Текст книги "Дэйтрейдер. Кровь, пот и слезы успеха"

Автор книги: Льюис Борселино

Соавторы: Патриция Комминс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Поскольку почва под самим Уолл-стритом ходила ходуном, Чикагская Торговая Биржа устояла. Специалисты Нью-Йоркской Фондовой Биржи оставили некоторое количество акций закрытыми для торговли на два-три дня после Краха, сказав, что необходимо подождать, пока они получат приказы на покупку. Яму S&P закрыли всего на несколько часов во вторник после Краха. Любой, кто находился в короткой позиции по контракту S&P, оказался перед лицом 40-пунктного дисконта по отношению к наличному рынку. Чтобы компенсировать этот риск, трейдеры обратились к Index Major Market – синтетическому индексу курсов акций 20 ведущих американских корпораций. Этот "макси"-контракт, торгуемый на Чикагской Торговой Палате (СВОТ) в то время, не полностью соответствовал S&P, но был достаточно близок к нему. Когда S&Р-фьючерсы закрыли, «макси» шел с 80-пунктным дисконтом к наличному рынку. К тому времени, когда S&P были вновь открыты, «макси» шел уже с 80-пунктной премией, ставшей топливом для ралли фьючерсов на S&P. Анализируя события периода Краха в последующие дни, я уверился, что «макси» и разворот S&P помогли воспрепятствовать падению акций, и предотвратили переход серьезного краха в еще более катастрофический. Они также способствовали изменению настроения рынка, и программная торговля переключилась с крупных продаж на покупки.

За это время инцидент с Соросом постепенно исчез из разговоров в яме, хотя мы еще даже сегодня временами подшучиваем над парнем – менеджером стола Shearson в тот день. "Не хочешь продать 5 000?" – дразним мы его. Что до меня, то я продолжаю агрессивно заниматься трейдингом, как всегда. Трейдинг – это моя жизнь, мой бизнес. То, что я делаю, чтобы самореализоваться.

Канал Си-эн-би-си когда-то сообщал обо мне как о крупнейшем и лучшем трейдере в яме S&P. Я принимаю этот комплимент. Я знаю, что я среди лучших, когда дело касается определения рыночных уровней поддержки и сопротивления, умения интерпретировать поток приказов на пол и предвидеть, как рынок отреагирует на очередные судороги или чесотку Федеральной Резервной Системы. Но это только часть моей истории. Что сделало меня успешным трейдером, так это то, откуда я пришел; прошлое, над которым я не просто возвысился, но с которым я пришел к соглашению. Я мужчина, принадлежащий самому себе, но я также сын Тони Борселино. В этом смысле я продукт его надежд и мечтаний, связанных с моим будущим.

Жизнь моего отца, если смотреть поверхностно, очень сильно отличалась от моей. Он действовал в другом мире, которого, по сути, стоило избегать. Но он сделал выбор, исходя из доступных ему вариантов. Все, что он делал, было для нас, его семьи, чтобы обеспечить нам лучшую жизнь, чем была у него. Я слышал это не один, а миллион раз: "Я делаю то, что я делаю, чтобы тебе не пришлось делать это". Эти слова эхом отзываются в моей памяти.

Моя история, как вы видите, наследие моего отца. Я не могу анализировать свою жизнь без объяснения его жизни. Я вижу уровень достигнутого нами успеха, и знаю, нам нужно благодарить за это папу – но не за то, за что могли бы подумать люди. Я слышал, будто мой отец, по общему мнению, оставил нам с Джоуи большую сумму наличных, которую мы использовали для вложения, чтобы торговать на Мерк. И в этом, как гласят слухи, ответ на то, почему мы с Джоуи столь успешны. Правда в том, что когда отец умер, денег не было.

Иногда я шучу с парнями в яме. Я говорю: "Что твой отец оставил тебе – 15 долларов или 20 миллионов? Мой отец оставил нам с Джоуи лыжную маску, пистолет и записку, в которой сказано; "Идите, зарабатывайте. И заботьтесь о вашей матери". Это все, что мы получили.

