Текст книги "Думает ли собака?"

Автор книги: Людвиг Окунцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Л.П. Окунцов
Думает ли собака?
(путешествие по этологии, общая дрессировка в домашних условиях)

1. Вместо пролога или честь смолоду

Людвиг Пахомович Окунцов

Почти всю сознательную жизнь я помню один рассказ, его трогательное содержание, но не название. Рассказ прост как жизнь и мудр, как легенда. Впрочем, порой жизнь человека незаметного, простого становится легендой. В этом вы убедитесь. Прочитанный рассказ широк и глубок, с моей точки зрения, словно Волга или Днепр. Он чист, как родниковая вода. И печален, как грусть вдовы, недавно потерявшей мужа. Впрочем, кому как. Окончив вуз, я работал в Волгоградской области. Постоянно выписывал местные газеты, а центральные – периодически. Память у меня оказалась своеобразной. Не быстро схватывающей, но долго, годами помнящей отдельные эпизоды или тронувшие меня события. Лицо случайного человека, не обязательно женщины, увиденное мною и повторно встреченного в любом городе обретало и обрастало деталями: где ранее видел, на какой улице, кто его сопровождал, в чем был одет, о чем говорили или молча прошел мимо. А уже прочитанные, отдельные места, наиболее для меня интересные, помнил десятилетиями. Правда, фамилии запоминал недолго, имена и отчества гораздо лучше. Плохо ориентировался в прошлогодних особенностях месяцев. Раз увиденные отдельные дома и дворы, улицы поселений, не говоря уже о тех, на которых я неоднократно бывал, я помнил долго и мог восстановить в зрительной памяти в любое время дня и ночи через десятилетия. Но своевременно вернемся к рассказу, который я помнил так долго. Он был написан очень давно, талантливым журналистом умно, умело, глубоко и трогательно в одной из центральных газет, кажется в газете «Правда». Я долгое время хранил газету, но скорее всего она попала в руки другого любителя животных. Дело было в период блокады Ленинграда. Голодного Ленинграда. Не дай Бог испытать кому-либо впервые или повторно состояние голода – этого сосущего, изматывающего тело и душу чувства. Что бы вы ни делали, помыслы возвращают вас к еде, к пище, какой бы она ни была. Краюха хлеба, затируха, на какое-то время подавляют подташнивающе-сосущее чувство. Мало кто сейчас знает затируху: мука с небольшим количеством воды затирается в ладонях и варится в подсоленной воде. И той-то не вдоволь. Кора, крапива пополняют рацион. Проглотив все это и часть пайка-хлеба 300 г в сутки на человека, а в блокадном Ленинграде еще меньше) буквально на несколько минут затихает издевательство желудка, а затем все начинается сначала. И это часами, днями, неделями, месяцами и даже ночью. Испытав все это на себе, мне легко было понять не только семью блокадных ленинградцев, пожилых мужа и жену, но и их пса, в равной степени испытывающего голод. Паек двоих делится и на собаку. Мужчина умирает от голодного истощения. Дворник, зная эту семью, просит разрешения умертвить собаку и отварить её. Это спасет хозяина от неминуемой гибели. Но мужчина отказывается. Перешагнуть через это он не может. Собака – член семьи и одинаково со всеми имеет право на жизнь. Отступить от человеческих принципов гуманности, воспитанных в мужчине с молодости, он не может. Впрочем у него нет даже колебаний на этот счет. Традиции воспитания предусматривали многие принципы и в том числе «Береги платье снову, а честь смолоду». Моральную честь. А она, миную пафос, была выше главного вопроса: быть или не быть, жить или не жить. Вскорости мужчина умирает. События происходили тогда, когда блокадными, голодными ленинградцами было съедено все живое. Рассказ мне запомнился надолго, вероятно, потому, что с детства животные были мне не безразличны и ещё оттого, что о голоде я знал не понаслышке.

