурная девочка, о какой я только слышала в жизни.

– Да, я полагаю, что так, – согласилась Аня бесстрастно. – И я знаю, что меня нужно наказать. Ваш долг, Марилла, наказать меня. Не могли бы вы сделать это прямо сейчас, потому что мне хотелось бы, чтобы ничто уже не тяготило меня, когда я пойду на пикник.

– Пикник, вот еще! Никакого пикника тебе не будет! Это будет тебе наказание! И оно и вполовину не такое суровое, какого ты заслуживаешь!

– Никакого пикника? – Аня вскочила и схватила Мариллу за руку. – Но вы обещали! О, Марилла, я должна пойти на пикник. Я только для этого и призналась. Накажите меня любым другим способом, только не так! О, Марилла, умоляю, позвольте мне пойти на пикник. Подумайте, ведь там будет мороженое! Ведь у меня, может быть, никогда не будет другого случая попробовать мороженое.

Марилла освободилась от Аниных рук с каменным выражением лица:

– Можешь не просить, Аня. Ты не пойдешь на пикник, и точка. Ни слова больше.

Аня поняла, что тронуть Мариллу невозможно. Она заломила руки и с горьким криком бросилась лицом вниз на постель, рыдая и извиваясь в приступе безграничного разочарования и отчаяния.

– Да что ж это такое! – выдохнула Марилла, поспешно покидая комнату. – Кажется, ребенок с ума сошел. Ни один ребенок в своем уме себя бы так не вел. А если она не сумасшедшая, то окончательно испорченная. Ох, боюсь, что Рейчел была права с самого начала. Но я впряглась в этот воз и не должна оглядываться назад.

Это было тягостное утро. Марилла работала за троих и яростно скребла пол на крыльце и полки в молочне, как будто не могла найти другого занятия. Ни полки, ни крыльцо в этом не нуждались… но в этом нуждалась Марилла. Затем она вышла и вычистила двор.

Когда обед был готов, она подошла к лестнице и позвала Аню. Заплаканное лицо с трагическим выражением выглянуло из-за перил.

– Иди обедать, Аня.

– Я не хочу обедать, Марилла, – сказала Аня с рыданием в голосе. – Я не смогу ничего проглотить. Сердце мое разбито. Когда-нибудь вы, я надеюсь, почувствуете угрызения совести из-за того, что разбили его, Марилла, но я вас прощаю. Вспомните, когда придет время, что я простила вас… Но, пожалуйста, не уговаривайте меня есть, особенно вареную свинину с капустой. Вареная свинина с капустой – это такая неромантичная еда, когда человек в горестях.

Марилла, раздраженная, вернулась в кухню и излила свою скорбную повесть Мэтью, который, раздираемый чувством справедливости, с одной стороны, и своим беззаконным сочувствием к Ане – с другой, оказался несчастнейшим из людей.

– Конечно, не следовало ей брать брошку, Марилла, а потом отпираться, – признал он, скорбно взирая на свою порцию неромантичной свинины с капустой так, будто он, как и Аня, считал эту еду неподходящей в случае кризиса чувств, – но она совсем ребенок… такая интересная малышка… Тебе не кажется, что это слишком суровое наказание – не пускать ее на пикник, если ей уж так хочется пойти?

– Мэтью, ты меня поражаешь! Я считаю, что она у меня легко отделалась. А она, кажется, совершенно не сознает, как отвратительно поступила; вот что меня больше всего беспокоит. Если бы она действительно была огорчена, это не было бы так ужасно. Но ты, похоже, тоже этого совершенно не сознаешь. Ты все время ее оправдываешь… Я это вижу.

– Да ведь она такая маленькая, – слабо защищался Мэтью. – И потом, надо учитывать все обстоятельства, Марилла. Ты же знаешь, ее никто никогда не воспитывал.

– Хорошо, теперь за это взялась я, – отрезала Марилла. Эта отповедь, если и не убедила Мэтью, заставила его умолкнуть.

Атмосфера за обедом была тягостной. В хорошем настроении пребывал лишь Джерри Буот, батрак, и Марилла воспринимала его оптимизм как личное оскорбление.

Когда вся посуда была перемыта, опара для хлеба поставлена, а куры накормлены, Марилла вспомнила, что в понедельник вечером, возвратившись с собрания благотворительного общества и снимая свою парадную черную кружевную шаль, она заметила на ней небольшую дырочку. Следовало пойти и зачинить ее.