Мое прошлое – не секрет для моих приятелей-трейдеров, хотя никто из них никогда не спрашивал меня об этом. На самом деле я подозреваю, что большинство из них боялись даже затрагивать эту тему, чтобы не обидеть меня и не столкнуться с моей вспыльчивостью. В результате, многие трейдеры иногда обращались со мной так, как если бы они чувствовали себя не вполне удобно. Чтобы противостоять этому, я иногда шучу по поводу своего детства. Я рассказываю историю про "лыжную маску", которая одним людям придает больше непринужденности, а других несколько потрясает.

Но правда и в том, что отец оставил нам не только лыжную маску и пистолет. Он бы считал, что проиграл, если бы нам когда-либо пришло в голову пойти по его стопам, когда он стал зарабатывать на жизнь вполне определенным путем. Мой отец был водителем грузовика – легальным – в течение 17 лет. Если кое-что "сваливалось с грузовика", он делал немножко денег на стороне. Затем пришел соблазн, шанс на большую удачу. Дороги назад не было.

Наследство, которое мой отец оставил нам с Джоуи, стоило больше миллионов, и его хватит на более долгое время, чем пая в трастовом фонде. Он оставил нам честность, уверенность в себе, ум, силу, умение держать удар и способность стоять на собственных ногах. Он воспитывал нас мужчинами, даже когда мы были маленькими мальчиками. И он любил нас. Без условий. Без вопросов. Непреложно. Его любовь к нам и его вера, что мы сможем добиться всего, что выберем в качестве своей цели, создали фундамент нашего успеха.

Однажды я играл в карты с Майклом Джорданом. Подобное поведение обычно привлекает внимание. Но это правда. Мы расслаблялись в частном пригородном клубе после турнира по гольфу, в котором участвовали высшие должностные лица нескольких чикагских корпораций, несколько спортивных знаменитостей и таких независимых бизнесменов, как я. Мы сидели вокруг стола, курили сигары и выпивали. Кто-то вытащил карточный стол, и мы разыграли несколько дружеских партий в джин-ремик. В тот вечер я понял, что Майкл Джордан и за деньги никогда не играл в эту карточную игру, я тоже. Мы вышли из другого мира, в корне отличающегося от мира людей, с которыми мы общались в тот вечер. Безусловно, они были великолепными парнями, но я знаю, кто я и откуда пришел. И не имеет значения, какой клуб я посещаю, кого я знаю и сколько денег я зарабатываю, я никогда не смогу полностью смешаться с этой толпой. Это мой выбор, я есть и всегда буду человеком, стоящим отдельно.

Я голубоглазый блондин, получивший образование в колледже и могу перевоплощаться в другую личность или индивидуальность, как только я облачаюсь в рубашку для гольфа или деловой костюм, но не это главное. Я не могу отрицать влияния воспитания на мой характер и определенно знаю, чего я никогда не стал бы делать. Я американец итальянского происхождения, и горжусь традициями своего рода и моей этнической принадлежностью. Мой дед Луиджи Борселино эмигрировал из Сицилии и перебивался во времена Сухого закона, зарабатывая на жизнь бутлеггерством. Затем он и двое его братьев основали в Чикаго первую фабрику по производству спагетти, а также бизнес по импорту оливкового масла.

Мои дедушка с бабушкой по отцовской линии имели четырех детей. Старший сын Норф родился в Италии, где провел первые девять лет жизни с матерью уже после того, как его отец эмигрировал в Соединенные Штаты. Когда Норф, наконец, приехал сюда, он совсем не помнил своего отца и знал его только по рассказам матери. Первую встречу с отцом омрачил розыгрыш, жертвой которого стал Норф. На все последующие 70 лет это стало семейной шуткой. Кто-то отозвал Норфа в сторону и сказал ему по-итальянски, что его отец, который был ростом самое большее пять футов, теперь завел новое английское имя и любит, когда его так называют. Тогда Норф улыбнулся своему отцу впервые с тех пор, как был младенцем, и громко произнес фразу на английском, заученную всего минуту назад: "Привет, Коротышка!" Он так и не понял, почему отец сразу его отшлепал, как только увидел.