Проведя экскурс в состояние человеческого голода, нам с вами, читатель, легче будет понять выгнанных из дома, голодающих собак. Ибо голод одинаково мучительное состояние для всех живых существ. Для собак он ещё более тяжел, ибо эти высшие животные кормятся со стола человека и приобретают корм извне охотой или на помойках разве что в порядке исключения. Голод приводит к истощению, а следовательно к непривлекательности внешнего вида животного. Люди с недоверием относятся к таким собакам, подразумевая болезнь, что усугубляет физическое и моральное состояние животных. И как говорится, не приведи Господи, ещё схватить им лишай или другое заболевание и такие изгои обречены на медленную смерть и бесконечные издевательства. Большинство людей хотело бы, но в силу сложных внешних обстоятельств не могут помочь истощённым или больным животным. Поэтому выгнанные из дома бродяги нуждаются в пансионатах. Не трудно прийти к выводу, что самое страшное для собак это потеря дома, закутка во дворе, то есть лишиться места жительства. Такие псы затравленно бегут по улицам, озираются, шарахаются в стороны от малейшего стука, а местные, дворовые, чувствуя свою территорию, набрасываются на пробегающих, изгоняя несчастных неведомо куда. Изгнанные из населённого пункта собаки подвержены нападкам со стороны диких животных: лисиц и волков. И хорошо еще, если те не больны бешенством. Тяжёлый замкнутый круг.

Для собаки хотя и важно какой у нее хозяин, но как и ребёнок она не выбирает родителей. Верна и предана даже плохому человеку, а надо полагать и таких немало, при нестабильности жизненных условий, если учесть толпы брошенных, лишенных крова животных. Культура, интеллект и судьба человека в значительной, но не в полной мере, влияют на жизнь и судьбу взятой им на воспитание собаки. В недрах бедности не место черствости, и она там гнездится реже, чем среди роскоши и сытости. И в связи с этим или просто по-человечески, если вы меня спросите, что мне нравится или не нравится в настоящих и потенциальных хозяевах четвероногих братьев, я бы ответил следующее. Мне нравится соблюдение равенства, братства и преданности. Когда у хозяина наступит первая оскомина после первых восторгов взаимной любви и вступят в права длительные, однообразные будни неудобств, связанных при содержании собак в квартирах (это не касается подворья частных домов) с ее линькой и наличием шерсти на полу, ежедневных прогулок по несколько раз в любую погоду, иногда и ночью, когда надо делиться краюхой хлеба, когда наличие пса кажется излишним и невмоготу, но хозяин понимает своего друга, члена семьи и по-прежнему остаётся к нему ровным, по-братски чутким, не предаёт четвероногого друга и не стремится подарить его другому. Это мне нравится. Это не только моральный долг, дело чести, но и этика человеческой сущности, корни социальной сущности, поднявшей человека над живой и неживой природой. В иных случаях лучше не заводить собак в квартирах, даже собак мелких пород. Мне не нравится программа Макаревича «Смак», восторженно смакующего приготовление для людей деликатесных блюд, в состав которых входят по нынешним временам дорогие, редкие компоненты, или телерекламы, восхваляющие обжорство, в то время, когда большинство граждан страны живут за чертой бедности, не получают вовремя зарплату или пенсию, голодают и, как правило, думают, как бы и за что купить сегодня булку хлеба. Обжорство не показатель интеллекта, не горн, в котором закаляется сталь, не тернии, укрепляющие тело и волю человека. Хотелось бы ощутить в поступках homo sapiens требовательность и самоконтроль, не фарисейство и сюсюканье, не себялюбие, скрывающие ход мыслей, а честность и прямоту братьев наших меньших, к сожалению лишенных разговорного «языка». Вдумчивый читатель поймет наше отступление. По существу мораль хозяина влияет на жизнь животного. От кого он кормится, радуется и страдает? И прежде чем брать собаку в квартиру (естественнее брать в дом со двором), каждый должен крепко подумать над этой проблемой, ибо он берет к себе ещё одного члена семьи, доброго, отзывчивого, умного, способного понять многое, а не быть игрушкой в чужих руках и купленного в качестве подарка. Правильно пишут Т. Н. Павлова и А. Б. Пономарев (Животные в доме, М., 1992, 64 с.): «Покупать животное ребенку – это неправильно воспитывать его, приучать к мысли, что животное – игрушка». Прежде, чем брать собаку на воспитание, ознакомьтесь с указанной книжкой Павловой и Пономарева, не пожалеете. Не менее интересное издание других авторов (Н. К. Слепнев, А. В. Зеньков, «Наши четвероногие друзья», Минск, «Ураджай», 1991. – 287 с, ил.). В ней освещены вопросы содержания и ухода, состав рационов, наиболее распространенные болезни собак, их породы. В энциклопедии «Ваша собака» Джоана Палмера (перев. с англ. М. Н. Ковалевой, изд-во «Мир», М., 1993, 166 с.) прекрасно иллюстрированной и оформленной, дается практическое руководство по выбору и уходу за собакой, фотографии различных пород собак и т. д.