Шаль лежала в коробке в сундуке. Когда Марилла развернула ее, солнечный луч, пробравшийся сквозь густо увившие окно побеги плюща, упал на что-то, прицепившееся к шали, – что-то блестящее и сверкающее фиолетовыми гранями. Марилла схватила этот предмет, задыхаясь от волнения. Это была аметистовая брошка, зацепившаяся своей булавкой за одну из нитей шали!

– Не может быть! – воскликнула Марилла остолбенев. – Что это значит? Вот моя брошка, в целости и сохранности, а я-то была уверена, что она лежит на дне пруда Барри. Что же эта девочка говорила мне, будто взяла ее и потеряла? Ну и ну, такое впечатление, что Зеленые Мезонины заколдованы! Теперь я припоминаю, что, когда я сняла свою шаль в понедельник вечером, то положила ее на минуточку на комод. Наверное, брошка как-то зацепилась за нее. Ну и ну!

С брошкой в руке Марилла отправилась в мезонин. Аня выплакалась и уныло сидела у окна.

– Аня, – сказала Марилла торжественно, – я только что нашла брошку. Она зацепилась за мою черную кружевную шаль. Я хочу знать, что за басни ты рассказывала мне сегодня утром.

– Вы ведь сказали, что будете держать меня здесь, пока я не признаюсь, – отвечала Аня утомленно, – вот я и решила признаться, – потому что хотела непременно попасть на пикник. Я придумала это признание прошлой ночью, когда легла спать, и постаралась сделать его как можно интереснее. И я повторяла и повторяла его, чтобы не забыть. Но вы все равно не позволили мне пойти на пикник, так что все оказалось напрасным.

Марилла рассмеялась против воли. Но совесть упрекнула ее.

– Аня, подобного я еще не слыхала! Но я была не права… Я понимаю это теперь. Я не должна была сомневаться в твоих словах, раз никогда не слышала от тебя лжи. Конечно и ты была не права, что призналась в том, чего не делала… Это было очень нехорошо. Но я сама довела тебя до этого. Так что, если ты простишь меня, Аня, я прощу тебя, и мы будем по-прежнему друзьями. А теперь собирайся на пикник.

Аня взвилась, словно ракета фейерверка:

– Ах, Марилла, а не поздно?

– Конечно нет, еще только два часа. Они еще, я думаю, только собрались, и еще целый час пройдет, прежде чем сядут пить чай. Умойся, причешись и надень коричневое платье. Я соберу для тебя корзинку с едой. В доме полно печенья и пирожков. Я скажу Джерри, чтобы он запряг гнедую и отвез тебя на луг, где будет пикник.

– О, Марилла! – воскликнула Аня, подлетая к умывальнику. – Пять минут назад я была так несчастна Я думала, что лучше мне было и не родиться на этот свет, а теперь я не поменялась бы местами даже с ангелом!

В тот вечер, совершенно счастливая, хотя и ужасно усталая, Аня вернулась в Зеленые Мезонины в состоянии блаженства, не поддающегося описанию.

– Ах, Марилла, я сказочно провела время. Сказочно – это новое выражение, которое я сегодня узнала. Я услышала его от Мэри Белл. Правда, оно очень выразительное? Все было прелестно. Чай был просто замечательный, а потом мистер Хармон Эндрюс катал нас на лодке по Озеру Сверкающих Вод – по шесть человек за раз. И Джейн Эндрюс чуть не упала за борт. Она потянулась, чтобы сорвать водяную лилию, и если бы мистер Эндрюс не схватил ее за кушак в самое последнее мгновение, то она выпала бы из лодки и наверняка утонула бы. Как мне хотелось бы быть на ее месте! Это было бы так романтично – почти утонуть. Можно было бы потом рассказывать всем эту потрясающую историю. И мы ели мороженое! У меня нет слов, чтобы описать это мороженое. Марилла, уверяю вас, это было нечто грандиозное!

В тот вечер, штопая чулки, Марилла рассказала обо всем Мэтью.

– Я признаю, что совершила ошибку, – заключила она чистосердечно, – но я получила урок. Смех меня разбирает, как вспомню Анино «признание». Я полагаю, что не должна бы смеяться, ведь это была ложь, хотя, может быть, и не такая дурная, как та, о которой я предполагала. И как-никак я в этом виновата. Этого ребенка порой трудно понять. Но я верю, что все сложится хорошо. Одно бесспорно: в доме, где есть эта девочка, никогда не будет скучно.