Следующей после Норфа родилась Луиза, потом мой отец Тони, затем и Джозефин, которую все называли "Джози". Моя мать Флоренс, или "Тутси", как ее называли, тоже была итальянского происхождения и имела много братьев и сестер: Сэмми, Кэролайн, Фрэнк, Антуанетт (ее все называли "Пышка") и Тина. Как с отцовской, так и материнской стороны мы остаемся крепко сплоченной группой тетушек, дядюшек и двоюродных братьев и сестер. Мы всегда вместе, помогая друг другу в трудные времена и находя поводы совместно праздновать все события. В моем понимании это и есть почва, взрастившая обычаи италоамериканцев. Я вырос с пониманием, что не существует жертвы, которую ты не мог бы принести для своих родителей, своих детей и своих братьев и сестер. Я помню случай, произошедший, когда мои родители были молодоженами и жили в квартире этажом выше родителей моего отца. Папа так волновался, что его мать, у которой были шумы в сердце, может получить инфаркт во время подъема по лестнице, что он носил ее наверх на три пролета каждый день.

В итальянской семье все ответственны друг за друга. Это означает, что если у кого-то проблема, проблема у всех. Начинаются телефонные звонки из одного дома в другой, которые будут до тех пор, пока проблема не прояснится и не будет найдено решение. Когда я был ребенком, этим решением обычно был мой отец. Он был прототипом "Поставщика Решений" как люди называют сейчас свои приборы для поиска неисправностей в программном обеспечении. Хотя он даже не был старшим в семье, но к нему все обращались за помощью и советом. Я был бы сейчас миллиардером, если бы откладывал по доллару всякий раз, когда слышал слова отца: "Не беспокойся об этом. Я обо всем позабочусь".

Отец был сильным человеком, обладающим железной волей и стальными нервами, но он мог быть нежным и сострадательным, великодушным и веселым. Его любили все, кто хорошо знал. Я вспомнил об этом в апреле прошлого года, когда мы с моей женой Джулией и семерыми детьми ездили в Лас-Вегас отпраздновать мой 41-й день рождения. Когда мы выходили из «Цезарь-Паласа» в ночной город, водитель одного из припаркованных у обочины лимузинов спросил меня:

"Вы мистер Борселино?"

"Да, – ответил я, полагая, что водитель собирается свериться с заявкой на заказ.

"Вы сын Тони?" – спросил он, причем голос его смягчился.

Я был шокирован упоминанием имени моего отца после всех этих лет. "Да, я Льюис Борселино".

Водитель потряс головой и улыбнулся. "Господи, сын Тони. Ты выглядишь прямо как он. Он был лучшим парнем в мире".

Вы помните старое выражение: "И среди воров порой встречаются благородные люди". Это буквально про моего отца. Он нарушал закон, обворовывая компании, вверяющие груз в его руки. Но он бы никогда не ограбил и не обворовал человека. Я не буду вдаваться в тонкости, защищая дела моего отца. Это незаконно и неправильно. Мне не нравится чем он занимался, и я не одобряю этого. Мой отец вполне мог бы зарабатывать на жизнь законным бизнесом, полагаясь на природный ум и врожденную смелость, организовав собственное дело. Я огорчен, что он не сделал этого, что он так и не увидел наших успехов и своих внуков, и что моя мать была вдовой почти 20 лет, став ею в 43 года.

Но я люблю отца, невзирая на выбранный им путь. Это был человек, горячо любивший свою семью. Он перевез нас из старых окраин в фешенебельные районы, чтобы дать нам лучший шанс. Он изменил стиль нашей жизни, он не мог себе позволить содержать нас "не на уровне", и заплатил свою цену за участие в «неправильной» структуре. Я никогда не забуду этого. Он только хотел, чтобы мы имели жизнь лучшую, чем имел он.

«Я делаю то, что я делаю, чтобы вам не пришлось этого делать».