Завершая некоторые стороны пролога, а мы с вами, читатель, двинемся дальше по этологии четвероногих друзей, мне бы хотелось напомнить о замечательных рассказах, посвященных собакам: А. Чехова («Каштанка»), И. Тургенева («Муму»), Д. Лондона («Белый Клык»), В. Короленко («Белый пудель»). Только ли о собаках в этих рассказах? Прочтите их снова, освежите в памяти сюжеты и мораль, не потеряете зря время. В них богатый духовный накал и огромная теплота о животных, за судьбы которых мы в ответе.

2. Почему погибла Пальма?

Ранее я писал, что в сельском посёлке ** приобрел дом с небольшим, не первой молодости садом и такими же старыми, но удобными надворными постройками. Усадьба (сад и двор), из-за своего положения была окружена проулком в виде подковы и имела шесть близких соседей: троих сбоку и сзади и столько же спереди. Учитывая, что проулок был узким, едва проходила груженная автомашина, то соседи как бы окружали подворье повсюду, а из-за разного характера и манер хозяек общаться, окружение было ещё более тесным, словно соседи были жильцами моего дома. Их количество возрастало, ввиду ещё одной перпендикулярной улицы, разделяющей проулок как бы надвое и выходящей прямо на ворота моего двора. Прежние хозяин и хозяйка переехали сюда из Кубани и имели десять дочек. Семья относилась к какой-то религиозной секте не то пятидесятников, не то баптистов, точно не знаю и утверждать не стану; что со слов соседок им не помешало, а возможно способствовало, устроить на дереве виселицу и повесить маленького пса в назидание другим четвероногим, чтобы не забегали во двор. Это со слов соседей, а как на самом-то деле было – неизвестно. В тесном маленьком домике из кухни и комнаты одна к одной стояло одиннадцать коек, на которых спали девочки и хозяин с хозяйкой. Если с виселицей дело состоялось, то на самом деле можно представить какой пример родители показали девочкам, будущим матерям и женам. Дурной пример заразителен, не зря говорят: какие предки, такие и детки. Жаль, конечно. Покидая усадьбу и дом и переехав в ближайший город, семья оставила собаку Пальму, потешавшую ранее многочисленное семейство. Пальма крупная, чепрачного окраса полу– или четверть-овчарка, в меру упитанная, добрая, ласковая собака с опущенными ушами, что её красоте не вредило. И все же, несмотря на внешнее спокойствие, она походила на пса, которого обидели и выгнали из дома. Ей было свыше года.

– Поздновато её приучать к нам, – бросила реплику жена.

На что я ответил:

– Возраст для привыкания к другому человеку не помеха. Пережившая заброшенность собака ещё больше оценит нас.

– Так-то так, но маленький щенок, что ребенок, его наклонности понятны и его легче приучить к нашим недостаткам и режиму в семье.

– Ну уж и режим, словно колония строгого режима, – пошутил я.

Пальма по-прежнему оставалась в своем дворе. Но двор был уже не тот. Не было девичьего визга, шума, криков маленьких и невестящихся подростков. Не было шуток и толчков, хватаний за хвост, борьбы – всего того, что составляло её неспокойную, но шумную жизнь, собачью жизнь, долю собачью.

Пальма признала нас с женой не сразу, сначала осторожничала. Но доброе отношение и еда сделали своё дело. Из-за отсутствия ошейника, поводка, будки и опыта мы не посадили собаку на цепь. Да и жаль было это делать для свободолюбивой собаки.

Изредка приезжала хозяйка оформлять документы по продаже дома. Пальма бросалась к ней ласково, но женщина не обращала внимания, и даже более того – прогоняла прочь. Пальма становилась в тупик. Те нежные руки хозяйки, которые жалели её, прижимали к груди, кормили, внезапно стали грубыми, а лицо – непроницаемо чужим. Что случилось? Мир переменился, но почему, что я плохого сделала, – с грустью, медленно соображала собака. Видно, я плохо себя вела, подумала Пальма и снова пошла лизать руки хозяйки. Но та закричала и прогнала её прочь. Для матери большого семейства, умной и деликатной на первый взгляд женщины, перемениться за краткий, двухнедельный срок – поступки были непонятны и мне. Отчего и спросил хозяйку.