Мой отец никогда не смягчал слов, ни тогда, когда давал советы, ни тогда, когда прямо говорил мне о себе и своей жизни. Он использовал свою жизнь в качестве урока для меня и моего брата. Он знал страх. Он знал риск. И он был с ними на "ты". С гордостью и искренностью папа рассказывал нам с Джоуи о правде жизни, как он ее видел. Я помню период, когда мне было 18, и я мотался по клубам со своими друзьями. Мой отец мог улыбнуться и сказать: "Тебе нравится ходить по кабаре? Тебе нравится хорошая жизнь? Тогда получи хорошее образование и найди приличную работу". Он мог отвезти меня в клуб и показать на парней у стойки бара. "Ты видишь того парня? Он судья. Тот, другой – адвокат. Этот врач. Вон тот парень имеет свой собственный бизнес… Ты хочешь быть таким, как они? Получи образование".

Так мой отец буквально делал из меня человека. И за успехи, достигнутые в качестве трейдера, я должен благодарить его за уроки выживания, дисциплины и выносливости. С самого начала отец хотел, чтобы я и мой брат Джоуи были независимыми и уверенными в себе. И сегодня я слышу слова отца: "Не следуй за толпой. Будь лидером".

Я унаследовал от отца глубокую страсть к тому, что я люблю и во что верю, особенно это касается моей семьи и тех, кто мне близок. Эта страсть – мое богатство и моя Немезида. Случаи, когда я терял контроль или влезал в неприятности, происходили из-за страсти; но я никогда не мог укротить или потерять ее. Это сердцевина моей сущности, мое оружие и мое преимущество.

Отец преподал мне и другие уроки жизни, в частности, как наслаждаться самой жизнью. Когда дела шли хорошо, он жил на широкую ногу. В такие времена еще детьми мы с Джоуи знали, что лето – это когда начинается деловая суета, мама упаковывает чемоданы и отправляет нас на лето в дом, арендованный на озере Женева в штате Висконсин, что для Чикаго примерно то же, что Хэмптоне для Нью-Йорка. В 1964 году отец купил лодку за 12 500 долларов наличными. Он ездил на новеньком "оддсмобиле", а у мамы был новый "тандерберд". Я помню, он всегда за все платил наличными и всегда имел при себе пачку денег.

Не удивительно, что впоследствии, когда я заработал много денег, одним из первых моих приобретений стала покупка дома на озере Женева. Я сделал это для своего удовольствия и радости моей семьи. Но в душе я сделал это и для папы, который иногда шутил: "Когда-нибудь я куплю дом на озере и буду сидеть на берегу. Если люди забредут туда, я буду вопить: 'Эй, убирайтесь, это моя собственность'".

Но быть трейдером означает нечто большее, чем просто делать деньги. Конечно, я получал удовольствие от денежных вознаграждений моей профессиональной деятельности, поскольку в лучшие времена мог себе позволить жить не столь уж и плохо. Но уметь жить в ситуации успеха может быть столь же трудным, как уметь жить при неудачах. Действительно, я уверен, что худшее, что может произойти с начинающим трейдером, – это несколько побед подряд в первую неделю. При этом достаточно легко увериться, что вы просто умнее остальных, и вот вы уже начинаете считать, что каждую сделку можете провести так, как вам надо. Затем, когда рынок разворачивается против вас и зажимает в длинной позиции на быстро падающем рынке или в короткой на сильном подъеме, а вы отчаянно пытаетесь ее закрыть, то быстро убеждаетесь, что над вами тяготеет проклятие.

Лучшее средство против этого – никогда не считать, что вы можете подчинить себе рынок. Да, были времена, когда мне исключительно везло и я наслаждался шестизначными прибылями, полученными в течение дня без особого волнения. Но были и другие времена, когда я нарушал собственные правила, возомнив, что знаю, когда и куда движется рынок, вместо того чтобы позволить рынку доказать свою правоту. В эти черные дни меня выручала холодная голова.

Как говорят, правила устанавливает рынок. Независимо от того, проводятся ли торги посредством заключения сделок голосом или жестом на полу, либо через электронную биржу, необходимо приложить все усилия, чтобы сохранить целостность рынка. Всем игрокам должны быть гарантированы равные возможности, и брокеру, и независимому "локальному трейдеру", поскольку, в конечном счете, рынок может существовать только совместно с игроками, и никак иначе.

Вот почему я считаю, что Крах 1987 года – наихудшее из всего, что только могло произойти. Безусловно, как и многие, я был в эйфории большого и мгновенного заработка. Было много сорвавших куш, но были и те, кто оказался на неудачной стороне рынка и был уничтожен. Я бы предпочел зарабатывать по миллиону долларов в год в течение 30 лет, чем поднять 4 миллиона за один год ценой разрушения рынка и его надежности.

Были те, кто после Краха злорадно торжествовали. По мне, они уподобились вошедшим в поговорку дурням, убившим гусыню, несущую золотые яйца, в надежде получить все сокровища разом. Но, как гласит история, гусыня несла всего лишь по одному золотому яйцу в день, а дураки, вооружившись ножом, погубили все дело. Мораль: терпение и дальновидность, особенно в финансовых вопросах, приносят свои плоды. Возможно, это основной урок от хороших времен. Живи так, как ты можешь. Получай удовольствие от удачи, даруемой тебе жизнью, но помни, что времена могут измениться. Жизнь, как и рынок, имеет свои циклы подъемов и спадов. Хорошие времена никогда не продолжаются вечно.

Глава 2
Трейдинг – моя жизнь

В тот день, когда я впервые вошел в торговьм зал Мерк, я понял, что нашел свою судьбу – я слышал шум, я видел хаос, я чувствовал энергию и возбуждение – и влюбился на всю жизнь. В невообразимом гвалте люди отчаянно жестикулировали и что-то кричали друг другу, подбрасывая в воздух карточки. И в этом воздухе пахло деньгами.

Мне было 22 года, когда я впервые пересек этот порог в январе 1980 года. Я переживал мучительный переходный период и не понимал, как распорядиться своей жизнью. Но я пришел на Мерк и понял, что нашел свое место.

Сейчас в биржевую торговлю вторгаются компьютеры. Наступлением электронных бирж открытому аукциону брошен вызов. Если все биржи вольются в это русло, торговый пол, возможно, исчезнет, выкрики умолкнут, и открытый аукцион забудут. Но торги продолжатся. Банкам необходимо хеджировать процентные ставки, фонды будут использовать фьючерсы S&P, балансируя портфели акций, и локалы, оставшиеся в живых, по-прежнему будут скальпировать прибыль между тиками. Я уже сделал свой ход, создав компьютерный операционный зал вне пола, и обеспечил возможность торговать для себя и для инвесторов. Если Мерк однажды превратится в музей, я еще буду торговать. Или за компьютером в моем офисе в двух кварталах от Чикагской Торговой Биржи, или расслабляясь с лэптопом и сотовым телефоном, в летнем доме на берегу озера Женева.

Трудно объяснить людям за пределами нашего небольшого круга, как я зарабатываю на жизнь. Кто-нибудь на площадке для гольфа, услышав, что я трейдер, хочет узнать мое мнение относительно Intel или IBM, или о каких-то других акциях. Я объясняю, что не торгую отдельными акциями. Моя специальность – фьючерсы на S&P, контракт, базирующийся на полной стоимости S&P 500. Глаза у парня обычно стекленеют, затем он спрашивает, убийственно ли было для меня падение рынка неделю назад, или не сорвал ли я куш на последнем подъеме.

Я объясняю, что не имеет значения, в каком направлении движется рынок. Трейдер может делать деньги, когда рынок растет и когда падает. Мы торгуем и с длинной, и с короткой стороны. Если к этому времени мой собеседник окончательно не заскучал, я продолжаю объяснять. Это все равно, что заключить пари с приятелем на победителя в Супер-кубке. Возможно, ты думаешь, что Даллас движется к победе, поэтому ты ставишь на Даллас. Но так же просто ты можешь ставить против Даллас на Бронкс. То же самое с фьючерсами на S&P: если ты думаешь, что рынок идет на повышение, становишься в длинную позицию, покупая контракты; если ты думаешь, что рынок понижается, становишься в короткую позицию, продавая их по текущей цене.