– Пусть отвыкает, – бросила она мне, отвечая на вопрос и видя мой недоуменный взгляд. И добавила, словно забивая молотком гвозди. – Муж просил соседа убить Пальму, чтобы не мучилась с голода. Кроме того, она, сучка, приваживает кавалеров со всех улиц. Соседям это не нравится.

– Но позвольте, – возразил я. – Какое дело соседям до вашей собаки? Вы брали её не для них, а для себя. Зачем вы просили соседа? Ведь мы кормим Пальму. И сучка не помеха. Сучка умнее кобеля, привязчивее, добрее. Мы к ней уже привыкли.

– Пальме больше года, лучше возьмите щенка, – как бы не слушая меня продолжала хозяйка. – Так будет лучше.

– Кому лучше, – вспылил я. – А Пальму куда деть? Пусть погибает? Вы же многодетная мать, столько детей, сколько пальцев на руках. Вам любой ребенок должен быть дорогим и неповторимым. Тронь каждый палец – ведь больно. Поиграли, потешили детей и Пальма стала не нужна. Почему вы не забираете её с собой в город? Комнат много. Где же милосердие? Или религия отрицает ее? Ведь каждая тварь – божье творенье, – распалялся я.

– Вероятно, вы правы, – тихо, как мне показалось, даже подавленно, ответила хозяйка.

– Ещё бы! – заносчиво воскликнул я, полагая, что убедил нерадивого оппонента. Ещё бы не прав. Одна жизнь дана всякому живущему: и человеку, и собаке, и даже лягушке и сверчку.

Хозяйка промолчала (молчание – знак согласия) и я понял, что Пальма будет доживать свой чек в своём же дворе, а бывшая хозяйка пристыжена и получила урок нравственности. С женой мы продолжали работать в городе. Добираться нужно было на автобусах с пересадкой. В общей сложности затрачивали на поездку около двух часов. Поднимались рано, в шесть, кормили птиц, собаку и в семь отправлялись на автобусную остановку. Возвращались вечером, почти в одно и то же время. Дорога изматывала туда и обратно. Но некоторые мои сослуживцы, живущие в более отдаленных деревнях, затрачивали на дорогу до пяти-шести часов. Се ля ви.

Вечером, когда я возвращался с работы и подходил к дому, заметил на снегу кровавый след. Он вел к нашему забору. Неприятная догадка кольнула и охватила меня. Я ускорил шаги и за ломаным забором увидел лежавшую калачиком Пальму. Она была холодная. Кровь, разбрызганная вокруг нее, указывала не на мимолетную трагедию. Высунутый из кровавой пасти язык оказался кроваво-красного цвета. Над левым ухом зияла крупная рана. Кто-то стрелял или бил топором, – решил я. Мои чувства трудно описать. Я негодовал, возмущался, недобрыми фразами обзывал бездушность, черствость, эгоизм и человека, который по непонятным причинам совершил убийство. Жестоко расправился с безобидным существом. Потому что был ненаказуемым. Животное вне закона. Кто кроме меня возмутился гнусностью и беспредельно отвратительным поступком? Судя по тишине в соседских дворах – никто. Мною овладело беспредельное горе и ярость. Но больше всего подавленные чувства притупили восприятие окружающего. Я ещё плохо знал соседей и не представлял, кто мог совершить такой поступок. Но во мне стучал, бился и просился наружу один вопрос: кто убийца? Я не знал, что с ним сделаю. Возможно, ничего. Но очень важно было посмотреть убийце в глаза, прочесть страх, вину, раскаяние. Все что угодно, но не сидеть сложа руки. И вот я задал первый вопрос первому встречному соседу:

– У кого ружье?

– У кучерявого, – ответил он.

На порог вышла миловидная женщина и ответила:

– Мужа нет дома.

– Ружье у него есть?

– Нет, он не убивал собаку.

– А кто же?

– Через два дома пенсионер.

Накал моего негодования возрастал. Подошла жена и мы с ней отправились к пенсионеру. На стук выходит пожилой, оплывший жиром мужчина. Глазки его бегают. Ведет он себя, словно серко в лопухах. Зачем Вы это сделали? Он не стал уточнять что. Было ясно и так что.