Люди часто проводят аналогию между биржей и азартными играми. Бесспорно, эти занятия рискованные, и на обеих аренах есть играющие по-крупному, и те, кто, прижимая деньги к груди, рискует крошечными суммами. Но когда ты бросаешь кости в Вегасе, вероятность выпадения пяти очков такая же, как и для семи. Профессионалы азартных игр для повышения своих шансов пользуются различными стратегиями, но от шансов никуда не деться. В торговле вы спекулируете на предположениях о возможном поведении рынка, основываясь на анализе фундаментальных и технических аспектов. Вы знаете факторы, влияющие на рынок. Это могут быть хорошие новости о кризисе в Азии или предупреждение Алана Гринспена, что экономика слишком перегрета. И все же на рынке даже лучший трейдер может получить сокрушительный удар. Это происходит внезапно, без очевидных причин. Он может находиться в длинной позиции, когда рынок резко падает, и он не может продать свои контракты с прибылью, пока цена остается на уровне более низком, чем та, по которой он покупал. Я был в таком положении чаще, чем я мог бы вспомнить или рассказать – и так каждый трейдер. Но концентрация и дисциплина позволяют вам снова вернуться в игру. Вы возвращаете то, что потеряли – и даже больше.

Я начинаю рабочий день в офисе, в двух кварталах от Мерк, где находится еще с полдюжины трейдеров, и мы встречаемся до открытия биржи, чтобы обсудить, куда, по нашему мнению, пойдет рынок. Мы так увлеченно обсуждаем графики цен, что для непосвященных это выглядит, как несвязные речи сумасшедшего математика или мистика-астролога.

Графики показывают ценовые модели или уровни рынка, представляющие собой поддержки или сопротивления. Зная, где располагаются эти ключевые уровни цен, трейдеры могут разработать стратегию на текущий день. Например, фьючерсы на S&P торгуются в районе 1 050. Но, оглядываясь на цены предыдущих торговых дней, вы можете ясно увидеть, что значение 1 065 – это уровень, при котором рынок испытывал трудности с повышением. Происходила как бы многократная проверка этого уровня, но всякий раз цены отступали вниз. Поскольку рынок движется на превышение уровня 1 050, следующая цель, как можно видеть, будет 1 065. Если импульс роста снова будет потерян, рынок решительно пойдет на понижение. Но если фьючерсы на S&P проломят этот уровень, тенденция начнет идти на повышение.

Технические уровни цен действуют как магниты, привлекая торговую активность. Этот эффект наблюдается в значительной степени, потому что и трейдеры, и специалисты ориентируются на одни и те же ценовые уровни. Хотя технический анализ варьируется, определенные ключевые уровни – такие как точки, бывшие ранее высшими, низшими или промежуточными, когда рынок изменял направление, – будут общими для большинства систем. Таким образом, когда рынок приближается к ключевым уровням, вы знаете, что все взоры будут прикованы к котировкам, чтобы увидеть, что произойдет дальше.

Мы прорабатываем графики и обсуждаем уровни каждое утро, определяя ключевые точки, которые необходимо отслеживать во время торгов. "1 065. Этот уровень сделай или умри", – говорит один из трейдеров.

Я киваю в знак согласия, сидя за широким столом из темного дерева, под стеклом которого три бейсбольные карточки с автографами Джо ДиМаджио, Тэда Уильямса и Микки Мэнтла. "Если рынок пойдет выше 1 065 – это сигнал покупать, – соглашаюсь я. – Ниже этого уровня мы идем на понижение".

Я бросаю взгляд на экран компьютера, отражающий вчерашнюю рыночную активность, и бегло пробегаю по заголовкам Си-эн-би-си. И вот наступает время торгов. Трейдеры уходят в соседнюю комнату, где стена компьютерных экранов высвечивает зарегистрированные на бирже курсы и графики цен. Заработали телефоны, и первые приказы размещены. К открытию рынка мы сделали первые ставки.

На какой-то момент я остаюсь один в офисе, окруженный фотографиями и дорогими мне символами. Первый и самый главный – моя семья. На стенах офиса висят фотографии моей жены Джулии и наших семерых детей. Я унаследовал от отца азартное сердце и любовь к спорту. На одной из стен собраны фотографии турниров по гольфу с моим участием. В рамке под стеклом – фото с автографом Уолтера Пэйтона. На люцитовом столике напротив рабочего стола – шлем команды университета Нотр-Дам с автографами всех призеров "Хейсман-трофи".

Я надеваю белую куртку трейдера с эмблемой, на которой написано "LBJ". Хотя мои инициалы LJB, я переставил их местами, чтобы получилась более яркая аббревиатура. (Помните Линдона Джонсона "а вы с LBJ?") Эмблемы тредеров – наши символы, и, чем они оригинальнее, тем лучше. Мой брат Джоуи выходит с эмблемой "OEJ". Другие выбирают такие модные словечки, как «POW» или "WOW". Мой друг и наставник Маури Кравитц имел проблемы со здоровьем и мгновенно засыпал во время торгов. Поэтому он выбрал своей эмблемой "ZZZZ". Какой бы ни была надпись на эмблеме, её цель привлечь и удержать чье-нибудь внимание по другую сторону ямы, чтобы вас запомнили на этих и следующих торгах.

Покидаю офис, но знаю, что через час или два вернусь. Я оставляю вариться в яме на протяжении долгих дней своих трейдеров, таких же молодых, как я в начале карьеры. Они продвигают мои торги. Они покупают, когда я покупаю, продают, когда я продаю. Я по-прежнему в яме, потому что активность там слишком важна, чтобы ее можно было игнорировать. До тех пор, пока существует яма, моя фирма и я будут представлены в ней. Но будущее за персональным компьютером.

Посещая Мерк, взмахом руки приветствую других трейдеров. Вне ямы есть место для товарищества или даже дружбы. В яме – совсем другая история. Что бы не происходило на рынке – медленное минимальное изменение цен или резкое скачкообразное колебание – это означает войну. Я хорош ровно настолько, насколько оказались хорошими мои последние торги, и в каждый божий день я либо выиграю $100 000, либо потеряю $50 000.

Непосредственно перед открытием рынка я делаю свои ставки. Я стою на втором ярусе сверху, почти напротив подиума, где Мерк выставляет курсы цен и сделок. Мой брат Джоуи стоит рядом слева. За минуту до звонка и начала торгов я вспоминаю, как впервые открыл двери Мерк.

Год назад я получил диплом в колледже и зарабатывал на жизнь за рулем отцовского грузовика. Это не совсем то, что мне хотелось, но, кроме надежд на лучшее, увы, ничего не было. Регулярно просматривая в "Уолл-стрит джорнэл" цены на золото (в те дни они были выше обычного уровня), я интересовался, как можно использовать фьючерсы на золото для увеличения моего счета.

После работы мы играли в мяч с Лу Маттой, старше меня на 15 лет, нашим старым соседом, преуспевающим трейдером Чикагской Товарной Биржи. Когда я упомянул о фьючерсах при Лу, он пригласил меня на биржу. "Приходи как-нибудь на пол, – сказал он, – и увидишь, как происходят торги".

В день, когда я пришел на Мерк, Лу Матта предложил мне работу. Не знаю, что было тому виной: шум или приток адреналина в крови, но я интуитивно почувствовал шанс преуспеть в этом кругу. Я стал посыльным. Это единственный способ узнать все входы и выходы на Мерк. Предыдущий опыт не имеет значения, будь ты хоть семи пядей во лбу, ученым-ядерщиком, лауреатом Нобелевской премии. Когда ты начинаешь на Мерк, ты должен начать снизу, как курьер. За минимальную заработную плату берешь приказы от клиентов, разносишь их от стола для приема приказов брокерам в разных ямах, специализирующихся на крупном рогатом скоте, свинине, валюте, евродолларах и так далее.