– Вы понимаете, меня попросили застрелить.

– Кто просил, когда и зачем? – спросил я, не вдаваясь в церемонию вежливости.

– Хозяйка её.

– А мы кто, по-вашему?

– А если бы Вас попросили нас убить, Вы тоже бы сделали это? И рука не дрогнула бы?

– Скажете. Она не стоит Ваших переживаний.

– Это почему же? Потому что у неё щенки? Пальма ведь беременна. Смерть её – жестокий, садистский поступок. Вы пожилой, почти проживший свой век старик и Вам не жалко было лишать жизни наивное, доброе существо. Скажите, она облаяла, покусала, наконец-таки напала на кого-либо? Но почему Вы и причем здесь Вы? – спрашивал я.

Я говорил старику о любви к братьям меньшим, что и они думают и им жизнь дана один раз.

Он кивал или молчал, но в глаза не смотрел. Вряд ли ему было стыдно. По всей видимости, полагал, как выйти из патового положения. У него не было страха, или раскаяния.

– Пойдём домой, – тихо, но настойчиво позвала жена. – Нам здесь больше делать нечего. Этого человека пронять ничем нельзя. Да и человек ли он? – уже громче произнесла она.

Нам идти домой – почти ничего. Перед моими глазами стоит бедная, обездоленная, несчастная Пальма, оказавшаяся в суровом и безжалостном для нее мире. Она одна, с одной стороны вместе со своими бездомными собаками-приятелями, с другой стороны – людьми, которые могут пожалеть, обидеть, а могут и лишить жизни. Я вспоминал.

Утром Пальма довела нас до шоссе и возвращалась домой, забегая по пути в знакомые дворы проведать своих четвероногих друзей, а где и полакомиться из их кастрюль. Она подходила уже к дому, предвкушая полежать под крольчатником, в глубине двора. Вдруг она почувствовала сильный удар по ноге, словно бревном. Первая порция дроби разворотила переднюю ногу. До нее издалека докатилось эхо выстрела. К ней подходил оплывший жиром старик, скаля и без того неприятное лицо. Второй удар по шее отозвался во всем теле, обволакивая угасающее сознание. Люди!!! Помогите!!! – хотела пролаять Пальма. Но только глубокий стон и жалобный визг вырвался из её надруганного горла. Третий выстрел-удар она уже не почувствовала и не услышала. Кровавая пелена заволокла ее глаза, отключила сознание и опустила в бездну, из которой она уже не будет мешать людям наживать себе жир и кажущееся нестойкое благополучие. Ибо благополучие без жалости к себе подобным, без сострадания к ним, лишает человека уважения к себе, свободы ощущать окружающий мир, права на восприятие легкости и счастья жизни и полноценности благополучия. Человек лишь тогда силен, свободен и счастлив, когда делится с другим тем, чем владеет. Но Пальма уже не думала об этом. Свет превратился во тьму, мозг потерял возможность воспринимать окружающее, сердце, выплеснув в развороченные раны тела много крови, остановилось. Лёгкие не воспринимали морозный, бодрящий воздух. Прекрасные, крупные, карие глаза собаки не видели ничего. Их свет, радовавший и приносивший счастье детям хозяйки, погас, погас навсегда. И ни один ребёнок и даже ни одна хозяйка не придет и не отдаст дань уважения Пальме, некогда безвозмездно дарившей свет всем людям, её окружавшим.

Толстый, тучный человек, брезгливо взял труп Пальмы за уши, и, не озираясь по сторонам, потащил её за изгородь.

3. Становление

До приобретения дома, в нашем дворе, под клетками кроликов, около сарая, множество брошенных собак устроило себе приют. Они появлялись только на ночлег, когда темнело. Изгородь была «худая» и не затрудняла их передвижения. Сколько собак ночевало в приюте, трудно сказать. Одно очевидно, их было немало, от очень маленьких, до двух крупных, которым я дал клички Куцый и Рыжий. Всех собачек объединяло одно горе – бездомье и их бродячее, голодное существование. Вероятно, поэтому они жили дружно между собой и не дрались. Наше появление в доме испугало некоторых, и они ушли со двора. Благо в селе покинутых дворов хватало. Те же, которым приглянулся двор, оставались ещё некоторое время. Вскорости у жены на работе во дворе разобрали одно ненужное здание, а кирпич и доски отдали ей. Доски пошли на капитальный ремонт забора. Калитку оставляли открытой и собаки могли свободно входить и выходить со двора. Во дворе мы собирались весной сажать овощи, а без изгороди – дело бесполезное.

На прежней работе моя соседка, преподаватель, готовила еду для бездомных кошек и считала это своим прямым долгом. И хотя ряд наших коллег относились к её поступкам скептически, но, по большому счёту, в душе не осуждали такие действия. Многие, если не все, пережили войну, а, следовательно, и голод, и знали, почем фунт лиха. И опроси их, нужны приюты для бездомных животных, или нет, ответят положительно, ибо гуманность и милосердие исконно славянские и вообще человеческие черты характера.

Однажды я спросил у одного соседа, откуда в селе столько бездомных собак. Он показал рукой в сторону электрички и объяснил. За железной дорогой дачи горожан. Весной, перед сезоном садово-огородных работ, множество жителей города толпами сходят с электрички и устремляются на свои дачи, прихватив с собой в основном щенков, чтобы они играли с детьми, а затем охраняли их участки от посторонних. Осенью, когда им надоедало возиться с собаками, они прогоняли их.

– Грустно, – ответил я. – А где же чувство жалости, не говоря уже о человечности. Разве собаки игрушки?

– Воспитание отстает от материальной сущности человека, – замудренно ушел он от прямого ответа.

– Жаль, очень жаль.

– Но бросают не всех собак и не все. Я понимаю, что вы хорошо относитесь к животным, а как брошенная собака отнесётся к бывшему хозяину, если встретит его вновь? Я неоднократно слышал от очевидцев, что брошенная собака не прощает хозяину измену, так ли это? – продолжал сосед. В силу различных причин хозяин отдавал собаку другому лицу. Проходило время. И при встрече собака набрасывалась на бывшего хозяина и кусала его. Правда ли это?

– Без сомненья, – вымолвил я. – В подобном поступке собаки заложен большой смысл и скрыта огромная не животная, а человеческая справедливость. Так поступило бы большинство людей, а вот собаки – не уверен, не знаю. Хотя вот в кинофильме «Ко мне, Мухтар» так и произошло. Я не держал злобных собак и не знаю, как бы они себя повели в данной ситуации. У меня была добрая собака и при встрече с прежней хозяйкой очень радовалась встрече и больше ничего.

– Жаль, – ответил сосед, перехватив наступательную инициативу. – Предательство должно быть осуждено и наказано. Предателей нужно кусать.

– Это человеческая, а не собачья мораль. Вряд ли покусанный человек, а тем более далекий от доброты, смог бы понять, за что он покусан. Хорошо, если собаку взял другой хозяин. Это избавило бы её от бродяжничества, унижений, даже побоев. Бродяжничество приучает собаку к подаянию, ломает её психику, может выработать трусливость.

– Вы правы, – произнес сосед. – Чужая или бездомная собака не привыкнет к новому хозяину. А тем более, если она уже в возрасте.

– Полностью с этим согласиться не могу, – должен был вставить свое мнение я. – Возьмите армейскую, пограничную собаку. Пошла она на «пенсию». Новые «хозяева» ею довольны. Умная, послушная, преданная псина. Это, как Вы выражаетесь, чужая собака. А что касается бездомного пса, мы с женой вскорости берем такую и тогда я Вам об этом расскажу.

– Дом в селе без собаки пуст, – сказал я жене. – Давай возьмем Рыжего или Куцего. Бродяжка будет нам верен.

– Лучше взять Рыжего. Добрая собачка. Она уже дается гладить, – промолвила женщина.

Так и решили. Стали уделять внимание Рыжему. Куцый держался в стороне и не подпускал близко. Да и мы к этому не стремились. Стоило ненароком оказаться даже в тридцати шагах от Куцего, как он вмиг перепрыгивал через почти двухметровый забор и убегал. Я удивлялся Куцему, его осторожности (досталось же бедолаге), неприветливости. Я бы и не замечал его, да он держался Рыжего, хотя и на расстоянии. Рыжий был уже среди нас своим, а Куцый не покидал двор, хотя и держался в стороне.

– Скучает Куцый без Рыжего, – бросил реплику я. – Жаль его.

– Но он дикарь, такая собака не привыкнет и всегда подведет, – парировала жена. Она понимала, к чему мои намеки.