Поработав несколько дней курьером, я увидел человека, уже до этой встречи сыгравшего огромную роль в моей жизни. Он навсегда останется одним из тех, кто наиболее сильно повлиял на мою карьеру и который впоследствии стал моим близким другом. Это был Маури Кравитц. Моя мать работала у него юридическим секретарем, но он не видел меня с тех пор, как мне было 9 лет.

"Здравствуйте, Маури, – сказал я. – Вы меня помните?"

Маури посмотрел на меня поверх очков. "Здравствуй, Льюис, – тепло сказал он. Затем он заметил мою куртку с эмблемой Мерк. – Что ты здесь делаешь?"

"Я работаю курьером на Лу Матта".

"Почему же ты не пришел работать ко мне?" – спросил Маури, и в его голосе прозвучала искренняя обида.

Я не хотел просить о покровительстве ни у Маури, ни у кого-то еще. Я пришел, не ожидая от людей ничего, кроме похлопывания по плечу и дежурных речей с пожеланиями удачи. Но Маури был не такой. Он по-настоящему заботился о людях, и когда он предложил мне шанс, это было сделано от всей души. "Найди меня через пару недель, – сказал он. – Я сделаю тебя своим клерком".

Когда я сказал Лу Many, что Маури сделал мне предложение, тот улыбнулся. "Льюис, если Маури Кравитц предложил такую возможность, надо использовать ее". Мы с Лу пожали друг другу руки, и наши профессиональные пути разошлись, но и по сей день мы хорошие друзья. Затем я пошел в яму, где проходят торги по золоту, чтобы стать клерком легендарного трейдера Маури Кравитца.

Маури сделал себе имя благодаря уму, деловой проницательности и тому, что всем сердцем был предан своей профессии. На протяжении биржевой карьеры в качестве поверенного и позднее – трейдера – он работал и с Лео Меламедом, и с Джеком Сэнднером. В действительности Маури и Лео были законными партнерами задолго до организации трейдинговой компании Dellsher, названную так в честь их дочерей. Джек Сэнднер был молодым поверенным, когда он пришел на работу к Маури. Моя мать, работавшая у Маури секретарем в течение многих лет, печатала юридические сводки для Джека, когда он только начинал свою юридическую практику.

С первых дней работы на Мерк я наблюдал очень теплые деловые отношения между Маури, Джеком и Лео. Но спустя годы ожесточенная вражда по поводу контроля на бирже развела Лео и Джека. Члены Мерк фактически разделились на две фракции. С самого начала я был связан с Маури, принявшим сторону Джека. По умолчанию я был частью лагеря Джека. Между мной и Лео на протяжении последующих лет произошло несколько острых баталий.

Вскоре после моего прихода на Мерк Маури и Лео разделили свой бизнес. У Маури осталась юридическая фирма, в то время как Лео сохранил собственность в компании Dellsher. Джек был президентом RB&H Financial Services, клиринговой компании, укреплявшей цитадель брокеража контрактов крупного рогатого скота и имела дело с внушительной частью сделок, проходивших через биржу. Благодаря сотрудничеству с Маури я получил свободный доступ во внутренний круг.

В прежние дни Маури был королем золотой ямы. В начале 70-х годов – до того, как Соединенные Штаты отменили золотой стандарт – Маури прозорливо вступил в переговоры с несколькими крупнейшими брокерскими домами по поводу ведения их бизнеса, когда однажды запустят золотые контракты. В течение многих лет Маури упорно следовал своему курсу, пока брокерские дома не умиротворяли его, соглашаясь отдать ему свою часть золотого бизнеса. Затем воздушный замок Маури стал реальностью. Когда Мерк запустил свои золотые фьючерсные контракты, Маури фактически держал в руках весь этот бизнес от больших и малых брокерских домов. Он стал настолько доминирующим, что позднее Мерк разделил его клиентуру среди других игроков.