– Ты не права. Собака, которая сразу не лезет в «друзья», в дальнейшем может стать верным другом. Собака с «характером», знающая себе цену, на мой взгляд более твердая и верная.

– Не будем забегать вперед, поживем – увидим, – как всегда рассудительно ответила жена.

Но я заметил, что она стала оставлять миску с едой и Куцему. И когда нас не было поблизости, он съедал свою порцию.

Шло время. Ворон Кузя, наш общий любимец, тоже внес свой тест на проверку характера собак. Однажды он гулял по двору и схватил за хвост Рыжего, и тот убежал. Но не так случилось с Куцым. Он опрокинул ворона, мы заметили это и отбили птицу. Через полчаса услышали крик Кузи и я побежал на крик. Около забора стоял Кузя, а напротив него, в позе нападающего – Куцый. Завидя меня, Куцый дал стрекача и прыгнул через забор. В дальнейшем ни собака, ни ворон не уступали друг другу. И как только Кузя видел Куцего, каждый раз нападал на него. Куцый не скоро уступил моим увещеваниям. Рыжий больше не связывался с забиякой. Такой получился расклад сферы влияния.

– Ну что же, – согласилась жена, – коль собаки дружат между собой и любят друг друга, пусть остаются. Но готовить еду будешь ты.

На том и порешили. По тому времени рыбная мелочь, как она называлась в магазине, стоила недорого, тридцать пять копеек за килограмм. Я заходил в магазин по пути домой, покупал на несколько дней 5—6 килограммов. Картофель и овощи были. Я варил на семью прекрасный суп. Постепенно Куцый привык, допускал, чтобы его гладили.

У собак не было родословной, и об их прошлой жизни ничего не знал. Это были изгои, дворняжки. Полу– или четверть-овчарка Куцый когда-то был лишен не только двора (основное в жизни животных), опеки хозяина, но и хвоста. Признак глумления над беззащитным животным. Обычно люди ограниченного интеллекта поступают так с нашкодившей собакой, а возможно шкода и блуд были заложены в самом хозяине. Полустоячие уши и окрас Куцего говорили о его принадлежности к овчаркам.

Я не берусь точно судить о Рыжем. Одно можно сказать: он стоял ближе к гончей породе. Собака средних размеров, живая, умная, уши ниспадающие, но не безобразно длинные, а умеренные. На не очень большом белом фоне разные рыжие (желтые) пятна.

В общем, обе собаки были дворняжками, ранее бродячими, бездомными. Почему-то я заранее был уверен, что собака способна восстановить свою собачью «гордость», стать хозяином двора, умным и добрым, в меру злым и чутким псом, а её страдания не должны помешать становлению характера.

Рыжий выше, поджарее и слабее Куцего, но он ведет себя более агрессивно и не подпускает его к нам. Рыжий бросается на Куцего и тот ретируется. Он старается оттеснить его от нас, его хозяев, и, следовательно, самому оставаться поближе. Мне понятна борьба за лидерство и я не вникаю, не мешаю собачим взаимоотношениям. Время расставит акценты.

Ровно через две недели произошли коренные улучшения наших взаимоотношений. Куцый стал допускать к себе, позволял гладить, надевать ошейник, идти на поводке и вёл себя спокойно на улице. Как ранее было указано, Рыжий пошёл на контакты гораздо раньше. Собаки утром провожали нас с женой на электричку и возвращались сами домой. Путь до электрички 1,5—2 км почти через всё большое село. Собаки знают команду «домой». Они стали приобретать своё лицо, своё собачье достоинство, лаять на чужих людей, как во дворе, так и на улице. Вскорости я достал толстую проволоку, проложил по земле, а к ней прицепил цепи от собак, поделив между ними охраняемую территорию. Переименовал собак. Куцего назвали Рексом, а рыжего – Джеком.

Однажды я пошёл в центр села по магазинам. Около одного из них хулиган приставал к мужчине. Я одёрнул его. На этом бы и делу конец. Но хулиган затаил зло и к вечеру явился ко мне домой. Во двор зайти не смог. Рекс имел доступ к калитке и воротам и злобно рвался к непрошеному гостю. Разговор через забор у нас не получился и я посоветовал «гостю» идти домой и протрезвится. Закрыл калитку и Рекса спустил с цепи. Хулиган не мог войти во двор и долго ходил вокруг забора. Со двора его сопровождал Рекс злобно рыча. Я лёг спать и даже сквозь сон слышал лай Рекса. Через несколько дней хулиган подрался в посёлке и за поножовщину отгремел в места не столь отдалённые. Рекс подтвердил мою веру в него, его привязанность к дому и к нам. Бывший бездомный Рекс, прогоняемый отовсюду, приобрёл свой двор и наше уважение. В то же время Джек полаял на постороннего и быстро успокоился. У гончего свои обязанности. Если бы это была охота, Джек показал бы себя, я в этом не сомневался.

Иногда и в будние дни, но обязательно по воскресеньям, отвязывал собачек от цепи и на поводке вёл их через асфальтированную дорогу в поле, где они резвились, бегали. Так было и в конце мая, перед вечером, когда сумерки ещё не спустились, а, словно туман, заволокли уходящий день и оставалось достаточно светло. Посмотрев, нет ли по близости автомашин, я отпустил собак. Джек сразу же перебежал дорогу, а Рекс почему-то замешкался и топтался по средине. Я позвал его, боясь, чтобы случайная автомашина ненароком не сбила. Он повернулся ко мне, сделал несколько шагов. И тут из низины дороги вынырнула, как из под земли, черная «Волга». Она сливалась по цвету с асфальтом. Водитель видимо спешил. Рекс от внезапности растерялся. Всё произошло в считанные секунды. Я услышал глухой удар и увидел, как Рекс отлетел от чёрной громадины метров на десять вперёд и влево. Он был недвижим. В отчаянии я пошел не к Рексу, а домой. Передо мною вдруг стала короткая жизнь собаки. Почему, я не знаю. Но я думал в тот момент только об этом. Теперь жизнь повернулась к нему лицом – и погибнуть? Через метров пятьдесят вернулся. Взял за ошейник и оттащил неподвижную собаку на обочину. Рекс лежал на боку без признаков жизни. Движимый жалостью и слабой надеждой, приложил ухо к грудной клетке. Каково было моё удивление, когда я услышал слабое, едва слышное дыхание. Рядом протекал ручеёк от таявшего снега. Я нашел консервную банку, ополоснул её и стал лить холодную воду на голову пса. Дыхание участилось, стало прослушиваться сердцебиение. Я носил воду и лил на голову многострадального животного. Мордочка собаки стала выражать скорбь и боль. Внезапно Рекс попытался поднять голову, но сделать этого не смог. Бессильно затих. Я поместил голову Рекса на возвышение. Не постоянно, а периодически лил воду на голову. Дыхание становилось более глубоким и ровным, но собака оставалась недвижимой. Я взял Рекса на руки и принёс во двор. Поместил в укромное место, дал анальгин, кардиамин и положил мокрую тряпку на голову. На второй день собаке стало настолько лучше, что она увязалась за Джеком на улицу. Я понял, что Рекс будет жить, несмотря на тяжелое сотрясение головного мозга. Просматривались ссадины на левом надбровье, на лбу. Оказалось поврежденным запястье левой ноги. На эту область приложил две обычные дранки и обмотал их бинтом. Кости были целыми. Рексу было плохо. Анальгин чередовал трифтазином, продолжал давать сердечное. Когда был дома, прикладывал мокрую тряпку к голове, но собака её сбрасывала. В течение недели Рекс отлёживался. От обычной еды отказывался. Стали покупать ему варёную колбасу и молоко. Через декаду после наезда собаке стало настолько лучше, что я повёл её на прогулку. Около дороги отпустил с поводка, и Рекс побежал не через дорогу, а домой. Через пару дней вновь повторил прогулку. Рекс боялся дороги. Запомнил, где случилась беда. Значит с памятью в порядке. Прошло двадцать дней. Рекса выпустил на самостоятельную прогулку и он целую ночь пробегал неизвестно где. К концу июня, при общем удовлетворительном состоянии, появилась левосторонняя атрофия лицевых мускулов. Пришлось делать массаж. Ещё через месяц явление атрофии приостановилось, при общем хорошем состоянии собаки. Рекс набрал вес. Через три месяца после травмы у собаки нормализовалась мускулатура лица. Да и бегал Рекс прыжками, упруго. Случай печальный, а с клинической точки зрения назидательный и благоприятный. Я не терял надежду на выздоровление своего четвероногого друга. И это, наряду с сильным организмом пса, возымело действие.